Текст книги "Русские пираты"

Глава 3.
Как все могло быть и должно было быть

В царствование королевы Виктории Россия и Англия несколько раз оказывались на грани войны. Наиболее грозными были 1863, 1878 и 1885 годы. Естественно, у многих возникает вопрос, а что если у русского или английского капитана не выдержали бы нервы под наведенными на его корабль вражескими орудиями.

Кто-то обронил крылатую фразу: «История не терпит сослагательного наклонения», которая сейчас стала среди историков почти аксиомой. В самом деле, к примеру, прогнозировать историю России в XVIII веке в случае смерти Петра Алексеевича в возрасте 15 лет – заниматься ненаучной фантастикой.

Но любой серьезный исторический анализ должен включать в себя рассмотрение альтернативных вариантов.

Самое интересное, что сценарий войны в океанских просторах между Россией и Англией описан еще 120 лет назад капитаном 2 ранга Александром Егоровичем Конкевичем. Сам Конкевич был из семьи моряков и много лет плавал во всех океанах.

Служебные обязанности не помешали Конкевичу заняться публицистикой. В 1887 г. под псевдонимом Беломор была опубликована его повесть «Крейсер “Русская Надежда”», а затем еще ряд других книг, в которых описывались будущие войны России.

В повести «Крейсер “Русская Надежда”» говорится о предполагаемой войне России и Англии. Опытный моряк, на мой взгляд, в основном верно изложил ход военных действий, если бы в 1886–1887 гг. началась война между империями. Думаю, что читателям небезынтересны основные моменты предполагаемой войны.

Следует заметить, что названия русских кораблей, действующих против англичан, вымышлены Беломором, а названия британских судов оставлены подлинными.

«В апреле 18… года крейсер «Русская Надежда» получил приказание вооружиться. На этот раз крейсеру благоприятствовало все. Командир его и офицеры считались лучшими и опытнейшими во флоте, команда выбиралась из всех экипажей – хотя в нашем флоте, право, грешно выбирать».

Беломор приводит краткое описание крейсера. Это было недавно построенное стальное судно длиной 300 футов (91,4 м) и шириной 45 футов (13,7 м). Его фор– и ахтерштевни были выкованы из железа. Прямой форштевень был приспособлен для тарана небронированных судов. Крейсер имел двойное дно и множество поперечных непроницаемых переборок. Стальная броневая палуба толщиной от двух до трех дюймов защищала от затопления и разрывных снарядов подводную часть крейсера и все находившиеся там механизмы, котлы и другие важные отделения. Эта же палуба служила и креплением тарана.

Машина крейсера состояла из двух независимых друг от друга механизмов смешанной системы, приводивших в движение два винта. Мощность машины достигала 6500 индикаторных л.с, что позволяло развивать скорость до 16,5 миль в час. Запас угля составлял 1000 тонн. Дальность плавания 10-узловым ходом – 8000 миль, 8-узловым ходом – 10 000 миль.

Артиллерия «Русской Надежды» состояла из двух 8-дюймовых орудий, восьми 6-дюймовых и четырех 25-мм пушек Норденфельда. Минное вооружение включало в себя два подводных и четыре надводных аппарата для стрельбы по килю и траверзам минами Уайтхеда, а также два катера, вооруженные шестовыми минами и минами Уайтхеда.

Рангоут и парусность были достаточными, и крейсер мог при благоприятных обстоятельствах идти под парусами.

Таким образом, вымышленный Беломором крейсер «Русская Надежда» был очень близок по своим характеристикам к броненосным фрегатам «Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской», вступившим в строй в 1883–1885 гг.

Крейсер «Русская Надежда» пересек океан и приблизился к берегам Бразилии. Командир решил зайти в порт Пернамбуко. Стоянка должна была быть кратковременной, чтобы крейсер не был захвачен британской эскадрой, базировавшейся на островах Вест-Индии. Там командир узнал, что 5 мая началась война с Англией.

