Текст книги "Паргоронские байки. Том 6"

И да, Кошленнахтум ненавидел Мазекресс. Та отняла единственное существо, что имело для него значение. Замкнутый и нелюдимый, Кошленнахтум был сильно привязан к родителю. Ни с кем другим он так же сблизиться не смог.

– Я слышал часть вашей беседы с Гламмгольдригом, – сказал Кошленнахтум. – Но только часть. Что ты ему сказал? Что он сказал тебе?

Бекуэрроз снова заколебался. Он уже наговорил слишком много, уже нарушил клятву, данную Желудку… но пока еще можно отвертеться. Можно прикинуться, что Кошленнахтум узнал все сам, не от него. Но если он расскажет еще и об этом…

– Ничего конкретного, – заюлил Сплетник. – Мы немного поболтали, о том и о сем…

В его тушу ударило будто невидимым молотом. Кошленнахтум даже не соизволил в этот раз щелкнуть пальцами. Он просто смотрел – и взгляд его был пугающ.

– Гламмгольдриг не раскрывал мне своих планов! – заторопился Бекуэрроз. – Да, он хочет ее забрать, да, он хочет ее хранить, но что он хочет с ней сделать, я не зна-а-аю!..

– Когда?

– Я… я… поклянись, что не убьешь меня! Поклянись!

– Клянусь.

– Ам… он упоминал… говорил, что через четырнадцать лет будет…

– Я знаю, – сомкнул пальцы Кошленнахтум. – Десять тысяч лет от Разделения. Это все?

– Все, что я знаю.

– Бесполезная информация.

– Да, я понимаю, но…

Кошленнахтум какое-то время смотрел на Бекуэрроза. Испытующе, не моргая. А потом… потом он раскрыл рот.

– Стой, ты же поклялся!.. – взвизгнул Сплетник, вцепляясь лапами в пол. Те стали липкими, почти вросли в холодный мрамор.

Кошленнахтум в ответ стал втягивать сильнее. Бекуэрроз все-таки был Органом, его не удалось сожрать в один присест – и он даже дал отпор.

Кошленнахтума накрыло волной тишины, абсолютным беззвучием. В голове все поплыло, мысли стали исчезать… но рта он не закрыл. Несколько секунд шло безмолвное противостояние, несколько секунд один демон тянул, а другой давил… а потом раздался тихий хлопок.

Бекуэрроз исчез.

– Я тебя не убил, – пробормотал Кошленнахтум, глядя в сторону.

55199 год до Н.Э, Паргорон, обитель Мазекресс.

Копье Мардзекадана пронзило горло гигантской твари. Кольчатый дракон испустил фонтан крови и издох, заставляя клинок раскаляться, трястись от поглощения могучей души. Повсюду гохерримы резали, рубили и кололи этих новых созданий, новых… сородичей.

Они назывались ногахимами. И с гохерримами, конечно, не были в прямом родстве – но их породила Мазекресс, так что они тоже были плотью Древнейшего. Как все обитатели Паргорона, как все, кто уже десять тысяч лет жил на просторах Чаши.

Хотя этим жить не доведется. Гохерримы перерезали их, пока они были еще малочисленны.

Ногахимы были слишком могучи, им нельзя было дать размножиться. Мазекресс как будто выпустила из чрева целую сотню Кишок – помельче, послабее, но все равно кошмарных… и почти разумных.

Или даже разумных по-настоящему, просто еще слишком юных. Драконы взрослеют долго, а это были именно драконы, хотя и демонические.

– Прикончим и ее? – деловито предложил Эррешидан, когда издохла последняя тварь. – Эту… Матерь Демонов?

Туша Мазекресс хорошо была видна на горизонте. К ней самой гохерримы пока не приближались. Даже сейчас они все еще робели перед Сердцем Древнейшего. В головах будто сидел неписаный запрет, противной казалась сама мысль причинить вред одной из Триумвирата. Ладно бы еще Желудку, но Сердцу…

И однако… пока она жива, гохерримы не будут безраздельно править Паргороном. Особенно теперь, когда она породила кого-то настолько… конкурентоспособного. Проканителься гохерримы век-другой – и ногахимы стали бы реальной проблемой.

Вот что ей мешало сделать их хотя бы неразумными? Были бы превосходные ездовые звери. Мардзекадан поставил ногу на труп мертвого дракона, представил себя на нем верхом, во главе легиона… да, это было бы великолепно.

