Текст книги "Отрава с привкусом дзен"

6. Дз-зенн! Дз-зенн! (Звонок с урока)

10:35, – машинально отмечаю я, вставая. Точное время правды. Прежде чем взяться за телефон, я возвращаю Щюрика в прежнее вертикальное положение и натягиваю шнур – как оно все и должно быть. Ноги у него, правда, свободны, однако надежд ему это не добавляет, потому что ресурс надежд исчерпан полностью.

– Всем смирно, – командую. – Спинной мозг бдит.

Переносная телефонная трубка лежит там, где я оставил ее – на тумбочке в коридоре. Люблю порядок, особенно в мелочах. Здесь, в коридоре, и состоится решающий разговор, итогом которого будет… будет…

Страха – нет.

Ни единой молекулы страха, как и воздуха. Совершенно нечем дышать. Прихожая тесновата для моей головы. Хватаюсь за пульс – и не могу найти.

Неужели не успею…

– Майора Неживого, пожалуйста, – посылаю я в мировой эфир.

Я позвонил Вите на службу. В девять у них «летучка», которой пора бы уже закончиться. А служба у них, как известно, начинается с того, что кого-нибудь из стажеров посылают с бидончиком в пивной бар на улице Чайковского…

Позвали!

– Здравия желаю, – говорю. – Есть новости?

Телефон взрывается.

– Ты где мудями машешь, супермен? С семи утра тебя разыскиваю!

– Я звоню от Барских…

– Новости ему! – кипятится Неживой. – Ты держишься за что-нибудь? Новости такие, что держись!

Я пытаюсь держаться за зонтик, висящий на оленьих рогах. Обрывается и то, и другое.

Телефонная трубка медленно-медленно падает на пол, кувыркаясь в полете.

Всё вокруг – медленное и торжественное, как видео-повтор решающего гола. Квартира искажается, комнаты наслаиваются одна на другую. «Всем стоять!» – хриплю я и бросаюсь в щель между комнатами, которая вот-вот сомкнется, но изображение вдруг сворачивается в кровавую кляксу, и, споткнувшись обо что-то (телефонную трубку?), я слышу собственное трагическое: «А-а!..»

Звук остается.

– По-моему, лучше его не трогать, – звучит с неба роскошное контральто. Идея Шакировна. Идочка.

– Что с ним? – доносится из-за горизонта еле слышный крик Щюрика.

– Ничего хорошего. Может, спазм коронарных сосудов… не знаю. Ты видел, как он дышал?

– Как?

– Как марафонец, добежавший до Афин.

– Он жив?

– Слушай, мне страшно до него дотрагиваться…

Космическим холодом веет от слов женщины. Абсолютный ноль сочувствия. Кровавая клякса растворяется, и к звуку прибавляется картинка. Вероятно, я лежу на кухне: ножки табуретов и ножки стола, как стволы колдовского леса, окружают мое погибшее тело. В недосягаемой выси плывет белоснежным облаком кухонная стенка, уставленная бокалами, вазочками, рюмками, увешанная ковшиками, ситечками и прочей утварью.

Где-то сигналит телефон. Никто не обращает на него внимания. Щюрик, по-видимому, до сих пор связан.

– Он жив, – с абсолютным хладнокровием сообщает Ида. – Смотрит на меня.

– Твой нож, – говорю я ей. – Который вместо зеркала. Где он?

– Зачем тебе нож?

Я хочу привстать и осмотреться. С первого раза не получается, но я упрям. Словно ниоткуда возникает надо мной женщина с искривленным от ненависти лицом. В ее руке пляшет кухонный тесак. У ножа – наборная рукоятка, какие в тюрьмах делают. Неужели тот самый? И впрямь – необычная вещь. В отполированном лезвии отражается майское солнце.

– Зачем тебе нож? – повторяет Ида вопрос. – Кулаков мало?

Свободной рукой она придерживает простынку между ног. Какие, право, мы стеснительные, женщины Востока…

– Я должен не дышать, иначе я совру, – отвечаю максимально честно. – Дай мне нож.

– Псих!!!

