Текст книги "Сила"

Глава 16. Мана – сила, разлитая в мире

Впервые понятие маны ввел в научный оборот британский миссионер и антрополог Роберт Кодрингтон в вышедшей в 1891 году книге «Меланезийцы. Штудии в их антропологии и фольклоре». Понятие это оказалось свойственно не только всем меланезийским, но и для большей части полинезийских языков. А при попытке понять суть маны оказалось, что нечто подобное существует у множества народов.

Марсель Мосс создал один из самых полноценных очерков, раскрывающих суть понятия маны, посвятив ей главу в своем «Наброске общей теории магии». Исходное определение таково:

«Мана представляет собой не просто некую силу или сущность, но это и действие, и свойство, и состояние» (т. ж., с. 195).

Мосс очень много внимания уделяет различиям в понимании маны разными народностями. Но меня не интересует этнографический аспект этого понятия, как и культурные различия в понимании, я ищу то, что может быть определено как собственная сила человека внутри любых культурных различий. Или как сила сама по себе.

«По своей природе мана может быть передана, обладает свойством переходить через контакт; ману, заключенную в камне плодородия, передают другим камням, приводя их во взаимодействие. Она представляется материальной: ее слышат, видят высвобождающейся из предметов, где она находилась; мана шумит листвой, она выходит наружу в форме облака или пламени…

В-третьих, мана – это некая сила, главным образом, сила сверхъестественных существ, то есть сила духов предков и духов природы» (т. ж., с. 196).

Материальность силы кажется очень странной, мы не привыкли осмыслять силу как нечто, имеющее самостоятельное существование помимо того, кто обладает силой. Для нас сила – это свойство человека, его способность подымать тяжести и делать работу. Но при этом мы знаем о силе духа, силе воли, даже силе взгляда, что определенно расширяет наше понятие силы до необъяснимых границ, которые никак не совпадают, скажем, с силой в понимании современной физики.

Между тем, по народным понятиям, эта чудесная сила не смешивается ни с духами, ни с колдунами, все они могут лишь обладать ею. Они – лишь носители маны, но не сама мана. Заявив, что мана представляется материальной, Мосс приходит в противоречие с самим собой:

«Однако мана не обязательно оказывается силой, приписываемой духу. Она может быть силой материального предмета, такого как камень, способствующей… росту свиней, силой травы, заставляющей идти дождь и т. д. Но сама эта сила представляет собой род нематериальной силы, которая действует особым немеханическим образом и способна осуществлять воздействие на расстоянии. Мана – это сила мага» (т. ж., с. 197).

Сколь это ни странно, но эта сила действительно представляется материальной, поскольку способна находиться в вещественных предметах, но при этом является нематериальной, в том смысле, что не есть принадлежность наших тел. Ты можешь быть очень силен по человеческим меркам, но не обладать маной.

Пытаясь передать это понятие на русском языке, я оказываюсь в затруднении не потому, что русский народ не знал соответствующего понятия, а как раз наоборот, потому что наши предки различали несколько разновидностей магической или внутренней силы. Поэтому, если бы об этом говорил знающий русский человек, он мог бы сказать, что человек может обладать споростью, но не быть дюжим. Или он дюж, но не раж, и у него нет пруги. Поэтому, передавая мысли Мосса, я буду пользоваться словом Сила с большой буквы, чтобы не вдаваться в лишние тонкости различения Силы.

Впрочем, похоже, все первобытные различали разные виды Силы:

«Если все же существует бесконечное разнообразие сил мана, то это приводит нас к мысли, что различные виды маны представляют собой одну и ту же неустойчивую силу, распределенную между существами, людьми или духами, предметами или событиями и пр.

Мы можем еще более расширить смысл этого слова и сказать, что мана – это сила par excellence, истинная эффективность вещей, дополняющая, а не уничтожающая способность вещей к чисто механическим воздействиям…

Так же как в случае с демонами, мана существует отдельно от тиндало, она проявляется также и здесь как привнесенное извне качество вещей, независимое от их остальных свойств, или, иными словами как нечто, накладываемое поверх вещи. Эта добавка – невидимая, чудесная, нематериальная, одним словом, дух, в котором заключена всякая способность к действию и движению, и жизнь вообще» (т. ж.).

Сила, как таковая, сила, по преимуществу обеспечивающая саму способность к действию, движению и самой жизни, вот что является предметом нашего поиска. Ее так и хочется назвать сверхъестественной, и поскольку вокруг обладания этой силой сложилась целая мифология, так это и звучит у большинства исследователей. Однако!