– Нет, пусть живет, – сказал он. – Будем за ней присматривать. А потом, возможно, сумеем договориться.

– О чем договориться? – не понял Эррешидан.

– Она может порождать новых демонов. Нам это пригодится.

– Зачем?

– У нас есть кони и псы. Но ты не находишь, что не хватает слуг? Легионы состоят только из гохерримов, мы все делаем сами. Сурдиты трусливо сбежали, и нам приходится даже пищу добывать самим. А стоило бы освободить больше времени для совершенствования в военном ремесле.

Мардзекадан повернулся к Мазекресс и гаркнул:

– Слышишь меня… Матерь Демонов?! Мы здесь закончили – и мы тебя не тронем! Но впредь не вздумай ничего выкинуть, а то перебьем не только твоих кутят, но и тебя саму!

Мазекресс хранила гробовое молчание. Вокруг разлагались ее детеныши, и в воздухе еще стояла их боль, их предсмертные крики. Это ведь были не обычные зверодемоны, не очередные безмозглые твари – они уже почти научились говорить, они умнели с каждым годом… а теперь некому даже убрать трупы.

Мазекресс отстраненно подумала, что нужно действительно создать себе слуг. Разумных, но маленьких и слабых, не способных напугать гохерримов. Чтобы хотя бы было кому ее чистить.

И кормить. Десять тысяч лет она получала все необходимое из почвы, вела полурастительное существование, но для активного размножения нужно более разнообразное питание.

Легионы уходили спокойно, не волновались, что Мазекресс пожелает отомстить. Гохерримы теперь чувствовали себя здесь хозяевами. Считали весь Паргорон своей собственностью.

Раньше вокруг обители Мазекресс жили сурдиты. Их королевства вечно ссорились и воевали друг с другом, но Мазекресс все они почитали, приходили за советом и покровительством, приносили подарки.

Но теперь здесь только гохерримы. От этих почтения и подарков не дождешься.

А Мазекресс давно уже не могла перемещаться – слишком разрослась, слишком сроднилась с землей Паргорона. Стала зависима от других демонов – и ее не радовало, что это в основном гохерримы. Это могучий народ, который силой подтвердил свое право на гегемонию, но тем невыносимей их соседство было для остальных.

Именно поэтому Мазекресс внимательно выслушала невысокую старушку в очках, которая вышла из трещины в земле. Лиу Тайн уже не в первый раз ее навещала, и с каждым разом их беседы длились все дольше.

И были продуктивнее. Мазекресс помнила, как впервые заговорила с ларитрой. Тогда это было похоже на разговор со сломанным механизмом. Лиу Тайн будто выдавала случайные слова, не понимала до конца, как строить фразы.

Сейчас… сейчас совсем иное. Ларитры очень изменились после того, как обрели личности, перестали быть просто частями своих колен, девятнадцати дымных клубов.

– Бушуки и гхьетшедарии подписали договоренность, – тихо сказала Лиу Тайн. – Нактархимы заинтересованы. Если у нас будет еще пара лет…

– У вас не будет пары лет, – сказала Мазекресс. – Они убили моих детей. Передай Мазеду и сыновьям Оргротора, что они следующие.

– Сочувствую утрате, – обвела взглядом трупы Лиу Тайн.

Ее слова прозвучали немного фальшиво. В каком-то смысле она испытала облегчение – ногахимы напугали не только гохерримов. Те, кто видел этих тварей в битве, невольно содрогались – таких могучих чудовищ породила Мазекресс. Действительно почти что первородные Кишки, причем стремительно умнеющие.

Нет уж, Паргорон не настолько велик. Незачем добавлять на доску новые фигуры, отношения между имеющимися и так напряженные. После бегства ла-ционне и сурдитов войны на время смолкли, все стали осваивать ставшую ничейной внешнюю сторону… но длилось это недолго. Гохерримы все внимательней глядят на дворцы гхьетшедариев, гхьетшедариев все сильнее раздражают гарцующие в небесах гохерримы.

Да, их кони научились летать. Гохерримы выпили своими клинками столько душ, что стали непобедимыми убийцами.

