Текст книги "Территориальное развитие России как ведущего экспортера на глобальных сырьевых рынках"

Флот, вышедший в 1405 г. из гавани Люцзяхэ, насчитывал 62 корабля, на которых находилось 27800 человек, что превосходило масштабы любых экспедиций, проводившихся когда бы то ни было ранее – для империи это означало контроль морских путей (Адамчик, 2004, с. 389–390). В морях Малайского архипелага китайский флот постоянно наносил поражения многочисленным пиратам, препятствовавшим развитию торговли Китая со странами Южной и Западной Азии. В 1418 г. китайцам удалось уже достигнуть сомалийского побережья Восточной Африки. Посещались малабарское побережье Индии, Ормуз, Аден и Аравия. Флот каждой экспедиции насчитывал от 60 до 100 различных кораблей с общим экипажем 25–30 тыс. человек (Всемирная история, 1958, с. 88).

Чтобы совершить такой морской поход, необходимо было иметь килевой многомачтовый корабль, способный выдерживать бури в открытом океане, вести автономное плавание продолжительностью до года и помимо команды нести еще грузы для обмена, десант и пушки. Учитывая размеры флота, все перечисленное нужно было уметь производить, по крайней мере, в мануфактурных масштабах. При этом требовались навыки определять точку своего местонахождения в океане (особенно – по долготе), а также иметь систему кораблевождения, совмещающую показания компаса и положение корабельного руля. И все это в Китае появилось примерно на столетие раньше, чем в Европе. Однако в итоге Китай просто не захотел составить ей конкуренцию в бассейне Индийского океана, придя и закрепившись там первым.

Причины этого лежали в основах социально-политического устройства средневекового Китая. Высокопоставленные чиновники всегда выступали против экспедиций, которые снаряжались двором и во главе которых стоял приближенный к императору евнух. Чиновникам никогда не нравилось могущество евнухов, и они делали все, чтобы ослабить их влияние (Фицджеральд, 2004, с. 314). Удар молнии ночью 9 мая 1421 г., предоставлял очень удобный повод. Разрушения были весьма значительны и имели явный символический смысл – среди множества построек и покоев сгорели Тронный зал и трон императора (Мензис, 2004, с. 67). Если учесть, что китайский император – это Сын Неба, то гнев Неба был выражен совершенно однозначно. Вставал вопрос «За что?».

Ответ чиновники-мандарины искали не в обстоятельствах восшествия императора на престол – а он, тогда принц Янь, по сути, узурпировал трон, свергнув законного наследника, которому доводился дядей, штурмом взяв прежнюю столицу Нанкин, приведя войска как раз из Пекина, где находилась его ставка как в то время главнокомандующего обороной от монголов (Фицджеральд, 2004, с. 327–328).

Причина бед была найдена в чрезмерных, разорительных тратах на строительство и содержание океанского флота, а также в его полной хозяйственной бесполезности: «Китай в состоянии производить все необходимые для жизни товары и продукты самостоятельно. Мы вас спрашиваем: зачем империи тратить средства на закупку дорогостоящих безделушек за границей?». Сразу после смерти императора Чэнду (Юн-лэ) в 1424 г. чиновники-мандарины еще определеннее высказались в одном из первых эдиктов его наследника Чжу Гаоши: «Все путешествия Золотого флота отныне должны быть прекращены <…> Пребывающие в данный момент на борту больших кораблей чиновники и другие официальные лица, которым поручены те или иные правительственные задания, обязаны немедленно вернуться в столицу, те же, кого привлекли для участия в будущих путешествиях Золотого флота, могут разойтись по домам. Строительство и ремонт «плавучих сокровищниц» немедленно прекратить. Вырубку строевого леса производить отныне в пределах, установленных в годы правления императора Хон By. Порубку свыше указанной нормы запретить. Все государственные закупки, связанные с дальними морскими переходами, приостановить» (цититы по: Мензис, 2004, с. 76–77).