«…она одновременно является и сверхъестественной и естественной, ибо она разлита во всем чувственно воспринимаемом мире…» (т. ж., с. 198).

Если в это вдуматься, то непроизвольно переходишь в другой способ видеть мир и начинаешь понимать древних.

«Таким образом, мана дана нам как нечто не только таинственное, но еще и обособленное. Короче говоря, мана является, прежде всего, особого рода действием, то есть нематериальным взаимодействием на расстоянии между объектами, объединенными симпатической связью. Это одновременно в некотором роде эфир – невесомый, всепроникающий, распространяющийся сам по себе.

Кроме того, мана – это среда или, если говорить более точно, она действует в среде, которая обладает признаками маны» (т. ж.).

Не думаю, что Мосс до конца понимал, что писал. Кабинетному ученому, даже весьма эрудированному этнологу, трудно понять такие вещи. Слова он может говорить правильные, но это слова, не логос и не брахман!

Но когда мне говорили русские мазыки, что Сила – это тонкая среда, разлитая в пространстве и заполняющая мир, – с их словами передавалось понимание, сходное с ощущением, потому что эти люди раз за разом оказывали на меня прямое воздействие на расстоянии. И оказывали его именно потому, что видели Силу, разлитую вокруг, а не потому, что обладали чудесными способностями.

Именно про эту силу, существующую как среда, и говорят Веды как про брахмана. Именно она делает человека йогом или магом.

«Таким образом, мы вправе заключить, что повсюду существовали некие понятия, за которыми скрывается идея магической силы. Это идея чистой результативности, являющейся одновременно субстанцией материальной, доступной локализации, но в то же время – духовной субстанцией, она воздействует на расстоянии, но и непосредственно, через контакт, она мобильна и зыбка и при этом не движется; она безлична и в то же время воплощается в персонифицированные формы; она прерывиста, но при этом целостна.

Наши расплывчатые представления об удаче и сущности являют собой лишь жалкие пережитки этого куда более богатого понятия. Это, как мы видели, одновременно и сила, и среда, мир отдельный и в то же время соприкасающийся с другим миром.

Чтобы лучше объяснить, каким образом мир магии накладывается на остальной мир, не отделяясь от него, можно было бы сказать, что в нем все происходит так, как если бы он был построен в четвертом пространственном измерении» (т. ж., с. 203–4).

Выводы

Итак, человечество в глубокой древности рассмотрело присутствие в мире, куда оно было поселено, кроме материи и духа еще одну составляющую, которую назвало силой. Петербургский философ и математик Рэм Баранцев писал об этом в статье, посвященной силе как философской категории:

«Понятие силы как меры взаимодействия, являясь одним из самых ходовых в современном естествознании, легко распространяется за пределы физической области под знаком динамизма. Однако философское осмысление этого важного понятия не привело пока к возведению его в ранг фундаментальной категории…

Следуя Аристотелю, мы понимаем под материей все то, из чего состоит мир. И, опираясь на тринитарную методологию, рассматриваем, наряду с веществом обладающим массой, и полем, обладающим энергией, также третью компоненту материи – силу, обладающую активностью».

Чем обладает сила, Рэм Георгиевич, похоже, сам плохо понимал, поэтому и использовал невнятное иноязычное словечко «активность», что, впрочем, не отменяет ценности исходного замечания: если Сила – это то, что описывали древние под именем маны или брахмана, она определенно заслуживает быть возведенной в ранг величайших составляющих этой вселенной и быть понятой.

К сожалению, понять силу оказывается сложнее, чем вещество или поле. Энергия оказалась суррогатом силы, достаточным, чтобы удовлетворить современную физику, претендующую на роль царицы наук. Однако «энергия» физики далеко не покрывает всех проявлений Силы, а это значит, что физика рисует весьма ущербную картину мира.

Впрочем, понятие это слишком велико, чтобы охватить его единым взглядом сходу. Поэтому я выделю те части из найденных черт силы, на которые хотел бы обратить внимание в этом исследовании.

Сила – это среда, разлитая в пространстве мира. При этом она может принадлежать или, по крайней мере, использоваться людьми и, предположительно, иными существами. Это значит, что люди могут отторгать силу от ее источника и использовать для своих нужд, вкладывая во что-то и передавая.