Но эти энергии преходящи, они тратятся в бою и просто улетучиваются со временем, так что кормить оружие нужно снова и снова. По сути гохерримы сами загнали себя в узкий туннель, и теперь могут только нестись по нему, начиная все новые войны, не умея уже провести и пары лет в мире.

Что будет, когда они пожнут всех, кто не гохеррим? Начнут снова драться между собой? Или вырвутся из Паргорона и станут бичом мировой круговерти?

Так далеко никто не заглядывал, потому что все понимали – вначале гохерримы расправятся с теми, кто прямо здесь, под рукой. Они истребили юный народ ногахимов, ненадолго успокоились… и союзные силы этим воспользовались. Ларитры, эти еще не так давно почти безумные существа, стали тем самым цементом, который скрепил бушуков, гхьетшедариев, остатки нактархимов и несколько Органов.

Лишь кэ-миало остались в стороне. Лишь они не присоединились к альянсу. Составляя единую сеть с распределенной мыслительной мощностью, они во всем следовали словам Саа’Трирра, а Саа’Трирр, мудрейший и сильнейший обитатель Паргорона, все еще оставался нейтрален.

Его убеждали ларитры, его убеждала Мазекресс, его убеждала даже Камтстадия, но Космический Разум неизменно отвечал отказом. По-прежнему сохранял ту божественную отстраненность, что была характерна для Древнейшего.

Ни в ком не сохранилось от него так много, как в Саа’Трирре. И он не собирался участвовать в терроре одних частей Древнейшего против других. Остановить войны не мог и не пытался, но занять чью-то сторону отказывался.

Кроме него нейтралитет сохраняли только Ксаурр и Мистлето. Мистлето в этом году вообще был не в духе. Его все бесило, он злился на глупых демонов, которые уничтожили уже кучу частей почившего бога. И ему-то самому было все равно на эти ожившие куски трупа, но Ксаурр расстраивался, а Ксаурр был единственным, кого Мистлето считал другом. Так что дух Центрального Огня поддал жару так, что прокалил Чашу насквозь.

И в этом пекле, в этом пылающем аду началось то, что стало крупнейшей битвой Паргорона после войны гохерримов и нактархимов. Но на этот раз первый удар нанесли не гохерримы – их опередили гхьетшедарии. Аркродарок возглавил объединенные силы, и в один прекрасный день потомство Оргротора вышло из своих дворцов.

Гохерримы и гхьетшедарии не раз сходились в стычках. Но полномасштабных войн между ними не было. И это оказалось совсем не то же самое, что с нактархимами, сурдитами и ла-ционне.

Тем более, что на этот раз гхьетшедариев поддержали бушуки.

Рогатые карлики вероломно нанесли удар в спину, оказавшись на поверку непростым противником. Гохерримы всегда смотрели на них свысока, с легким презрением – полагали, что их можно оставить напоследок, что они не доставят затруднений. Это оказалось не так. Там, где действовали дети Мазеда, поле брани превращалось в безумие иллюзий, в торжество Зазеркалья.

Вновь дали о себе знать и нактархимы. Опять их ассасины стали убивать гохерримов прямо в постелях, и вексилларии снова перестали перемещаться в одиночку. Если рядом нактархим, бдительность терять нельзя, они лучше всех знают толк в мгновенной смерти.

А сейчас они как будто стали еще сильнее, еще злее, еще смертоноснее.

Но что хуже всего – к гхьетшедариям, бушукам и нактархимам присоединились ларитры. Впервые за десять тысяч лет они вышли из своих подземелий и открыто заявили о себе.

Гохерримы знали, что Дыхание все чаще появляется на поверхности и даже научилось принимать гуманоидный облик, очень похожий на гхьетшедариев. Но они слишком привыкли, что ларитры – существа полудикие. Почти неразумный враждебный дым, неспособный к сложным решениям и коммуникации. А поскольку ларитры осознанно не контактировали с гохерримами, до последнего держа их в неведении относительно своей эволюции, это стало воистину страшным сюрпризом.

И это были еще не все ужасные союзники гхьетшедариев. На их сторону встала Камтстадия. Вышла, так сказать, из тени. Самый загадочный Орган, который при том вовсе даже и не Орган. Еще более эфемерная и бесплотная, чем Дыхание, она представляла собой Тень Древнейшего, и даже гохерримы не представляли, как с ней бороться.