Возобладала политика самоизоляции. Гонения на океанский флот, организованные чиновниками-мандаринами, не подорвали влияния евнухов при дворе – они еще сумели нанести смертельный удар династии Мин, открыв ворота Пекина манчьжурам в 1644 г. и обеспечив таким образом воцарение в Китае манчжурской династии Цин, длившееся до 1912 г. Однако эти гонения основательно подорвали обороноспособность Китая на море не только от европейцев, но и от японских пиратов, начавших систематические набеги на побережье страны.

Глава 2
XVII век: Россия – экспортер мехов

2.1. Особенности ситуации Территориального развития России XVII века

Насущные задачи России в XVII в. – строительство мощного государства, укрепление его администрации, противостояние военным угрозам с запада и юга, формирование единого внутреннего рынка – требовали возрастающих объемов металлических денег, серебра и золота. Их достаточное поступление становилось вопросом выживания государства и общества, а источником тогда могло быть только положительное сальдо во внешней торговле. Выявить залежи драгоценных металлов в России в XVII в. не удалось, несмотря на интенсивные поиски, в том числе на новых землях Урала и Сибири.

В целях расширения базы фискальных доходов государство, даже проводя последовательную политику закрепощения крестьян, отдавало предпочтение оброку, а не барщине (в отличие от соседней Польши). Тем самым крестьянство и в крепостном состоянии вовлекалось в массовых масштабах в рыночные обмены, что стимулировало его участие в промыслах, ремесле, торговле и обеспечивало своеобразные условия становления оживленного внутреннего рынка. Формирование всероссийского рынка выступало основным содержанием экономического развития России в XVII в. Более отчетливые черты приобрело общественное разделение труда, в частности отделение города от деревни.

Потеря выхода к Балтике не прервала торговлю с Европой полностью. В поставках через Ригу, Нарву, Ревель русского зерна (дефицит которого нарастал и в Северной, и в Южной Европе в связи с Тридцатилетней войной, бурным развитием мануфактурного производства, колониальной экспансией), а также пеньки для корабельных канатов были заинтересованы, прежде всего, голландцы, тогдашний экономический лидер. Значение этой торговли для Голландии демонстрирует не только тот факт, что в середине XVII в., когда общий торговый оборот Соединенных провинций достигал 75-100 млн флоринов в год, на русско-голландские сделки приходилось 2 млн флоринов в год, т. е. 2–3% от общего оборота (Всемирная история, 1958, с. 297).

Между Голландией и Россией в те времена складывались долговременные, стратегические отношения, которые отчетливо проявились в период Тридцатилетней войны 1618–1648 гг. в Европе. Россия поддержала антигабсбургскую коалицию, вдохновителем которой выступала Голландия, и на весьма льготных условиях снабжала страны антигабсбургского лагеря хлебом и селитрой, в которых они остро нуждались. Так, русское правительство выдавало разрешение на вывоз селитры тем странам, которые играли ведущую роль на том или ином этапе войны против Габсбургов. Точно так же, если в 1624–1625 гг. русское правительство выдавало разрешение на вывоз хлеба только голландцам и англичанам, то после 1625 г. первое место занимает Дания, а затем Швеция. В 1626–1629 гг. Дания вывозила из России хлеб в большом количестве, беспошлинно и по весьма низким ценам. Однако после подписания Любекского мира и окончания «датского» этапа войны предпочтение и льготы переходят к Швеции (Всемирная история, 1958, с. 724). В 1628–1633 гг. шведское правительство преимущественно в Вологде скупило около 2 млн пудов хлеба (История народного хозяйства, 1960, с. 92).

