Текст книги "Конец сказки"

Глава 15

Солнышко жарило, словно уже лето пришло. А ведь еще вчера было холодно.

Да что там вчера – час назад еще было холодно!

Граница Кащеева Царства издревле проходит по реке Двине. И вот сейчас переправились через нее – и потеплело чуть не сразу же. То ли это тучи так внезапно разбежались, то ли Студенец Кащея в этом году вовсе не тревожил.

Ивану от того стало радостно. Истосковался по солнышку, по весне. Пока досюда добирались, он ухитрился простыть и ежеминутно сморкался в ширинку, да все не мог нос освободить. На ночлег вставая, ложился на один бок, дожидал, покуда от ноздри отойдет, и торопился заснуть, покуда снова не заложило.

Теперь же расстегнул кафтан, снял рукавицы, и даже шапку набекрень сдвинул.

Синеглазка тоже распахнула корзно и сняла рты. Здесь снега не водилось уже совсем, а идти на ртах по мокрой грязи не каждый сумеет.

– Ты где на них так ловко ходить-то научилась? – спросил Яромир, перекидываясь в человека.

– Ты в степи зимой-то бывал, зверь-человек? – приподняла брови поляница. – У нас там снега наваливает ого сколько. С малолетства учимся.

– Ну это вы молодцы, конечно… то есть молодицы. Не все же верхом скакать.

Синеглазка глянула на него с прищуром. Ивана она видела насквозь, да и был-то парнище прост, как мельничный жернов. Но вот Яромир словно в каждое слово вворачивал насмешку. Непонятно, в самом ли деле хвалит или дразнится.

А вокруг постепенно сгущался туман. Покрытая льдом река осталась за спиной, местность делалась все топче, болотистей. К полудню шли уже почти на ощупь – так все заволокло белесой мутью.

Яромир шагал первым, водя носом и не отрывая взгляда от волшебного клубка. В середине двигался Иван, готовый чуть что выхватить меч. А замыкала шествие Синеглазка, несущая на плече рты и палки. Она быстро устала их тащить, но не жаловалась.

– Скучно идем как-то, – задумчиво молвил Яромир. – Вань, ты бы хоть песню спел.

– Тра-ла-ла, ла-ла-ла!.. – с готовностью загорланил княжич.

– Все, Вань, заткнись. Не надо песен.

Клубочек продолжал катиться. Весело и беззаботно, огибая лужи и ручьи. Катился и подпрыгивал, катился и подпрыгивал… а потом ухнул в прикрытый тиной бочаг.

И сразу пошел ко дну.

– Ты глянь – а я думал, он плавать должон… – удивленно молвил Иван.

– Это, видать, его бабкины кудеса на дно утянули, – ответил Яромир. – Тяжелешеньки должны быть…

Клубочек попытались достать. Долго ворошили дно одной из палок Синеглазки. Потом, когда та сломалась – другой. Мути подняли много, но клубок так и не нашли.

– Все, похоже, – наконец сказал Яромир. – Дальше так пойдем.

– Ты мне палку сломал, – держа в руках обломки, зачем-то сказала поляница. – Я как теперь на ртах ходить буду?

– Да тут целый лес палок, – удивился Иван. – Давай я тебе любую сломаю, какая глянется.

Слова с делом у княжича не расходились. Он тут же ринулся к ближайшему деревцу… и тоже ухнул в бочажок.

Глубоко не провалился, но застрял крепко. Рванулся раз, рванулся другой – только сильнее затягивало.

– Э-э-э… – растерянно произнес он. – Теперь… теперь вы сходите за палками… и вытащите меня…

Яромир только вздохнул. Иван в очередной раз создал ему задачу на пустом месте.

Но не бросать же его.

– Яйцо не вырони, – напомнил оборотень, осторожно подходя ближе.

Палок ломать не стали. Обошлись ртами Синеглазки. Воткнули в землю короткий, протянули Ивану длинный – и вместе вытянули.

Дальше шли уже без клубочка, просто на полуночь. Овдотья Кузьминишна говорила, что живет ее старшая сестра в землях навьев, у реки Мезени. Она, Мезень-то, конечно, река большая, но делать теперь нечего, придется искать так.

С Ивана капала вода, в сапогах хлюпала грязь. Поляница и даже оборотень держались от него в нескольких шагах – и княжичу было обидно.

Он же не нарочно провалился! Он же из лучших побуждений!