Ларитр они побеждать умели. Это сложные противники, но гохерримы давно научились выпивать их целиком, приканчивать своими клинками-душеедами. С Камтстадией же даже в отхожее место приходилось ходить с опаской.

Вообще теперь гохерримы стали избегать темных мест, по возможности не оставаться в одиночестве, почти не убирать клинки в ножны. В любой момент из твоей же собственной тени могли протянуться черные лапы и выдавить из тебя кишки. Могло исказиться пространство, выпуская бушука-колдуна. Появиться из ниоткуда уже разевающий пасть гхьетшедарий. Вырасти за спиной нактархим, что вырвет сердце быстрее, чем схватишься за клинок.

Почти весь Паргорон объединился против гохерримов – и воевать против всех оказалось сложно даже для них.

Но гохерримы этому только радовались. Снова вызов, снова тяжелые испытания! Несмолкающие битвы горячили им кровь, и даже Школа Молодых временно закрылась – Джулдабедан вывел всех юнцов на практические занятия.

Гохерримы предпочли бы нормальные бои. Битву без ухищрений, сверкание клинков и вырывание глоток. Но даже нактархимов в свое время пришлось долго гонять по ущельям и пустошам, прежде чем те вышли на генеральное сражение. А уж все эти трусливые твари упорно не принимали вызова, отказывались драться грудь в грудь, предпочитая наносить разрозненные уколы, нападать и удирать.

В такой войне кульминаты были почти бесполезны. Они оставались друзьями гохерримов, к Аггу теперь присоединился и Гегг, но эти ходячие крепости даже видели противника редко. На кульминатов союзные силы обычно не нападали, а если все-таки вступали в бой – то с одиночками, забивая их толпой. Нескольких из этих колоссов убил Рвадакл, кое-кого уничтожил Бекуян, а Леббог, Малоберцовая Кость, пал в битве с Аркродароком.

Старший сын Оргротора оказался серьезной проблемой. Гохерримы наметили его следующей целью, собирались в ближайшее время напасть на его громадный гхьет – но он нанес удар первым, и именно он возглавлял те войска альянса, что все-таки иногда дрались честно.

В обличье гигантского дракона он сжигал военные городки и лагеря, расправлялся со все новыми гохерримами. Вексилларии дважды навязывали ему поединки, но Аркродарок выстоял что против Руналоданы, что против Росканшидана. Тех поддерживали клинками, и оба раза сын Оргротора отступал с тяжелыми ранами – но оставался жив и спустя время возвращался.

Дело затруднялось отсутствием у альянса стратегических точек. Не было мест, которые они бы защищали. У нактархимов были крепости – уничтожая одну за другой, гохерримы поневоле заставили их принять сражение. Но дворцы гхьетшедариев – это всего лишь поместья, набитые барахлом, у ларитр нет жилищ как таковых, а Крепость Миражей гохерримы не нашли по сей день.

Оставалась вросшая в землю Мазекресс, но ее по молчаливому соглашению обе стороны исключили из конфликта. Было очевидно, на чьей она стороне, кому помогает, но гохерримы испытывали нечто вроде священного ужаса от мысли навредить Сердцу Древнейшего.

Однако в конце концов они обнаружили другую цель. Большую, видную издалека, почти вызывающе торчащую посреди их собственных земель – но до этого почему-то не привлекавшую внимания.

Башню Мазеда.

Она всегда была тут. Язык Древнейшего десять тысяч лет ухитрялся балансировать между гохерримами и нактархимами, играть нашим и вашим. Таким же оказалось и его потомство. Но теперь, когда бушуки окончательно высказались в своих симпатиях… гохерримы решили вычеркнуть их из списка живущих.

Раз они не желают становиться слугами – станут кормом для клинков.

Легионы подошли к Башне Душ посреди бела дня. На внутренней стороне Чаши день почти всегда. Они выбрали для нападения главный и по сути единственный паргоронский праздник – День Разделения. Причем не абы какой, а знаменующий десять тысяч лет с того момента, как Древнейший упал замертво.

Гохерримы решили отметить такой юбилей самым приятным для себя образом.

Десятки тысяч легионеров окружили цитадель бушуков со всех сторон, перекрыли небо и запасовали телепортацию. Они выучились этому трюку, чтобы блокировать гхьетшедариев – стали наполнять воздух энергиями, путающими ориентировку, мешающими двигаться сквозь иные измерения.

