Текст книги "Сила"

Глава 2. Бессилие

Мы все, так или иначе, знакомы с бессилием. Самое страшное – это бессилие телесное, оно убивает надежду, поскольку вызывает подозрения, что ты приближаешься к смерти. Если мы обнаруживаем такое изменение своего состояния, которое можно назвать хотя бы потерей силы или слабостью, мы тут же начинаем тревожиться, потому что подозреваем, что где-то в скрытых глубинах тела началась болезнь.

Ощутить признаки бессилия – значит идти к докторам, хотя бы для обследования. Даже легкое бессилие – всегда признак недомогания, намек на то, что надо начинать действовать. Заметив в себе хотя бы намеки на бессилие, человек переходит в измененное состояние сознания, он становится созерцательным и углубленным в себя.

В изрядной мере наша современная культура самоосознавания вся строится на этом непроизвольном созерцании себя, следовательно, это культура бессильного созерцания. Культура слабости. А между тем созерцание по воззрениям древних было тем, чем творились миры. Иными словами, наши отдаленные предки считали, что созерцание должно быть, вероятно, самым сильным из наших состояний. Хотя бы потому, что для жизни редко требуется такой поток силы, какой высвобождается при созерцании.

Однако телесное бессилие, хотя и пугает, не является самым неприятным. Гораздо болезненнее мы переживаем бессилие личностное, когда происходит что-то такое, чему ты совсем не хозяин. Многие испытывали бессилие, когда умирал близкий человек, угасая у вас на глазах, и с этим ничего нельзя было поделать.

Ощущали бессилие те, кого оклеветали, и клевета оказалась так выгодна газетчикам, что они подхватили и раздували ее как скандал, и это нельзя было остановить. Ощущали бессилие и те, кто попал под пресс карательной системы, которая вовсе не настроена ни в чем разбираться, а ищет лишь возможность довести дело до посадки…

Для исследования понятия «бессилие» я воспользуюсь вначале Словарем Академии Российской, поскольку в восемнадцатом веке словоупотребление это было еще весьма русским, а случайные заимствования ярко видны. В Словаре статья «бессилие» приводится внутри статьи «сила», чем отчетливо показывает языковую связь обоих слов. Но гораздо важнее, что это позволяет понять: бессилие в человеке – это одно из состояний силы. Это полюс силы, противоположный мощи, я полагаю.

Безсилие. 1) Слабость, изнеможение; противуполагается силе. Притти в бессилие от болезни. 2) Упадок, дурное состояние. Торговля их приходит в бессилие. Общество сие пришло в бессилие.

Бессильный. Изнеможенный, неимеющий сил. Бессильный человек.

Словарь явно опирается в своих определениях бессилия на два понятия: слабость и изнеможение. Ожидается, что, если понять эти слова, то поймешь и бессилие. Это обычная ловушка толковых словарей – они должны вселять в нас иллюзию, что у них все схвачено, все определено. В действительности все замыкается на одни и те же понятия:

Слабый 1) Недостаточный в силах, немощный. Слабый возраст. Слабое здоровье. Слабые ноги. Слабый желудок… 6) В нравственном смысле значит: нетвердый, некрепкий, немогущий снести стремление к какой страсти, несчастия. Слаб в несчастии. Слаб духом, не может перенести сего злополучия.

Очевидно, что слабость – чрезвычайно любопытное и важное для жизни понятие, которое, однако, совсем не просто понять. Однако его определение добавило еще одну черточку бессилия – это немощность.

Немощность, вероятно, – это, в определенном смысле, синоним изнеможения, поскольку это отсутствие мощи, а изнеможение – это отсутствие можи.

Разница в том, что мощь, как ощущается, – это очень большая сила, ее высший предел. А можа – сама возможность действовать, определяющаяся наличием или отсутствием силы, то есть бессилием.

Бессильный человек, говоря на просторечье, вполне может про себя сказать: «Что-то я не в можах!» Сегодня это выражение воспринялось бы как вульгаризм, чуть ли не искусственно придуманное словечко для простонародной речи, но было время, когда оно, вероятно, существовало как вполне рабочее слово, поскольку обозначало важнейшее понятие.

