Текст книги "На пути в прекрасное далеко. Приглашение к разговору"

Познание

Любому человеку было не до разгадки собственного существования, когда он только выбрался из материнского чрева на свет и глотнул живительный воздух свободы. Глотнул, ошарашено почувствовал огромность окружения вместо материнской тесноты и заревел.

Было отчего!

Он впервые увидел людей. Их ласковые ладони вознесли его в высоту, откуда он увидел лицо своей матери на ослепительно белой подушке, услышал её голос, тихий и нежный; увидел её руки, зовущие его к себе, и ему захотелось опуститься к ней на её ослепительно белые одежды.

Он не знал, как это сделать и, не умея ещё говорить, плакал.

Он впервые услышал себя, свой голос новорождённого.

Он всё делал впервые.

Даже стук сердца матери, он уже слушал снаружи, лёжа у неё на груди и сладко насыщаясь живительной молочной влагой.

Обвёрнутый в мягкие пелёночные одежды, он впервые спал у мамы под боком, вдыхая запахи неповторимого материнского тепла.

Пройдёт много дней и ночей, пролетят годы, а в памяти нормального человека всё будет присутствовать запах детства, запахи своего жилища, притягательные видения молодых родителей – первых несменяемых учителей неизбежным премудростям жизни. От того невосполнимой утратой оборачивается для человека смерть матери.

 
Плачут, плачут люди, вспоминая детство,
Плачут по утрате матерей:
На маму и на детство можно опереться —
Крепче нет опоры и верней.
 
 
Уходя из дома, мы делались взрослее,
Грелись у костров, где горячо,
Но ничего на свете не было теплее,
Если рядом был мамин бочок.
 

Человеческая память неожиданно вдруг высвечивала кусочек горизонта, к которому стремилось детское воображение, к той самой полоске, где соединялось земля и небо и просыпалось наше солнышко. Чаще всего туда стремилось ребяческое любопытство. Оно, любопытство, вместе с робкой полоской зари ощупывало краешек неба – всё ли там чисто, всё ли там благополучно и можно ли дать разрешение светилу выглянуть из-за горизонта ослепительной макушкой?

Детская душа ликует, она буквально кричит:

– Свети! Пусть земля просыпается… Свети – иначе не начнётся новый день!

И новый день начинается.

Лучик света коснётся чего-нибудь высоко-высоченного и, если это будет дерево, разбудит прикорнувшую на ночлег среди ветвей птаху, а та пискнет, встрепенётся и в качестве благодарности пропоет коротенькую серенаду солнышку. Серенаду пробную – вдруг она кому-нибудь понравится.

Услышав ответную трель, птаха зальётся новой мелодией и под её переливы, природа-жизнь стряхнёт с себя ночную дрёму и, подмигивая солнышку, сделает по земле первый шажок.

Вы думаете, нашему любопытству не интересна, какая она такая проснувшаяся наша жизнь? Ещё как интересна! Вот если взять и открыть один глаз Нет лучше сразу два глаза! И – потянуться! Нет, долго тянутся сразу нельзя! Не-ин-те-рес-но!

Лучше открыть сразу два глаза и прислушаться, и присмотреться к комнате, где спишь. Правда – в комнате давно всё знакомо и будет интереснее узнать, а что там делается за стеной дома?

Для российских ребят за стеной дома живёт Мир.

Он – добрый дядька, наш российский Мир: он никому не мешает жить и лишь спокойно наблюдает, как россияне работают —

 
Варят металл, строят дороги,
К больным приходят на подмогу,
Растят хлеба, пекут коврижки,
Учат ребят влюбляться в книжки.
 

Он многолик наш Мир и у нас ещё будет возможность проверить так ли это.

Я не оговорился, когда написал “у нас”. Мир наш является многоликим и для любого взрослого человека, и для самого маленького, только что открывшего глазёнки после своего появления на свет.

Его мамочка, услышав голосок своего только что родившегося чада, с каждой минутой будет открывать необычную себя в роли воспитательницы нового для Мира, а, может, и для вселенной нового человека. Она услышит вещий голос извне или услышит и увидит говорившего.