Беломор решительно осуждал Парижскую декларацию от 4 (16) апреля 1856 г., которая «сильно парализовала деятельность крейсеров и отняла у них половину добычи, признав неприкосновенность нейтральных грузов под неприятельским флагом. С открытием военных действий неприятель легко мог заключить множество незаконных и подложных сделок в этом смысле, трудно уловимых для призового судна и спасительных для самих призов. Подобный приз с нейтральным грузом, или даже с частью его не мог быть уничтожен, а следовательно значительно ослаблялась та паника, которую должны производить крейсеры. При отпуске приза за выкуп затягивались выгоды взявшего его и вред попавшегося. Все условия со шкиперами и выкупные обязательства были бы рассмотрены только после войны, – и Господь ведает, до какой степени они имели бы тогда силу и значение.

Такая льгота для нейтральных грузов, конечно, ни для кого не была так невыгодна, как для России, почти не имеющей своего торгового флота и получающей едва ли не все заморские грузы исключительно на иностранных судах. И обратно, она была очень выгодна и удобна для английского торгового флота, производящего 70% морской торговли всего мира и представляющего собой стоимость в миллиард рублей. Английский торговый флот – это мировой монополист-перевозчик. Чтобы разорить или совсем убить его, мало было сжечь или утопить несколько десятков пароходов, надобно было лишить его возможности работать в течение более или менее продолжительного времени. Надобно было сделать этот весь миллиардный капитал мертвым, приносящим даже убыток, а людей, зарабатывающих службой на пароходах свой хлеб, обратить в излишнюю тягость для государства, лишив их этого заработка.

Все это было бы возможно сделать, только отказавшись от той невыгодной для нас части парижской декларации, которая охраняет нейтральный груз под неприятельским флагом.

Если бы Россия отказалась от 3-го пункта Парижской декларации, то английский флаг с объявлением войны моментально потерял бы свой кредит на всех морях, так как ни один торговый дом нейтрального государства не вверил бы этому флагу свои товары и богатства, и английские пароходы, лишившись половины работы, остались бы без дела, а в случае продолжительной войны это дело и вовсе могло бы выскользнуть из их рук, как это случилось с торговым флотом Северной Америки. Нет сомнения, что такое отступление от Парижской декларации было бы осуждено институтом международного права в заседаниях его в Турине, Милане или Женеве, а самое действие крейсеров было бы названо несовременным и негуманным. Но это были бы тщетные и ошибочные рассуждения, так как подобная мера была бы, в сущности, самой гуманной, она колотила бы англичан по карману, являясь самым радикальным средством для окончания с ними войны.

К сожалению, Россия не отказывалась пока от третьего пункта и строго придерживалась Парижской декларации, а Морское министерство, имея это в виду, добросовестно подготовлялось на всякий случай».

Крейсер «Русская Надежда» покидает берега Южной Америки и движется на восток. Около полудня фор-салинговый заметил дым с правой стороны, и крейсер лег прямо на него, дав полный ход. Через полчаса показался большой пароход, который на требование поднять флаг положил право на борт, по-видимому, надеясь уйти. Борьба была далеко не равная, и крейсер без особых усилий быстро настиг своего противника. Последний, видя свое безвыходное положение, по первому же снаряду, пронесшемуся у него по борту, поднял английский флаг и остановил ход. Крейсер подошел ближе и, оставив неприятеля под ветром и выстрелами, послал на него тотчас же вельбот с офицером и бумагами.

Корабельные документы гласили, что захваченный пароход «Elbe» был английским, вместимостью 1500 тонн, вышел из Буэнос-Айреса 1 мая, а из Монтевидео уже после телеграммы о войне – 7 мая. Груз – кожи и мясные консервы, отправленные английским торговым домом в Лондон на имя министра Башвуда. Из вахтенного журнала парохода было видно, что он не шел более девяти узлов.

«Elbe», объявленный законным призом, по снятии с него экипажа в числе 25 человек и был затоплен.