– Сапожки мои ненаглядные… – бормотал себе под нос Иван. – Испачкал я вас в болоте окаянном…

– Ничего, отмоешь, – хмыкнул Яромир. – А то разувайся, ходи как я.

– Да холодно же босым! – возмутился Иван. – Дивлюсь я тебе, как ты так умудряешься!

– Привычку надо иметь, – пожал плечами Яромир.

Он и в самом деле привык сызмальства. Это братке Бречиславу хорошо – у него обувь в копыта обращается, вместе с одежкой. Он постарше, поопытнее – умеет вместе с сапогами перекидываться. А Яромир так и не выучился – ну да ему и так неплохо.

А болото тянулось и тянулось. День к концу подошел, вечер настал, за ним и ночь наступила. Было в этом тумане жутковато и при свете солнечном, а во мраке вообще страшно стало. Вдали что-то выло. Со дна темных вод поднимался беззвучный зов трехсотлетних сомов.

Ночевали вполглаза и вполуха. На страже стоял в основном Яромир – ему спать почти и не требовалось.

Синеглазка же сразу подлезла Ивану под бочок и принялась рассказывать, какая замечательная у них будет свадьба, да как лепо они заживут опосля. Иван вяло отговаривался, что нужно вначале Кащея победить, не время сейчас.

Наутро однако он нашел и свои достоинства в женатой жизни. Поляница, даром что богатырка, бабой оказалась работящей. Проснулась прежде всех, выстирала Ивану одежду и даже вычистила сапоги. Отыскать в болоте бочаг с чистой водой оказалось непросто, но Синеглазка трудностей не убоялась.

Скатерть-самобранка накормила всех толокняной кашей и блинами с вязигою. Ивану до смерти хотелось еще и чего мясного, но он уж убедился – у самобранки свое разумение, ей не прикажешь и не упросишь. Что считает нужным, то и подает.

И где берет все эти кушанья – неизвестно. Может, с чужих чьих столов ворует, мало ли.

Болото сменилось сушью, перешло в густой ельник. Под тяжелыми колючими лапами снег еще лежал, кое-где – так целыми сугробами. Яромир снова обернулся волком и повез на себе уже двух людей.

Синеглазка сидела сперва нерешительно, боязливо. Вцеплялась в серую шерсть так, что пальцы белели. Но после приноровилась, распрямила спину и даже обняла Ивана руками.

– А ведь говорили мне, что ты в стан наш на волке прискакал… – тихо сказала поляница. – Да я до конца-то не поверила, думала – примерещилось что-то девкам…

До Мезени добрались только на третий день. Показалась она вдали – извилистая, со скалистыми берегами. Без волшебного клубка добираться пришлось долго, искать путь по солнцу и звездам. Спросить было не у кого – места пошли совсем дикие, безлюдные. Только ухало что-то иногда в ветвях, да волчий вой доносился.

– Эвона куда старшая-то яга забралась… – кряхтел Иван, пока шли через реку вброд, перекатами. – И понадобилось же ей в этакой-то глухомани хорониться…

С этой стороны опять потянулось болото, только холодное, промозглое. Иные бочаги еще были затянуты льдом. Яромир, снова вставший на две ноги, заглядывал чуть не в каждый – искал, у кого спросить дорогу.

Не человека, понятно. Какого-нибудь местного духа. Болотника, омутника, вировника или багника. Они везде есть – надо только уметь их высматривать.

– Эй, хозяева дорогие, отзовитесь, помогите!.. – негромко окликал Яромир. – Не в службу, а в дружбу, отплачу чем могу!

До его чутких ушей донесся рев. Точно коровий – но что делать корове на болоте? Выпь это, водяной бык. Голос громкий, слыхать издали.

Только и не выпь это, конечно. Они еще с зимовки не вернулись – да и не гнездится выпь так полуночно. Холодно здесь слишком для нее.

Так что Яромир короткими прыжками понесся к источнику звука, резко сунул руки в трясину… и выдернул жуткое чудище. Толстое, как бочка, колышущееся студнем, все в грязи и улитках, да еще и без глаз.

– Пусти, пусти, чё пристал, чё пристал?! – заревело создание, отбиваясь от волколака. – Не трожь меня, не трожь!..

Голос был трубный, басистый, но явно женский. Болотная баба. Духи-хозяева тоже разных полов бывают, хотя лешие да водяные чаще все-таки мужики.