Человека этого она никогда не встречала и – о, чудо! – он говорил стихами:

 
“Ты робко его приподнимешь:
Живи, начинай, ворошись.
Ты дашь ему лучшее имя
На всю его долгую жизнь
И. может быть, – погоди-ка, —
Услышишь когда-нибудь, мать,
Как с гордостью будет великой
То имя народ называть…
И жить ему где-то в столице,
Свой подвиг высокий творить.
Нет, будешь ты знать и гордиться
И будешь тогда говорить:
– А я его, мальчика, мыла,
А я иной раз не спала,
А я его грудью кормила,
А я ему имя дала”.
 

Может быть потом, когда сынок подрастёт, пойдёт в школу и однажды принесёт домой из библиотеки томик стихов Александра Трифоновича Твардовского, она вспомнит слова человека, говорившего стихами.

Вспомнит и пойдёт в церковь, и будет долго молиться святым мученицам Софье, Вере, Надежде и Любови, прося у них необходимую толику великого чувства любви между детьми и родителями.

И подойдёт к ней священник, спросит о молитвенной тайне, и поведает ей печальную, но поистине героическую историю гибели святого семейства, которому молятся о сохранении подростков от искушений мира нынешнего.

О героизме девочек стало известно ещё во втором столетии по Рождестве Христовом в царствование римского императора Адриана.

Тогда в Риме жила вдова по имени Софья, что означает премудрость.

Были у неё три дочери – Вера, Надежда и Любовь. Благочестивая мать назвала дочерей именами трёх христианских добродетелей. Девочки не скрывали своей христианской веры и были вместе с матерью вызваны к императору, который потребовал от них отречения от веры под угрозой пыток. Девочки отказались.

Первой пострадала старшая двенадцатилетняя Вера: после жестоких пыток ей отсекли голову.

Перед казнью десятилетняя Надежда поцеловала младшую на год сестру и мать и сказала: “Предстанем вместе Святой Троице”

Настал черёд младшей девочки. Палачи думали устрашить её видами казни, но Любовь поцеловала тела сестёр и сама вошла в приготовленную горящую печь. Господь уберёг её от огня, но Адриан велели Любови отсечь голову.

Мать Софью по жестокому расчёту не подвергли мучениям – оставили ей жизнь в безысходном горе и одиночестве.

Тела дочерей Софья вывезла за город и похоронила.

Господь невидимо, как мог, утешал вдову. Три дня провела Софья у могилы дочерей в непрестанной молитве и здесь же уснула сном смерти, соединившей её с дочерями в Царстве Того, любовью к Которому были исполнены их сердца.

Мамочка-россиянка после рассказа священника ещё больше преисполнится любовью к Господу, к святой Софье и её дочерям и однажды приведёт в церковь своего сына.

Это случится, когда в центре Киева полыхнёт майдан и сотни молодых людей с натянутыми на головы чёрными вязаными чулками начнут жечь и крушить здания, а заодно щиты и каски бойцов “Беркута”, а этих бойцов потом и убивать.

Майдан Киева разжёг войну на Украине руками мальчиков и девочек. Их озлобленность на всех не украинской национальности и больше всего на россиян и Россию пугала мать. Что-то подобное в поведении некоторых молодых людей, их искажённые в злобе лица мать видела в Москве на Манежной площади.

Мать запрещала себе смотреть телевизор, но вновь и вновь руки её тянулись к кнопке пульта и чёрные зловещие фигуры телевизионной картинки леденили сердце женщины.

Горящие дома, гибнущие внутри домов люди, их раздирающие слух предсмертные крики, толкали мать искать защиты у Бога.

Приходя в церковь с сыном, она надеялась спасти его от тлетворного влияния окружающей жизни и с помощью молитвы заручиться поддержкой Господа.

– Почему они могут жечь людей, а Господь наш их не наказывает? – вопрошает мать своего батюшку-духовника. – Господь наш все эти издевательства над людьми видит и без наказания их творящие не останутся. Они дождутся небесной кары. Так было и так будет! Молитесь об их страждущих душах, ибо

 
Богу всегда молились люди:
Не коммунистам и не начальникам,
Не богатеям, не словоблудам,
Не благодетелям и не печальникам.
 