Затем «Русская Надежда» захватила пароход «Рахо» водоизмещением 1265 тонн, под английским флагом. Груз его из Рио-де-Жанейро – кофе, какао и сахарный песок – принадлежал английскому торговому дому в Лондоне. Забрав часть груза и сняв экипаж, «Рахо» был затоплен с оставшимся грузом.

Направляясь к югу малым ходом, около 5 часов того же дня с крейсера заметили быстро приближающийся дым с севера. «Русская Надежда» подняла русский торговый флаг и продолжала идти прежним румбом, уменьшив ход еще более. С грот-салинга усиленно рассматривали приближающееся судно, а офицеры, стоя на юге с трубами и биноклями, делали различные предположения по мере того, как вырастали из воды рангоут и корпус неизвестного корабля. Это мог быть и приз, мог быть и неприятельский крейсер – «Ирис» или «Меркурий».

Наш крейсер стал преследовать неизвестное судно, а с дистанции 3 мили открыл огонь из носовой 8-дюймовой пушки. После двух попаданий судно застопорило машины.

Солнце уже садилось, необходимо было торопиться, и поэтому крейсер сам пристал к борту парохода. Допрос и осмотр бумаг показали, что это был английский пароход «Moor» («Мур»), принадлежавший обществу «Union Stream Ship Company» и зафрахтованный британским правительством для военных целей. Построен он был недавно на заводе Ярроу. Длина парохода составляла 365 футов (111 м), а водоизмещение 3500 тонн, скорость около 15 узлов. Пароход вез уголь на Фолклендские острова и артиллерийские запасы для флота на мыс Доброй Надежды, где должен был и сам вооружиться и переоборудоваться во вспомогательный крейсер. Его 6-дюймовые орудия пока еще лежали в трюме со своими станками. На пароходе также отправлялись и две миноноски для Саймунстаунского порта с большим запасом мин и минных принадлежностей.

Этот приз жалко было топить, и капитан решился исполнить предложение лордов Адмиралтейства, для чего немедленно же приступили к работе, пользуясь темнотой ночи и спокойным морем.

Два 6-дюймовых орудия и 4 пушки Норденфельда достали из трюма со станками и установили на местах. Обе миноноски со всеми принадлежностями поместили на крейсере. Дымовая труба и фальшборт были исправлены. Лейтенант Копыткин был назначен командиром призового судна, а в помощь ему даны два мичмана и 30 человек команды.

К утру все уже было готово. «Мур» был перекрещен, и в 8 часов утра под именем «Сынок» поднял военный флаг.

Приз был очень хорош сам по себе, но становился несравненно ценнее, обращаясь в страшное оружие против самих же своих хозяев, сбивая их расчеты и лишая английский флот на Фолклендской станции в самое горячее время драгоценного материала – угля. Он предназначался для крейсеров, которые должны были охранять путь судов, идущих Магеллановым проливом. Копыткин отделился от крейсера и при общих пожеланиях успеха и благополучного плавания пошел на юго-восток.

Поздним вечером того же дня крейсер подошел снова к Пернамбуко, но уже не так близко, как в первый раз, спустил на воду взятый с «Мура» барказ и, посадив на него всех пленных с трех призов, предоставил их собственной судьбе, снабдив компасом, веслами и провизией. Впрочем, им предстояла только несколько утомительная ночная гребля, но ни малейшей опасности не грозили им. Сам же крейсер лег на юг, по направлению к пустынному Тринидаду, чтобы сойтись там с угольным транспортом. Не встречая никого, «Русская Надежда» благополучно дошла до острова, где и нашла стоящий на якоре под самым берегом гамбургский пароход «Доротея», зафрахтованный и посланный сюда русским агентом. Хотя немец и дорого взял за уголь, но зато своевременно доставил законтрактованные 70 тысяч пудов угля. Для успешности погрузки пришлось стать борт о борт, что дозволяло сделать спокойное море. Работа не прекращалась день и ночь, но все-таки окончилась только через 48 часов.

Письма и донесения были сданы капитану парохода, и с приемом последней корзины угля оба судна одновременно оставили маленький Тринидад.