Но не всегда. Яромир выдернул болотницу из трясины совсем – и та аж зашлась в крике. Слабо грело весеннее солнышко, но все-таки грело. Для болотных духов это смерти подобно.

– Чё надо, чё надо?! – выла болотница, даже не пытаясь слушать.

Иван с Синеглазкой первые секунды пялились в изумлении. Для них выглядело все так, будто Яромир сунулся в водяное оконце, вытащил пустые руки, а потом принялся ими трясти. Болотницу они не видели и не слышали.

Но потом та проступила и для них. Синеглазка ахнула, Иван схватился за меч. Воздух прорезало криками, они отчетливо разглядели страшилу, пойманную Яромиром.

– Это что за зверюга такая?! – возопил княжич.

– Баба болотная, – отдуваясь, ответил оборотень. – Хозяйка этих мест.

– Пусти, пусти, пусти!.. – ревела болотница.

– Помогите вытащить, – ровным голосом попросил Яромир. – Один не справлюсь.

Иван и Синеглазка неохотно взяли болотницу за жирные ручищи. Втроем кое-как, но выволокли эту тушу на сухое место.

Оно, впрочем, тут же перестало быть сухим.

– Чё надо, чё надо?! – тоскливо повторила болотная хозяйка. – Зачем тревожите, зачем?!

– Да мы тебя выпустим сейчас, – успокоил ее Яромир. – Ты нам только скажи дорогу к бабе-яге.

– К бабе-яге?! Зачем?! Зачем вам?!

– А то не твоего ума дело. Ты скажи – и ныряй в свою прорубь.

Болотница долго верещала, брызгалась грязью и пыталась высвободиться. Даже немного поколдовала – обернула землю под ногами Ивана трясиной, и тот лишь каким-то чудом успел отпрыгнуть.

Но в конце концов она сдалась. Тяжело дыша, раздирая безглазое лицо, болотница провыла:

– На полуночь!.. на закат!.. Пятьдесят поприщ!.. или шестьдесят!.. По мокроте!.. потом по сухоте!.. Большие деревья будут!.. за большими деревьями!.. Больше не знаю!.. не знаю ничего!..

– Ну и то хлеб, – кивнул Яромир. – Проваливай подобру-поздорову.

Болотница с бульканьем ухнула обратно и долго еще ревела со дна выпью, грозилась и плакалась. Добрый час прошел, верст на пять ушли путники, а ее жалобные вопли все доносились то из одного бочага, то из другого.

– Вообще, с духом-хозяином в его вотчине свориться – последнее дело, – сказал Яромир. – До ночи нам с этого болота лучше уйти, а то утопит. Днем-то у нее силы не очень много, здешние болотники солнца боятся. А вот ночью…

Весело с таких новостей никому не стало. Синеглазка ускорила шаг, Иван тоже. У княжича еще и брюхо подводило, но расстелить самобранку было негде. Кругом топь да грязь, и в сапогах опять хлюпает.

Болото уже заканчивалось, когда Иван заприметил в небе птицу. Кулика, кажется. Княжич, соскучившийся по мясному, тут же вынес из-за спины лук, наложил стрелу, спустил тетиву… да мимо! Стрела прошла в добром вершке от крыла и улетела вдаль.

– Что же ты наврал, волчара?! – возмутился Иван. – Даром я твоей колюкой стрелы окуривал, коли мимо летят!

– Целиться тоже все-таки нужно, – спокойно ответил Яромир. – Колюка – травка не всесильная, она стрелу только точнее направляет, а не рукой невидимой в яблочко несет.

– И-иэх!.. – только махнул рукой Иван.

Перепуганный кулик улетел уже далеко, так что княжич побежал искать стрелу. Не так их много у него, что травой колюкой окурены. Беречь надо, других таких стрел взять уже негде.

Яромир с Синеглазкой зашагали следом. Хотя и не слишком прытко – покуда они Ивана догнали, тот уже успел стрелу найти… и теперь тщетно пытался ее отнять.

Потерю держала в пасти лягушка.

– Отдай стрелу!.. – тянул ее на себя Иван. – Ну ты, жаба!.. Отдай стрелу, кому говорят!

Лягушка упиралась лапками. Была она на диво крупна, но все же не великанских объемов. Удивительно, почему Иван вообще так долго с ней возился.

– Ишь, здоровенная какая!.. – пыхтел княжич. – А давайте ее через соломинку надуем?

– Я не жаба, витязи, я заколдованная девица! – резко выплюнула стрелу лягушка.