Ее чувственный рот застывает в спазме. Линия губ изломана. Когда она замахивается – обеими руками, – стыдливую простыню срывает с бедер, открывая взгляду мертвеца живой родник. Когда она бьет, то беспомощная, казалось бы, жертва принимает разящую сталь плечом, а не грудью… Кое-какие рефлексы у меня еще работают! Поймав женщину за шею, решаю, что с этой героиней делать. На долю секунды она цепенеет.

Сломать?

Легко…

Нет, пусть посмотрит, как уходят из Реальности истинные дзены! Пшла вон!

Падает опрокинутая ею микроволновая печь. Она сама падает, и больше я ее не вижу…

Тесак вошел мне в плечо сантиметра на полтора. Чепуха. Поднимаю упавшее оружие, обнаруживаю в холеном лезвии свое одухотворенное лицо.

«Зеркало без подставки не замутится», – примерно так написал на стене шаолиньского монастыря одиннадцатилетний пацан, ставший впоследствии Шестым Патриархом. Под зеркалом он подразумевал сознание, которое не может загрязниться контактом с повседневностью. Изначальная чистота лишена возможности загрязниться. Нужно только найти его, свое сознание.

Я нашел, что искал.

Хочешь освободиться сам – освободи вместе с собой других, даже если тебя об этом не просят. Я освободил бездомного кота от вечной его помойки. Проблемный мальчик Леня патологически зависел от родителей? Теперь он свободен – на всю оставшуюся жизнь! Я освободил Щюрика от иллюзий и заодно научил этого горе-отца не перекладывать воспитание ребенка на чужие плечи. Идею Шакировну – избавил от самого себя. Даже профессора Русских освободил от явных проблем в его сексуальной жизни.

Наконец, главное. Каждого из обитателей этой квартиры я научил никому не доверять – в точности, как сам я однажды посмел не верить собственной матери… Я роздал им всю мою Карму. Я очистился.

Значит, можно уходить.

«Дураки вы все! – говорил Шестой Патриарх своим ученикам, горюющим о скорой кончине учителя. – Если б знали вы, куда я ухожу, вы бы смеялись и плясали от радости!»

Я пока еще в сознании. Правда, весь в холодном поту, и волны странной дрожи прокатываются по телу, и грудь стянута, словно ремнями, и прямая кишка тщетно пытается выдавить наружу хоть что-нибудь. Мне плохо… Это сердечный приступ.

И это – вовсе не та смерть, которой достоин учитель!

Какой дорогой уходят из жизни великие? Увы, не успел я договорить с Витей Неживым, не услышал окончательный диагноз, но ведь и без того ясно, что он собирался сказать… и без того – все предельно ясно…

Истинные дзены уходят, останавливая дыхание. Вызываемая ими гипоксия должна быть так глубока и необратима, что гибель физического тела превращается в естественный и совершенно безболезненный ритуал. Разумеется, никакие препараты не применяются. Нужно подрезать уздечку своего языка, затем – одно легкое усилие – и язык проглатывается, полностью перекрывая гортань…

По легенде именно так ушел Будда.

Вот для чего мне нужен нож, идиотка ты малограмотная.

Будда – не бог, а состояние души, так говорят великие. Степень святости, степень открытости сознания у великих не замутнена страхом… В последний раз я смотрю на себя в зеркало. Еще смотрю, еще. Никак не оторвать взгляд… Пора в путь. Записная книжка с цитатами? Тоже здесь, под рукой. Жаль, нельзя взять ее с собой. Знаешь ли ты, загадочный Во Го, не ответивший ни на одно из моих писем, что я тебя все-таки выследил – и настоящую фамилию знаю, и адрес. Когда-нибудь мы с тобой встретимся, если тебе, как и мне, удастся прервать цепь своих перерождений. Ты писал:

«Для мысли нет временной тверди – она вечна. Поэтому первым шагом к разрушению цепей является признание вечности мысли…»

Но если мысль вечна, то животный страх умирающей плоти просто смешон! Оставим всё животное – животным…

Ритуал естественен и прекрасен.

Превращаю зеркало обратно в нож. Открываю рот пошире, упираю язык в нёбо и чиркаю по уздечке лезвием. Рот наполняется кровью. Странное ощущение: язык словно теряет связь со мной, обретая собственную волю и разум. Словно некое животное заползло в теплую пещеру и укладывается на ночлег, выбирая позу поудобнее. Что теперь? Как проглотить ЭТО – не теоретически, а практически? Наверное, на вдохе… Одно хорошее усилие…

Не получается.