Эта среда ощущается невещественной, подобно духу, но при этом наши тела вполне могут ею управлять, что означает, что ее природа как-то родственна нашим телам. Пока, правда, неясно, каким именно из многочисленных тел человека.

Сила может действовать на расстоянии, и, соответственно, человек, овладевший этим искусством, может оказывать воздействия на других людей, а при определенной искусности, и на вещи, на расстоянии, не касаясь их. Очевидно, это как раз связано с тем, что сила, как среда, разлита по всему пространству, а человек имеет органы, приспособленные для ее использования.

При этом столь же очевидно и то, что для большинства людей такое искусство недостижимо, что свидетельствует не об отсутствии силы или ее полевой природы, а о низком уровне культуры самоосознавания и о непонимании собственной природы современным человеком.

Очень похоже, что для овладения силой необходимо овладеть собственным устройством и развить тот условный орган, который может собирать силу из пространства и направлять ее в таком виде на нужные действия.

Вот это и есть главная задача овладения искусством собирания силы.

Часть вторая
Сила русского языка

Показав в первой части книги, что сила давно и обильно изучается этнографией, я хочу показать, что в не меньшей мере она является и предметом языкознания. Тем более, что я все равно нуждаюсь хоть в каком-то исходном определении, чтобы начать работу.

Однако названием этой части я хочу показать, что сила – это весьма непростой предмет, и любые его определения будут страдать от недостаточной глубины, поскольку наш язык позволяет отражать многоуровневость понятий. Определяя такое понятие, как сила, он как бы все время намекает, что слов для ее понимания недостаточно.

И вот, задавшись целью выявить, как русский язык определяет силу, я сразу оказываюсь в положении человека, говорящего о том, что сам по себе язык тоже обладает силой, хотя бы сказать в одном высказывании больше, чем говорят отдельные слова. Но и это утверждение тут же раскрывается в глубину, потому что язык – это не только грамматика, заполненная лексикой, это еще и речь. И язык как речь, безусловно, обладает еще какой-то силой, причем, иной, по сравнению с собственной силой языковых возможностей.

Думаю, самой по себе силы русского языка во множестве ее видов и проявлений хватило бы на большое и полноценное исследование. Однако у меня гораздо более скромная задача – так или иначе нащупать некое понятие о силе, способное породить приемлемое определение этого явления, чтобы было что уточнять, собирая данные новых наблюдений.

Глава 1. Невидимые органы и субстанции

Около полувека тому назад языковеды обратили внимание на одну странность: если исходить из общепринятого мировоззрения, то человек выглядит таким, как его описала наука, но если прислушаться к родному языку, то выявляется очень сильное несоответствие с научной картиной. И не в том, что народные представления могут говорить о чудесах или волшебстве, а прямо в самом построении языка, в его грамматике и семантике. Язык описывает человека не так, как наука!

А это значит, что народ видел человека иначе, чем мы сейчас, и с этим видением жил тысячи, если не десятки тысяч лет!

Допустим, народ говорит о душе. Это можно отбросить, как суеверие. Как и то, что он говорит о духе. Но вот то, КАК народ говорит о них, отбросить уже нельзя. И говорит он о душе или сердце, как о неких органах, скрытых в грудной клетке, но ведущих себя совсем не так, как физическое сердце.

А о духе он говорит так, что языковеды теряются, и могут использовать для него лишь иноязычное слово «субстанция», потому что дух описывается совсем не как орган, а скорее как газ или особая жидкость, заполняющие внутреннее пространство человека. И это уже не домыслы, это языковой факт, в котором отражаются совсем иные и образ мира, и сам мир.

То же самое относится и к силе, из-за чего так трудно найти ее полноценное языковедческое определение.

«Во многих отношениях, поскольку речь идет о роли соответствующего органа во внутренней жизни человека, нематериальная душа подобна такому материальному органу, как сердце, и, напротив, имеет мало общего с человеческим духом. Дух вообще не концептуализируется как орган.

Скорее это некоторая нематериальная субстанция, которая не столько находится внутри человека, сколько окружает его и его душу, как своего рода ореол… Эта субстанция может проникать туда, где человек отсутствует физически, и оставаться там, откуда человек уже ушел, в виде своего рода воспоминания о нем.

Чтоб духу твоего здесь не было! – говорят тому, кого не желают видеть в данном месте, и это означает гиперболический запрет не только физического присутствия, но и малейших нематериальных следов человека, желание уничтожить само воспоминание о нем» (Шмелев, с.23).

