Текст книги "Принцип формального равенства и взаимное признание права. Коллективная монография"

Нормы права носят общий характер. Общий характер, то есть неперсонифицированность и многократность реализации (повторяемость), трудно рассматривать в качестве специфического признака правовой нормы, поскольку любая норма предполагает определенное повторяющееся правило. В этом отличие норм от индивидуальных предписаний⁶⁷. В индивидуальном предписании, например в решении суда, общее правило поведения индивидуализируется применительно к конкретной ситуации и конкретному субъекту (персоне)⁶⁸. Наиболее ярко общий характер правовых норм проявляется в абстрактных нормах законов. Однако этот признак сохраняется и в судебном прецеденте. Несмотря на казусный характер в целом решения суда по конкретному делу, правовая норма, содержащаяся в мотивировочной части решения (ratio decidendi), подлежит применению при рассмотрении других аналогичных дел. Таким образом, общий характер правовых норм проявляется, во-первых, в том, что они безличны (неиндивидуальны), а во-вторых, в том, что они относительно постоянны, то есть действуют (реализуются, применяются) всякий раз, когда наступают предусмотренные гипотезой нормы обстоятельства.

Специфическим признаком правовых норм является их системность. При этом системность здесь следует рассматривать в двух аспектах: в плане внешней систематизированности правовых норм – образования системы норм права – и внутренней структурированности правовой нормы как юридико-логической модели, включающей гипотезу, диспозицию и санкцию. В отличие от других социальных норм нормы права выстраиваются в разветвленную систему – систему юридически формальных масштабов поведения, обеспечивающих единую, равную регламентацию общественных отношений. Взятая в отдельности, вне системы норм и принципов правового регулирования в целом норма права реализована быть не может⁶⁹. В. С. Нерсесянц ссылался на суждение римского юриста Павла о том, что «не из правила (regula) выводится право, но из существующего права должно быть создано правило»⁷⁰.

Такое свойство правовых норм, как внешняя систематизированность, обеспечивает системный характер правового регулирования и связано с другим важным специфическим признаком норм, о которых идет речь, – с формальной определенностью⁷¹. Прежде всего последняя означает, что правовые нормы, в отличие от иных социальных норм, регулируют общественные отношения в определенной, признанной государством форме, например в форме закона. «При всей исключительной важности, – писал С. С. Алексеев, – …фактического содержания законов … в области юриспруденции первостепенное значение принадлежит именно форме (которая и образует своеобразную юридическую материю)»⁷². В разных правовых системах, разных сферах общественных отношений могут доминировать различные юридические источники (формы) права: писаные и неписаные, договорные и односторонне изданные государственными органами. В процессе эволюции общества правовые нормы все чаще оформляются в письменных актах-документах или, как минимум, записываются и публикуются, например в виде сборников обычаев, свода правил по толкованию международных торговых терминов «Инкотермс», определяющих условия поставки. По мнению С. С. Алексеева, «закон» (иные источники права) – …не просто фиксирует, документально закрепляет определенные нормы…, но и выполняет … конституирующую функцию…»⁷³.

Формы внешнего выражения правовых норм (юридические источники права) обеспечивают определенность их содержания в процессе правового регулирования общественных отношений. В российской юридической литературе проблемы восполнения правовой неопределенности (пробелов в правовом регулировании) чаще всего исследуются в аспекте законодательного и правоприменительного упорядочения общественных отношений. Как правило, особенно в учебной литературе, вопрос о методах восполнения пробелов в действующем законодательстве сводится, во-первых, исключительно к обсуждению правоприменительного метода преодоления пробелов, точнее деятельности судей по восполнению пробелов в законе в процессе рассмотрения конкретных дел, а во-вторых, анализируется только аналогия в праве, то есть правила применения аналогии закона и аналогии права. Иные методы, используемые на практике для преодоления правовой неопределенности (в частности в деятельности Конституционного суда Российской Федерации) и обсуждаемые в современной научной литературе, не рассматриваются.