Нужно состояние души, равное достижению Нирваны. Пусть я не оставил после себя следов: учений, писаний, достойных учеников, монастырей, произведений искусства… не это важно. Один глоток – и гортань закупорена. Легко и беззаботно, как птичка зернышко склевала.

Не получается…

Рвотный рефлекс. Упрямый язык, пользуясь свободой воли, стоит горбом – или это я сам его выплевываю?.. Нужно расслабиться. Нужно качественно иное расслабление, до окаменения – почти паралич. Когда энергия из человеческого тела возвращается к истокам – в Небо, в Землю, к Предкам, – ты становишься статуей. Как это сделал Будда. Идеал. Ну же! Один хороший глоток…

Я переворачиваюсь на живот и запихиваю упирающуюся тварь себе в горло. Язык рвется назад, но я держу его сильную тушу обеими руками. Не получилось красиво – получится некрасиво. Для истинного дзена не важен ни результат, ни, тем более, процесс. Восемь пальцев в рот, локти под себя. Не вырваться. Прощай, дыхание, изучению которого я подарил столько лет. Значение имеет только миг, когда понимаешь, что смысла нет ни в чем, даже в самом этом миге понимания…

Становится нестерпимо жарко.

Язык Вергилия, язык Рабле… Язык телячий в сметане…

Прости меня, мама!

Лопается гигантский пузырь; яичный желток растекается по тарелке; захлопываются двери метро; сверло вгрызается в пенопласт… Стремительный выпад противника, и я пропускаю прямой удар в солнечное сплетение. Лучезарный кулак! Золотой его блеск слепит глаза. Кто противник? Не видно. Я рефлекторно приседаю в позе гунбу, собираю остатки Ци, чтобы достойно принять новый удар… но все это не нужно. Реальность начинает движение, как перрон вокзала, назад – в прошлое, в прошлое, в прошлое, в прошлое…

(КОНЕЦ КУРСИВА ВРЕМЕНИ) Зеркальная гладь замутилась

7. Может ли учитель с копытами – наравне с другими животными – иметь природу Будды? (Зачетный коан)

…Идея Шакировна, хватаясь руками за дверцу холодильника, с трудом встала. Человек, расположившийся в проходе между столом и буфетом, уже не дергался, не корчился, вообще не шевелился. Агония длилась недолго. Тело лежало, поджав колени к животу, соединив локти на груди, запихав в рот едва ли не все пальцы рук. Окровавленные плечо и подбородок, синюшный цвет лица…

Мое тело.

Телефон сигналил и сигналил, однако женщина прежде всего набросила на себя халат. Потом вошла в спальню и сорвала с сына пустой бак. Потом – освободила мужа. Тот упал на диван, попытался вскочить, снова упал и снова попытался встать. Жена принесла из прихожей вопящую телефонную трубку и подала ее мужу.

Звонил Витя Неживой.

– Что за финты! – зарычал мировой эфир голосом майора. – ДимАс у тебя? Сюда его, живо!

– Где Клочков? – спросил Щюрик у супруги.

– Умер, – констатировала та. – Подойти не может, – громко и прямо в трубку, чтобы всем слышно было.

– Умер? – задохнулся от ярости офицер. – Приколы прикалываете? Да я вас урою за такие шутки!

– Он и правда отравился! – закричал в ответ Щюрик. – Взял и откинул копыта! Сразу, как тебе звонить начал!

Неживой ненадолго заткнулся.

– Из-за этого отравления Клочкову башню совсем свернуло! – докричал свое Щюрик. – Рассказать – невозможно!

– Кто бы говорил про его башню… – произнес майор совершенно другим тоном. – Знаешь, зачем я вам названивал? Хотел успокоить этого психа. Результаты всех исследований – отрицательные. И пусть он дурака не валяет. Какое, в жопу, отравление… Откинул, значит, копыта?

– Похоже на то.

– Что за бред! – сказал Неживой с отвращением. Он поразмыслил секунду-другую и вдруг уточнил: – Ты ведь шутил насчет своей конфетки? Или нет?