В 1632–1637 гг., в разгар Тридцатилетней войны, голландским предпринимателем А. Винниусом были построены Тульские железоделательные заводы по последнему слову тогдашней техники, включая доменную печь. Вскоре предприятиями завладели два иностранных компаньона Винниуса (голландец и датчанин), расширившие его дело строительством в соседнем Каширском уезде еще четырех металлургических заводов (История народного хозяйства, 1960, с. 90). Тульско-Каменские заводы осуществляли масштабный экспорт оружия преимущественно в Голландию на заключительной, решающей фазе Тридцатилетней войны: в 1646 г. они поставили туда 600 орудий, а в 1647 г. – 360 (Широкорад, 2007, с. 4). Это напоминает, но в меньших масштабах, голландские инвестиции XVII в. в горнопромышленный сектор Швеции, ведущего участника антигабсбургской коалиции, когда обосновавшиеся в стране голландцы де Геер, «король железа», и Трипп развернули масштабное металлургическое производство, введя домны из кирпича, и во многом контролировали деятельность горнопромышленного округа Бергслаг, расположенного недалеко от Стокгольма (Бродель, 1992, с. 253).

Внешняя торговля с Югом и Востоком преимущественно через Астрахань, по балансу тоже положительная, имела более широкую номенклатуру и выгодную для России товарную структуру, стимулировавшую ее экономику. Экспортировались не только кожевеное сырье, пушнина, скобяной товар, но и грубые холсты, железные изделия, оружие, воск, мед, продовольствие, плюс реэкспортировались европейские изделия – сукно, металлы, стекло, бумага, а импортировались дорогие ткани – шелк, парча, бархат, дешевые хлопковые ткани, пряности и красители, сахар, жемчуг. При этом часто перевозки осуществлялись русскими кораблями на Каспии. Однако торговля с Югом и Востоком приносила драгоценные металлы в основном в форме ювелирных изделий (Бродель, 1992, с. 455–456). К концу XVII в. наладились прямые торговые связи с Китаем – импортировались преимущественно ткани (китайки, дабы, камки), затем шли посуда и чай; экспортировались меха, выделанные кожи, ремесленные изделия (История народного хозяйства, 1960, с. 95).

Западная Европа оставалась единственным источником денежного серебра, остро необходимых технологий металлургии и металлообработки, производства стекла, бумаги и ряда других товаров. Торговля через прибалтийские порты преимущественно хлебом и коноплей в обмен в основном на металлы, стекло, бумагу, сукно имела постоянный профицит, покрывавшийся серебром, приносивший России многие сотни тысяч рискдалеров в год. Так, только через Ригу торговля в 1683 г. имела положительное сальдо в 824 тыс. риксдалеров (Бродель, 1992, с. 455). Однако каналы внешней торговли через контролируемые иностранными государствами прибалтийские порты были узки и ненадежны.

Единственным русским портом для связей с Западом был Архангельск на Белом море, с его непродолжительной навигацией и неудобным географическим положением по отношению как к Европе, так и к основным экономическим центрам России (кроме Севера и прилегающих к нему районов Нечерноземья). Чтобы компенсировать эти недостатки, а также малую грузоподъемность судов в товарообороте должны были преобладать необъемные, но ценные и высоколиквидные продукты. В XVII в. Россия экспортировала пушнину, юфть, сало, лен и пеньку, холст (История народного хозяйства, 1960, с. 142) – товары, вполне пригодные для вывоза морем через Архангельск. Корабельных товаров, даже самых ценных – канатов, скипидара, дегтя и т. п. – было явно недостаточно, а зерно не отвечало таким требованиям. Его место заняла пушнина – традиционный товар русского экспорта со времен «пути из варяг в греки». Экономический подъем и развитие буржуазного класса сделали спрос на меха в Западной Европе в XVII в. массовым, и их предложение стало глобальным. Меха в Европу стали поступать из Северной Америки от французов, а Россия устремилась за пушниной в Сибирь (Бродель, 1992, с. 468–472).

Своевременно воспользовавшись благоприятной конъюнктурой этого глобального рынка, Россия за полвека достигла Тихого океана и благодаря быстрому освоению пушных богатств громадной «нехоженой землицы» стала в течение XVII в. крупнейшим по территории государством мира. Удивительно быстрое продвижение по Сибири осуществлялось главным образом по рекам.