 
И если кто-то, достигнув трона,
Решил, что Богом его назначили,
Что должностная его корона
На веки вечные предназначена,
 
 
Глупец!
Как далеко ему до Бога —
Так как нет бога, кроме Бога!
 

Духовник говорил долго, мать слушала, а перед глазами у неё из окон горящего здания выбрасывались и выбрасывались горящие люди. Она крепко прижимала к себе ничего не понимавшего сыночка и беззвучно, внутри себя, крича – Матери этих извергов, слетитесь в Одессу, поглядите, что вытворяют ваши дети! Они стреляют в своих сограждан, они жгут ни в чём не повинных! Они – чумные! Слушают не своё сердце, подчиняются их бесчеловечным поводырям, отдавшим душу не Богу, но сатане! Чёрные… чёрные души у них – не людские.

 
Чёрные души повсеместно гуляют по свету,
Чёрные души – куски чьих-то горьких обид,
Чёрные души – не тот них ни ответа-привета,
Чёрные души – могильных плит чёрный гранит.
 
 
Пойди, постучись к ним,
                              ты встретишь лишь только молчанье.
Пойди, постучись к ним —
                              уйдёшь с тем, с чем только пришёл.
Пойди, постучись к ним – у них сеть своих мирозданий,
Там – чёрные души, и им средь своих хорошо.
Хоть взывай к ним, хоть криком кричи – Их хозяева – палачи!
 

Не может понять материнское сердце, как Украина, познавшая ад фашистской оккупации, похоронившая не один миллион лучшей части своего народа, сейчас сама, под напором своей правящей “элиты”, пустилась во все тяжкие. Народ её молчит, не осуждает никого и ничего не предпринимает для наведения должного порядка.

Посмевший восстать шахтёрский Юго-Восток страны, отражает агрессию бывшей своей армии, остаётся с ней один на один практически с голыми руками. Неонацистский ад повис над ещё не чувствующей вселенскую беду Украиной.

Мне, чьё детство прошло в глубоком сибирском селе, основанном украинскими переселенцами, потомки которых, мои односельчане, до настоящего времени не порвали с украинскою мовою и пусть она у многих превратилась в некий русско-украинский суржик, мне понятен этот язык.

Я влюблён в певучие украинские мелодии. Их пело, а, может, и сейчас не перестаёт петь старшее поколение моих односельчан. Сердце замирает от волшебных звуков, которые парят над поющими.

 
Посію я огiрочки
Близько над водою
Сама буду поливати
Дрiбною сльозой
 
 
Ростiть огiрочки
В чотирi рядочка
Не бачила миленького
Аж чотирi годочка
 
 
А на пятий побачила,
Як череду гнала
Не сказала “милий здрастуй”
Бо мати стояла
 
 
Бо мати стояла
А батько дивився
Не сказала “милий здрастуй”
Щоб не розгнiвився
 
 
Де ти чорнобривий
Де ти, отзовися
Як я бiдна тут горюю
Прийди подивися
 

Словами не передашь прелесть мелодии песни, но целомудренное отношение девушки к полюбившемуся человеку было как на ладони.

Особенно это прослеживается в другой песне:

 
Несе Галя воду,
Коромисло гнеться,
За нею Іванко,
Як барвінок, вʹється.
 
 
– Галю ж моя Галю,
Дай води напиться,
Ти така хороша —
Дай хоч подивиться!
 
 
– Вода у криниці,
Піди тай напийся,
Як буду в садочку —
Прийди подивися.
 
 
– Прийшов у садочок,
Зозуля кувала,
А ти ж мене, Галю,
Та й не шанувала.
 
 
– Стелися, барвінку,
Буду поливати,
Вернися, Іванку,
Буду шанувати.
 
 
– Скільки не стелився,
Ти не поливала,
Скільки не вертався,
Ти не шанувала.
 
 
Несе Галя воду,
Коромисло гнеться,
За нею Іванко,
Як барвінок, вʹється.
 

В моё детское время взрослое население моего села при детях воздерживалось произносить бранное слово. Как и во всех семьях Советского Союза, в семьях обрусевших украинцев, сибиряков, у них в большинстве семей кроме мальчиков не осталось мужчин, сложивших жизни на фронтах Великой Отечественной.