– А ты что, НЕ шутил?

Неживой миролюбиво хмыкнул:

– Пиво за мной, убогий. Согласен, я проспорил.

– Из-за твоего пива он чуть всех нас не уложил! Ты где был, трепло?!

Неживой зевнул.

– Трупом твоего профессора занимался. Давай колись, это ты его… под шумок, да?

Собеседник чуть слюной не подавился, пытаясь что-то ответить.

– Не бзди, не бзди, – успокоил его майор. – Нунчаки – с отпечатками пальцев, плюс к тому свидетели есть. Зато профессора – нет. Что и требовалось доказать. Гениальная комбинация, я в восторге.

– Это я в восторге! (Голос Щюрика задребезжал, как дюралевый бак.) Кому он больше мешал, мне или твоему генералу с его сыночком-аспирантом? И кому из нас с тобой лишние звезды на погонах понадобились?

– Хватит ветры пускать, – злобно сказал Неживой. – Ты, вообще, думай, когда свой рот опорожняешь.

Он выразительно постучал пальцем по микрофону.

– А тебе что, так трудно было догадаться, где Клочкова искать?! – напомнил Щюрик.

Офицер нехорошо усмехнулся.

– Зачем искать? Может, ты тоже кому-нибудь сильно помешал, звездочет.

Друзья долго молчали.

– Опять шутка? – бросил Щюрик в пустоту.

На том конце, зажав трубку ладонью, неразборчиво общались. Наконец пустота откликнулась:

– Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется. Еще Чехов сказал. Мне тут подсказывают, что это не я тебе, а ты мне должен пиво проставить.

– С какой стати?

– На всякий случай. Я, вот, с Клочковым полночи нянчился и почти поверил, что ему каюк настает. Чуть у самого башня не рухнула. Ё-моё, думаю, как же так… А потом эксперт позвонил, мозги мне поправил. Так что есть вопрос. Клиент точно сам по себе откинулся? Твердым предметом к его голове не прикладывались?

– Такому приложишь, как же.

– Мы к вам едем, – принял решение майор. – Вызывайте «скорую» и ничего не трогайте… Эх, жалко дурака. ДимАс, мастер хренов. Нет, ну что за дурак!.. – подытожил он с искренней обидой.

На том и расстались.

– У клиента третий глаз на затылке, – всхлипнул Щюрик – уже в короткие гудки.

Его сильно трясло: он влез в брюки, в шерстяную рубашку, и все равно не помогало. А еще он смешно хромал на обе ноги сразу. Идея Шакировна, наоборот, держалась исключительно спокойно.

– Есть новости? – осторожно спросила она, выждав минуту.

– Неживой говорит – не было никакого яду.

– А что за генерал?

– Какой-то его начальник. У сына этого генерала проблемы с диссертацией, потому что Русских оппонентом был. Ой, да не хочу я о них о всех говорить…

– Александр, у меня ни с кем ничего не было, – бросила женщина в воздух словно бы невзначай. – Ни с Гаврилычем, ни с этим, с каратистом твоим…

Муж как бы не услышал.

– Не травил я никого, – сказал он невпопад. – Не травил, понимаешь?

Разговор забуксовал. Супруги Барские проследовали на кухню: мужчина – первый, женщина – вторая. Некоторое время они разглядывали труп. Мой труп…

– Какого черта он подумал, что концы отдает? – то ли спросил Щюрик непонятно кого, то ли просто удивился. – Отчего он, вообще, умер, если не от яда?

Из спальни пришли звуки. Кто-то кидал пивные пробки в бельевой бак.

– Леонид! – крикнул отец, мгновенно вернувшись в свою реальность. – Сиди, где сидел, никуда не ходи!

Звуки кончились.

Тогда глава семьи, стараясь не коснуться мертвеца, гадливо поднял с пола записную книжку. Раскрыл наугад и зачем-то прочитал вслух:

«Есть ли я? Есть. Есть ли я вне вашего восприятия? Я только там и есть».

– Что это? – безразлично поинтересовалась женщина.

– Цитатник, – ответил Щюрик, отчего-то возбудившись. – Вот, слушай…

«Эта книга – не этап моего развития, но выражение благодарности людям за возможность ее написания».