Из Западной Сибири в Восточную русские люди проникали двумя путями: северным – по рекам Нижняя Тунгуска, Вилюй и его притоку Чуну и далее по Лене и южным – по Верхней Тунгуске (Ангаре), по ее притоку Илиму, по притоку Лены Куту и, наконец, по Лене. У устья притока Лены Алдана эти два пути сходятся в один, идущий вверх по Алдану – по его притоку Мае, которая своим верховьем близко подходит к верховью реки Ульи, впадающей в Охотское море. Так, на южном направлении в конце 1620-х гг. из Енисейска была снаряжена экспедиция вверх по Верхней Тунгуске в попытке добраться до земли бурят, где предполагались большие залежи серебряной руды – казаки видели у бурят серебро. Результатом этой экспедиции стала постройка в 1631 г. Братского острога при впадении реки Оки в Ангару. Другой казацкий отряд с верхней Ангары и ее притоку Илиму и далее по притоку Лены Куту пробрался на Лену. В результате были основаны остроги Илимский на реке Илим и Усть-Кутский, послужившие отравными точками для дальнейшего движения по Лене. В 1632 г. казаки добрались до средней Лены и основали там Якутский острог. В 1638–1639 гг. отряд казаков по Алдану и Мае достиг Станового хребта и, перевалив через него, рекой Ульей спустился к Охотскому морю. Было обследовано морское побережье до реки Туи на севере до реки Уды на юге. В 1647 г. отряд казаков прошел вниз по реке Улье, а от устья Ульи переплыл по Охотскому морю к устью реки Охоты и основал там острожек. Так в 1647 г. был основан Охотск – первый русский порт на тихоокеанском побережье. Хотя формально порт со всеми штатами был утвержден там только в 1732 г. и просуществовал до 1849 г., но парусные суда в Охотске стали строить с 1660 г. и до 1849 г. – было построено примерно семь десятков парусных судов (Широкорад, 2004, с. 5–7).

Параллельно в 1633 г. на кочах, выйдя из устья Лены, первопроходцы достигли морем устья реки Яны, в 1636 г. – Индигирки, а в 1643 г. – Колымы. Оттуда также на кочах вышла в 1648 г. экспедиция Алексеева – Дежнева, которая в сентябре 1648 г. обогнула крайнюю северо-восточную оконечность Азии и прошла через пролив, отделяющий ее от Америки, достигнув реки Анадырь (Ципоруха, 2004, с. 228–243).

Таким образом, всего за полстолетия был пройден по незнакомой и труднопроходимой местности путь во много тысяч километров от Урала до Тихого океана. Тем самым наши соотечественники внесли ощутимый вклад как в Великие географические открытия, так и в формирование мирового рынка. Но самое главное, они сделали Россию такой, какой мы ее знаем – европейско-тихоокеанской державой, элементом каркаса макротерриториальной структуры мировой экономики. Предпосылкой столь быстрого расширения России на восток и северо-восток стала геополитическая «пустота» в полосе освоения. Продвижение приостановилось на линии Амура и его притоков, войдя в соприкосновение с Китайской (Маньчжурской) империей.

В 1643 г. Якутский воевода, получив сведения о крупной реке Амур и о том, что по ее берегам живут люди, не только промышляющие пушниной, но и сеющие хлеб, а также добывающие медную и серебряную руду, отправил отряд казаков во главе с В. Поярковым на реки Зея и Шилка. Выйдя из Якутска, отряд по рекам Алдану и Учуру добрался до реки Гонам, там часть людей с грузами оставили зимовать. Остальные перешли Становой хребет, спустились вниз по реке Зее до областей, населенных даурами, и зазимовали в наскоро построенном острожке. Весной следующего года, дождавшись оставленных зимовать на реке Гонам, отряд проследовал до устья Амура, а далее на север вдоль побережья Охотского моря к русским зимовьям при впадении в него рек. Перезимовав в одном из них, на реке Улье, отряд поднялся вверх по ней на следующий год и, перетащив волоком лодки в реку Маю, летом 1646 г. вернулся обратно в Якутск. В 1650 г. отряд казаков под предводительством Е. Хабарова вышел на Амур, для зимовки выстроил Ачанский городок, а в 1651 г. поставил городок Албазин на месте оставленного даурами поселения. Параллельно несколько отрядов казаков из Енисейска осваивали Забайкалье: в 1648 г. они основали Баргузинский острог на реке Баргузин и, опираясь на него, – Верхнеудинский острог в 1652 г. на притоке Селенги реке Уде и Нерчинский острог в 1654 г. при впадении реки Нерчи в Шилку (Широкорад, 2004, с. 7–11).

