Текст книги "Сила"

Глава 3. Силушка по жилушкам разливается

Когда слышишь или читаешь подобные выражения, невольно возникают вопросы. Во-первых, чем должны быть жилы, если по ним могут гулять или разливаться силы? Народ явно понимал под жилами не то, что понимает анатомия. Да и анатомически названия жил – сухожилия – говорит о том, что жилы могут быть разными. И часть из них вовсе не сухая.

Второй вопрос: чем должна быть сила, чтобы разливаться по жилам? Или хотя бы по ним гулять?

Обращаясь за подсказками к языковедам, напомню, что они понимают под субстанцией нечто гораздо более простое, чем понимают философы. Тем не менее, языковедческое чутье отчетливо подсказывает, что силу нельзя понимать как некое состояние или способность человека. Язык этому сопротивляется.

«И все-таки интерпретация сил как некоего временного состояния кажется совершенно антиинтуитивной. Дело в том, что с силами связывается очень яркое представление о субстанции, находящейся внутри человека. Ср. Вино замечательное – просто новые силы вливаются; К ней [земле] обреченно припала, ее обняла, А она в обреченное тело Силу тайную тайно лила (А Ахматова)»(т. ж., с.74).

Силы текут по жилам, они вливаются в тело, наполняя его. Они перетекают из земли в тело. Это жидкость. А тело – емкость, способная вбирать силы в себя и даже их накапливать. А потом расходовать.

«Эта субстанция расходуется по мере того, как человек совершает какие-то действия и – шире – по мере того, как он живет на свете» (т. ж.).

Эти словосочетания отражают наши знания о себе: действительно, устав, ты теряешь силы, отдыхая, восстанавливаешь их. Если ты, допустим, бежал, то достаточно немного передохнуть, когда устал, то есть подышать спокойно, и силы возвращаются. Непонятно только, почему они расходуются и возвращаются во множественном числе. Но это малый цикл круговращения сил. Есть средний, когда, к примеру, человек устает от какого-то дела и должен его бросить на месяцы или даже на годы. Но восстанавливается и снова может заниматься этим. И есть большой жизненный цикл, когда силы, сначала немеряные, убывают, пока совсем не покинут дряхлеющее тело.

Выглядит это так, если бы тело имело один большой резервуар силы, отведенной на всю жизнь, один поменьше, рассчитанный на большие дела, и совсем маленький, который расходуется непосредственно в работе. И восстанавливается прямо на глазах, словно всасывая в себя силу из большой емкости.

«Запас этой субстанции иногда не уменьшается, а пополняется; ср. набраться сил, восстановить (подкрепить) силы» (т. ж.).

Исходя из этого, Урысон выводит следующее, гипотетическое определение:

«Мы предлагаем толковать лексему силы следующим образом: внутренние возможности человека, благодаря которым он в состоянии выполнять какие-либо действия, – невидимая субстанция, находящаяся где-то внутри человека и расходуемая по мере того, как он что-либо делает» (т. ж.).

Определение странное и с очевидностью ущербное, если не сказать, противоречивое. Оно оправдано не точностью описания действительности, а тем, что язык дает основания видеть силу и так, и так:

«Это толкование состоит из двух частей. Первая обслуживает достаточно широкий круг контекстов с данной лексемой. Эта часть отражает современное сознание носителя языка.

Вторая часть лучше объясняет поведение лексемы силы, так как обслуживает больший круг контекстов. Она отражает модель человека, представленную в семантической системе русского языка»(т. ж., с. 75).

Так и хочется сказать: «Аркадий, не говори красиво!» Где наших языковедов учат этому наукообразному способу скрывать от читателя, что думаешь? А ведь суть сводится к простой мысли: способы говорить о силе возникли в русском языке в глубокой древности, когда силу видели как среду, подобную жидкости. Но постепенно естественнонаучное мировоззрение вытесняет такое видение, и мы начинаем говорить о силе, как о внутренней возможности выполнять какие-то действия.

Очевидно, что во втором случае мы совсем теряем то, чем же является сила сама по себе. И если она действительно некая, условно говоря, невидимая жидкость, которая вливается в тело, то мы перестаем видеть и ее, и те органы, которые ею управляют. Мы как бы останавливаем свое любопытство на грани очевидного: сила, безусловно, дает возможности. Сказав так, ты не ошибаешься. Но и не живешь!..

Глава 4. Органы силы

Мы ощущаем свои силы чем-то внутренним, как бы исходящим изнутри тела. Это ощущение заслуживает пристального философического внимания, но, кажется, еще не получило его. Осмыслить силу философски – значит осмыслить ее сначала феноменологически, то есть как явление. Но вот беда: никак не удается понять, что являет себя из глубины тела, когда мы наблюдаем силу!