Описание этой «субстанции» очень важно для нашего разговора, поскольку и духа можно набираться перед решительными действиями, и собираться с духом. Однако не буду в это вдаваться подробнее, поскольку о духе надо говорить особо. Пока мне важно лишь то, что дух ведет себя, как некая среда, заполняющая тело и выходящая за его границы. В точности так же проявляется и сила.

Этим проявлениям силы была посвящена довольно подробная статья Елены Владимировны Урысон в книге «Проблемы исследования языковой картины мира». Эта статья заслуживает подробного разбора, поскольку наблюдательный языковед поставил в ней множество важнейших вопросов, которые требуют, по крайней мере, внимания психолога, а может, и философа.

Прежде всего:

«В соответствии с русской семантической системой внутри человека имеется не только потусторонняя субстанция (дух), но и некоторые другие невидимые субстанции. Рассмотрим прежде всего лексему силы, ср. Силы у меня уже не те» (Урысон, с.73).

Языковеды наши, при всей их наблюдательности, потрясающе небрежны в отношении языка. Чтобы понять их, приходится делать усилие понимания. И когда они говорят, что дух и сила – это субстанции, мы невольно делаем усилие и домысливаем: вроде газа или воды. И тем самым понимаем слово «субстанция» химически: как то, что понимается под субстанциями в химии. Что бы языковедам не дать определения этому словечку?!

Другие языковеды, правду сказать, дают его. Но не так, как Шмелев и Урысон, а так, как это было принято в философии, которой и принадлежит это слово изначально.

Крысин, 2007:

Субстанция [лат. substantia сущность, суть]. 1. филос. Объективная реальность, материя как первооснова, сущность всех вещей и явлений. Материальная субстанция. 2. То, что существует само по себе, не зависит ни от чего другого. Субстанция национального духа.

Даже Ожегов в данном отношении неимоверно философичен:

Субстанция. Сущность, материя как первооснова всех вещей и явлений.

Как это совмещается с определением Урысон?!

Если исходить из подобных определений, то языковеды наши говорят о чем-то недопустимо высоком, называя дух и силу субстанциями. Недопустимо высоком для их собственного мировоззрения, конечно. Но они точно не рассчитывали на такой эффект. Они пытались сделать как раз обратное – свести и Дух, и Силу к чему-то, подобному органам человеческого тела, до этого свели Душу и Сердце к вещественному сердцу, что совершенно неоправданно даже из их собственных примеров.

Вероятно, подсказкой для понимания того смысла, что они вкладывают в слово «субстанция», будет второе, гистологическое, определение Словаря иностранных слов Бодуэна-де-Куртенэ, 1912:

Субстанция – фил. неизменная основа сменяющихся вещей; неизменная самостоятельная сущность, лежащая в основе вещей, в противоположность акциденциям или случайным, преходящим явлениям.//гистолог.: ткань тела, отличающаяся какими-нибудь характерными способностями или кругом действий…

Еще яснее это проступает в определении Чудинова (1902):

Субстанция (лат). Всякого рода вещество, материя: самостоятельный, сам по себе существующий предмет; в химии – основное начало, основание; в механике: основная сила; в литературном произведении, каком-нибудь акте человеческой деятельности – существенная часть.

В химии и физике субстанцией простецки называют то, что можно усложнять, к чему можно добавлять, из чего можно выращивать более сложные вещи. К примеру, физиологический раствор, – безусловно, субстанция для всех питательных смесей, которые можно на его основе создать.

Поэтому, говоря о духе, языковеды не говорят о духе, как о субстанции, в смысле категорий Аристотеля, где весь мир делится на дух и материю. Они говорят о нем, как о некоем газе, который и называют субстанцией всего лишь в противоположность телесным органам, которые работают, используя различные «субстанции», вроде крови, лимфы, желудочного сока, в конце концов.

Но случайных оговорок не бывает, и двусмысленное словечко-заплатка, выбранное языковедами от лени, чтобы не трудиться над лишними определениями, объяснениями и пониманием, играет свою шутку: в итоге намек на сущность и неизменную основу всех вещей становится присутствующим там, где достигнута крайняя степень унижения некогда великого и всепроникающего…

К примеру, Духа. Или Силы…

Глава 2. Субстанция силы

Философы либо совсем не понимали силу, либо хотели вырваться из зависимости от первобытного мышления, которое считало силу высшей ценностью своего мира. Поэтому Аристотель не ввел ее в число своих категорий, а последующие поколения не исправили эту философскую несправедливость. Вероятно, они были слепы. Или… слабы.