Крейсер лег на юг и, пройдя параллель Рио-де-Жанейро, приблизился к континенту Южной Америки, вступив снова на большой тракт судов, идущих в Тихий океан вокруг мыса Горн или Магеллановым проливом. Плавание от Рио-де-Жанейро до островов Штатов обычно спокойное и безопасное. Наш крейсер опять шел небольшим ходом, давая полный ход только по временам, когда на горизонте показывался дым или парус.

«Русская Надежда» пересекла Атлантику, обогнула мыс Доброй Надежды и повернула на север, чтобы перехватывать британские суда, идущие в Ост-Индию и Китай.

Первым призом в Индийском океане стал парусный корабль «Лорд Байрон», шедший из Рангуна с тиком. Спустя несколько часов попался парусный бриг «Скорпион» из Манилы с сигарами и пенькой.

С первого сняли только экипаж, а со второго – несколько ящиков лучших сигар взамен причитающегося пайка табаку экипажу, а затем оба приза, как законные, сожгли.

С этого дня крейсер, идя на север, чаще и чаще встречал суда по преимуществу парусные, с различными грузами. Большая часть этих судов были английские с английскими же грузами. Пенька, сигары, сахар, чай, кофе, гуттаперча, тик, камфара и прочие ценные материалы вместо лондонских доков шли ко дну или горели среди океана.

Самым лучшим призом оказался великолепный чайный клипер «Дельфин», 20 дней тому назад оставивший Вусунг. По рассказу капитана он уже взял два приза за свои быстрые переходы из Китая и надеялся получить приз и в этот раз. Только суровая необходимость заставила предать огню это чудо корабельного искусства, и офицеры крейсера вполне сочувствовали бедному шкиперу «Дельфина», который со слезами на глазах смотрел на горящее судно.

Между прочим, на «Дельфине» нашли и привезли на крейсер несколько номеров последних шанхайских газет. Из них было видно, что главные морские силы неприятеля в Индийском океане заняты охранением и доставкой к Карачи транспортов, военных грузов и десантных войск. Все это выгружалось и высаживалось там с целью достичь как можно быстрее Кандагара.

Между тем на крейсере набралось так много пленных, что необходимость отделаться от них сделалась настоятельной. Конечно, их можно было бы высадить на какой-нибудь ближайший остров, хотя бы на Бурбон. Но здесь представлялось то неудобство, что весть о присутствии крейсера в Индийском океане, когда за ним, вероятно, гонялись у берегов Бразилии, дошла бы преждевременно. Поэтому-то и велика была радость капитана, когда он становил, наконец, нейтральное судно – германский барк, шкипер которого согласился взять к себе всех пленных в Капштадт, куда он сам направлялся.

Продержавшись еще неделю между островами Маврикий и Диего, крейсер перехватил и утопил четыре больших парохода, шедших с различными грузами из Австралии, и отпустил под обязательствами три парусных корабля, везших нейтральных груз в Европу из Индии и Китая. Ощущая недостаток угля, «Русская Надежда» направилась в Мозамбикский пролив к Радамскому архипелагу, где по расчетам капитана должен был уже стоять «Сынок».

«Сынок» действительно в ожидании крейсера уже стоял второй день за большим Радамом, почти прижавшись к берегу этого острова. На пустынном берегу острова было несколько хижин бедных рыбаков, не имевших никакого понятия о нейтральности их территории и вследствие этого, вероятно, с готовностью предлагавших «Сынку» купить у них рыбу и раковины.

По донесению лейтенанта Копыткина он сделал очень удачный переход, утопил три паровых и пять парусных судов и благополучно ускользнул от английского крейсера, с которым сошелся на высоте Игольного мыса. Густой туман скрыл его от неприятеля.

По окончании перегрузки угля капитан крейсера дал время отдохнуть экипажу. После двухдневного отдыха крейсер одновременно с «Сынком» оставил остров Радаму с ее рыбаками. Обогнув мыс Амбер, оба судна разошлись в разные стороны: «Сынок» снова на юго-восток, а «Русская Надежда» в Бенгальский залив.