Простой здравый смысл подсказывает: там, в телесной глубине, должны быть органы. Однако русский язык сопротивляется такому допущению.

«Как было показано выше, в семантической системе русского языка представление о способности, внутренней возможности человека, тесно связано с представлением о его теле (благодаря этому лексемы ум, память, воображение и т. п. могут употребляться и как обозначение невидимого органа).

Лексема силы, обозначая внутренние возможности человека, закономерно формирует „второй пласт“ семантики, содержащий отсылку к человеческому телу. В принципе этот „второй пласт“ мог бы содержать указание на какой-то невидимый орган, но это противоречило бы реальным представлениям человека о самом себе» (т. ж., с.75).

Языковеды довольно много описывали эти самые «невидимые органы», поэтому легко вычленяют их признаки. Понятно, что «невидимое сердце», хоть и находится там же, где и физическое, обладает совсем иными свойствами. Именно оно – вещун, оно замирает от любви или от ее предвкушения, оно может быть черным или злым, чего никак нельзя сказать о физическом сердце. Однако оно обладает в живом языке всеми признаками именно самостоятельного органа, который работает и служит вполне определенным задачам в теле. Вот только, не в том, не в тели.

Никаких подобных признаков у силы нет, и язык о них даже не подозревает. Ум, память, воображение можно называть органами именно потому, что они похожи на органы физического тела в своих проявлениях, язык непроизвольно описывает их так же, как органы. В отношении сил язык не ведет себя так же.

«Но силы – это некие самые общие возможности человека, и поэтому связываются с телом целиком, а не с какой-то определенной его частью.

По этой причине данная лексема и не может функционировать как обозначение органа, даже невидимого. На ее долю остается представление о субстанции» (т. ж.).

Иными словами, силы не работают в теле, не выполняют какую-то определенную задачу, как желудок или легкие. Они скорее заполняют тело целиком, как кровь или лимфа. С той лишь разницей, что уменьшение количества любой жидкости в теле хоть и возможно, но опасно и противоестественно. А вот сила как бы гуляет, легко поступая в тело и легко расходуясь. А тело все целиком заполняется силой, а затем опустошается.

В этом тело гораздо больше подобно легким, которые заполняются и опустошаются воздухом, только сила словно бы жидкость, а не газ.

Урысон считает, что способ говорения о силах складывался по аналогии с говорением о духе:

«На наш взгляд, семантика лексемы силы формируется по аналогии с семантикой лексемы дух; ср. испустить дух – истратить силы, не хватает духа – не хватает силы и т. п. Если это предположение верно, то перед нами – результат действия концептуальной аналогии» (т. ж.).

Если это предположение верно, то перед нами утверждение, что человечество разглядело дух и начало о нем говорить раньше, чем разглядело и начало говорить о силе. Концептуальная аналогия с очевидностью подходит для описания того, как язык говорения о времени развивался из языка говорения о пространстве, что остроумно было подмечено еще Анри Бергсоном. Когда мы говорим: «Встретимся где-нибудь в районе семи часов», – мы ярко свидетельствуем о том, что пространство было освоено человеческим разумом раньше, чем время, и мы учились описывать время по аналогии с пространством.

Можем ли мы уверенно утверждать, что первобытный человек был сначала весь из себя духовный и всюду видел проявления духа, а затем открыл для себя силу и невольно описывал ее так же, как и дух? А может, он как раз дух описывал по аналогии с силой? И это только для языковедов говорить о силе труднее, чем о духе? Не будем забывать: дух в языке описывается как газ, но само слово «газ» было придумано лишь в середине девятнадцатого века. По историческим меркам языка – это очень молодое понятие, которое еще развивается.

Вглядываясь в первобытные культы, мы можем уверенно заявить, что все они были магическими, а значит, строились на основе охоты за силой. Слово «дух» не имело в древности того значения, которое придала ему поздняя христианская теософия. Дух для древних – это то, что остается от человека после смерти. В сущности – это то в живом, что остается после разложения плоти и станет духом предка. Именно поэтому и не рождалось понятие газа, пока химия и физика не пришли к потребности дать имя обнаруженным в действительности явлениям.

В действительности древних людей были духи, и был воздух, но не было газов. Поэтому языковед и вынужден встраивать в свое описание невыразимую на человеческом языке субстанцию. Но зато древние знали жидкости и прекрасно видели, что сила ведет себя сходно с жидкостью, которая заполняет емкость, зовущуюся телом. Но какое из тел заполняет эта жидкость?