Интересной представляется идея о том, что преодолеть неопределенность в правовом регулировании можно при помощи юридической фикции⁷⁴. Юридическая фикция – технико-юридический прием, который позволяет либо признать (легализовать) в качестве юридического факта не существующие в действительности обстоятельства, свойства лица (субъекта права) или объекта права либо, наоборот, формально-юридически исключить (не признать юридическим фактом) фактически существующие обстоятельства, свойства предметов, характеристики лиц, основания возникновения/прекращения субъективного права или юридической обязанности. Примеры использования юридических фикций для преодоления пробелов в действующем праве можно обнаружить в Древнем Риме, строгие консервативные юридически формуляры и ритуалы которого могли стать препятствием для справедливого решения по делу в изменившихся условиях. Фикции обеспечивали юридически справедливое применение известных (старых) римских формул к новым субъектам и обстоятельствам без изменения самих правил, как будто правила и применение данного правила не изменились. Становление судебного прецедента в качестве источника англосаксонского права также связано с использованием приема юридической фикции. Причина в том, что если пробел – это неопределенность правового регулирования, возникшая, в частности, в связи с изменениями в общественных отношениях, появлением новых видов деятельности или нового вида субъекта права, то юридическая фикция – прием, направленный на восполнение неопределенности правового регулирования.

Другим обсуждаемым в современной юриспруденции методом преодоления неопределенности, о которой идет речь, является толкование. Особого внимания заслуживает толкование закона Конституционным судом Российской Федерации, получившее широкое распространение в российской правовой системе. Конституционный Суд может на основе общепризнанных принципов права преодолеть (восполнить) пробел в конституционном тексте путем системного толкования смысла положений Конституции, выясняя их актуальный смысл, наполняя конституционные положения новым правовым содержанием. Устранить пробелы в Конституции Конституционный суд не может⁷⁵.

Так называемое «негативное нормотворчество» Конституционного суда, в результате которого норма закона признается неконституционной, утрачивает юридическую силу и не подлежит применению, может привести к пробелу в законодательстве на период, пока законодатель не примет новую правовую норму взамен неконституционной. Пробел в законе будет преодолеваться непосредственным применением Конституции Российской Федерации. Понимая возможность неблагоприятных последствий «негативного нормотворчества», возможность появления пробела в законе, Конституционный суд использует различные правовые средства, стремясь к тому, чтобы его решения не создавали пробела в правовом регулировании, затрагивающего права граждан и неустранимого непосредственным применением Конституции. Одним из таких средств являются указания Конституционного суда в своем решении на необходимость непосредственного применения Конституции Российской Федерации к пробельному вопросу (ситуации) до внесения законодателем соответствующих дополнений и изменений в закон. Другими средствами здесь следует признать указания Конституционного Суда на параметры нового правового регулирования⁷⁶, а также указания Конституционного суда на порядок реализации норм, признанных неконституционными, при соблюдении которого может быть обеспечено их соответствие Конституции⁷⁷. Пробел в законодательстве оценивается Конституционным Судом как неконституционный на основе принципов права, прямо предусмотренных Конституцией и вытекающих из нее. В случае, если пробел в законе, по мнению Конституционного Суда, носит формальный характер, он может «сниматься» в результате толкования законодательного текста и, соответственно, выявления не только «буквы закона», но и конституционно-правового смысла и должного конституционно-правового содержания формально пробельного закона⁷⁸.

Несомненно, степень формальной определенности норм писаного и неписаного права отличается. Трудно сформулировать общие требования к тексту обычно-правовых норм, так как они реализуются в фактических отношениях между субъектами независимо от их признания государством. В. Э. Краснянский отмечал, что «…в обычаях, этой наиболее традиционной системе норм, реальный их смысл, причины и условия возникновения остаются закодированными и, как правило, не осознаются субъектами реализации … Норма реализуется в силу привычки»⁷⁹. Однако существуют юридические традиции санкционирования обычных норм – например, признание сложившихся обычаев в качестве юридических норм посредством указания на их признаки в законе⁸⁰.