Мы, лишённые мужского внимания и защиты от жизненных неурядиц, рано впрягались в тяготы колхозной жизни и не делились на “москаляк”, кацапов или хохлов. Мы были единым советским сообществом. Мелодичные украинские песни односельчан вплетались в общий хор наравне с раздольными русскими песнями, и это обстоятельство неизбывно живёт в моей душе, не выветриваясь с годами.

Не забывается далёкий 1955 год, когда я покидал своё село для дальнейшей учёбы в техникуме, и мы с мамой ехали в колхозной повозке в город. Я радовался – впереди самостоятельная жизнь, а мама всю длинную дорогу в 18 километров молчала, и если честно, мне её было немножко жалко. В памяти то и дело всплывали слова грустной песни:

 
“Рідна мати моя, ти ночей не доспала,
Ти водила мене у поля край села,
І в дорогу далеку ти мене на зорі проводжала,
І рушник вишиваний на щастя дала.
Хай на ньому цвіте росяниста доріжка,
І зелені луги, й солов'їні гаї,
І твоя незрадлива материнська ласкава усмішка,
І засмучені очі хороші твої.
Я візьму той рушник, простелю, наче долю,
В тихім шелесті трав, в щебетанні дібров.
І на тім рушничкові оживе все знайоме до болю:
І дитинство, й розлука, і вірна любов”.
 

У моей мамы глаза были карие и печальные, но песня была хорошая, иона соответствовала моему внутреннему состоянию убегающего из села несмыслёныша.

Я – русский мальчик пел на долгую разлуку с матерью украинскую песню, песню моих дорогих односельчан.

Дети современного майдана, молодые “хохлы”, при пособничестве самостийных руководителей Украины, как губкой впитывали тлетворное влияние бандеровских недобитков, активно взращивали в себе ненависть к России и не щадили, вплоть до физического уничтожения, любого защитника “русскости”.

Какой будет конец в украинском народном противостоянии мне сейчас не известно. Каждый раз, садясь за письменный стол, я вспоминаю слова жены моего товарища: “Жизнь для меня чудесным образом остаётся на все времена неразгаданной…”

Для меня она тоже является такой же.

Многие оракулы прошлых столетий излагали для потомков своё видение жизни, а она, жизнь человеческая, порой вытворяла такое, что не вписывалась в рамки прошлых рассуждений о ней.

И что делать? Возвращаться к началу начал? К рождению и становлению человека?

А куда денешь киевский майдан? Трагедию Одессы, героические Славянск, Краматорск, Мариуполь? Разрушение жилых домов в Луганске и Донецке? Как побороть в себе отвращение от телевизионного созерцания поросячей физиономии?

И.О. Президента Украинской республики? Что будет с Украиной после 25 мая 2014 года. Проснётся ли остальная, не воюющая территория, и с какими мыслями пойдёт к избирательным урнам? Какие там будут песни? И будут ли?

Жизнь не стоит на месте.

Сегодня, т. е. 23 мая 2014 года, выпускники российских школ собрались на торжественную линейку, чтобы последний раз послушать трель школьного звонка.

У особо чувствительных на глаза наворачиваются слёзы. Большинство бравируют: видно, что им надоела школьная муштра образовательным наукам. Зачем она современному школяру, когда есть интернет?

Многие поселились в нём и явно забыли кто они, где они и почему, когда, а что если… и что от этого будет?

Хорошо, если современный школьник помнит, что он россиянин, что его, например, зовут Ваня, а в школе учительница первого класса впервые написала на обложке ученической тетради его фамилию и имя – Иванов Ваня.

Выпускник школы Иванов Ваня уже не помнит имя и отчество своей первой учительницы, но он до сих пор помнит, что всех мальчиков с именем Ваня во взрослом возрасте будут звать Иваном, а в более уважительном случае станут называть Иваном Ивановичем.

Ивановичем – это потому, что и отца Вани тоже зовут Иваном.