– Да это-то я сразу понял – чать не совсем дурак… Яромир, у тебя соломинка есть?

Соломинка у Яромира была – он задумчиво жевал ее на ходу. Но, конечно, Ивану ее не отдал. Вместо этого оборотень присел перед лягушкой, внимательно посмотрел на нее и спросил:

– А ты кто ж такова будешь-то, девица заколдованная?

– Василисой прозывают, – произнесла лягушка гордо, но и с явной тревогой. – Помнишь меня, Иванушка?

– Да вроде нет, – пожал плечами княжич.

– Ну как же!.. – аж лапками всплеснула лягушка. – Ты же на свадьбе у нас гулял!

– Да не, все равно не помню. Ты на этом болоте свадьбу играла или еще где? Я тут не бывал, прости.

– Ванька, не дури, – пихнул его в бок Яромир. – Ты не понял еще? Это Василиса Патрикеевна, брата твоего вдовая супруга.

– Э-э-э… э-э-э… э-э-э?! – выпучил глаза княжич. – Ты… ты того… ты правда?! Ты Васька Мудреная?!

– Василиса Премудрая, – гневно сверкнула очами лягушка. – Так люди прозвали. Да, это я. Давно вас тут дожидаю.

– А ты почему в таком виде-то?!

– Кащей, проклятый, – вздохнула Василиса. – Превзошла я его в хитростях-мудростях, да еще женой его стать отказалась. Вот он и обратил меня в лягушку, да в болото закинул.

Сидя на кочке, Василиса вкратце поведала о своих приключениях. Как очаровался ее неземной красотой и похитил из мужнего дома Кащей Бессмертный. Как убил он после того ее храброго супруга, что пытался спасти любимую. Как Василиса все свои премудрости в ход пустила, чтобы страшной участи избегнуть, чтоб наложницей колдуна не стать. Как разгневался в конце концов Кащей, да и удостоил ее вот этой жалкой участи.

Иван и Синеглазка слушали с раскрытыми ртами. Поляница едва не прослезилась – так ей стало жалко бедную княгиню. А вот Яромир усмешливо щурился. Он-то частично слышал этот сказ от Финиста и сразу заметил, что хоть общую-то суть Василиса излагает и правдиво, но в подробностях довольно-таки врет.

Но говорить об этом оборотень не стал. Даже поцокал языком сочувственно и молвил:

– Эхма, незадача-то какая. И что теперь делать будешь? Как тебя обратно в девку-то оборотить?

– Есть одно старое проверенное средство – должен меня поцеловать добрый молодец, – ответила Василиса.

– Ну, Иван, чего застыл? – хлопнул его по плечу Яромир. – Ты у нас в этом ремесле ходок, тебе его и исполнять!

– Ф-фу, ну ладно уж, нос зажму, глаза закрою – стерплю как-нибудь… – скривился княжич, потянувшись к Василисе.

– Думать забудь! – дала ему леща Синеглазка. – Ишь чего удумал – жаб всяких целовать! И это при живой-то…

– Кстати, а ты мне кто вообще?.. – задумался Иван.

– Я тебе… я тебе… я тебе щас так врежу!.. Вы на него поглядите, а!.. От невесты своей отрекается, скотина!

Не слушая разоряющуюся поляницу, княжич почесал в затылке и сказал:

– Чего-то мне и самому неохота как-то, по правде говоря. Мы в детстве с ребятней жаб лизали для потехи – потом почему-то ходили, как вареные…

– А это просто у некоторых жаб слизь… ну, наподобие зелена вина, только еще сильнее сшибает, – охотно объяснил Яромир. – Грибочки некоторые тоже так действуют.

– А-а-а… – протянул Иван. – То-то мне потом страшилища всякие мерещились – черти пузатые да бородатые… Хотя, может, то воевода Самсон был?

– А рога были? – спросил оборотень.

– Рогов не было.

– Значит, не он.

– Э-э-э… Так у воеводы же рогов тоже нема, – заморгал Иван.

– Как же нема? Ты ж сам ему их наставил.

– Да нет, у меня-то как раз не срослось… хотя мысль я понял. Злой ты, волчара, ехидный.

Василиса с отвращением следила за перебранкой этих двоих. Про поцелуй добра молодца она сказала в сердцах, конечно. В шутку. Захотелось, чтобы этот дуролом, пытавшийся надуть ее через соломинку, лягушку облобызал.