Вексилларии не спешили. Башня никуда не денется, просто уничтожить ее – мало толку. Бушуки просто прыснут во все стороны, разбегутся как крысы. Гохерримы собирались использовать эту высоченную мишень, чтобы все-таки навязать противнику генеральное сражение. Вынудить защищать Мазеда и его дом, и прикончить как можно больше, когда бушуки соберутся в кучу.

Для этой цели здесь были кульминаты, в том числе Агг и Гегг. За неуязвимыми колоссами приглядывал Худайшидан – их опасно оставлять наедине, они так и норовят начать мутузиться. Легионы строились, паргоронские кони всхрапывали, паргоронские псы сдавленно рычали.

– Киц-киц-киц, гохерримы! – тер пальцы друг о друга бородатый бушук в шубе. – Киц-киц-киц!

– Тише, Дворк, – шикнул опирающийся на клюку рогатый великан. – Не дразни гохерримов.

Мазед плохо себя чувствовал. Его глаза затянулись катарактами, он уже с трудом передвигался и все больше дел передоверял своим детям. Нет, он покамест не собирался на Кровавый Пляж, он обещал протянуть еще веков десять, а то и двадцать, но было уже видно – праотец Мазед умирает.

Но он был еще жив, и он оставался Оратором. Отец бушуков лучше всех знал, насколько вызывающе торчит посреди пустыни его башня. Он гораздо раньше гохерримов понял, что рано или поздно те на нее нападут. Несмотря на все миражи, несмотря на все уловки.

И поэтому заранее приготовил ловушку.

Бушуки давно придумали свой способ аккумулировать духовную энергию. Так же, как гохерримы в своих клинках. Только они копили все нажитое в одном месте – в этой самой башне. Стаскивали все в кучу, как трудолюбивые муравьи.

И еще они так же, как гохерримы, научились эту энергию объединять. Создали свой аналог поддержки клинками – только они могли поддержать так кого угодно, причем на любом расстоянии. Усилить одного из своих… или какой-нибудь Орган.

– Действуй, Мараул, – скомандовал Мазед, взмахивая клюкой. – Действуй, сыночек.

Башня Душ засветилась. Крохотный бушук в ее центре взялся за рычаги – и все окуталось голубым светом. За сотни лет дети Мазеда накопили миллионы душ, наворовали и наторговали их в десятках разных миров.

Один раз они ухитрились купить целую страну! Та желала победы над более крупным соседом – и с помощью бушуков ее одержала. Вот только следующие полвека за каждым ее жителем после смерти приходил рогатый карлик с красными глазами…

И теперь все эти многовековые накопления пошли в дело. Бушуки расчистили эфир, вернув возможность телепортации – и из воздуха стали появляться гхьетшедарии. В то же время из трещин в земле заструились ларитры, промелькнули молниями нактархимы… а потом возникли Органы. Бекуян, Рвадакл, Ралев, Кхатаркаданн, Согерахаб…

– Согерахаб, и ты с ними?! – гневно вскричал Худайшидан.

– Ничего личного, – ответила Длань Древнейшего. – Меня не устраивает мир, населенный только воинственными варварами. Кем я буду для вас – очередным трофеем?

Гохерримы и хотели бы возразить – да нечего было. Худайшидан отвел взгляд и потянул из ножен клинок. А лапы Согерахаба скрючились – и реальность начала ломаться.

Энергии бушуков распределились между этими и без того сверхсильными тварями. Те будто стали крупнее, их ауры распахнулись в небывалую ширь. Кхатаркаданн взметнулся тучей насекомых и громогласно прожужжал:

– Сегодня Древнейший останется без Зубов!

Расклад резко изменился. Гохерримы, конечно, ожидали, что могут встретить отчаянное сопротивление и множество уловок. Были они готовы и к засаде. Только идиот не провел бы сначала разведку и не оценил расстановку сил. Но гохерримы не могли проникнуть в Башню Душ и не имели понятия о секретах бушуков. Дети Мазеда до последнего приберегали свои козыри, до последнего не раскрывали всех возможностей.

Да, у гохерримов остались все их воинские умения и громадный боевой опыт. Остались с ними и кульминаты, включая Агга и Гегга. Но против всего остального Паргорона… даже вексиллариям стало не по себе.

