Текст книги "На пути в прекрасное далеко. Приглашение к разговору"

Не то время!?

Пытаюсь по привычке поворошить память – есть ли там такое зверство, чтобы смертельно больному человеку в советское время отказали в помощи и бросили умирать в неприспособленных домашних условиях?

Память ничего не подсказывала.

Прошлое молчало. Оно не знало подобных случаев. Советские врачи могли быть бессильными перед болезнью, не имели соответствующих лекарств, но доверять умирающего больного родственникам, не имеющим достаточного опыта ухаживания за беспомощными людьми, такого кощунства не наблюдалось.

Кого сейчас винить? Россию?

Но как можно винить страну, которая всегда оказывается бессильной против произвола её правителей или не прикрытого недовольства смутьянов, коллективного демарша несогласных?

Любое неблаговидное происшествие в любой стране накладывает негатив на эту страну, озвучивается её название, а имена виновников большей частью становятся достоянием только соотечественников. И страна несёт этот негатив, довольная, может быть, лишь тем, что её собственный народ, не смотря ни на что, её всё-таки любит.

Именно поэтому я каждый раз, вновь и вновь, повторяю стихотворные строчки знаменитой россиянки, воительницы, блокадной ленинградки, поэтессы Ольги Берггольц, обращённые к России:

 
“Гнала меня и клеветала,
Детей и славу отняла,
А я не разлюбила – знала:
Ты – дикая. Ты – не со зла”.
 

Огромные просторы России, неухоженные из-за недостатка рабочих рук, не могли быть не дикими.

Народная память услужливо подсовывала величайшую разруху гражданского противостояния двадцатых-тридцатых годов прошлого столетия.

С разрухой приходила беда в дом каждого россиянина.

Народ дичал, превращаясь то в красных, то в белых; хватался за оружие, истребляя безжалостно свои лучшие силы. Зло гуляло по стране, но через границу не перепрыгивало. Уехавшее белое воинство да несогласное меньшинство оплакивало свою бывшую теперь для них Родину, продолжало не показушно любить её и не имело претензий к озлобленному бедняцкому люду, оставшемуся строить новую Россию уже без них, понявших, что России им уже больше не видать.

 
“Ты была и будешь вновь,
Только мы уже не будем.
Про свою к тебе любовь
Мы чужим расскажем людям”.
 

Это Дон-Аминадо (Аминад Петрович Шполянский), соратник Ивана Алексеевича Бунина по эмиграции, так разговаривал с покинутой Родиной и грустно жаловался ей:

 
“Живём. Скрипим. И медленно седеем.
Плетёмся переулками Passy
И скоро совершенно обалдеем
От способов спасения Руси”.
 

Известнейший в эмиграции поэт-сатирик, по словам его современников этакий новый Козьма Прутков, сумел одним стихотворным мазком показать жизнь и настроение покинувших Родину. Они продолжали любить её издали, ничуть не меньше Ольги Берггольц, Родину, дикую в своей революционной расхлябанности, порой безжалостную, но всегда желанную; любили, как любят мать – суровую и притягательную с незабываемыми материнскими чарами.

 
Часто плачут люди, вспоминая детство,
Плачут по утрате матерей:
На маму и на детство можно опереться —
Крепче нет опоры и верней.
 
 
Уходя из дома, делались взрослее,
Грелись у костров, где горячо,
Но ничего на свете не было теплее,
Если рядом был мамин бочок.
 

Любовь человека к Родине, к матери, к окружающей природе, в которой рос и мужал, к людям, с кем жил и бескорыстно делился хлебом и солью, эта любовь “звала к перу, перо к бумаге”, эта любовь обогащала мир привлекательностью и всеобъемлющей красотой человеческого бытия.

Понятно, что на жизненном пути встречались преграды, порой не преодолимые для одного человека, но всему человечеству они путь-дорогу не загораживали.

Подумали ужаснулся. Это я о чём? Или о ком? Об умирающем товарище, стоящим на краю незнаемого? Из него назад в живое человеческое братство не возвращаются: оно братство, усопшего похоронит, брешь в своих рядах собой прикроет – встанет рядышком плечом к плечу и зашагает в будущее без него.

И горько сознавать, что уходящий человек, день за днём отдававший свою жизнь за благо России называться Россией, уже никогда не встанет в ряды её защитников.