– Я имела в виду – откуда цитаты?

– Не знаю и знать не хочу! – взвизгнул мужчина, замахал руками, чуть ли не запрыгал на месте, потеряв над собой контроль. Его уродливое лицо стало в этот момент просто страшным.

Чувства освобожденного заложника наконец нашли хоть какой-то выход!

С явным наслаждением перешагнув через труп, он оказался возле газовой плиты. Запалил конфорку и сунул бумажный трофей в синее пламя. Записная книжка погибать не желала, занималась огнем неохотно, и пришлось сначала содрать с нее обложку, а потом, перекладывая горящий брикет из руки в руку, медленно поворачивать ее и стряхивать пепел в сковородку. На изнаночной стороне обложки выделялась одна-единственная запись, исполненная крупными буквами:

«ВСЁ В ВАШИХ ВОЗМОЖНОСТЯХ, ЛЮДИ».

– Из-за этой лжи, – сказал Щюрик с ожесточением, – хорошие учителя и становятся шизофрениками. Или, наоборот, шизофреники становятся учителями…

Когда с жертвоприношением было покончено, когда не осталось в сковороде ничего, кроме пепла, заговорила Идея Шакировна:

– Странно. В том, что ты прочитал, нет ни намека на агрессию. И на ложь это не похоже… Хотя, какой-нибудь придурок даже из Толкового словаря сделает себе цитатник, мудрости которого будет поклоняться, как Корану. Дело не в придурках и не в их цитатниках. Есть люди, которым нужно постоянно получать подтверждение, что они все ближе и ближе к своему супер-высшему смыслу. Но силы человека ограничены. Вот и гробят они себя, когда доходят до предела физических возможностей.

(Мудрая восточная женщина, думаю я… Спасибо тебе. Спасибо за понимание…)

– Ты это к чему? – с подозрением спросил муж.

– К чему? На твой вопрос отвечаю. От чего этот каратист подох, если его никто не травил? (Она ткнула мое тело босой ногой.) Переоценил себя. Видела я в токсикологии таких сильных парней. Почему-то особенно много их попадается как раз среди спортсменов. А их кумир, Брюс Ли, умер, кстати говоря, от простого аспирина, который ему подсунули сердобольные киношники.

– Ну и плевать. Звоним в «скорую»?

– Может, еще и первую помощь окажем?

– Неживой сказал, вызывайте «скорую».

– Делай, что хочешь…

Странное отчуждение разрасталось, налипало, как снежный ком. Снег – в мае? Недоверие принесло с собой мороз и пургу – тотальное недоверие, которому хозяева случайно распахнули дверь квартиры. Это была чужая Карма…

И тогда Идея Шакировна остановила всё.

Она остановила мужа, суетящегося возле телефона, взяла его за плечи, повернула к себе, встряхнула.

– Александр, – сказала она, поймав и удержав его бегающий взгляд. – Это неправда.

– Что неправда? – якобы не понял тот.

– Про меня с Русских. Он же старый и неопрятный! От него, не поверишь, иногда пованивало! От зав. отделением гинекологии – ты можешь себе такое представить?

– Конечно, неправда, – мгновенно согласился Щюрик, бесцельно крутя в руках телефонную трубку.

Кожа на его скулах натягивалась и обвисала, натягивалась и обвисала.

– Стой, не отворачивайся. В детской комнате между нами знаешь что было? Твой Клочков заставил меня на кровати прыгать и оргазм изображать. А ты что подумал?

– Примерно то и подумал.

– Тогда в чем дело?

– Ни в чем. Устал очень.

– Я, между прочим, ночь не спала! – вдруг закричала женщина. – Говорила же, пациентка в больнице умерла! Все дежурство на ногах, потом – мать радости добавила… Ну-ка, повторяй за мной, – решительно потребовала она. – Ничего ТАКОГО не было. Ну?

– Зачем?

– Я же вижу, о чем ты думаешь. Повторяй!

– Ничего ТАКОГО не было, – послушно отзывается муж.

– Еще раз!

– Ничего ТАКОГО не было…

– А теперь скажи: «НИЧЕГО такого не было».

– НИЧЕГО такого не было.