«Можа» – это производное от глагола «могу»: кто может, у того или можа, или он в можах. Вероятно, у слова «можа» тот же индоевропейский корень, что и в слове «маг». Поэтому оно заслуживает самостоятельного исследования, как и слабость.

Однако очевидно, что слабость, как недостаточная сила, может быть не только в теле. Как и то, что это слово может использоваться не только для определения действительной силы. К примеру, слабый желудок – это не желудок, лишенный силы, а больной желудок, который не выдерживает каких-то веществ, попадающих в него.

В этом отношении любопытно понятийное сращивание можи и силы с понятием здоровья:

Можется, моглося – простонародное здоровится. Ему худо можется.

Неможется – это нездоровится. Но о чем идет речь, что не может человек? Если вглядеться в происходящее, то вначале этого состояния человек чувствует слабость, что выражается в том, что он не может делать обычные дела с прежней силой. А на пределе его он кричит: «Не могу больше терпеть!»

И если это так, то мы прикасаемся к такому важному понятию, как терпение, которое не просто определяет наличие или запас сил, но и очень близко к понятию старание, то есть является одним из способов управления силой. Впрочем, о терпении еще будет разговор в связи с добыванием силы.

В любом случае, очевидно, что и терпение, и слабость – настолько древние слова, что давно стали основой для понятий, прямо к силе не относящихся, и потому сложных для понимания, но описывающих именно силу либо пути к ней. Им стоит посвятить отдельные исследования.

Глава 3. Слабость

Слабость – чрезвычайно многослойное понятие. Она может сломать жизнь не только человеку, но и целому народу. Понять слабость – понять силу. Как определял слабость Владимир Иванович Даль:

Слабый – противоположность сильный; крепкий; твердый; стойкий: либо спорый, надежный. Слабый человек, в ком мало силы; болезненный, хилый, слабый здоровьем или нравственно слабый, в котором нет стойкости, самостоятельности, твердости.

В этом определении, с одной стороны, все кажется совершенно понятным, с другой, непонятно почти ничего. Начну прямо по тому порядку, в каком определяет понятие Даль.

Слабый – противоположность сильного. Что это значит? Что слабый совсем не имеет сил? Это не так. Противоположность сильного – бессилие. Слабый – это сильный, но недостаточно.

Вот, к примеру, определение слабости из словаря Евгеньевой:

Слабость – 2. Недостаток или упадок физических сил (обычно в результате болезни, старости, голодания и т. д.).

И недостаток, и упадок возможны лишь при наличии сил. Слабость – это описание самоощущения человека, а не силы как таковой. Иными словами, это слово является не термином из языка силы. Оно – из искусства самоосознавания! Это одно из имен, составляющих русскую культуру самонаблюдения и сознавания. Но эта часть культуры самоосознавания связана с силой, поскольку сила так важна для жизни, что мы невольно становимся созерцательней, прикасаясь к ней.

Я хочу задержать внимание на этой мысли. Никто даже не подозревал, что русский язык мог обладать некой школой или культурой созерцания и самонаблюдения. Между тем, в русском языке скрыто присутствует множество слов, которые описывают не мир, не человека, а именно то, как ведется самонаблюдение. Они – рабочие инструменты созерцания.

Слабость – это имя не для чего-то, действительно существующего в мире. Не может существовать «нехватка» или «отсутствие» силы. Это имя именно для неких ощущений, связанных с наполнением силой и опустошением от нее, попросту, с расходованием силы.

При этом само слово «слабость» почему-то еще увязывается, как противоположность с крепкостью, твердостью и стойкостью. Определение «твердый», как кажется, с очевидностью относится к веществу, иначе, если мы говорим о человеке, к телу. Но можем ли мы сказать, что сильное тело – это твердое тело? А окостеневший труп? Сильное тело может быть и расслабленным, то есть относительно мягким. Следовательно, твердым может быть названо тело в определенных состояниях.

Например, в мгновения напряжения. И это уже вносит сомнения в то, что определение «твердое», когда мы имеем в виду силу, относится к веществу тела. Если оно относится к способности напрягаться, то так мы определяем способность собирать и напрягать силу. А слабость оказывается не просто недостатком силы в теле, а снижением способности тела направлять силу в мышцы.