Весной 1652 г. произошло первое вооруженное столкновение с регулярными маньчжурскими войсками, присланными по указанию наместника китайского богдыхана, и атаковавшими Ачанский городок. Штурм был отбит, однако городок пришлось оставить, хотя Е. Хабаров со своим отрядом с Амура не ушел. Он дождался представителя Московского правительства, прибывшего с жалованьем для казаков, сдал ему ясак и отбыл вместе с ним в Москву. На Амуре остался отряд казаков. В 1654–1655 гг. столкновения с маньчжурскими войсками возобновились, на этот раз маньчжурам пришлось оставить Амур и его приток реку Шингал. Тогда в 1656 г. последовал указ богдыхана о сселении местных племен вглубь Китайской (Маньчжурской) империи. Москва и сибирские воеводы не хотели большой войны с богдыханом, и в 1654 г. из Тобольска в Китай было отправлено первое посольство. Оно поднялось вверх по Иртышу до впадения в него реки Белые Воды и дальше сухим путем добиралось до Канбалыка (иначе Ханбалык – название столицы империи Юань, современного Пекина), достигнув его в марте 1656 г. Посольство явно не удалось, послу в знак богдыханского гнева за отказ подчиниться унизительному этикету вернули даже его подарки и отправили назад в Россию. Из Москвы последовал приказ служилым людям и казакам укрепиться на Шилке и верхних притоках Амура. В 1658 г. маньчжуры заняли Шингал, а затем более десятилетия продолжались незначительные стычки. В 1666 г. русскими была восстановлена крепость Албазин, оставленная ими в 1658 г. В 1670 г. маньчжурский военачальник, занявший Шингал, предложил нерчинскому воеводе вступить в переговоры. Воевода в инициативном порядке отрядил казаков в Пекин и те вернулись с грамотой от богдыхана, которая дала повод Москве отправить в Пекин новое посольство (Широкорад, 2004, с. 13–14).

В 1675–1678 гг. состоялась вторая русская посольская миссия в Пекин. Вновь последовал отказ Цинского правительства рассматривать Россию как равноправного партнера, предрешивший неуспех и этой миссии.

В 1685–1689 гг. вооруженный конфликт между Россией и Маньчжурской империей на Амуре продолжился. Наконец в 1689 г. в Нерчинске был подписан Нерчинский договор России с Китаем, который фиксировал сложившийся на тот момент баланс сил. Русская крепость Албазин на Амуре подлежала срытию. Была установлена линия границы между двумя странами по реке Аргуни – Становому хребту – реке Уди до Охотского моря. Договор содержал специальную статью, стимулирующую взаимную торговлю, согласно которой людям с той или другой стороны «приезжати и отъезжати до обоих государств добровольно и покупать и продавать, что им надобно да повелено будет». Наличие этой статьи договора превращало Нерчинск на какое-то время в важнейший пункт русско-китайской торговли (История народного хозяйства, 1960, с. 95).