– А теперь: «Ничего такого НЕ БЫЛО».

– Ну, не было, не было! Отстань…

Супруги целуются. Сухими, бесчувственными губами.

И чувство возвращается…

«Лысик мой, – прошептала женщина. – Шайтан хотел нас с тобой поссорить. Никто нас не поссорит, правда?» «Правда», – прошептал счастливый мужчина.

И только теперь в семью возвратилась частица былого доверия.

– Про «жучки» – тоже неправда, – твердо заявил Щюрик. – Наверное, этот ненормальный сам их насовал, пока я был связан. И про аэропорт. И в машине нашей нет никакого «спецприемника». Неживой приедет – спроси у него, он подтвердит!

– Конечно, подтвердит, – пропела Идея Шакировна и засмеялась. – Чтобы Неживой – и не подтвердил?

Через мгновение они оба хохотали, неожиданно для себя оказавшись друг у друга в объятиях…

Мудрая восточная женщина все понимала.

* * *

Мальчик Леня, временно забытый взрослыми, тихонько вылез из своего убежища за креслом. Бак для грязного белья давно был отброшен в сторону, но этот реквизит уже не требовался ученику для повторения урока.

– Если Неизвестно-Кто будет ломиться в дверь, – бормотал он, просачиваясь в детскую комнату, – нужно бежать на балкон и кричать во все горло. Неизвестно-Кто хитрый, он умеет говорить даже девчоночьим голосом. Его слово ужасно сильное, но я ушел подальше и не слышу. У него есть петарды, но я ему не верю…

Компьютер в детской все еще работал. Мальчик подсел к дисплею, сбросил игру и вошел в Интернет (подобные элементарные операции были ему по силам). Вызвал одну из виртуальных поисковых машин и набрал на клавиатуре:

«Во Го».

Подумал и дописал: «Скачать».

Как хорошо, что родители этого не видели.

Точка познания истины

Бессмертная душа умершего гостя заполняет комнаты до краев, заползает в углы, в трещинки на потолке, заглядывает под ковры, высовывается в форточку… слушает невнятные речи одинокого Леонида, кружит вокруг смеющихся супругов Барских – и умиляется…

Скелеты в шкафах бессильно клацают зубами… темная сторона Реальности – светла и прекрасна…

От чего же на самом деле умер этот великий человек, чье тело отдано в дар самым близким его друзьям?! Вскрытие вскоре подтвердит, что яда, как ни странно, не было и в помине. От чего же тогда? Не от закупорившего же гортань языка? Может быть, от чувства вины, первопричина которой, как теперь выяснилось, и вправду была не в прошлом, а в будущем?

Все эти вопросы – суета.

Бессмертная душа мастера счастлива. Она точно знает, что свободна, наконец свободна – ведь цепи Кармы разорваны!.. мурр, мурр, как спел бы Кот Дивуар… впрочем, этот зверь – иностранец, поэтому сказал бы он так: «miaou, miaou» или, возможно, «purr, purr»…

Эй, при чем здесь «мурр» и «miaou»?

Цепь разорвана! Тяжкий Путь перерождений закончен, впереди Нирвана… однако, правда ли это?

Убивая кота, не становишься ли ты котом? Вечный вопрос, ответ на который – вот он, уже зачат, уже копошится в теплом чреве.

Котенок. Совершенное тело будущего зверя…

Тьфу, при чем здесь котята?! Брысь, сомнения, – радуется душа мастера. Ведь жертва принята, и нет тому более убедительного доказательства, чем образ Лучезарного кулака, осветившего мой последний миг…

Из тени вдруг выползает страх – единственный поводырь ослепших, потерявших опору душ. Опять страх.

Закончен ли Путь? Звено цепи лопнуло, освобожденная конструкция рушится вниз. Священный металл высекает искру жизни, – и конец разорванной цепи оказывается всего лишь началом новой…

Опять цепь перерождений? Не может быть!

Ослепшая душа мастера силится возмутиться, но вместо ответа получается почему-то…

– Мурр!

Кто я? Не хочу, не хочу!

Страх превращается в ужас. Новое, совершенное тело скоро впитает своего хозяина. Ужас превращается в счастье…

Брюхатая кошка в соседней квартире сонно потянулась.

2001