Или не только в мышцы, поскольку крепкий – это вовсе не определение для мышц. Крепкой может быть, к примеру, оборона. Или сопротивление. Крепкий орешек – это не жесткий, твердый или прочный орешек, это орешек, который трудно расколоть. Так и задача, которую трудно решить, становится крепким орешком. Следовательно, крепость, которая противоположна слабости, – это некое свойство человека, вещи или явления, которое определяет, сколько труда, а значит, сил нужно направить, чтобы с ним справиться.

Получается, что мы опять говорим не о силе или ее отсутствии, а о том устройстве или органе, который в нас управляет силой. И это снова оказывается понятие, описывающее нечто, что доступно лишь глубокому самонаблюдению. Однако, в данном случае, это не термин школы самонаблюдения, а имя для какой-то способности невидимого органа силы.

Похоже, что и «стойкий» тоже есть описание способности выдерживать воздействия внешней силы, что требует либо ответного сопротивления, либо такой крепости и неразрушимости устройства, которую стоит осознать. Действительно, все люди обладают разными свойствами относительно внешних воздействий. Одни быстро сдаются, а другим хоть кол на голове теши!

Очевидно, что слабость оказывается и описанием запаса внутренней прочности, заложенной либо в тело человека, либо в его личность, либо в тела невидимые, сокровенные. Так один стоек к болезням, другой – к насмешкам, а третий слаб на женский пол, но нестоек в любви…

Стойкость может быть и чистой воды сумасшествием. К примеру, в драке все отступили, а один остался, потому что он не может отступать. А когда начинаем разбираться, почему, оказывается, что это вовсе не избыток смелости, а болезненный опыт в детстве, когда он струсил и был так осмеян, что принял решение не отступать, даже когда это разумно. И держит его всего лишь решение, иначе, образ сознания.

Но образы сознания – это образы, управляющие разумом или используемые разумом, потому что именно разум определяет, сколько сил вложить в то или иное дело. Получается, что слабость как нестойкость – это слабость разума…

Это любопытно, но еще любопытней, что слабость оказывается противоположностью спорости и надежности. Надежность – это, безусловно, некая оценка ожиданий, которые возлагаются на человека другими людьми. Но это весьма вторичная, отдаленная характеристика отношений с силой, хотя и очевидно, что если про человека говорят: слабак, ненадежен, – подразумевают, что он не выдержит нагрузок, то есть либо не сможет противостоять той силе, что на него будет оказывать воздействие, либо не сможет извлечь нужный объем силы, чтобы решить задачу.

Но чтобы понять, как же тут присутствует сила, нужно рассматривать прямо те случаи, в которых человек оказался слаб в смысле ненадежен.

А вот спорость, через которую Даль определяет слабость, – это особая подсказка.

Спорый у того же Даля – это быстрый и успешный в работе или деятельности.

Этимологи связывают это слово с понятиями «обилие, увеличение, умножение», откуда появляется и спорынья – нарост на зерне. Слово встречается во многих индоевропейских языках и происходит, видимо, от общего корня.

Как дает Этимологический словарь Цыганенко:

«Этимологически ему родственны: лит. sporus „быстрый, стремительный, спешный“; древнеинд. sphiras „тучный, обильный, богатый“».

Быстрый и стремительный каким-то образом был в самых истоках языка связан с понятием тучный, обильный. Это странно, но подтверждается всеми языковедами.

Этимологический словарь Шанского, Иванова, Шанской:

Спориться. Является… образованием от общеславянского спорый – «обильный, богатый, удачный», родственного древнеиндийскому sphiras – «жирный, богатый, толстый», лат. prosper – «счастливый, благоприятный», древнеисландскому sparr – «бережливый, достойный сбережения» и т. д.

Образовано спорый от того же корня… что и спеть.

Спеть, в данном случае означает зреть, созревать. Какое это все имеет отношение к силе. И почему слабость – это противоположность спорости?

Конечно, если мы будем рассматривать выражения, вроде: у него любое дело спорится, или: споро работают, – то мы усмотрим наличие силы в тех, к кому это относится. Однако в любых действиях человека можно усмотреть наличие силы.

Спорость, как обилие, жир, богатство и древнерусское гобино – это все наличие не просто силы, а жизненной силы, силы жизни. И слабость, которую мы ощущаем в себе, это не просто мера силы, это мера именно жизненной силы, жизненности, способности плодоносить.