Даже для того, чтобы рассмотреть силу, нужно обладать силой! Это значит, что среди целых поколений философов не нашлось ни одного, обладающего достаточной силой, чтобы рассмотреть, что такое сила. Между тем:

«Силы необходимы для любых действий и усилий – физических, умственных и волевых, для всякого душевного движения: ср. Нет сил встать и закрыть форточку; Не хватает сил все решать самой; Сил больше нет терпеть эту боль; Так долго мечтал об этой поездке, а теперь нет сил даже радоваться» (Урысон, с.73).

Даже для того, чтобы собраться с духом, нужно иметь силу. Это значит, что если мы считаем основными субстанциями этого мира дух и материю, то сила оказывается неучтенной. Как бы философы ни пытались видеть ее свойством материи, она выходит за эти рамки. Она то, без чего воздействие на материю невозможно, но она не часть материи. И то же самое можно сказать про дух. Сила – нечто третье, без чего дух и материя, похоже, не смогли бы встретиться. Поэтому наименовать ее субстанцией вполне оправданно.

При этом сила – одно из самых познаваемых явлений этого мира, поскольку человек живет, лишь пока имеет и может использовать жизненную силу. Мы даже не мастера по использованию силы, мы – часть силы, и наша природа выстроена так, чтобы ее добывать, перерабатывать и направлять.

«Силы нужны не только для чего-то определенного – они обеспечивают саму жизнь человека, то есть предстают как некое жизненное начало, присущее данному человеку; ср. Силы его угасли – он чувствовал, что не выйдет из этой больницы» (т. ж.).

Один старик тридцать лет тому назад говорил мне, что видит жизнь сине-фиолетовой плесенью, растущей из силы, разлитой, как питательная среда, по поверхности мира… Если это хоть отдаленно отражает действительность, то мы приспособлены питаться силой, и живы лишь пока есть силы. Она же – сила жизни.

При этом мы силу даже не видим, как нам кажется. Как воздух, без которого тоже не выжили бы. Мы замечаем, разве что ее нехватку. Особенно, в сравнении с другими.

«Разные люди наделены силами в разной степени; ср. Попросите сделать это Сашу – у него гораздо больше сил. Однако какие-то силы есть у каждого человека, причем обычно наличие сил даже не замечается. Как правило, силы ощущаются, когда их меньше или (реже) больше нормы, присущей данному субъекту или же человеку вообще. Ср. Тогда он был молод и полон сил и желаний» (т. ж.).

Мы как бы не владеем культурой самосознавания вообще и осознавания силы в частности. Мы просто не умеем видеть силу, а при этом жалуемся на ее нехватку!

Как можно овладеть силой, как можно научиться ее использовать, если ты даже не видишь ее?! Если тебе доступно видение силы лишь как видение сильных тел, значит, тебе нечего совершенствовать в себе, кроме тела.

Для начала надо научиться видеть силу саму по себе, силу как таковую. Затем надо овладеть искусством наблюдения за ней, стать охотником за силой. Только тогда она может однажды стать вашей добычей, а может и невестой. Знаменитые алхимические свадьбы мистиков древности – это об этом овладении силой, позволяющей творить чудеса.

Однако если говорить о силе философски, что вовсе не просто, то говорить о ней можно в двух ключах: либо в ключе философской антропологи, либо в ключе философской физики.

В ключе философской антропологии сила почти не узнается философами как свой предмет. Тем не менее, если вспомнить Платоновского «Тимея», построенного как рассказ о космогонии, переходящий в антропологию, то невольно приходишь к мысли, что Платон заложил все необходимые основания для философствования о силе человека по аналогии с силами космоса.

Но даже если мы останемся в рамках философской физики, то сила оказывается предметом, подобным мудрости, которая у богов, однако вполне обсуждаема философски. В этом ключе увиденная сила и есть, безусловно, одиннадцатая категория, упущенная Аристотелем, а в рамках понятия категории она должна относиться к категории первой – субстанции.

И тут языковеды, безусловно, правы, именуя силу субстанцией, подобно духу. Она субстанция и по своей значимости, и по тому, как описывает ее язык, когда создает языковую картину человека. По языковым данным сила в человеке проявляется как жидкость, что и пытаются подчеркнуть языковеды, используя слово субстанция.