Впервые они заподозрили, что могут и не победить.

– Хорошо хоть, Гламмгольдриг не на их стороне, – проворчал Джулдабедан, давая коню шенкелей.

Да, Гламмгольдригу не было дела до баталии, развернувшейся у Башни Душ. Гламмгольдриг в это самое время шел сквозь пространство, пронизывал Призрачные Тропы… пока не оказался под жаром Центрального Огня, в песках Пекельной Чаши – но совсем в другой ее части.

Бекуян сумел бы и отсюда увидеть демонические полчища, что сошлись в смертельной схватке, но Гламмгольдриг был не настолько зорок. К тому же все его внимание было обращено на огромный серый купол и парящие вокруг мозги с пучками гибких щупальцев. Они влетали и вылетали из бесчисленных отверстий в Саа’Трирре, их прародителе и живом улье.

– ПРИВЕТСТВУЮ ТЕБЯ, САА’ТРИРР! – проревел Гламмгольдриг. – КАК ДАВНО МЫ НЕ ВИДЕЛИСЬ!

– Очень давно, – прозвучала бесплотная мысль. – Что стало поводом для твоего визита?

– ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ ДАТА! ТЫ ПОМНИШЬ? СЕГОДНЯ – ДЕНЬ РАЗДЕЛЕНИЯ! РОВНО ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ НАЗАД МЫ С ТОБОЙ ПОЯВИЛИСЬ НА СВЕТ!

– Это условная дата. В Паргороне нет понятия года. Мы просто используем стандартный отрезок времени.

– И ТАКИХ ОТРЕЗКОВ НАКОПИЛОСЬ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ!

– Сегодняшний день тоже лишь условно считается Днем Разделения. Никто из нас на самом деле не помнит, в какой именно день погиб Древнейший. Даже я. Даже Ксаурр. Мы выбрали условный день спустя много лет, потому что…

– НЕ БУДЬ ТАКИМ ЗАНУДОЙ, САА’ТРИРР! – перебил Гламмгольдриг. – Я БЫ ХОТЕЛ В ТАКОЙ ДЕНЬ ОТПРАЗДНОВАТЬ ВСЕМ ТРИУМВИРАТОМ, НО ВЫ С МАЗЕКРЕСС ТАКИЕ ДОМОСЕДЫ И ЛЕЖЕБОКИ! МНЕ ПРИШЛОСЬ ВЫБИРАТЬ КОГО-ТО ОДНОГО – И Я ВЫБРАЛ ТЕБЯ, СТАРЫЙ ТЫ ВОРЧУН!

– Повод, безусловно, хороший, – раздался мягкий голос. – Но мы не думали, что ты захочешь присоединиться.

Рядом с громадой Саа’Трирра показался крохотный силуэт. Мазекресс явилась Ярлыком, отправила иллюзорное присутствие. Гламмгольдриг при виде ее расхохотался и чуточку уменьшился, сжался до размеров… почти что небольших.

– Так вы все-таки решили отметить, но меня не пригласили! – произнес он куда более тихим голосом. – Я бы обиделся, но вы, кажется, вообще никого пригласить не подумали!

– Гохерримы решили отпраздновать этот день по-своему, – сказала Мазекресс. – Боюсь, еще до его окончания нас станет меньше.

– Истинно так, – с деланной печалью согласился Гламмгольдриг. – Они звали и меня присоединиться к этому безумию, умоляли помочь им истреблять друг друга, но я сказал нет! У меня есть дела поважнее, я отмечу юбилей со своими друзьями, а они там пусть хоть все сгорят в огне междоусобной ненависти!

– Красиво сказано, – сдержанно улыбнулась Мазекресс.

Саа’Трирр хранил молчание. Он слышал отголоски мыслей Гламмгольдрига – но только отголоски. Желудок всегда был самым примитивным из них троих – хитрым, коварным, прирожденным интриганом, – но при этом примитивным. Внешний слой его мыслей и желаний всегда сводился к «сожрать, поглотить, переварить». Вечный голод затмевал все, мешал прочесть его истинные намерения, а если в глубины все же удавалось проникнуть – встречала подспудная боль от неисцелимой язвы.