Формальная определенность правовых норм не сводится лишь к их внешней форме выражения в различных юридических источниках права. Важно, что в системе национального правового регулирования все источники права существуют не изолированно друг от друга. Более того, признавая приоритет международных правовых норм (п. 4 ст. 15 Конституции РФ), в систему юридических источников включаются и нормы международных договоров. Образуется определенное единое правовое поле (пространство)⁸¹. При этом внутренняя структурированность правовой нормы как юридико-логической модели правового регулирования (гипотеза, диспозиция, санкция) может получить формальное закрепление не только в разных статьях одного или нескольких законов, но и в нормах нескольких видов юридических источников права – например, в норме юридического обычая и закона или закона и международного договора⁸².

Таким образом, позитивное право в целом, как система формальных источников права, регулирует общественные отношения посредством системных взаимосвязей диспозиции, гипотезы и санкции правовой нормы. Внутренняя структура нормы права как модели взаимоотношения формально равных субъектов права требует, чтобы в нормах законов и иных источников права были четко определены права и обязанности субъектов правоотношения, условия их осуществления и последствия их нарушения. При этом правовая норма является формальной по своему характеру в том смысле, что, будучи рассчитанной на регулирование, как правило, какого-то вида общественных отношений (например, трудовых, семейных, налоговых), она адресована кругу лиц, определяемых общими признаками (например, работникам, работодателям, налогоплательщикам, супругам и т. д.). Другими словами, правовая норма представляет собой формальный масштаб (эталон, образец) тех или иных отношений и связей между субъектами и выступает мерой юридической оценки действия (бездействия) субъекта как правомерного или неправомерного⁸³. «Лишь формальная определенность нормы, – писал Л. И. Спиридонов, – придает ей способность быть масштабом поведения, мерой свободы человека и правомерности его требований к другим субъектам»⁸⁴. При этом в частном праве правовой масштаб поведения субъектов менее детализирован в нормах закона, чем в публично-правовой сфере, особенно в части юридического закрепления компетенции государственных органов и должностных лиц.

Общеобязательность нормы права связана с ее общим характером. Являясь институтом социальной интеграции (взаимодействия) право должно выражать равный для всех масштаб свободы, единый правовой порядок отношений и, следовательно, единую правовую законность. Субъекты права, взаимно признавая права и обязанности друг друга, формально (юридически) равны между собой⁸⁵. «Общеобязательность норм, – писал Л. И. Спиридонов, – очевидно, связана и с признаком равенства субъектов юридического общения, внутренне присущим праву…»⁸⁶. Поэтому правовые нормы в равной мере обязательны для всех участников общественных отношений. Каждый, кто оказался в определенной сфере правоотношений, обязан руководствоваться тем масштабом (эталоном) поведения, который установлен юридическими нормами в этой сфере⁸⁷. В этом смысле нормы права выступают как некое надындивидуальное начало. Они всегда уравнивают, нивелируют индивидуальные особенности и обстоятельства. Один человек, не равный другому физически, психологически, экономически и т. п., посредством норм, о которых идет речь, взаимодействует с другими людьми как с равными субъектами. Такие нормы общеобязательны потому, что выступают средством объединения людей⁸⁸.

Исходя из презумпции признания (легитимации) нормы права субъектами общественных отношений, предполагается, что, как и другие социальные нормы, нормы права реализуются индивидами добровольно. При этом люди в ряде случаев точно не знают конкретные юридические правила и руководствуются стереотипами – подражают сложившимся в общественном правосознании и национальной правовой культуре образцам поведения. В формировании подобных стереотипов большая роль принадлежит принципам права. Поэтому правовое регулирование прежде всего обеспечивается посредством социального признания права в качестве ценности культуры данного общества, общезначимого справедливого регулятора социальных отношений⁸⁹. Привлечение правонарушителя к юридической ответственности и применение к нему государственного принуждения – крайняя мера обеспечения действия нормы права и защиты прав человека.