Иванович – сын Ивана, того самого, которого, может, тысячу раз вызывали в школу из-за слабоватой учёбы и далеко не примерного поведения его сына Вани и, наконец, того самого, которого в школе ни разу не видели, а за сорванца Ваню отдувалась его мама.

У всех мальчиков, не имеющих соответствующего рвения постигать школьные науки на родительском собрании больно доставалось их матерям: классные руководительницы не щадили их самолюбия, отчитывали при всём родительском народе, каждый раз завершая свою негодующую тираду трафаретными вопросами:

– Что будем делать, уважаемая…? Какие будем принимать меры? Ну не дебил же он вас на самом деле?

Матери знали, что их дитятки не могут быть дебилами: они, дитятки, много чего знали из интернета и на трагические вопросы невозмутимо отвечали:

– Зря волнуешься, мамочка! Ничего страшного не происходит, а если я не мог назвать училке имя князя в Ледовом побоище, так я быстренько найду на сайте “История России” его имя. Зачем учить всё наизусть, когда в интернете всё есть?

Отцы большей частью становились на сторону сыновей:

– А что? Дед вон говорил, что раньше в школе, когда он учился, чистописание внедряли. А где оно это чистописание сейчас? Даже я этому в школе не учился – нет ему применения в жизни! Интернет – это… штука! Сто преподавателей заменит, на все вопросы ответит. Я в своё время долдонил слова Маяковского… Был такой поэт в советское время… Так вот – я громко декламировал… как сейчас помню… под аплодисменты девчонок:

 
Кроха сын к отцу пришёл
И спросила кроха:
“Что такое хорошо
И что такое плохо?
У меня растут года —
Скоро мне семнадцать,
Где работать мне тогда
И чем заниматься?”
 

Тогда не было интернета и я, глупый, ломал голову – где и чем мне заниматься?

 
“ Я б в рабочие пошёл —
Пусть меня научат”.
 

Не-ет – это не для меня! В институт надо – корочки дипломные получить… Кстати – и сейчас институт или там академию надо кончать… Иначе на работу никто не примет… в рабочие загремишь. И вот тут-то, сын, мать с учительницей правы: учиться надо и с интернетом и без него – что-то ты должен читать кроме сообщений из интернета… Книги там, учебники какие-то… Что-то ты должен в голове иметь для того, чтобы помнить… как там и что там с дипломом на руках делать в дальнейшей своей жизни… Я ясно выражаюсь? Жаль конечно, что ты не знаком с Маяковским, а то бы завтра по дороге в школу мог смело повторять его слова, как клятву:

 
Всё “буду делать хорошо
И не буду плохо!”
 

Сын удивился:

– Это что – чугунный дядька, что стоит на площади у метро станции “Маяковская” – это Маяковский?

– Он, он, не сомневайся – загляни в интернет.

– Наверное, большие бабки отвалил, чтобы за такие слова себе место в Москве оттяпать?

– Ладно – не смеись, – пожурил своё чадо отец, – а то и правда, люди подумают, что ты у нас… того…

И завершая разговор, посоветовал:

– Ты это…давай, учись получше.

– Чтобы что-то делать хорошо? – поиздевался сынок.

– Во-во… А то как-то неудобно: у других дети как… зубрят что ли, но ведь учатся и их за это не ругают.

Так ли, не так ли, но современные дети селятся в интернете, тычут пальчиками в клавиши-кнопочки, забираются в сайты, как в спальные мешки и – ночуют там, постигая нужные, а большей частью запретные и не нужные для школьного возраста науки жизни.

Худо-бедно, но досидят за школьной партой до того момента, когда на горизонте замаячат трагические буквы – “ЕГЭ”, и сойдут с ума родители, сбивая ноги в поисках репетиторов-учёных от разных наук, и станут терять свою пухлость семейные денежные кошельки.

Как же! Любимые чада вступают в свою третью стадию жизни и прощаются со школой.

Взрослая жизнь вот она – стоит в ожидании у ворот школьного двора! Предъяви аттестат зрелости и шагай… Кто в студенчество, кто…

У каждого своя дорога. Раньше у всех она пролегала только к школе, теперь кому-то направление к счастью подскажет любимый интернет. Может быть так и получится… может быть…

Пока же – школьный вальс, и волнение сдавливает грудь.