Торговые отношения между двумя странами не прерывались, несмотря на пограничные столкновения. Начиная с 1653 г. правительством формировались «официальные» торговые караваны, которые каждые три года отправлялись в Пекин (Бродель, 1992, с. 457). Вообще же русские торговые караваны отправлялись в Китай ежегодно. Объем торговли увеличивался неуклонно. В 1696 г. русский караван вывез из Китая товаров более чем на 150 тыс. руб. – это превышало годовой объем торговли со Средней Азией (История народного хозяйства, 1960, с. 94–95). Вместе с тем на территориях севернее Амура реально не было ни маньчжурского, ни русского присутствия. Здесь явно обозначился «вакуум силы», предпосылка будущих геополитических сдвигов.

Москва четко осознавала необходимость и приоритетность задач «пушного освоения» Сибири, стремилась задействовать все доступные внутренние ресурсы и консолидировать интересы участников освоения. На протяжении всего XVII в. опорой государства в этих делах был крупный национальный капитал царских гостей – двух-трех десятков богатейших купцов, имевших разнообразные общенациональные предприятия и интересы, способных к проведению операций с длительным, многолетним оборотом средств – внешнеторговых и связанных с освоением новых территорий.

В конце XVI в., в 1581–1585 гг., состоялся поход казацкого атамана Ермака, положивший начало освоению Сибири. Важно отметь, что поход Ермака был частной инициативой богатейших купцов – царских гостей Строгановых (державших приказчиков даже в Нидерландах и в Бухаре), которые в 1574 г. получили от царя Ивана IV Грозного грамоту, разрешавшую им строить и вооружать городки на Тоболе, Иртыше и Оби.

Хотя этот первый поход и не дал прочных результатов, он явился во многом прообразом тех государственно-частных и частно-государственных форм освоения неизведанных земель, которые обеспечивали весьма быстрое продвижение вперед, обустройство новых территорий и вовлечение в хозяйственный оборот значительных ресурсов. Государство строило и поддерживало опорные пункты усилиями служилых людей, а многообразная хозяйственная деятельность на обширных осваиваемых пространствах осуществлялась промышленными и торговыми людьми. Организация и проведение многочисленных дальних походов в неведомые земли зачастую были результатом взаимодействия тех и других со значительным финансовым участием богатейших купцов – царских гостей. Основная конечная цель этих походов была всегда одна – получение ясака в виде «мягкой рухляди» и освоение новых районов пушного промысла для поставки «мягкой рухляди» на рынки, прежде всего, внешние.

В освоение Сибири вкладывали капиталы и усилия многие царские гости. Так, в 1640 г. в Мангазее вели торговлю четыре царских гостя, пять приказчиков других гостей и четыре самостоятельных купца. Среди царских гостей, получавших значительные прибыли от мангазейской торговли, были такие известные в то время купцы, как Иоаким Усов, Надея Свешников, Осип Елезов, Петр Унбин, Кирилл Босов, Василий Гусельников, Исак Ревякин (Белов, 1956, с. 120).

Пожалуй, наиболее отчетливо проследить сложившуюся систему взаимоотношений государства, крупного капитала, служилых людей и промышленников можно на примере организации и осуществлении экспедиции Алексеева – Дежнева, история которой достаточно подробно проработана в силу значимости сделанных ею географических открытий.

Федот Алексеев (Попов) был торговым агентом, приказчиком крупного московского купца – царского гостя – Алексея Усова, который отправил его в 1638 г. во главе каравана с большой партией своих товаров в Сибирь. В 1641 г. Алексеев получил в Енисейске проезжую грамоту – таможенный пропуск – на Лену. А в 1642 г. от якутского таможенного головы он получил проезжую грамоту на «стороннюю» реку Оленек для соболиного промысла и рыбной ловли с указанием, что он везет с собой «хлебного запасу и промышленного заводу и русково товару». Однако дела на реке Оленек не пошли, и Алексеев в 1646 г. прибыл на Колыму, где встретил Семена Дежнева – опытного сибирского казака, «Якуцкого острогу служилого человека», сочетавшего службу с собственным промыслом, как это бывало принято в те времена. Дежнев входил в состав объединенного казачьего отряда, который прибыл морем их устья реки Алазеи в устье Колымы в 1643 г. и поставил там Нижнеколымское зимовье. Алексеев решил организовать экспедицию на поиски с моря «захребетной» реки Погычи – с 1647 г. эту реку стали именовать Анадырь – и сумел снарядить четыре коча. Дежнев был по его просьбе включен в состав экспедиции в качестве официального представителя властей, ответственного за сбор ясака, и получил на это наказную память от приказчика Нижнеколымкого острога. Летом 1647 г. кочи вышли из устья Колымы в море на восток, но тем же летом вернулись назад в Нижнеколымск из-за тяжелых ледовых условий (Ципоруха, 2004, с. 266–272).