И может быть, Иван в конце концов это и сделал бы. Добрый он всегда был, в лепешку ради других готовый расшибиться. Но тут как раз закатилось солнце, скрылся за небоземом последний его краешек – и княгиня-лягушка принялась… расти.

В несколько секунд вымахала до человечьих размеров, распрямилась и тяжело задышала. Скользкая лягушачья шкурка сменилась обычной теплой кожей, по спине заструились золотистые волосы. Тут же сами собою и заплелись в две височные косы, улеглись вкруг главы венцом.

Была она полностью нага, но ничуть того не смущалась. Не потрудившись прикрыться даже руками, Василиса переступила с ноги на ногу и дерзко улыбнулась Ивану. Тот улыбнулся в ответ.

И тут же схлопотал еще один подзатыльник от Синеглазки. У той аж глаза позеленели от ревности.

Впрочем, недолго Василиса пробыла в костюме Евы. Постояв так ровно столько, чтобы все успели рассмотреть и удостовериться, насколько она прекрасна, княгиня повела дланями. Дернула правой – и воздвигся на ней ярко-зеленый сарафан. Дернула левой – и вырос на голове однорогий кокошник, а в ушах закачались височные кольца.

– Что, витязи, довольно ли я хороша? – лукаво осведомилась Василиса.

– Колдуешь, девка? – спокойно спросил Яромир. – Бабушка Овдотья научила?

– Нет, это уже бабушка Буря, – с усмешечкой ответила княгиня. – Что, Серый Волк, завидно?

– Чему завидовать? Я и вместе с одеждой обернусь, дело нехитрое. А ты до этого не дошла еще?

На это Василиса ничего не ответила. Прикинувшись, что не услышала, она поведала о том, как достала ее из болота Буря Перуновна, старшая баба-яга. Частично и расколдовала – теперь Василиса в лягушачьей шкурке только от рассвета до заката ходит, а чуть солнце спрячется – снова девица красы невиданной.

– Удобно, – оценил Иван. – Тебя целовать-то все еще нужно?.. ай, да хватит!..

– Буря-яга меня до вас и послала, – сказала Василиса, не глядя на лупящую Ивана Синеглазку. – Ведомо ей уже, что вы до нее идете – звери лесные и птицы небесные упредили. Ведомо и что клубочек заветный вы похерили, остолопы.

– Да он сам в лужу ухнул, – обиженно ответил Иван. – Я ни при чем.

– Да, в этот раз он ни при чем, – подтвердил Яромир. – Долго ждешь-то нас тут, девка?

– Чертову тьму времени, – недобро ответила Василиса. – Еще ночесь сюда добралась, думала тогда же вас и встретить, да не вышло. Целый день на кочке провела, вас высматривая, да от цапель хоронясь. А вы все плелись и плелись где-то за небоземом, зверушки неспешные.

– А если б мы мимо прошли? – осведомилась Синеглазка, придирчиво разглядывая Василису с ног до головы.

– Стрела-то деверя моего не случайно именно ко мне прилетела, – разъяснила княгиня-колдунья. – Уж дала бы о себе знать, не волнуйся. Ты сама-то какого роду-племени, богатырша? Этих двоих я знаю – одного встречала, другого понаслышке. А вот твоя суть мне невдомек.

– Царица Синеглазка я, Ивана-княжича невеста, – гордо подбоченилась поляница.

– Даже царица?.. – подивилась Василиса. – А какого же это государства?

– Вся вольная степь – государство мое. А народ мой – поляницы. Слыхала, может?

– Как не слыхать… – рассеянно ответила Василиса.

Интерес к Синеглазке она потеряла почти сразу. Поняла, что человек та здесь в общем-то случайный.

– Идемте, – бросила она. – До наставницы моей отсюда уже недалече, к рассвету небось дойдем. И на небо поглядывайте – сюда иногда уже коршуны залетают.

Шагала она молча, уверенно ступая по топкой земле. Без волшебного клубка, в потемках, посреди болота, под затянутым хмарью небом – ан точно по ниточке шагала.

Иван с Синеглазкой порядком притомились, но ночевать в болоте не хотелось, так что они следовали за Василисой. Иван – доверчиво, как телок. Синеглазка – подозрительно щурясь, то и дело хватаясь за саблю. Не верилось ей в добрые намерения этой ведьмы, лягушки-оборотня.

А о чем думал Яромир – знал только Яромир.

– Далеко ли еще? – спросил Иван, в очередной раз ухнув ногой в топь.