Вопрос о правовом равенстве, о равенстве в свободе является центральным в либертарной теории права, относящейся к юридической (естественно-правовой) традиции. «Базовой телеологической ценностью, обеспечиваемой правовым регулированием, здесь признается личная свобода, – пишет Н. В. Варламова. – Общество, заинтересованное в сохранении свободы всех (большинства, многих, некоторых) участников социального взаимодействия, должно найти способ, позволяющий, говоря словами И. Канта, совместить произвол (свободу) одного лица с произволом (свободой) другого с точки зрения всеобщего закона свободы. Им и выступает право, предполагающее нормирование и формализацию свободы на основе всеобщего масштаба и равной меры. В целях обеспечения свободы всех участников социального общения право упорядочивает его на основе принципа формального равенства, абстрагируясь от исходных различий, присущих людям, и признавая их формально равными и свободными субъектами»⁹⁰.

Интеграция общества с помощью права происходит путем упорядочения (нормирования) социального общения, при абстрагировании от индивидуальных различий людей и признании каждого свободным и обладающим правами и обязанностями по отношению к другим – формально равным ему личностям. С этой точки зрения право можно рассматривать в качестве способа и формы интеграции общества, но не на основе унификации интересов, как происходит в тоталитарном государстве, а наоборот – в условиях обеспечения социальной интеграции (единства) при разнообразии интересов. Интеграция общества – сложная проблема единства в разнообразии. В конечном счете и культурная ценность права обусловлена самой природой человеческого общества вне зависимости от этнических, религиозных, половых и других различий между индивидами.

Ценность права, его интегрирующая, нормативно-регулятивная роль не означает однородности права, точнее одинаковости (унифицированности) соответствующих норм во всех обществах, культурах и цивилизациях. Например, там, где географические (климатические) или политические условия способствовали не эмансипации личности от общности, а ее зависимости от коллектива, приоритетными рассматривались общие интересы, коллективные (не частные, не индивидуальные) формы собственности. Соответственно, право в этих обществах было призвано обеспечить социальный порядок, допускающий свободу отдельного человека лишь в той мере, в какой она была бы полезна для обеспечения солидарности социума. Главным здесь становилась не автономия личности, а социальная солидарность, интересы всего сообщества, обязанности человека по отношению к Богу и общине⁹¹.

Равенство как принцип правового регулирования означает, что все в одинаковой степени признаются свободными, формально равными друг другу. Юридические нормы в этом случае основываются на принципе формального равенства, тем самым не заставляя и не запрещая придерживаться определенных моральных или религиозных убеждений, а, наоборот, обеспечивая возможность личности самостоятельно (свободно) принимать решение о том, во что верить и каких моральных (нравственных) ценностей придерживаться. Одновременно именно принцип формального равенства обеспечивает свободный выбор другого, его возможность придерживаться других моральных и религиозных принципов, не допуская причинения вреда или угрозы личной свободе⁹². Таким образом, принцип правового (формального) равенства способствует социальной интеграции даже тогда, когда не является главным регулятором отношений между людьми – например, в религиозных культурах, где взаимоотношения подчиняются в первую очередь религиозным заповедям, а не нормам права.