– А кстати, мой дорогой друг Саа’Трирр! – елейно произнес Гламмгольдриг. – Совсем забыл! Ведь если сегодня ровно десять тысяч лет со дня Разделения, то выходит, что у тебя сегодня день рождения! Десять тысяч лет – юбилей, круглая дата! Мы не справляли твой первый век, и твое первое тысячелетие тоже не справляли… о, Паргорон был тогда дик, мы все были полузверями и просто старались выжить! Но теперь, когда тебе исполнилось десять тысяч – поздравляю, Космический Разум! От всей души поздравляю! И тебя тоже поздравляю, Матерь Демонов… слышал, тебя теперь так прозывают?

– Спасибо, – кивнула Мазекресс. – Мы тебя тоже поздравляем.

– Поздравляем, – бесплотно подумал Саа’Трирр.

– Так приятно это слышать! А ведь я не только со словесными поздравлениями – я принес подарки! Дары вам, моим дорогим друзьям, моей плоти и крови! То, что наверняка вас обрадует!

От Саа’Трирра изошел вежливый скепсис. Материальные ценности не были ценностями в его глазах. Приятно, что Гламмгольдриг решил сделать такой жест, это необычно для Желудка, но обрадовать его подарок сможет только самим фактом подарка.

– Это мелочь, – с притворной стыдливостью произнес Гламмгольдриг. – Мне даже неловко, что не могу преподнести что-то посущественней.

Саа’Трирр не поверил глазам. В переносном смысле, конечно. То, что появилось из-под жировой складки Гламмгольдрига… этого просто не может быть!

– Что это? – издал нетерпеливую мысль Саа’Трирр.

Огромная жемчужина сверкала и переливалась в свете Центрального Огня. Гламмгольдриг, державший ее без рук, одной силой воли, заставил перламутровый шарик покрутиться, чтобы Саа’Трирр и Мазекресс могли как следует оценить ауру, и молвил:

– Это монада Древнейшего, Саа’Трирр. Его божественность, его истинный дух. Много тысяч лет назад она попала ко мне, и я хранил ее в своей берлоге, берег для одного только себя… но сегодня я хочу передать ее тебе. Я так и не смог извлечь из нее ничего полезного, так пусть же ты распорядишься ей лучше. Ты, Его Мозг, наш Космический Разум, величайший среди всех паргоронцев – ты больше всех заслуживаешь владеть ею…

Жемчужина подлетела почти вплотную к гигантскому серому куполу. Саа’Трирр хранил молчание, Мазекресс тоже. Гламмгольдриг ждал, вытянув все свои глаза в одном направлении.

– Я не ожидал от тебя такого дара, Гламмгольдриг, – наконец прозвучала мысль Мозга. – Это очень великодушно с твоей стороны. Однако я буду вынужден тебя разочаровать – все эти годы ты хранил не монаду Древнейшего, а… нечто иное. Нечто очень на нее похожее, но не подлинное.

– Что-о-о-о?! – возопил Гламмгольдриг. – Не может бы-ы-ыть!

Очень натурально. Очень правдоподобно. Он четырнадцать лет репетировал. Отлаживал свои реплики так, чтобы обманулся даже Саа’Трирр. И фальшивую монаду тоже делал четырнадцать лет – давно овладевший темным творением, Гламмгольдриг в тиши своего дворца день за днем создавал все новые реплики монады, уничтожал их и создавал новые, более убедительные.

Ему не нужна была абсолютная убедительность. Он не рассчитывал действительно провести Саа’Трирра этой фальшивкой. Это не выйдет просто потому, что настоящая-то именно у него, и он знает об этом лучше всех.

Но она получилась достаточно убедительной, чтобы Саа’Трирр поверил в то, что в это верил Гламмгольдриг. И теперь он сделал именно то, на что Желудок рассчитывал – признался, что настоящая у него.

– Монада Древнейшего действительно существует, – помыслил Саа’Трирр. – Но она уже у меня.

– О суть Древнейшего, в самом ли деле так?! – заахал Гламмгольдриг. – Я не знал! А ты знала, Матерь?!

– Знала, – проронила Мазекресс.

– О, так значит, я был единственным, кого вы не посвятили… о, я понимаю, я же всего лишь глупый жирный Желудок…

– Я узнала совсем недавно.

– Извини, Желудок, я не мог рисковать.

– Рисковать чем? Ты что-то задумал?

Саа’Трирр и Мазекресс несколько секунд молчали, явно обмениваясь мыслями. Потом Ярлык Матери пожал плечами и произнес:

– Скажи ему.