– Недалеко, – коротко бросила Василиса. – Просто дорога… хотя они тут все такие.

– А ты ведь ведаешь, для чего мы к бабе-яге идем? – вкрадчиво осведомился Яромир.

– Ведаю.

– И что несем с собой – ведаешь?

– Ведаю. Вслух не стану говорить, но это кое-что каменное и круглое.

– Ничего себе ты премудрая. А может, ты тогда ведаешь и как это каменное и круглое отворить?

– Вот этого не ведаю, – вздохнула Василиса. – Но наставница моя, должно, ведает. Она обо всем на свете ведает.

– Обо всем?..

– Почти обо всем. Вот как вы двое Алатырь-камень из земли вывернули – она тоже ведает.

– Что, даже об этом?! – ужаснулся Иван.

– А ты как думал. Это же не камень в колодези. О том, что Алатырь уже не в гнезде, сейчас все мудрые ведают. Но вот о чем она не ведает – так это за каким бесом вам такое понадобилось. Вы зачем это сделали, дуроломы?

Иван обиженно засопел. Но Яромир смотрел на него с насмешкою, а Синеглазке тоже стало любопытно. Так что он неохотно, но рассказал, как обвел его вокруг хвоста говорящий кот.

Василиса, о том услышав, изумленно покачала головой. Оглядев Ивана сверху донизу, она медленно промолвила:

– Ну хоть одно хорошо. Кащею до этого в жизни не додуматься.

– Ну да, он уж верно умом не силен, – согласился Иван.

– Нет, дурак, – поморщилась Василиса. – Кащей-то как раз наоборот – умный, как сто книгочеев. Только вот мыслит он всегда… грамотно. Как арихметицкую задачку решает. Он, конечно, учитывает, что другие люди не всегда поступают толково, да и на скудость ума им скидку делает… только ты, Ванюша, непредсказуем на диво.

Иван расплылся в гордой улыбке. Губы аж к ушам уехали – так княжичу стало лестно.

– Она тебя не хвалила, – хмыкнул заметивший это Яромир.

– Ну и что? Все равно приятно.

Рассказал Иван Василисе и о том, что было допрежь приключений их на Буяне. Как долгим путем туда ехали, как у поляниц гостили, как по Днепру спускались, как с Ильей Муромцем повстречались.

И о том, что еще допрежь того было – рассказал. Как свадебным поездом во Владимир ездили, как задачки князя Всеволода исполняли, как яблоки молодильные сыскали, водяного обхитрили и кота Баюна поймали. Как Врыколака убивали. Как бабу-ягу в печке сожгли… не до конца, что жалко.

И о том, как вообще-то познакомились. Как спас княжич Иван Яромира из капкана, принады серебряной.

За разговорами незаметно вышли к краю болота. Вдали темнел лесок – чахлый, полуночный. Василиса сразу прибавила ходу – на рассвете ей снова надевать лягушачью шкурку, а до утра уже недалече.

Впрочем, идти тоже уже недалече. Лесок только пересечь и осталось, а там рукой подать.

Из-за облаков выступила луна. В ее свете серебрился туман, скрывал деревца чуть не до пояса. То тут, то там из пелены выступали кривые коряги, старые мертвые стволы.

Хватало и живых, впрочем – молодых и гибких. Иные даже почки проклюнуть успели. Ветви шелестели безо всякого ветра, из ниоткуда доносился смех, женские голоса.

А потом откуда ни возьмись появился ясень. Старый, с раскидистыми корнями, с огромным дуплом. И вырасти-то ему здесь было невозможно – не растут ясени в этих краях. Тут осинник с вкраплением березняка, а ясеней отродясь не видывали.

Но вот – появился один откуда-то. И на ветвях его сидело… поначалу казалось, что это такая огромная причудливая ветка. Но потом оно шевельнулось, в самой середке прорезались пылающие глаза, и Яромир недовольно крякнул.

Вот только новой встречи с Пущевиком ему и не хватало.

– Поздорову, волчара, – раздался скрипучий голос. – Зря ты болотницу-то обидел.

– Нажаловалась-таки, – вздохнул Яромир. – Эх, боялся я этого.

– А раз боялся – так не надо было трогать, – сказал Пущевик. – Думал, не сыщу тебя? Ты в моих владениях, Волхов сын!

– На самой границе, – напомнил Яромир. – Тут твоя власть уже почти закончилась.

– Почти – да еще не закончилась.