Ни анатомия, ни физиология не видят силу в физическом теле, хотя и не могут оспорить ее присутствие.

Глава 5. Сила – жидкость

Сам по себе пересмотр того, как русский язык говорит о силах, позволяет задаться множеством вопросов и рассмотреть самые разнообразные грани понятия «силы». Все языковые примеры кажутся очевидными и при первом столкновении с ними не вызывают удивления в силу своей привычности и понятности. Но эта понятность кажущаяся и определяемая именно поверхностным пониманием и, так сказать, пробеганием на скорости.

Стоит только задержаться вниманием на таком выражении, как все становится странно и удивительно. И в первую очередь проступает жидкостная природа сил.

«Будучи невидимой субстанцией внутри человека, силы, тем не менее, сильно отличаются от духа. Во-первых, с силами (но не с духом) связано представление о расходуемости и восстанавливаемости. Во-вторых, силы, никак не связанные с потусторонним миром, не представляются столь же легкой субстанцией: дух можно вдунуть, а силы нормально влить, дух из человека улетает, а силы – утекают» (т. ж., с.77).

Силы вливаются и утекают. Никакой действительной аналогии с духом в этом нет. Есть аналогия с водой, с жидкостью. В таком случае силу надо бы пить… Но есть одно несоответствие. Это уже описанный способ «расходуемости и восстанавливаемости» сил. Он не похож на работу желудка, он похож на работу легких. И даже то, что при усталости, то есть при исчерпаемости сил, нужно передохнуть, отдышаться, перевести дыхание, говорит о явной связи сил с легкими.

Однако этот путь мало что объясняет, поскольку уводит в физиологию дыхания, а от нее в физическую химию окисления или в биохимию расходования и насыщения крови кислородом. Если бы это было верным, то и «нет сил пошевелить мозгами» относилось бы к обмену веществ. Однако язык уверенно видит силы там, где никакой биохимии просто нет места. Хоть в той же самой силе воли или силе духа. Кстати, сила духа естественна для русского языка, а вот дух силы звучит странно. Как более древнее слово «силы» оказалось сочетаемо с гораздо большим числом слов, чем слово «дух».

О чем же говорит это сходство впитывания силы с работой легких? О том, что все же некий орган вбирания и хранения сил у нас есть. И он подобен легким. Но это не легкие, и это орган не физического тела.

Орган этот в старину назывался ключами или плющами, и поскольку он, как и тонкое сердце, находится приблизительно там, где его физический аналог, то и легкие часто называли ключами. Однако с верхушками легких совпадают лишь выходы плющей – собственно ключи. Сами же плющи, как орган впитывания и распределения сил, значительно больше. Он заполняет собою почти все тело и прямо срастается с внутренней поверхностью той клетки, в которой живет душа – халубки, как ее называли мазыки.

Халубка имеет свою, условно говоря, кровеносную систему – жилы, которые и разносят жизненную силу по всем телам. Жил много, и они разные. Главной является становая жила, идущая вдоль позвоночника, а также два беложилья, начинающиеся в кончике носа над ноздрями и спускающиеся по позвоночнику до промежности.

Мы вдыхаем через ноздри воздух, а через устья беложилий мы втягиваем жизненную силу, которая называлась режей. И втягиваем мы ее именно как жидкость. Поэтому мазыки не говорили «дышать режей», они говорили «бусать режу». Бусать – это пить, бусой – пьяный.

Ощущения при этом действительно такие, как если бы в тело вливалась жидкость. Это бусание режи происходит постоянно и одновременно с дыханием. Однако подпитывание силой при этом крошечное. Чтобы оно пошло лучше, нужно уменьшить дыхание легких и начать тянуть режу через беложилья плющами. Тогда все плющи целиком начинают ощущаться в теле, а вслед за этим начинают открываться жилы, идущие в руки, ноги и другие части тела.

Так можно почувствовать и то тело, которое бусает, пока тель не мешает ему своим дыханием. Это тело звалось Скенью или Сокровенным, то есть скрытым, невидимым телом.

Когда я впервые познакомился с бусанием, у меня было сильное искушение понять его как йогическую пранаяму, тем более что становая жила казалась похожей на сушумну, а беложилья – на основные нади – иду и пингалу. Однако, сравнивая ощущения с теми, что описывают йоги, я пришел к выводу, что это разные вещи.