Почувствовать слабость – это усмотреть признаки болезни. Если на большем временном промежутке, то признаки старения и увядания. К сожалению, этимологи очень мало занимались этим словом. Большинство словарей либо не упоминает его, либо ограничивается замечанием, что оно общеславянское и имеющее соответствия в большинстве индоевропейских языков.

Корень слаб-слап встречается и в латыни, и в греческом, и в германском, и в готском, и многих других языках в том же самом значении слабости. Но особенно любопытным мне кажется использование его в русском языке для обозначения полового бессилия. Это перекликается в определенном смысле с индоевропейским значением этого корня, приведенном в Этимологическом словаре Шапошникова:

Слабый. Из праславянского слабъ(йь) восходящего к индоевропейскому *[s]leb-, *[s]lob-, *[s]lab– «отвисать, становиться бессильным»… нижне-немецкое slap «слабый, вялый», исландское slapa «отвисать, свисать».

Как ни странно, но эти примеры поясняют, почему для Даля слабость – это противоположность крепкому, стойкому, твердому и, соответственно, спорости, как готовности к плодоношению. Вялое и обвисшее, набухая и толстея, превращается в твердое и стойкое…

Похоже, через слабость мы прикоснулись к весьма сакральным фаллическим культам плодородия, где этим словом обозначалось некое исходное и заключительное состояние божественного источника жизненной силы.

Глава 4. Бессилие – немощность

Если верить тем намекам, которые проскальзывают в истории слова «слабость», то человечество осваивало это понятие о силе и сам этот вид силы через половую близость, то есть как силу продолжения жизни. Правда, как это свойственно людям простых культур, привязывали они ее к чему-то наглядно-зримому. Отсюда и родились различные фаллические культы, и развилось множество образов этой силы, в виде приапических статуй и амулетов, предположительно способствовавших тому, чтобы не было слабости.

Эта часть жизни была для древних чрезвычайно важна. Собственно говоря, она и сейчас остается главным культом человечества, только утратила сакральность и ушла в низовую культуру, став, благодаря усилиям христианства, чем-то немножко постыдным. Впрочем, отношения с божественным у сексуальной культуры по-прежнему сохраняются, только от обратного. Если в древности большой силой производительности отличались боги, тем самым освящая ее, то теперь она – греховна, и отличает антибогов, вроде бесов. Они все чрезвычайно сексуальны.

Фрэзер в «Золотой ветви» много внимания уделяет царям-жрецам, которые обладают в некоторых первобытных обществах неограниченной властью, но с приходом слабости должны быть вызваны на поединок претендентом на трон и убиты, потому что от их личной производительной силы зависит благополучие всего народа и даже природы. Жизнь и существа вокруг жреца плодородия должны плодиться, и потому он сам должен быть примером плодовитости.

Когда начинаешь смотреть с этой стороны, неожиданно и слово «бессилие» открывается по-новому. Вот словарная статья из Словаря Ушакова:

Бессилие. 1. Крайняя слабость, недостаток сил. Больной чувствовал полное бессилие. Старческое бессилие. 2. То же, что половое бессилие. Страдать бессилием.

Связь с половой силой очевидна, но также очевидно и то, что мы видим не только эти состояния, но и их изменения. Крайняя слабость – это некая мера, отличающая бессилие от слабости. Слабость бывает разная, она, как стрелка манометра, то указывает на пик силы, где сам измеряющий силу прибор твердый, крепкий, стойкий. То полностью обвисает, даже свисает – и если это надолго, то это крайняя слабость, равносильная полному отсутствию силы.

Выглядит так, как если бы мы обнаружили искомый «орган силы» в человеческом теле. По крайней мере, некий прибор, отмечающий состояние этого органа, его наполнение силой. Я пока отношусь к этому с сомнением, однако сама прикладная работа с силой и те знания, которыми обладали люди, владеющие знаниями о силе и работавшие с ней, показывают, что источник силы находится именно в той части тела, из которой и растет стрелка этого прибора.