Щемящая музыка, грустные слова песни, и девчонки уже не одноклассницы, а – выпускницы, неожиданно обворожительные в своих праздничных нарядах.

 
“Давно друзья весёлые простились мы со школою,
Но каждый год мы в свой приходим класс…”
 

Будут ли приходить каждый год выпускники в свой класс, об этом в ночь выпускную никто не задумывается.

Девчонки вмиг повзрослели, превратились в юных дам, прикоснуться даже к руке которых почему-то боязно.

Класс в полном составе совершит авто поход по памятным местам Москвы и обязательно заглянет на Воробьёвы (Ленинские) горы.

 
Кажет Москва огней своих узоры,
Ночь близится к утру и Воробьёвы горы
От юных голосов взрывают тишину.
Светлеет небо.
Юность тише, тише…
Расходится.
Девчонок и мальчишек
С восходом солнца просто не узнать…
 

Многие уже в плену у одиночества.

Глядя, как из-за нагромождения московских зданий на раскаляющееся небо поднимается красный шар солнца, каждый начинает сознавать – школа, вручив аттестат зрелости, назад в свои классы уже не примет никого.

С этой ночи на Воробьёвых горах, с этого раннего утра, каждый бывший ученик выталкивается во взрослую жизнь без каких-либо гарантий.

Ещё есть бурные объятия, сногсшибательные обязательства не забывать друг друга, родную школу, но ты уже одинок. Возвращаешься домой, заваливаешься спать, а просыпаешься человеком, о котором школа не будет печалиться.

Приходи каждый год в свой класс, не приходи, но кроме простого дежурного любопытства в школьных коридорах не встретишь. Школе, честно сказать, будет не до тебя: по её коридорам бегают, в её классах присутствуют очередные первоклассники, старшеклассники и выпускники с выпускницами. Но бывает – захлестнёт ностальгия с первосентябрьским оживлением на школьных дворах и забредёт в школу чувствительная душа и оглядится:

 
“Тот же двор,
Та же дверь,
Те же стены,
Те же дети бегут гуртом,
Та же самая “тётя Лена”
Суетится возле пальто.
В класс вошла,
За ту парту села,
Где училась я десять лет;
На доске написала мелом:
“Х + Y = Z”.
… Школьным вечером,
Хмурым летом,
Бросив книги и карандаш,
Встала девочка с парты этой
И шагнула в сырой блиндаж”
 

Не многие придут потом в школу, не многие напишут о себе, как это сделала замечательная советская поэтесса Юлия Друнина, фронтовичка, имевшая два ранения на войне, которая, несмотря на её гадливость, наложила отпечаток священного чувства товарищества и человеческого достоинства на оставшуюся жизнь поэтессы.

 
“Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в “мать” и “перемать”,
Потому, что имя ближе, чем “Россия”
Не могла сыскать”.
 

Нынешним, покидающим школу, слава Богу, не приходится шагать в “блиндажи сырые”, но наша суровая действительность может сыграть злую шутку над входящими в жизнь несмышлёнышами.

Практика подсказывает, что это может случиться с каждым, т. к. на улицах столицы российской, в городах российских, в сёлах страны “мать” и “перемать” продолжает благополучно жить и не стесняется напоминать о себе в разговорах сопливых ещё школят между собой до общения взрослых при любом стечении народа.

Мат, употребляемый в разговорах для устрашения противника, легко растворился в бытовом русском языке и, похоже. застрял в нём на века. Более того – нашёл благодатную почву в детях.

 
Дети – цветы жизни
Только лишь в пелёнках,
Когда счастье брызжет
В распахнутых глазёнках;
 
 
Что не могут сами
В жизненной дороге —
Руки доброй мамы
Им всегда помогут;
 
 
Что не могут сами
Сделать до конца —
Волшебными словами
Станут слова отца.
 
 
Но дети идут в люди
С распахнутой душой,
Где скоро позабудут
Мир домашний свой.
 
 
К несчастью позабудутся
Добрые советы,
Станет школой улица
“Мерою” ответной.
 
 
Где обижают походя,
Просто, без причины
И страдают похотью
К матерщине.
 