Иван, об этом услышав, как бы невзначай сделал шажок в сторону. Потом еще. Пущевик с Яромиром на него уставились, и оборотень сказал:

– Это не настолько четкая граница, Вань. Тебе нужно… ну из леса хотя бы выйти.

– Да я что, я ничего, – пожал плечами княжич. – Так, попробовать хотел.

– Даже и не пробуй, – проскрипел Пущевик. – Не выпущу.

– А это кто такой?! – вдруг воскликнула Синеглазка.

Она только сейчас разглядела древнего лешего. Яромир-то с Василисой увидели его сразу. Иван, привыкший ко всякой нечисти, тоже быстро заметил. А вот для Синеглазки он проступил только сейчас.

– Немало народу ты с собой таскаешь, Серый Волк, – сказал Пущевик. – Бабами какими-то обзавелся…

– Ну ты не расстраивайся – может, и ты обзаведешься когда-нибудь, – утешил его Яромир. – Твои дружки-то где? Полисун здоров ли?

– Раны зализывает, – огрызнулся Пущевик. – И остальные тоже.

– Ну пусть выздоравливает.

– Ты не делай вид, что сожалеешь! Это кому все благодаря?! Вам же в том числе, Волховичам! Ранил Туросика, волчара? Он теперь до осени поди не оправится!

– Ну и что мне, плакать по нему?

– Да уж ты-то точно не заплачешь, – проворчал Пущевик. – А про баб моих ты зря. Я ими обзавелся, когда тебя еще и в зачине не было. А ну – сам глянь.

Яромир вздрогнул. До ноздрей донесся кислый запах. Стоящие вокруг осинки и березки вдруг изогнулись, заколебались… и обернулись девицами.

Лисунки. Почти две дюжины лисунок всех мастей. Вели они себя точь-в-точь как русалки – хихикали, строили глазки, завлекательно играли плечиками.

Не так хороши собой были, правда. Чумазые, со спутанными волосами. Все-таки лес – не река, в нем трудно чистеньким быть.

Да и в остальном. Были лисунки не столько девицами, сколько бабищами. Рыхлыми, дебелыми, с огромными задами и грудями. Одни наги, другие в рваной одежке, и только одна – в белом сарафане, да и постройней прочих, почеловечнее.

Видать, недавно совсем лисункой обернулась.

– Эвона сколько жен-то у тебя, старик, – аж присвистнул Яромир. – Куда тебе столько?

– А что, поделиться с тобой, волчья шерсть? Какую желаешь – Марфу, Глафиру, Прасковью?..

Яромир только хмыкнул, пристально следя за лисунками. Те медленно подступали. И казались-то вроде безобидны – ни когтей у них, ни клыков, – но то обманчивое впечатление. Лисунки сильны, как медведицы. Навалятся, так и задавят, кости переломают.

Две или три – еще ладно, ничего, тем более для оборотня. Но две дюжины…

– Молитвы читай, – негромко кинул Яромир Ивану. – Амулеты достань свои, христианские. Ты тоже, поляница, коли в Распятого веришь. А ты…

Василиса уже быстро рисовала что-то пальцем на ладони. Яромир понадеялся, что чему-то княгиня у бабы-яги научилась, и кувыркнулся через голову.

– Убери своих жен, старик, – рыкнул уже полный волколак. – Не враг я тебе, миром разойдемся.

– Всю жизнь вы так говорите, Волховы дети, – проскрипел Пущевик. – Вечно вы никому не враги. А только прошло то время, когда миром разойтись можно было. Кащей за ваши головы большую награду даст.

– Тебе в лесу зачем деньги? – оскалился Яромир. – Шишки у белок покупать?

– Не деньгами же, дуралей, – спрыгнул с ветки Пущевик. – Не знаешь ты о нас ничего, хоть и перевертыш. Ату их, девки, ату!..

Лисунки бросились все разом. Ломанулись, как стадо лосей – но бесшумно, точно пушинки. Яромир тут же отшвырнул одну и распорол живот другой, но еще семь навалились с трех сторон, принялись рвать шерсть. Весили лесные бабы немало, и Яромиру приходилось тяжко.

Остальных рубили Иван с Синеглазкой. Меч-кладенец так и ходил, так и порхал в руках княжича. Висящие на рукояти крестик с иконкой обжигали нечисть, а когда Иван их материл – лисунки отшатывались.

Не любят лешие матерной брани, чураются.