Формальное равенство является одним из универсальных свойств (принципов) права, наряду с такими как свобода и справедливость, – обеспечивающими интеграцию общества на основе общеобязательных правовых норм. Но это не означает неизменности (вечности) содержания правового регулирования. Изменения, происходящие в обществе, влияют и на конкретное содержание норм о правах человека, на понимание формально равной свободы и юридической справедливости в новых исторических (социокультурных) условиях. В конкретном социальном контексте правовой принцип формального равенства (равенства в свободе) не исключает определенных льгот для ряда субъектов, например в форме социальных пособий, пенсий или налоговых льгот, государственных субсидий и пр. Формальное равенство не должно представляться социально обезличенным. Субъекты права должны взаимно признавать равную праводееспособность друг друга. Социальные льготы, пособия и т. п. правомерны тогда, когда основаны на принципе правового пропорционального равенства, то есть когда их предоставление пропорционально социальным тяготам сограждан-налогоплательщиков и соответствует общему уровню реальной правосубъектности. Идея социальных прав человека заключается в обеспечении равного социального минимума стартовых возможностей субъектов права и, следовательно, реализации (а не нарушении) принципа правового равенства и справедливости⁹³.

Глава 3
Принцип формального равенства как основание легитимации права в гетерархичных правовых системах

Н. В. Варламова

В современных условиях правовое регулирование претерпевает глубокие качественные трансформации. Традиционные представления о правопорядке как о единой иерархически организованной системе норм, установленных (санкционированных) государством и обеспечиваемых (в случае необходимости) исходящим от него принуждением, – не адекватны новой правовой реальности. Сегодня государство во многом утрачивает контроль над своим внутренним правопорядком, поскольку реализация принятых нормативных правовых актов, регулирующих, например, Интернет, налогообложение, борьбу с безработицей или экономическими преступлениями, не может быть обеспечена исключительно властными ресурсами, находящимися в распоряжении государства. Процесс правления как будто «ускользает» от национального государства⁹⁴. Глобализация предполагает расширение пространства социального взаимодействия и как следствие этого – пространственных пределов социальной организации и социального регулирования. Она фиксирует «сдвиг в пространственной форме организации и деятельности человека в сторону трансконтинентальных и межрегиональных моделей деятельности, взаимодействия и осуществления власти»⁹⁵. Государства все чаще воспринимают себя «не как суверенные державы, а в качестве солидарных членов международного сообщества»⁹⁶. Межгосударственное сотрудничество сегодня преследует цель универсализации социального порядка (прежде всего – правопорядка), то есть обеспечения соответствия (по меньшей мере непротиворечия) множества национальных правопорядков некоторым единым стандартам. По меткому замечанию М. ван Хука, в современных условиях все правовые системы в мире – «диалекты одного общего правового языка, разновидности единого правового дискурса»⁹⁷. Правовое регулирование приобретает транснациональные формы. Причем, речь идет не просто о расширении пространственных пределов, «выходе» за границы национальных государств – коренным образом меняется само представление о правопорядке. Прежняя монополия государства на установление и поддержание правопорядка испытывает существенно давление – как «сверху», так и «изнутри».

Практически каждый национальный правопорядок сегодня взаимодействует и конкурирует с целым рядом других, международных и наднациональных, правопорядков. Так, граждане большинства европейских стран одновременно являются субъектами определенного национального правопорядка и правопорядков Европейского союза и Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, глобального миропорядка, в качестве Конституции которого предлагается рассматривать Устав ООН⁹⁸, а также целого ряда правовых режимов более частного характера, регулирующих отдельные сферы международного сотрудничества (прав ВТО, lex mercatoria, различных Кодексов поведения, разрабатываемых транснациональными компаниями и их ассоциациями, саморегулирующегося интернет-пространства и т. п.). Ранее национальные правопорядки тоже вбирали в себя нормы, созданные в рамках иных юрисдикций, прежде всего – международно-правовые. Однако при этом нормы интериоризировались посредством специальных процедур имплементации, установленных национальным правопорядком, включаясь в иерархическую структуру. Сегодня в пределах юрисдикции государства нормы других правопорядков имеют прямое действие и непосредственно создают права и обязанности как для самого государства, так и для лиц, находящихся под его юрисдикцией.