За каждодневной суетой людям не замечаются катафалки, бегущие к погостам.

Приходится констатировать, что современное городское общество

 
Привыкшее играть с судьбой-злодейкой в салки,
Не охнет, не вздохнёт, увидев средь машин,
Везущие беду и траур катафалки
В том ритме, что для мёртвых и живых один.
 

Везущие беду и бегущие. Будто на радостях. А ведь в них – бывшие россияне. А их – на предельной скорости и к могилке. Без положенных почестей – словно их не заслужили. Прохожие видят беду и молчат. А могли бы если не прокричать, то хотя бы подумать:

 
Да, подвела жизнь итоги,
Впереди, может, ад, может, райские кущи;
Есть надежда – воскреснем, как боги,
В памяти живущих.
 
 
Они вспомнят нас былыми,
Какие мы у них в памяти всплыли,
Может, весёлыми, может, злыми,
Но мы тогда были.
 
 
Мы были у жизни во власти,
Учились, работали, любили, дружили,
И свою толику личного счастья
Мы заслужили.
 
 
Но никто никогда не узнает
Истинную нашу ценность,
А она измерится адом иль раем
В доме небесном.
 

Молчит и Родина.

Рыдания родственников не в счёт.

В современной России слёзы россиян плохо видятся, плач – не слышится.

Глухота.

Только тоненький голосок очаровательной девчушки:

– Деда, ты не заболел?

Только неожиданная просьба жены моего товарища:

– Напиши за него про жизнь!

Чью? Который раз задаю себе вопрос – чью? Всеобщую?

Жизнь любой знаменитости, начиная с древнего мира, описана-переписана.

Про жизнь и деятельность современных президентов всех рангов, полководцев всех войн, неожиданных олигархов, воров в законе, бандитов и пр., и пр. услужливые журналисты каждый день трезвонят всему миру в своих газетёнках, солидных газетах и глянцевых журналах, монографиях, художественных бестселлерах.

Тележители-долгожители, так называемые шоувумени шоумены, до чёртиков надоели рядовому телезрителю своими крикливыми постановками с кривлянием и собственным восхвалением.

Жизнь маленького человека, труженика, впряжённого в телегу под названием Родина, нигде не освещается, ни кем не прославляется. А заплатить телебоссам за своё даже секундное появление на экраненечем – пуст карман трудяги, поскольку воровать не умеет, в чиновный ряд не допущен, за труд свой копейки получает и почти не ропщет.

Главное – “маленькие” люди всех учёных в тупик своей терпеливостью ставят и про себя, может быть, ехидничают:

 
Пусть учёные морщинят лбы, ворочают умы,
Зовут на помощь бедную науку:
Хотят узнать, кто мы.
А мы пришли из тьмы
Веков,
и космос в том порука.
Мы сотканы из злобы и любви,
Из ненависти и из нежного общенья;
У нас всего намешано в крови —
Сыграет ретивое – нет спасенья!
 

Они, люди, которых во властных структурах фамильярно зовут – “народ”, конечно же понимают, что Родина у народа одна, а у властелинов всех рангов несколько отличная – для простолюдинов она мать родная, кормилица и поилица, для управленцев – страна, за счёт которой можно неплохо устроится, как дома, так и за границей.

Что может сделать “маленький” человек страны под названием Россия, весь мир мог ознакомиться, обратившись к ушедшему в Историю ХХ веку. Он ещё не совсем забыт, он – кровоточит ранами.

Проснёшься утром, раскроешь глаза, ощупаешь себя – жив. Услышишь – часы тикают.

 
Часы тикают, тикают, тикают,
Сердце бьётся им в такт и дрожит,
И стекает по капле великое
В никуда достояние – Жизнь!
 

Унять сердечную дрожь помогает решительность. Быстро встал, энергично потянулся и, если услышал, что

 
Человек, земной шар оседлав,
В бездне летит, подвластный Божьей воле,
И силы нет, которая смогла б
Его освободить от неизвестной доли,
 

твёрдо сказал себе:

– Стоп – это не про меня! Понятно, что впереди может ад, а, может, райские кущи, но я-то ещё жив! Пусть

 
Бог всё видит, да мы-то не знаем,
Что он с нами готов выйти в путь;
Бог всё может, да мы-то не знаем,
Кому может облегчить он путь.
 

А потому – в дорогу?!!