Местом силы в человеке считался так называемый зарод – место в теле, находящееся над промежком между двумя стожарами, как назывались ноги. Промежек – в теле именуемый промежностью – это площадка, на которую навивается зарод стога. Но зарод – это и место, где находится матка, а значит, зарождается жизнь. И сила продолжения рода, и просто жизненная сила, и сила, именуемая мощью, втекают в человека в этом пространстве и из него же проливаются в мир.

Мощь или в просторечии моща – это, на первый взгляд, та самая телесная сила, которая восхищает нас в богатырях. Однако и она не столь однозначна, если вдуматься, потому что немощью называют болезненность или болезненное отсутствие силы. Является ли мощь исключительно той силой, что мы узнаем как телесную?

Этимологи увязывают мощь со способностью к действию, выраженной в словах «могу, мочь». Вот, например, в Этимологическом словаре Горяева:

Могу, мочь… и сущ. Мощь, мощный, можно, могучий, могущество… и сложн. помочь, помощь, немощь, разнемочься, вельможа… мошть (сила, власть).

Разнемочься – это разболеться, но на самом деле это – болея, потерять способность действовать. Немощь – это не просто отсутствие силы, это отсутствие самой способности делать или действовать. При этом мощь (мошть) – это, конечно, сила, но и та, что в теле, и та, что во власти. Значит, отнюдь не только телесная. Как у вельможи, который обладает гораздо большими силами, чем любой силач.

Могущество – словно бы более позднее понятие, вырастающее из понятия мочь. Вот, к примеру, у того же Ушакова:

Могучий. Могущественный, мощный, крепкий, сильный.

А вот могущественный:

Могущественный. Обладающий могуществом, силой, властью.

Если убрать повторяющиеся слова, то очевидно, что под именем «могущество» была осознана та сила, которую обретает человек, научившийся использовать силу множества людей. И она точно не имеет отношения к половому бессилию. Она словно бы оторвалась от своего корня и поднялась куда-то выше, где все половые связи не только бессмысленны, но и неуместны.

Если мы вернемся к понятию «органа силы», то в этом движении силы от полного бессилия через слабость с возрастающей способностью мочь до власти и могущества вельможи, можно увидеть величайшую алхимию силы.

Мы словно бы окунулись взглядом в тот прибор, в котором идет возгонка силы, начинающаяся с ее зарождения в самом грубом виде, затем переходящая в очистку от грубого и низкого и доходящая до весьма утонченного состояния, позволяющего управлять силой не только внутри тела, но и снаружи, потому что власть – это и есть способ, каким вызываются действия в других людях.

Если мочь – это управлять силой внутри ограниченного пространства своего тела, то могущество – это способность управлять силой во внешних для тебя телах.

Глава 5. Бессилие – изнурение

Бессилие как слабость и немощность, рассмотренные в предыдущих главах, как это ни странно, приводят исследование к тем представлениям о силе, что связаны с половым продолжением рода и жизни. В определенном смысле, это очень телесное использование тела, а если принять, что оно завершается рождением ребенка, то и не только использование, но и творение тела. Но одновременно с этим это самое сакральное, что доступно человеку.

Когда Библия утверждает, что местом выхода из Рая является Древо познания, прикосновение к которому описывается как познание мужем жены своей, то мы видим, что итогом этого познания является воплощение, то есть обретение плоти, на Земле. Адам, если верить Библии, обладал телом, которое еще не совсем стало земным, поскольку он прожил в десять раз дольше обычного человека, кажется, 930 лет. Значит, у его тела была либо другая вещественность, либо другая биология, которую он принес с собой в воплощение из предыдущего мира.

Познание в любовном смысле, то есть как совокупление, – это, безусловно, осеменение, то есть вселение какого-то семени в плодоносящее лоно, которое соберет для этого семени плоть, что значит, вещественное тело. Это совсем не то понятие о познании, которого придерживается современная, да и древняя, философия. Это не обретение знаний, это какое-то совсем иное деяние, которое мы не понимаем.