Пранаяма, хотим мы того или не хотим, имеет дело с так называемыми «ветрами», гуляющими в теле человека. А бусание – с силами. И это не разница в словах, при пранаяме, которую мне довелось наблюдать у разных специалистов, происходит изменение состояния сознания, но сила не пребывает.

Как соотносятся между собой нади пранаямы и жилы русского тайноведения, я пока не понял. Но, похоже, так же, как жилы соотносятся с кровеносной системой, а кровеносная – с лимфатической. Думаю, что это независимые части общего состава человеческого тела.

Глава 6. Сила – энергия

Общепризнанно, что язык описывает мир. Тем самым, творя себя, язык как бы творит образ мира и хранит его в своем устройстве и словарном составе. Гораздо труднее принять, что образ мира и соответствующее ему мировоззрение творят язык. Однако, это очевидно, если приглядеться к тому, как меняется русский язык под воздействием естественнонаучного мировоззрения.

Сейчас слово «силы» постепенно вытесняется из понятийного уровня осмысления мира словом «энергия». Там, где хранились хоть какие-то остатки тайноведения, это уже давно произошло. Наши экстрасенсы, то есть видящие целители, так хотят выглядеть научно, что говорят не только об энергии, но и об энергетике, что является уже полным бредом даже с научной точки зрения.

Но целители – чаще всего люди безграмотные, и им очень важно выглядеть авторитетно, чтобы их воздействие работало. И им все равно, даже если авторитет заемный. Хуже, когда языковеды принимают некие заимствования и работают с ними, как с исконно русскими словами, при этом закрепляя и само словоупотребление, и неверное понимание этих слов.

Примером такой «научной» попытки осмыслить новое слово является статья Е. В. Урысон «Энергия – синоним лексемы силы». Я ставлю «научность» этой работы в кавычки, чтобы показать методологически неверный подход исследователя. Она не исходит из полноценного описания явления по имени «человек», в рамках которого можно определить, чем в действительности является то или иное частное проявление, а просто приравнивает проявления по внешнему сходству.

Отсутствие такого полноценного описания человека, безусловно, не вина, а беда Урысон и всех языковедов. К тому же, именно его они и пытаются создать. Очевидно, такое описание должно было быть создано всеми, так называемыми, науками о человеке. Но остальные науки не очень спешат помочь в этом деле языковедам.

В итоге Урысон видит энергию синонимом сил. Она как бы сходу узнает эту «синонимичность», то есть, по сути, тождество. Узнает, правда, с помощью других нерусских слов:

«Определенное представление о ресурсе – субстанции присутствует и в семантике ближайшего синонима силы – в лексеме энергия» (Урысон, с.77).

Поскольку ошибка эта распространяется, ее следует разобрать исходно, чтобы отсечь в исследовании, посвященном силе, смыслы, не относящиеся к силе. Итак:

«Лексема энергия имеет два круга употреблений.

В первом круге употреблений энергия – это не только способность или возможность, но и желание субъекта действовать, причем действовать интенсивно; ср. Она взялась за дело с присущей ей энергией, и интернат скоро преобразился. Тем самым слово энергия предполагает у субъекта силы, существенно превосходящие норму» (т. ж.).

Методологическая ошибка исследователя заключается в данном случае в том, что он не описывает сначала все проявления энергии, чтобы создать на основании этого обобщающее понятие о ней, а выносит суждение до исследования, по внешнему сходству. Действительно, если «она» проделала работу, преобразившую интернат, сила предполагается имевшейся, когда она взялась за работу с энергией. Но отменяет ли наличие силы энергию? Иными словами, сохранит ли высказывание тот же самый смысл, если мы заменим: она взялась за дело с присущей ей силой?

Так и ожидается в виде продолжения нечто, вроде: и переломала все швабры!

Заявив, что энергия предполагает «у субъекта» силы, превосходящие норму, Урысон тут же добавляет:

«Энергией, в отличие от сил, наделены не все люди» (т. ж.).

Одного этого должно быть достаточно, чтобы исследователь насторожился и задался вопросом: если энергия отличается от сил, то что такое энергия? И тогда дальнейшие примеры стали бы описанием явления, которое было подменено понятием «энергия».

«Поэтому наличие энергии является особенностью субъекта, его свойством, чертой его характера, причем эта черта обычно предполагает у субъекта и другие душевные качества – волю, решительность, целеустремленность; ср. Воля, энергия и напористость помогли ему быстро обогнать своих сверстников и сделать очень неплохую карьеру.

Такая энергия не расходуется субъектом в течение дня, количество ее остается неизменным в течение длительных периодов жизни субъекта. Ср. При первом на него взгляде видно, что он сохранил весь пыл сердца и всю энергию молодости (Лесков)» (т. ж.).