На данный момент все большее число социальных процессов не может быть однозначно «привязано» к национальному или транснациональному уровню. То, что определенный процесс происходит на территории суверенного государства, не означает его национального характера, и наоборот, нечто национальное по своему происхождению (компания, капитал, культура) все чаще функционируют за пределами государственных границ, как в реальном, так и в виртуальном пространстве. Такая локализация глобального и глобализация национального «размывает оппозицию между национальным и интернациональным»⁹⁹. В правовой сфере это проявляется как отказ от жесткого разграничения национального, наднационального и международно-правового регулирования.

Классические монистическая и дуалистическая концепции соотношения внутреннего и международного права, сложившиеся в XIX в., более столетия назад, в современных условиях оказываются несостоятельными, так как не учитывают изменившиеся социальные реалии и не помогают разрешать проблемы, возникающие на практике. Это – «зомби из прошлого, которым настало время упокоиться»¹⁰⁰. Международное и внутреннее право больше не являются закрытыми системами, их нормы тесно переплетаются и действуют в рамках одних и тех же отношений. Например, Конституционный суд РФ исходит из того, что права и свободы человека и гражданина, закрепленные Конституцией РФ, – это, по существу, те же права и свободы, которые гарантированы Конвенцией о защите прав человека и основных свобод¹⁰¹. Большинство стран признают общепризнанные принципы и нормы международного права, а также международные договоры, участниками которых они являются, в качестве части своих правовых систем. Опыт национальных органов конституционного контроля воспринят международными органами по защите прав человека, которые, в свою очередь, обогатили национальные конституционные доктрины и практику многими принципиальными доктринами и процедурами. Наконец, сформировался наднациональный уровень правового регулирования, сочетающий в себе элементы международного и внутреннего права и оказывающий определяющее воздействие на развитие правовых систем государств – участников соответствующих объединений¹⁰².

В условиях глобализации различные правопорядки не могут существовать обособлено, они активно взаимодействуют и взаимопроникают друг в друга. Это требует, в частности, переосмысления конституционного права: каждая национальная конституция более не учреждает отдельный нормативный универсум, скорее созданный на ее основе правопорядок представляет собой элемент нормативного плюриверсума (pluriversum)»¹⁰³. Само понятие конституции утрачивает безусловную связь с государством, а конкретные национальные конституции – безусловное верховенство в рамках национального правопорядка.

Так, несмотря на неудачу с ратификацией Договора, устанавливающего Конституцию для Европы, от 29 октября 2004 г.¹⁰⁴, Доктрина европейского права исходит из наличия у ЕС Конституции, не в формальном смысле (писаной), а в материальном (содержательной). Причем, формирование последней началось намного раньше работы Европейского конвента над проектом «Конституции для Европы» – соответственно и увязывается Конституция не только и не столько с текстом Лиссабонского договора от 13 декабря 2007 г., вносящего изменения в Договор о Европейском союзе и Договор об учреждении Европейского сообщества¹⁰⁵, посредством которого в в два последних Договора было включено большинство положений несостоявшейся «Конституции для Европы», сколько с практикой Суда ЕС, утвердившей принципы права ЕС, связывающие как его институты, так и органы власти государств-членов¹⁰⁶.

Суд ЕС с самого начала своей деятельности исходил из того, что учредительные договоры ЕС в отличие от обычных международных договоров создали свою собственную правовую систему, которая стала частью правовых систем государств-членов. Европейское сообщество образовано на неопределенный срок, имеет свои собственные институты, правосубъектность, юридическую компетенцию и право представлять свои интересы на международном уровне, а также обладает реальными полномочиями, переданными ему государствами-членами, которые ограничили в его пользу свои суверенные права в определенных сферах и создали таким образом право ЕС, обязательное как для них самих, так и для их граждан¹⁰⁷.