Единственно, что не надо делать в пути, если грусть-тоска станет часто посещать нас, людей не первой молодости, так это подвергаться грусти. Мы ведь ещё живы, а жизнь такая выдумщица! – подскажет на какой огонёк путь править.

И перво-наперво таким огоньком должен служить огонёк семейного очага. Только в семье

 
Можно крикнуть: “Ура, я ещё не старик!”
Утром встал – ничего не болело;
Не беда, что жена – недовольства родник,
Но душа почему-то всё пела.
 
 
Распахнул шире дверь, свежий воздух впустил,
Щёлкнул пса по лохматой макушке,
Пробежался чуток, ощутил прилив сил,
Брызнул влагой в лицо из кадушки.
 
 
Краем глаза увидел: в окошко жена
Любопытненько этак глядела;
Пусть посмотрит: жена – она видеть должна,
Что я годен для всякого дела.
 
 
Могу с нею по улице гордо пройти:
Пусть увидят, какой я везучий!
Я такую красавицу смог отхватить
На века!
Не на всякий там случай.
 
 
Могу дров наколоть, зимой печку топить,
Чтобы было тепло в нашем доме;
Я себя самого могу просто забыть:
Рядом с ней я предельненько скромен.
 
 
А ещё: рядом с ней я всегда не старик,
Встану утром – улыбка мне светит,
И навстречу жена – лучезарный родник,
Но ещё – лучезарнее дети.
 
 
И когда так бывает?
Подумай чуток!
Ну, конечно же – в свой день рожденья!
В этот день мне поведают кто я и что,
И расхвалят без сожаленья.
 
 
Я послушный мужчина и верить привык,
А семье и друзьям верю втрое;
На другой день проверил – да я не старик,
И ничто не болит и не ноет.
 
 
Можно крикнуть: “Ура!”
Пусть услышат мой крик
Те, кто молодость мне напророчил.
Ничего, что жена вновь бурчащий родник —
Это как бы шутя… между прочим.
 

Мир людей не прост: каждую секунду кто-то что-то делает – не может не делать: он живёт, ибо что-то делать могут только живые люди.

И мой умирающий товарищ тоже пытается что-то делать – за жизнь цепляется, вызывает звоночком жену, чтобы, может, в последний раз насмотреться на неё, не теряя при этом надежду, что только она может помочь ему обрести утерянное здоровье.

В былые годы он, как и я, легко и восхищённо бежал по жизни и пел:

 
Восхищаюсь нашим миром
И луной, и темнотой,
И лучом в окно квартиры,
И девичьей красотой,
 
 
Солнцем в небе, днём погожим,
Шумным дождиком в лесу,
И арбузом толстокожим,
Что домой в руках несу.
 
 
Восхищаюсь детским смехом,
Словом преданных друзей,
Детством, что далёким эхом
Песнь поёт в душе моей,
 
 
Горизонтом, что расцвечен
Ярким пламенем огня,
Что из встреченных мной женщин
Кто-нибудь любит меня.
 

Былые годы остались за спиной, пришло время размышлений. В душе много сомнений, но как сказал мудрец: “И огрызком карандаша можно написать поэму!”

Прав мудрец!

Если у тебя за спиной годы пройденных дорог, значит, им сопутствовали годы испытаний.

Каждое испытание несло с собой кусочек мудрости, они упаковывались в жизненный багаж и делали человека носителем великолепных знаний. Вот только к этому времени жизненные силы потихоньку покидали хозяйское тело, а хорошо отточенные карандаши в молодости, данные для написания поэмы жизни, превратились в огрызки.

Тут надо спешить!

Миру нужны поэмы, в которых присутствуют познания жизни для будущих поколений. Помешкаешь – остатками карандашей воспользуется нелюди. Есть такие среди нас – людей.

А не помешкаешь – поэмы напишутся. Пусть в них иногда проглянут грустные нотки по неизбежным потерям в пути, но зато там обязательно будут воспеты героические будни россиян, направленные на укрепление живучести родного государства.

* * *

Кстати – о грусти.

Не могу не привести, чуть изменив афоризм Дон-Аминадо, который он адресовал в своё время русскому зарубежью в первой половине двадцатого столетия, говоря, что “на каждом лице россиянина раньше можно было прочесть:

– Продолжение следует…

А теперь на каждом лице только и читаешь:

– Окончание следует”.