Зиму 1647–1648 гг. Дежнев провел на соболином промысле. Когда в 1648 г. Алексеев решил повторить попытку похода на четырех кочах, Дежневу пришлось конкурировать за право быть официальным представителем власти в экспедиции с другим казаком, снарядившим за свой счет один коч. Но Дежнев отстоял свои позиции: он возглавил в экспедиции отдельный отряд, в снаряжении которого он принял личное участие, на отдельном коче. Помимо Алексеева в походе приняли участие приказчики богатого московского гостя Василия Гусельникова – Андреев и Астафьев, которые возглавили отдельный отряд на двух кочах. В итоге из устья Колымы на восток 20 июня 1648 г. отправилось семь кочей. Четыре из них сумели обогнуть мыс, который ныне носит имя Дежнева, и вышли из Северного Ледовитого океана в Тихий. В Беринговом проливе кочи Дежнева и Алексеева разминулись, достоверных сведений о дальнейшей судьбе Алексеева и его людей нет. Отряд Дежнева зазимовал в районе устья Анадыря. К лету 1649 г. они построили речные суда и после ледохода пошли вверх по реке. На Верхнем Анадыре, чуть выше устья его правого притока Майна, Дежнев основал зимовье, где занимался сбором ясака и собственным промыслом (Ципоруха, 2004, с. 273–278).

В марте 1650 г., не имея вестей от Дежнева, колымские власти по сухопутному пути через долину реки Анюй отправили небольшой отряд казаков во главе с Моторой, который был назначен приказчиком на Анадыре. Оба отряда встретились в Анадырском зимовье, причем Дежнев сразу признал старшинство Моторы. Дежнев стал предводителем объединенного отряда и приказчиком на Анадыре только после гибели Моторы. Служба Дежнева на Анадыре закончилась по его просьбе в 1660 г. За это время он успел подробно изучить бассейн реки, в том числе обнаружил в ее устье крупное лежбище моржей. При своей замене Дежнев отправился с грузом «костяной казны» сухим путем на Колыму, а оттуда морем в Жиганск на Лене и в 1662 г. прибыл в Якутск. В конце того же года он отбыл в Москву. В 1664 г. он доставил в столицу 289 пудов моржовых клыков. В январе 1665 г. с ним был произведен полный расчет, так как с 1641 по 1660 г. (почти 20 лет!) служилый человек Дежнев не получал ни денежного, ни хлебного жалованья. За лично добытые моржовые клыки – почти 32 пуда он получил 500 руб. (годовое жалованье рядового казака – 5 руб.). Кроме того, Дежнев был за заслуги поверстан в атаманы и в этом качестве служил в Сибири на реках Оленек, Яна, Вилюй. В конце 1671 г. он еще раз прибыл в Москву, сопровождая на этот раз соболиную казну (Ципоруха, 2004, с. 279–281).

В XVII в. в стране возникло мануфактурное производство, прежде всего в металлургической и металлообрабатывающей промышленности, однако не оно позволило пройти за полвека огромное пространство от Урала до Тихого океана. Быстрое продвижение по «нехоженой землице» обеспечило наличие в стране уникального, традиционного, веками накопленного комплекса технологий преодоления лесной пересеченной местности по рекам и волокам, ледового каботажного плавания, жизнеобеспечения (выживания) в условиях Севера, быстрой постановки сложных деревянных построек, включая остроги. Этот комплекс обеспечивал как быстрое продвижение, так и быстрое закрепление на неосвоенной территории. Крайне важным оказалось то, что суда и постройки быстро создавались минимальным набором инструментов из подручных местных материалов, причем такими навыками обладали массы населения, особенно поморов, составлявших костяк первопроходцев.