Еще в своих первых решениях Суд ЕС обосновал принцип верховенства и прямого действия права ЕС в рамках правопорядков государств-членов¹⁰⁸ и в дальнейшем неизменно придерживался и развивал его. Суд ЕС неоднократно подчеркивал, что право ЕС имеет верховенство по отношению к праву государств-членов, непосредственно действует в их правовых системах, порождает права и обязанности для частных лиц, которые могут ссылаться на него в национальных судах. При этом национальные суды не могут отказаться применять право ЕС, даже если оно противоречит национальным правовым актам, принятым позднее соответствующих положений права ЕС¹⁰⁹.

Поэтому в отношении государств – членов ЕС в современных условиях сложно говорить о безусловном верховенстве их Конституций в рамках национальных правопорядков, ибо «национальная конституция обладает значением при исполнении союзного права лишь в той мере, в которой она не воспрепятствует действенному исполнению союзного права». Принято считать, что «основная правовая структура объединенных в Союзе государств определяется «двойной конституцией», то есть конституционным дуализмом, состоящим из объединения обоих правопорядков, как национального, так и европейского»¹¹⁰.

Как основополагающую часть формирующейся «Европейской Конституции» принято также рассматривать Конвенцию о защите прав человека и основных свобод¹¹¹, которая выступает в качестве инструмента европейского публичного порядка (ordre public)¹¹². Право, созданное Европейским cудом на основании Конвенции, имеет конституционный характер, а сама деятельность Суда все более приближается к конституционному контролю¹¹³. В свою очередь, Европейский суд по правам человека в решении по делу «Анчугов и Гладков против России» отверг возражения властей Российской Федерации, утверждавших, что Конституция РФ является актом, имеющим высшую юридическую силу на территории страны, и обладает приоритетом по отношению ко всем другим правовым актам и нормам международного права – соответственно, в компетенцию Европейского суда не входит проверка совместимости положений Конституции РФ с положениями Конвенции о защите прав человека. Европейский суд указал, что ст. 1 Конвенции обязывает государства, являющиеся ее участниками, обеспечивать гарантируемые Конвенцией права каждому, находящемуся под юрисдикцией указанных государств. Это положение не различает виды норм или мер, посредством которых реализуется юрисдикция, и не изымает какую-либо часть юрисдикции государства из-под контроля Европейского суда; осуществляя свою юрисдикцию на основании Конституции государства – участники Конвенции призваны соблюдать положения последней. При этом задачей Европейского суда является не отвлеченная проверка совместимости Конвенции с соответствующими положениями Конституции РФ, а конкретная оценка воздействия этих положений на права заявителей, гарантированные Конвенцией¹¹⁴.

Таким образом, государство уже не обладает полным контролем над своим правопорядком – формируется «глобальный правовой универсум»¹¹⁵, который, однако, отнюдь не отличается универсальностью, если исходить из того, что последняя предполагает определенную согласованность. Напротив, современное состояние правового регулирования может быть охарактеризовано как «глобальный беспорядок нормативных порядков»¹¹⁶. Сегодня каждый субъект права (как сами государства, так и их граждане и юридические лица) постоянно подчинен множеству взаимодействующих и пересекающихся правовых режимов, причем, права и обязанности, которыми субъекты обладают в рамках каждого из данных режимов, могут существенным образом разниться и противоречить друг другу.

Рассогласованность отмечается как между различными уровнями регулирования, так и на одном уровне при пересечении сфер юрисдикций разных правопорядков и даже в рамках одного правопорядка, особенно если он является слишком широко объемлющим¹¹⁷. Например, универсальные международные стандарты в сфере обеспечения прав человека, установленные Всеобщей декларацией прав человека 1948 г., Международным пактом о гражданских и политических правах и Международным пактом об экономических, социальных и культурных правах от 16 декабря 1966 г.¹¹⁸, которые ратифицированы большинством государств мира, получают различную интерпретацию и, соответственно, реализацию в правопорядках стран западной демократии и иных правовых традиций, в частности в странах исламского и обычного права. При этом даже в рамках в целом однотипной европейской правовой культуры нередки коллизии между решениями Суда ЕС, Европейского суда по правам человека и национальных органов конституционного контроля¹¹⁹.