На дворе 2014 год, а у россиянина до сих пор нет дорожной карты в Будущее, нет даже намёка на него – светлого и счастливого, того, в которое в советское время звали тамошние вожди. Нам, нынешним, о нём не рассказывают и в него не зовут.

Мы сейчас живём за границей того удивительного государства, гордо величавшего себя Союзом Советских Социалистических Республик.

Мы – то ли беженцы из него, то ли он покинул нас, оставив нам вместо себя священные земли России.

Только на землях российских уже не хозяйничает человек труда. Нет у него жизненного восторга оттого, что впереди “планов громадьё”, поскольку в современной России нет этих планов. Впереди у большинства пессимистическое следует окончание.

В “Воспоминаниях” того же Дон-Аминадо читаем:

“Смена власти произошла чрезвычайно просто. Одни смылись, другие ворвались”.

Это он описывал захват власти в Одессе атаманом Григорьевым и его сподвижником Мишкой Япончиком в начале ХХ века.

Дальше: “недорезанные и не расстрелянные стали вылезать из нор и щелей… Все молчали. И те, кто стоял внизу… и те, кто стоял вверху… Каждый думал про своё, а горький смысл был один для всех:

Здесь обрывается Россия Над морем Чёрным и глухим”.

Тогда, в 20-м году ХХ века для многих российских беженцев Одесский причал стал последним обрывком взбунтовавшейся Родины.

В конце ХХ века молчала уже вся страна, где смена власти произошла чрезвычайно просто: одни смылись, другие ворвались.

Затаившиеся, хамелеонистые, неопознанные и неразгаданные особи, притаившиеся среди советских людей, стали вылезать из нор и щелей, у некоторых уже тогда обрисовывалось мурло олигарха.

Все молчали: и те, что стояли внизу и те, которые вылезли из нор. Эти, вылезшие, быстренько к власти приткнулись. Православные в церквях и храмах молились. Каждый думал про своё, а горький смысл был один для всех:

 
Коммунизм поминальные свечи
Тихо принял за свой упокой.
 

Из расстрелянного танками Дома Советов ушла советская Россия, обрывая все связи с мечтой каждого беднеющего россиянина на светлое будущее. Жизнь к нему поворачивалась неожиданной стороной – от хозяина “необъятной Родины своей” его освободили.

Со всех четырёх сторон задули ветры свободы. Сквозь туман демократических обещаний заблестели кремнистые пути намерений.

Входи россиянин в новую жизнь – начни, как советовал в своё время Д. А. Медведев, “что-нибудь делать”, а заодно ежеминутно, ежечасно хорони в себе советского работягу, очень хорошо в своё время усвоившего, что кто “не работает, тот не ест”. И никто теперь, ни ЦК КПСС, ни Советское Правительство не придут тебе на помощь.

Многие из нас до сих пор стоят у начала тех самых кремнистых путей демократии, куда неизвестно куда зовут нас новейшие партии ХХI века.

От неизвестности и безысходности болит сердце, душа не находит себе места.

Появляется незнакомое для советских людей чувство бессилия:

 
Ах, как часто желалось
Укусить свои локти,
Сердце тискала жалость
И смертельно кололась.
Злость плескалась наружу,
Рот гневливо корёжа,
Взор разбрызгивал стужу,
Превратив лицо в рожу.
 

Бесит всё: обогащение верхушки и собственная беспросветность.

Угнетает советская покорность и совестливость низов.

Массово, среди низов, разгуливает всесильный Авось, а за ним плетётся предательское Успокоение, в котором нет-нет да и всплеснёт неожиданное желание перед кем-нибудь отчитаться:

 
Я в этой жизни сделал всё,
Хотя и больше мог бы сделать:
Не жил премудрым Пескарём
И от беды не думал бегать.
 
 
Пред сильным мира не дрожал,
Прилежно выполнял работу,
Не выпускал десятки жал
И не зависел от кого-то.
 
 
Спокойно строил коммунизм,
Как “мудро” партия велела,
Стремился вверх, не падал вниз,
Что придавало сердцу смелость.
 
 
И вдруг развал страны, умов,
Вождей нежданная двуликость,
И… в демократию с сумой,
Кто за богатством, кто за лихом.
 
 
У всех свой “Интернационал”,
Кто “всем” был, тот “ничем” остался;
И в коммунизм свой не попал,
И с призраком его расстался.
 