Пущевик и сам ринулся в кучу-малу. Хоть и на краешке своей вотчины, а все же дома – и был он тут куда сильней, чем в Тиборских лесах. Ходячий куст стремительно разросся, выпустил страшные колючки – и лишь чудом Иван успел увернуться, взмахнуть Самосеком.

– А ну иди сюда, черт лесной! – гаркнул он. – Я тебе сейчас мзды дам!

Пущевик только засмеялся скрипуче. Не боятся лешие булатных клинков. Что ему, деревянному, даже самый разволшебный меч?

Был бы у Ивана топор – может, и удалось бы пугануть.

Но не было у Ивана топора. Зато у Синеглазки нашлось кое-что. И улучив удобный момент, она это кое-что применила.

Огниво. Самое обычное огниво. Покуда Иван рубился с Пущевиком, а Яромир расшвыривал лисунок, поляница чиркнула кремнем по кресалу, подожгла трут, а от него воспламенила ветку. Эту ветку она пихнула в рожу ближайшей лисунке – и надо было слышать, с каким визгом та отпрянула.

Размахивая факелом, Синеглазка заставила их попятиться. Отломив еще несколько веток, подожгла и их, бросила Ивану и Василисе.

Яромиру не стала – решила, что в волчьей шкуре тот и сам огня устрашится.

– А ну назад!.. – гаркнула поляница, наступая на Пущевика. – Вот я тебе сейчас!.. Ужо, ужо!.. Сейчас весь лес твой подожгу!

Пущевик зло засверкал глазами. Пожар – худшее, что может случиться в лесу.

Конечно, сейчас самое начало весны. В Кащеево Царство она явилась раньше положенного, но все равно деревья пока далеки от сухости.

И тем не менее – это огонь. Рядом с деревьями. Любому лешему подобное – что серпом по стегну.

– Уберите, уберите!.. – заворчал Пущевик, прикрываясь руками-ветвями. – Неча тут, неча!..

– Да мы уберем, уберем! – крякнул Яромир, разрывая горло одной из лисунок. Крови у той не выступило: нежить – она и есть нежить. – Ты только сам сначала женок своих убери!

– Назад, девки! – неохотно проскрипел Пущевик. – Назад!

Хрипло урча, лисунки расступились. Иван сдуру кинул в них факелом, тут же ойкнул, попытался вернуть, но лесные бабы уже затоптали не шибко сильный огонь.

И как только ступни не обожгли.

Василиса тем временем перемигнулась с Яромиром. Стрельнула глазами в Пущевика, высунула из собственной ладони краешек материи. Оборотень оскалился, взял у Синеглазки один из факелов и с нарочитой ленцой поднес к осинке.

– Тронете деревья – не жить вам, люды, – предупредил Пущевик.

– А ты нам так и так жить не дозволишь, – усмехнулся Яромир. – Хуже не станет, чаю.

– Конечно, не дозволю! – хрустнул ветвями леший. – Вам лишь бы лес спалить, скоты! А не спалить, так вырубить! Не вырубить, так зверье истребить!

– Ты нас еще грибами попрекни, – хмыкнул Яромир. – Мы их тоже собираем.

– Я вчера собирал! – радостно добавил Иван.

– Зачем ты их собирал-то, кстати? – спросил оборотень. – У нас же самобранка есть.

– Так я ж не есть, – постучал по голове Иван. – Что ты какой непонятливый. Их есть и нельзя было, поганки же одни. Я их выкинул.

– И… и зачем тогда?..

– А тебе поганок жалко, что ли?

– Да не жалко, просто…

– Вот все бы тебе так! – уже обиделся Иван. – Каждый раз! Вот я думал, ты мне друг, а ты меня поганками попрекаешь!

Пока Иван с Яромиром так препирались, Пущевик все сильней злился, все яростней пялился на них глазами-угольками. Лисунки тоже уставились только на этих двоих, совсем забыв, что с ними еще и две женщины.

И пока княжич с оборотнем так леших отвлекали, Синеглазка прокралась Пущевику за спину и… пихнула факел в самую его гущу!

Вот уж когда он взвился, так взвился. Кладенца старый леший не боялся, но пламя в собственном чреве… ох и не по нутру же ему пришлось!

И когда он взвился, когда заметался – Василиса накинула на него расшитый золотом плат. Не простой, конечно – лешего он спеленал, как сетью. В двух местах ткань тут же пропороло ветвями, но их срубила сабля Синеглазки.