Что же это за сила, которая не ведет себя как сила, к тому же еще и легко принимается и узнается в выражениях, вроде: энергия молодости, которая совершенно не сочетается с силой; сила молодости?

Совершенно очевидно, что языковед описывает нечто, отличное от силы и действующее или имеющееся одновременно с силой. При этом Урысон повышает уровень неопределенности, окончательно запутывая себя и читателя еще и тем, что оснащает речь дополнительными неопределенными наукообразными словечками. Но если поверить ее чутью и принять, что количество чего-то, скрывающегося под именем «энергия», расходуется «субъектом» не так, как сила, и остается неизменным в течение длительных периодов жизни, то появляется возможность задаться вопросом: кто такой этот субъект, о котором идет речь?

Первый позыв посчитать, что субъект – это тот же, о ком говорилось в предыдущей главе, посвященной силам. Но вот любопытная особенность, говоря о силах, Урысон говорила о человеке и о теле. А в связи с энергией заговорила о некоем субъекте, которому по общей научной привычке не дала определения. Без определения «субъект» подозревается в том, что он – человек. Но я несколько раз проделывал попытки определить, что может скрываться под этим словечком в его простонаучном использовании. И каждый раз оказывается, что оно означает душу, которую естественник признавать не должен.

И если мое предположение верно, то силы относились к телу (или телам), а вот энергия заменяла нечто, что является принадлежностью души. Душу, по всеобщему заговору естествознания, нужно изгнать из образа мира современного человека. Для этого нужно подменить и все ее проявления. Энергия звучит очень физически, но исходно растет из Платоновской и Аристотелевской способности действовать. Поэтому она удобна для подмены. Но что можно заменить энергией, если допустить, что речь действительно идет о душе?

«Энергия, в отличие от сил, всегда проявляется в действиях или поведении субъекта: человек, наделенный энергией, делает все легко, без видимых усилий, как бы играя…» (т. ж.).

Пока понятно лишь то, что сам язык языковеда сопротивляется попытке приравнять энергию к силе. Энергия, в отличие от сил, словно некая сверхсила или сила более высокого порядка, позволяет не просто действовать или работать, а делать все легко, без видимых усилий, как бы играя! Если мы говорим о душе, то это становится существенным. Бессмертная душа относится гораздо легче ко многим вещам, которые недопустимы для тяжелых, болезненных и смертных тел. Тело трудится, тяжело и упорно, как ослик Франциска Ассизского, а для души это все игрушки.

Энергия определенно скрывает под собой какую-то душевную способность, но какую?

Попробую вглядеться во «второй круг» словоупотреблений, в котором, как кажется Урысон, «энергия» используется прямо для обозначения силы:

«Во втором круге употреблений слово энергия обозначает способность человека действовать вообще; ср. Эти бесплодные разговоры высасывают энергию, лишают сил; Столько времени, столькоэнергии потратить на такую ерунду!

В этом круге употреблений энергия, сближаясь с силами, предстает как обозначение ресурса, расход которого в определенной степени контролируется субъектом; ср. Побереги свою энергию для более достойной цели.

В подобных контекстах различие между синонимами энергия и силы нейтрализуется; ср. Не трать энергию (силы) и время на такую ерунду. Однако для слова энергия, в отличие от его синонима силы, затруднены высказывания, в которых говорится о восстановлении ресурса» (т. ж., с. 78).

Вполне естественно затруднено говорение о восстановлении того, что не восстанавливается. Высказывания: «не трать энергию» и «не трать силы» – не являются синонимичными. Они лишь похожи и понятны, но речь в них идет о разном… Как о другом пойдет речь, если мы скажем: «Не трать время», или: «Не трать жизнь на такую ерунду». Звучит, как не трать сил, но вот совершенно не восстанавливается!

Что же скрывается за энергией, да еще субъекта, могущего быть только душой? А Урысон сама это назвала в самом начале, только не разглядела, не придала значения. Помните:

«В первом круге употреблений энергия – это не только способность или возможность, но и желание субъекта действовать» (с. 77).

Желание души, ее охота, как говорили в старину. Можно сказать, что охота – это душевная сила. Но мазыки говорили, что охота – это клей, который втягивает душу в этот мир, заставляя воплощаться. Но даже если охота – вид силы, то эта сила такого порядка, о каком мы пока не способны даже говорить, поскольку совершенно утратили все знания о душе.

Поэтому к сопоставлению силы и энергии придется еще вернуться, когда описание явления углубится.