 
Гнилостной болотиной
Через зубной ряд
Словесною блевотин
Вылетает мат
 
 
Розовые кратеры
Зияют в пол лица…
Ужас бедной матери
И отца.
 

Жёсткая сторона жизни мутным потоком подхватывает бывшего школьника и заставляет волчонком огрызаться.

Кто покажет зубы – выживет.

Не покажет – начнёт прыгать под чужую дудочку.

Как на Украине: “хто не скаче – тот москаль!”.

И за биту, и за гранатомёт, и за бутылки с зажигательной смесью.

Чужая жизнь – не дороже копейки.

Смерть неповинного и беззащитного человека, его кровь – будоражит собственную.

Сеющие беду кому-то – свою не чувствуют.

Май 2014 года завершает своё пребывание во времени и продолжает нести беду Юго-Востоку Украине. Украинские военные и неонацистские формирования не прекращают войну с восставшим населением Новороссии.

Вновь избранный президент Украины обманул избравший его народ – голубь Мира не познал тепла его рук, а речи его принародные агрессивно-воинственные, которые он, едва узнав итоги голосования ин е дожидаясь собственной присяги украинскому народу, поспешил произнести. В его олигархической голове даже не мелькнула мысль, что масштаб пакости всегда определяется должностными просчётами – чем выше должность, тем горше беды народные.

Не знаю, каким он был школьником, но глубокие знания прошлого видимо проехали мимо него, ибо плохо кончают те вожди, которые не помнят, что у народной чаши терпения есть дно.

В России выпускники школ сдают ЕГЭ. У кого-то впереди маячит учёба в институте и продолжение родительской опеки, а кому-то жизнь готовит встречу с собой – большей частью не матерью, но мачехой непримиримой.

С 8 часов утра школьные дворы оглашаются разноголосым хором пришедших сдавать диковинный экзамен, названный единым государственным по определённым школьным дисциплинам.

Экзамен угадайка, который при сопутствующих обстоятельствах может сделать отличника двоечником и наоборот. Всё будет зависеть от того куда ткнётся палец экзаменуемого. Вопрос – ответ в четырёх вариантах. Один из них правильный.

Особняком, не приближаясь к выпускникам, стоят родители. Кажется – они переживают за своих чад больше, чем сами выпускники. Сдержанно, в полголоса, переговариваются:

– Скорее бы всё кончилось: дети покоя лишились, мы с мужем по дому на цыпочках ходим… как же – ЕГЭ!

– Обалдение какое-то… А тут ещё Украина со своей гражданской войной… Спрашиваю внучку, где находится Куликово поле – отвечает: “Тут и думать нечего – в Одессе конечно!”

– Господи, как им безграмотным в жизнь входить? Это ж ни одна путная структура в правительстве не возьмёт их на работу.

– Парнишки не поступят в академии – в армию загремят… а в армию им нельзя – Украина бунтует…. Там не на шутку стреляют.

А жизнь, между тем, продолжается: природа и народы мира встретили начало лета.

Первое июня – день защиты детей.

В России праздник.

На Украине или в Украине – города Славянск, Краматорск, Луганск, Донецк пытаются вывезти детвору из под обстрелов украинской армии и разных там военизированных образований.

На кладбищах этих городов и в близь лежащим к ним сёлам множатся могильные холмики.

Жизнь на территориях Луганской и Донецкой областей пасует перед смертельной опасностью.

Интернет по секрету сообщает, что для наведения страха на мирное население на передовую боевых действий “пожаловала” именитая биатлонистка сборной Украины со своей снайперской винтовкой.

И то правда – в Сочи стрелять по тарелочкам было скучно, а тут как ни как – живые мишени. Радость-то какая!

Безмятежное детство на Донетчине закончило на какое-то время своё существование.

Жизнь пасует перед Смертью, но пасуя – закаляется, внутренне перерождается.

 
День придёт – перестанем печалиться,
Благословим утра ранний восход.
Лебединая песнь не кончается —
Сердце снова готово в поход.
 
 
Нас в поход позовут вновь рассветы,
Наяву, а не за интернетом;
Вновь пророками станут поэты
И рассветы вновь будут воспеты.