 
Зря миллионы бедолаг
Жизнь положили ради сказки,
Чтоб коммунизма красный стяг
Над миром реял без опаски.
 

Всё зря…

Отбросив сантименты и патетику с налётом неизбежной печали насчёт того, что жизнь мы зря положили ради сказки, попробуем порассуждать о жизни, как о занятном явлении, посмотреть, чем она нами заполняется, если хотите – узнать, почему она крутит-вертит нами и каждую прожитую секундочку уходит от нас и не возвращается.

Правда, не всё уходит бесследно.

 
Возвращается солнце, что упало вчера в лес, за гору,
Возвращается день, что потух на вечерней заре;
Возвращаются женщины,
                                 но любовь не приходит так скоро —
Почему? В этом вечный и жизненно важный секрет.
 
 
Возвращается всё, что способно к тебе возвратиться,
Возвратится надежда и веру прихватит с собой…
…Но не вернутся года…
Только память о них сохранится —
Они как солдаты, когда-то ушедшие в бой.
 

* * *

У молодого поколения память не глубокая. Мучной ларь, который забыли заполнить. Сколько не скреби, сколько не мети – муки на краюху хлеба не наберёшь.

У пенсионера же память – жизнь, а главное пенсионерское дело – воспоминание о жизни. И уж тут есть, где разгуляться! Например, взять и вновь о себе что-нибудь рассказать – вроде о том,

 
Как все когда-нибудь умру,
(Не поминайте меня всуе),
Как все – был нужен ко двору,
Не нужен стал в пору лихую.
 
 
Как все рождён был никаким,
Потом себя лепил по крохам,
Был и хорошим, и плохим,
И не был, к счастью, пустобрёхом.
 
 
За это сам себя хвалю:
Мне в мир иной идти не стыдно
И свою совесть по рублю
Я не менял на рубль длинный.
 
 
Мне не пришлось лизать зады
Руководящего начальства:
Мне просто не было нужды
К ним в дверь за должностью стучаться.
 

Поставил точку и задумался: о себе ли я? Разве мой умирающий товарищ не так же начинал свою трудовую деятельность? А разве миллионы россиян не так же начинали свой трудовой путь? Разве их судьба не похожа на мою?

Мы, которым сейчас за шестьдесят, стали в современной России головной болью для госчиновников – нас надо кормить: для нас не находится работы. Современные управленцы не знают, что делать с брошенным коммунистами хозяйством.

Над страной висит запустение.

Тихо в вымирающих сёлах.

Если набраться фантазии и обозреть ночную карту страны – увидишь светящиеся точки городов, как фурункулы на здоровом теле гиганта, и ниточки светящихся автотрасс – это живые артерии сообщений между городами. Картину дополняют мерцающие светлячками факелы газовых производств.

Жизнь в стране полнится городами, забитыми до отказа телезрелищами, политическими шоу тусовками и глухо ворчащей массой горожан, в недрах души которых зреют бунтарские взрывы. Против кого – время покажет. Как говорил один поэт:

 
“Назад оглядываясь строго,
Мы думаем, что жизнь – дорога:
Едем, едем и не знаем что там
Ждёт нас за ближайшим поворотом”.
 

А за ближайшим поворотом – люди. Не те, что болтаются по улицами стекаются от нечего делать к площадям, дружно аплодируют или улюлюкают словам митингующих там ораторов.

Это другие люди, большей частью пенсионеры; они отстранены от великих дел страны, но много думающие о Родине, о “способах спасения Руси”.

Жалко им её, особенную, не похожую на другие страны, блаженную, как и они сами.

 
Не может Россия Россией не быть —
Не те у ней корни.
Не может с волками по-волчьи выть —
Страна не с характером дворни.
 
 
По чужестранным губам сладки слюньки текут —
На Русь глаз хозяйски настроен,
Лесть в речах и момента удобного ждут
В бандитских доспехах… Герои!
 

Родине её престарелым детям жизнь бы чуточку облегчить, но они – ничего, хорохорятся, особых претензий к ней не имеют – могут даже посекретничать друг с другом при встрече:

 
У страны за мой труд ничего я не взял.
Да и что с неё взять для примера?!
Для неё отработанный я материал…
Если враг не таится за дверью.
 
 
Но не дай Бог война!
“Если завтра в поход?”
Если как в сорок первом, к примеру?
Тогда совесть моя меня в бой позовёт —
Нет надёжней солдат – пенсионеров!
 