– Мы решили вернуть Древнейшего… попробовать. Я тысячи лет пытался в одиночку, думал над самыми разными возможностями, но в конце концов обратился к Мазекресс. Возможно, вдвоем…

– Втроем! – перебил Гламмгольдриг. – Втроем! Почему вы сразу не посвятили меня?! Я же такая же часть Древнейшего, как и вы!

– Чем больше посвященных, тем больше мнений. Кому-то затея могла не понравиться.

– Почему же?

– Сейчас на вершине мы, – сказала Мазекресс. – Если вернется Древнейший – на вершине будет он. Если вообще захочет остаться в Паргороне. Если ему вообще понравится то, во что мы превратились. Если он не пожелает уничтожить нас и пересотворить.

– Да, такого допустить нельзя, – согласился Гламмгольдриг. – Но… но риск того стоит! Покажи же мне настоящую монаду, друг мой Саа’Трирр, меня терзает любопытство!

Серый купол чуть заметно содрогнулся. Несколько парящих над ним кэ-миало подлетели ближе, коснулись извилин щупальцами. Откуда-то из недр выплыл светящийся шарик… еще одна гигантская жемчужина. Она была очень похожа на ту, что принес Гламмгольдриг, но чем-то неуловимым все же отличалась.

– Кстати, откуда ты получил свою «монаду», Гламмгольдриг? – спросила Мазекресс, глядя то на фальшивку, то на оригинал. – Они почти идентичны. Саа’Трирр, кто еще знал, как она выглядит?

– Только Ксаурр… и, вероятно, Бекуян с Согеяном. Присоединяюсь к вопросу. Откуда ты взял свою, Гламмгольдриг?

– Да я просто САМ ЕЕ СОЗДАЛ! – проревел Гламмгольдриг, резко возвращаясь к своему нормальному размеру.

К небесам взметнулась пылающая аура. Земля пошла трещинами, воздух загудел. Желудок Древнейшего не просто стал втягивать в себя все сущее – он превратился в живую черную дыру, до предела увеличил силу тяжести. Гравитационные возмущения скомкали все на сотню кульмин вокруг, Ярлык Мазекресс поплыл, а купол Саа’Трирра заколебался так, словно его колотили огромными кулаками.

И сверкающая в центре этого ада жемчужина поплыла к хохочущему Гламмгольдригу…

– Ты совершил ошибку, Желудок.

Мысль Саа’Трирра заполнила все мироздание. Накрыла ментальным пологом. Пространство зарябило и стало искажаться, Гламмгольдриг почувствовал дурноту, а сотня кэ-миало разом исторгла убийственные импульсы. Кор’Скатон, Мо’Нахти, Уль’Вакам и Шег’Раа – все четверо выставили экраны, защищая отца и давя мозговым излучением на Гламмгольдрига.

Кому угодно другому это мгновенно сожгло бы разум. Но Гламмгольдриг знал Саа’Трирра десять тысяч лет. Он готовился к этой стычке. И он был Желудком Древнейшего – а Желудку необязательно думать.

Желудку нужно только жрать!

Именно поэтому Саа’Трирр атаковал его исключительно грубым давлением. Большинство остальных обитателей Паргорона не были противниками Мозгу, он мог овладеть любым разумом. Однажды они с Гламмгольдригом уже сражались, уже мерились силами… давно, больше восьми тысяч лет назад. Саа’Трирр тогда не сумел победить в одиночку и призвал подмогу, взял под прямой контроль аж шестнадцать кульминатов – и те едва не убили Желудка.

Но сейчас кульминатов поблизости нет! Никого нет, кроме этих кэ-миало – а их силы Гламмгольдриг тоже не боялся! Все остальные там, убивают друг друга возле Башни Душ… и это просто идеальный момент, чтобы стать владыкой Паргорона!

– МОЗГАМИ УПРАВЛЯЕТ ЖЕЛУДОК, САА’ТРИРР! – проревел Гламмгольдриг.

Два колосса давили друг друга демонической силой. Мир вокруг них рассыпался, обращался в пыль. Фальшивая жемчужина давно испарилась, а вот настоящая… настоящая только ярче светилась, испускала будто безмолвную музыку – и демоны рвали друг друга, борясь за эту музыку.