Однако древние относились к совокуплению как к познанию в самых разных культурах, и в одной из предыдущих глав я постарался показать это на материале ведической культуры. Что-то мы утеряли в понимании познания, и утеряли основательно! И даже успехи в генетике, позволяющие чуть ли не клонировать людей, не объясняют этого библейского: и познал Адам жену свою…

Очень похоже, что эта утрата памяти, ее, так сказать, зарастание сорняками, затягивание, как оконца чистой воды в болоте, шло с утратой понимания и силы. Наше внимание было переведено на что-то иное, и то, что раньше было прозрачно, замутилось, а затем и вовсе потерялось для видения. Взгляд привычно пробегает над такими вещами, как если бы там ничего и не было, и приходится принуждать его вглядываться в то, что казалось тенями.

Вот еще одна тень силы или характеристика бессилия – изнурение.

В первом приближении, как это дает Толковый словарь Ефремовой, изнурение – это состояние крайнего истощения, утомления.

В этом определении ощущается некое противоречие, поскольку утомление – отнюдь не состояние крайнего истощения. Хотя, с утомлением стоит разобраться особо.

Определение это, видимо, вторит Ушакову, который, правда, расставляет акценты строго наоборот:

Изнуренный – …истощенный, крайне утомленный.

Примерно такое же определение дают Ожегов и Шведова, но добавляют одну подсказку:

Изнурительный – истощающий силы.

Получается, что изнуренный – это вовсе не истощенный, потому что, говоря про кого-то, что он истощен, мы подразумеваем, что он исхудал телесно. Но слово «изнуренный» не есть имя для телесного состояния, это слово скрывает за собой одно из понятий языка силы и описывает одно из состояний силы, наблюдаемых сквозь человеческое тело.

Словарь Кузнецова подтверждает это:

Изнурение. Состояние крайнего утомления, полного истощения сил. Изнурение от работы. Дойти до полного изнурения. Умереть от изнурения.

Если от изнурения можно умереть, значит, речь идет не просто о силе, а именно о жизненных силах. И это не может не сказываться на внешнем виде тела, конечно. Мы определяем, что человек изнурен, именно по тому, как он выглядит. Поэтому, объясняя значения этого слова, Кузнецов приводит такие речевые примеры:

Изнуренный. //Выражающий изнурение. Усталый, изнуренный вид у кого-нибудь. Изнуренное лицо.

Изнурение видно. А это значит, что слово «изнурение» и предназначено не только для обозначения истощения сил, но и для описания того, как это истощение сказывается на состоянии тела. Изнурять может болезнь, труд, борьба, внешние условия – жара действует на многих изнурительно. Безусловно, изнурить себя можно голодом, и тогда понятно, почему меняется телесный вид. Но вот у того же Кузнецова:

Страх нас изнурил окончательно.

Что именно мог истощить страх? Тело? Странно.

Однако русский язык знает, что изнурению подвержено не только тело или не просто тело:

Изнурить силы, тело, сердце, душу (утомить).

Соответственно становится понятным, что изнуриться можно и от долгого ожидания и даже от жизни на две семьи…

Иными словами, изнурение, безусловно, истощает силы, но отнюдь не одного лишь физического тела. Раз изнурить можно силы сердца или души, значит, они этими силами тоже обладают. Понятно, что под сердцем здесь имеется в виду не то сердце, что гонит кровь, а то, что является органом иного, тонкого тела.

И звучит это так, как если бы разные органы этого тонкого или невидимого тела имели свои запасы сил, которые могут спасать нас тогда, когда истощаются общие силы, а могут истощиться и задолго до того, как исчерпался общий запас сил человека. И тогда сердце не выдерживает, и человек уходит. И не потому, что он стар или болен. Нет, просто его сердце изнурилось от страха или ожидания, и тоска свела его в могилу…

Словарь Евгеньевой приводит любопытный пример из Льва Толстого:

Изнурение. Состояние крайнего утомления, полного истощения сил. Но глаза его были тусклы, мертвы и во всей фигуре выражалась слабость и изнурение. Л. Толстой

Уже то, что изнурение связано с утомлением, дает нам намеки на некую природу человека или на ее отношения с огнем. Я постараюсь разобрать это в следующей главе. Но в этом примере звучит отношение человека к свету: как могут быть тусклыми глаза? Только если обычно они светлые!

Иными словами, природа человека – не просто биологическая или силовая, она еще и свет! Это не так уж очевидно в привычном состоянии. Но стоит нам изнуриться, как все замечают, что свет ушел из человека, а глаза его померкли.