 
Для высоких чинов нам не жалко наград,
Для отцов-командиров, к примеру.
За победу солдату лишь чарка нужна
Да закуска – наш хлебушек серый.
 
 
Ну а если придётся в неравном бою
За Отчизну отдать жизнь, к примеру,
Вы мне в братской могиле найдите приют
Средь собратьев своих – пенсионеров.
 

Готовность стать грудью на защиту рубежей своей Родины вызвана не просто жалостью и не потому, что она, Родина, сирая и беззащитная, а потому, что она – любимая, и что нет на планете Земля страны, равной ей по красоте и удивительности.

Никто не сможет кинуть в меня камнем, заподозрив в чрезмерной восхищённости своей Родиной.

Ей удалось в тяжелейших условиях своего существования сделать себя не только привлекательной и рачительной хозяйкой, но и воспитать собственный народ миролюбивым, с изрядной долей справедливости, естественной мудрости и широчайшей душевности.

 
На великих просторах России
Вековая ковалась душа,
В ней кусочек небес ярко-синих,
Шелест зарослей из камыша.
 
 
В ней кукушки тоскливая песня,
Всепобедная трель соловья,
Песня жаворонка из поднебесья,
Дятлов стук-метроном по стволам
 
 
Озорной голосочек синички
И любовная песня скворца,
Улетающих стай переклички
Над сиротством родного крыльца,
 
 
Ширь зелёных полей необъятных,
Тучных нив и дремучих лесов,
Заполярных пустынь неоглядных,
Недоступных земных полюсов —
 
 
Всё вместилося в русскую душу,
Всё нашлось в человеке её…
 

Такой я часто вижу свою Родину, но она иногда бывает мстительной, хотя за порог адекватности не переходит.

 
Мы зря чужих столиц не разрушали.
Не убивали зря чужих солдат.
Мы просто отомстить за нас мечтали,
За нас, погибших за наш Сталинград,
 
 
За Ленинград, за Ржев и за Полтаву,
За Киев, Минск, за сотни городов
Порушенной фашистами державы,
За смерть наших солдат,
За слёзы наших вдов.
 
 
Мы не издевались, как они, над населением,
Мы били тех, кто продолжал стрелять.
Наше оружие несло людям спасение
От тех, кто первым шёл их истреблять.
 

Часто была хмельна, но по очень уважительной причине – способствовали тому крепкие дружеские связи.

 
У нас в России друг – кто не однажды
В тесном кругу да за столом хмельным
С тобой споёт, не раз тебя “уважит”
И под конец “наклюкается в дым”.
 
 
А поутру по трубке хриплым басом
Расскажет, что не помнит ничего,
Что хорошо б опохмелиться квасом.
Да вот послать за ним и не-ко-го.
 
 
И, понимая, как другу не сладко,
Идёшь к нему “здоровье поправлять”;
Несёшь с собой отнюдь не шоколадку —
Бутылочку горилки по ноль пять.
 
 
Такие мы в большой нашей России —
Надо сказать: солиднейший процент;
Для дружеских столов “веселье” приносили,
Чтоб друга поддержать в “ответственный” момент.
 

Каждый раз приходится убеждаться, что в любой доле правды присутствует доля шутки. И прячется она в человеке до поры, до времени, выскакивая при всём честном народе с обязательным привкусом горечи и большей частью в неподходящий момент.

 
Поутру Иваныча чуть не хватил удар:
Он, вставши рано после юбилея,
Увидел в зеркале, что он безбожно стар,
А говорили, будто молодеет,
 
 
А говорили, что “он на все сто”,
Что он ещё и “для любви годится”.
Так женщины, склонившись через стол,
Пред ним пытались ярко молодиться.
 
 
“Ах, подхалимы! – вскрикнул юбиляр, —
Зачем так – хорошо? Я что – покойник?
Ведь я – ещё живой!..
Хотя, конечно, стар…
Но не шатаюсь, как иные, по помойкам!”
 
 
А кто-то ему в ухо прожурчал:
“Ты разве не понял, о чём те были речи?
Ты в жизни таких слов и не встречал —
Значит, закат идёт к тебе навстречу.
 
 
В природе равновесно всё, дружок,
Теперь пора горячих комплиментов,
Поэтому судьба на посошок
Устроила тебе аплодисменты”.
 