Вершиной российских технологических достижений в области судостроения, предназначенных для освоения необжитых пространств вдоль побережья Северного Ледовитого океана и впадающих в него великих рек, выступали кочи поморов – суда оригинальной конструкции, отлично приспособленные для каботажного плавания в высоких широтах.

Главной особенностью коча была яйцевидная форма корпуса, благодаря которой при сжатии льдов судно выталкивалось наверх. Этот опыт поморов был использован, в частности, О. С. Макаровым при проектировании первого в мире арктического ледокола «Ермак» в конце XIX в. Коч представлял собой результат трансформации новгородского ушкуя – военного и торгового судна, строившегося еще в XIII–XV вв. Детали набора коча изготавливали из сосны и лиственницы или кедра. Килем служил ствол, на концах которого устанавливали «корги» – штевни, а по всей длине с интервалом примерно в полметра размещали «упруги» – шпангоуты и кряжи-обручи. Сверху те и другие соединяли «перешвами» – бимсами, а на них настилали верхнюю палубу. Ниже ее к шпангоутам скобами и реже гвоздями крепили набои и обшивины – доски наружной обшивки, заполняя пазы просмоленной паклей. Несколько выше и ниже ватерлинии укладывали дополнительную обшивку – «ледяную шубу», или «коду». Доски обшивки были длиной 2 м и шириной 0,7 м, их получали, раскалывая дерево на 3–4 плахи и обтесывая их. На строительство коча шло свыше 3000 крепежных скоб и около 1 км канатов и веревок. Мачту крепили вантами, к ней прикрепляли стрелу для подъема грузов. На мачту поднимали «раину» – рей со свободно скользящими деревянными, реже железными, кольцами. Раину поднимали с помощью веревочных «дрог», а управляли парусом «вожжами» – шкотами. Парус был прямоугольным, площадью до 150 кв. м, он имел 13–14 м в высоту и 8–8,5 м в ширину. Его сшивали из холщовых полотнищ. Служили такие суда 3–4 года (Соломонов, 2012, с. 37–39).

Кочи считаются первыми русскими судами с навесным рулем вместо рулевого весла. Их длина могла превышать 20 м, ширина – 6 м, а грузоподъемность достигать 400 т. Они имели три якоря (один запасной). Корпус коча обычно делился на три «чердака» – отсека. Носовой, где ставили печь – для команды (10–15 человек); центральный, с «творилом» – водонепроницаемым люком – для грузов и пассажиров; кормовой – для кормщика-капитана. Перед ним крепились две лодки (на больших судах – два малых карбаса) – для рыбной ловли и промысла морского зверя, для связи с берегом и снятия судна с мели. Коч мог проходить до 250 км в сутки при попутном ветре. В безветренную погоду он мог передвигаться с помощью четырех пар весел. Мог ходить галсами, а также курсом бейдевинд, когда судно идет круто под ветер. Кочи имели малую осадку – порядка 0,9 м, что было крайне важно для каботажного плавания по мелководному фарватеру или при резких колебаниях глубин, что было характерно, например, для Обской губы. Результат длительной технической эволюции – кочи оптимально соответствовали условиям, в которых использовались. Это подтверждает, в частности, тот факт, что, несмотря на запрет строительства судов традиционных типов, наложенный Петром I специальным указом в начале XVIII в. в стремлении переориентировать судостроителей на создание парусников исключительно европейских типов, кочи успешно строились и использовались поморами вплоть до начала XX в. Так, они упоминаются даже в отчете о деятельности Архангельского порта за 1912 г. (Соломонов, 2012, с. 38–40).