 
Старик вгляделся в зеркало:
“Ну что ж,
Пусть я невзрачен, но кому-то нужен,
И на покойника, как будто, непохож,
А коли смерть придёт, так мы и ей послужим!”
 

Вот такие мы – россияне: в советскую пору целеустремлённые в светлое будущее, наплевательски относящиеся к собственной персоне,

 
“Была бы только Родина богатой да счастливою,
А выше счастья Родины нет в мире ничего”.
 

Мы, пожилые россияне, в настоящее время живущие враскорячку – одна нога на советской территории души, другая – в дикой современной растерянности.

 
Жизнь подползла к осеннему пределу,
Деньки летят пожухлою листвой;
Тоска гнетёт, и нет желаний смелых —
Дамоклов меч висит над головой.
 

Раньше всерьёз думали, что мы – народ! – делаем историю великих побед, сейчас поражаемся – как же глубоко мы сползли в яму неизвестности. И не мудрено, что многие из нас прошлую свою жизнь с какой-то другой стороны стали видеть:

 
Пришла пора и очень стыдно стало,
Что тем, советским, в жизни каждый был…
 
 
А как не быть? Росли мы при Советах:
Каждый советский в лозунгах был весь.
Был в пионерах, комсомольцах, с партбилетом
На Кремль молился, клятву давал несть
В народ учение марксизма-ленинизма.
 
 
И что же вышло?
Нет такой страны!
А ведь она звалась Советскою Отчизной!
Есть Мать-Россия!
Мы – её сыны!
 
 
Никто из партвождей не попросил прощенья,
Прилюдно не покаялся за ложь,
Что до сих пор нас вводит в заблужденье
Их утопический о Равенстве скулёж.
 
 
Исчезло Братство… Вползло мурло бандита,
Во фрак оделось, власть к рукам прибрав,
И побраталось с заграницею открыто…
 
 
Но смертью смерть поправ —
Вместо былой страны, стоит страна Россия,
Великая в величии своём,
Которую так просто не осилить!
 
 
Пусть вдоль границ гуляет вороньё —
Поигрывает вражеской дубинкой,
Предателей вербует на живца
И, червяком вгрызаясь в серединку,
Наводит ужас в слабеньких сердцах.
 
 
Живём в тревоге мы, но для Руси не новость —
Жить в дискомфорте в каждый новый век.
Всем кажется – мы спим, но тронь – и мы готовы
На смертный бой…
Такой наш человек!
 

Такой наш человек!

А сердце подозрительно щемит – видно не соглашается.

Вот и малыш, маленький российский человечек, не соглашается с Корнеем Ивановичем Чуковским, утверждающим, что муха в поле денежку нашла, тараканов чаем поила и звериные дискотеки устраивала. Не верит, что такое действие могут совершать крылатые мерзости.

Раньше, при советской власти, дети зачитывались сказками Чуковского. Взрослые не возражали – более того, самозабвенно повторяли вслед за детьми шаловливые тексты поэта-сказителя.

Магической силой была эта самая советская власть! Умела перевоспитывать человека, перемалывать его сознание, в одну дуду дудеть заставляла. И про человека той поры можно смело сказать: “Да – наш человек ТАКОЙ!”

 
Для “счастия” в колхозы нас загоняли палками,
С наших глаз осознанно не снимали шор;
За любовь повторную шили аморалку нам,
За слово супротивное гнали за “забор”.
 
 
Охмуряли долго нас чудо словесами,
Вселенскою заботою “великого вождя”, —
Отмобилизованных на борьбу с врагами,
Нас под ружьё выстраивал даже шум дождя.
 
 
Были мы послушными, без ума счастливыми,
На словах лояльными, всюду славя власть.
 

Такие мы были и, оглядываясь назад, можно смело утверждать – другими уже не будем. Нас – тех! – уже не переделаешь, не перевоспитаешь, не замутишь ничем наше сознание, в котором другой жизни и не виделось.

Мы – исторические памятники ХХ века.

Живые, ходячие – ещё передвигающиеся на своих ногах по российской земле, и каждый – носитель ценнейшей информации, заложенной в нашу память.

 
Мы не верим, не верим, не верим,
Что в память закроются двери.
Но память при нас и не “вроде”
И бьёт прямо в глаз при народе.
Суровая, горькая, наша —
Чем дальше в века, тем и краше.
 

Известно: стоящий на берегу не может оторвать взгляд от стремительно протекающей мимо воды. Она несёт на себе с корнем вырванное дерево, двух уток, лодку рыбака, а он, стоящий на берегу, неподвижен и берег под ним – ни с места.

Стоящий на берегу даже не догадывается, что он – “время настоящее”, а волна в реке, корявое дерево, влюблённая парочка уток и лодка с рыбаком уже история, прошлое, в будущем уже никогда и не при каких обстоятельствах не повторятся.

Человек, потому и человек, что он наделён удивительною способностью помнить. Не всё и не сразу, но как-то вдруг возьмёт и всплывёт в памяти нечто…унесённое рекой жизни. Для этого бывает достаточно небольшой искорки намёка на прошлое.

Совсем недалёкое, “живое” ещё… наше советское прошлое.

* * *

Боевая команда стреляющих лыжниц Украины неудержимо несёт сяк своей золотой олимпийской медали в городе Сочи. Они знают о страшной трагедии своей Родины – главная площадь Киева полыхает пожаром: фашизм наступает, гремят выстрелы, льётся кровь, а они бегут за победой, добывая славу себе и своей стране, ни на минуту не забывая, что за спиной у них самое меткое оружие. Они не знают дальнейшей своей судьбы, не знают, как встретит их Украина – на Сочинскую олимпиаду они уезжали из другой страны: благополучной, с безмятежным красавцем Киевом, с его свободной красивой площадью Независимости.

Площадь столицы бывшей братской республики сейчас в огне и чёрном смраде от полыхающих автомобильных покрышек. Как раньше, весь мир удивлённо и с восхищением повторял русское слово “спутник”, так сейчас украинское слово “майдан” на слуху у всех народов мира, кому мир на планете Земля не праздное слово.

На высшей ступеньке пьедестала почёта, укрывшись жёлто-голубым флагом Украины, прижавшись тесно друг к дружке, четыре олимпийские чемпионки натужно улыбаются, благодарно принимают букеты Сочинской олимпиады. Они молоды, они теперь не всегда понимают нас, тех из СССР, и у них уже другая страна, но в одном они могут быть с нами солидарны – им омерзителен человек со свастикой.

Главное – у них есть очень меткие винтовки. Сейчас они только спортивные. Но миру известно какая судьба ждёт стреляющих лыжниц завтра?

Кто ответит на этот вопрос? Удравший из страны президент? Ультранационалистическая хунта, захватившая власть в Киеве? Трусливые губернаторы, сбежавшие из своих кабинетов? Растерянный народ, с надеждой посматривающий в сторону России?

И что делать России, когда в её адрес от “заклятых друзей” из НАТО и США сыплются не прикрытые угрозы? Попробуй только влезть на территорию бывшей советской республики!..

И что делать России, когда из многочисленных уст когда-то братского народа Украины в адрес братской страны России посыпались мерзости фашистского покроя?

И что делать России, когда от русской половины братского народа Украины через границу летят призывы о помощи?

Украина в беде!

Как когда-то Германия проспала рождение фашизма и вынянчила его махровый расцвет, то же самое сейчас загуляло на просторах современной Батькивщины.

Молодые украинские варвары двадцать первого века набросились на советские памятники, глумились над статуями вождя мирового пролетариата, издавая звериный рык радости от содеянного.

Из глубины 175-летия, со своего пьедестала взирал на это непотребство великий Кобзарь и…плакал:

 
“Украина, Украина!
Мать моя родная!
Только вспомню твою долю,
Душой зарыдаю!”
Было отчего плакать!
 

Благодатная земля Украины никогда не знала покоя! Кто только не топтал её полей и пастбищ, не издевался над её народом, которому посчастливилось жить на этой земле, но которому не посчастливилось жить с добрыми народами соседних территорий Запада.

Особенно усердствовали поляки. Почти с древних времён.

 
“Было время, гордо шляхта
Голову носила,
С москалями и с ордою
Мерилася силой…”
 

(Т.Г. Шевченко)

Москали во времена “життя” великого Кобзаря – военные люди, с которыми тогдашняя Польша силой мерялась, но всегда была бита, а залечив раны и накопив очередную порцию уязвлённой гордыни, вновь и вновь возвращалась с мечом на просторы украинской Руси.