На пути туда началось новое истребление неприятельских судов – попадались пароходы, шедшие из Европы в Австралию и Новую Зеландию или обратно. Особенно часто стали попадаться призы, когда, не доходя миль 50 до Цейлона, легли на северо-восточную оконечность острова Суматры. На этом самом бойком пути крейсер держался малым ходом, между 5° и 6° широты.

Пройдя в ночное время полным ходом между Никобарскими и Андаманскими островами, крейсер приблизился к полуострову Малакка. Первый попавшийся здесь приз был большой парусный клипер с балластом, направлявшийся из Пенанга в Рангун за рисом. На это судно высадили всех пленных, которых на крейсере понабралось уже порядочно. Лейтенант Михайлов был назначен командиром клипера и получил приказание спуститься к острову Саланга, скрыться за ним, поставить клипер на мель и, срубив мачты, замаскировать свое присутствие. Для охранения пленных и в помощь Михайлову было дано 20 человек матросов.

Крейсер продолжал свою разрушительную деятельность с большим успехом. От шкиперов нейтральных пароходов он узнавал о положении английских военных судов в этом районе. В Сингапуре в это время стояли на рейде корвет «Бритон», канонерки «Пингвин» и «Филомел», а в Новой гавани исправлялся недавно пришедший броненосец «Агамемнон». Эти сведения капитан проверил на нескольких пароходах и решился нанести англичанам удар так, где они его не ожидают, – в самом громадном центре торгового движения, в одной из лучших колоний – в Сингапуре.

На третий день своего пребывания в Мартабанском заливе небольшая паровая яхта лорда Давенпорта сделалась призом крейсера. На ней шли сыновья лорда из Пенанга в Калькутту. Взяв этот приз на буксир, «Русская Надежда» пошла полным ходом к своему блокшиву у острова Саланги. Капитан теперь нашел возможным привести в исполнение свое намерение нападения на Сингапур.

Для входа в Сингапур с юга или востока пришлось бы обойти Суматру и миновать Зондский пролив, причем неприятель мог узнать о приближении крейсера. С другой стороны, вход с запада узким Малакским проливом привлек бы внимание на крейсер стационеров Пенанга и Малакки. Поэтому для нападения капитан решил воспользоваться своим последним призом – яхтой лорда Давенпорта, не подвергая, таким образом, явной опасности свое судно и его будущую деятельность. Капитан хорошо знал, что гора Фабер и форты Каннинг и Фуллертон укреплены, а горизонт их, открытый на 16 миль, дает возможность привычному глазу безошибочно рассмотреть и определить характер приближающегося к городу судна.

По приходе к месту стоянки за островом Саланги блокшива с пленными капитан «Русской Надежды» энергично принялся за приготовление к задуманной экспедиции. На яхте снесли долой рубку и взамен поставили две миноноски, взятые с парохода «Мур» в Атлантическом океане. Для быстрого спуска их на воду сделали две переносные стрелы и раскрепили шкафутный фальшборт яхты.

Миноносный катер с крейсера был поставлен на малайскую пирогу, купленную в тот же день в проливе в обмен на роскошные украшения пленной яхты. Пирога имела около 60 тонн водоизмещения, и на нее пришлось втащить миноноску на катках сзади, вырубив для этого отверстие в кормовой части наподобие лац-порта.

На яхту и пирогу капитан назначил 20 человек экипажа, трех офицеров и одного лоцмана. Приведение в исполнение плана атаки было поручено старшему офицеру крейсера лейтенанту Кононову, который по окончании дела должен был бежать с миноносками на юг и встретиться с крейсером у северо-восточной оконечности острова Енгано. На экспедицию давалось семь или восемь дней.

Ранним утром при общих пожеланиях успеха яхта с малайской пирогой на буксире оставила остров Саланга и направилась к Суматре, а затем вдоль его берега – на юг.

Следующий день был посвящен спуску миноносных катеров, перегрузке угля и окончательному составлению плана атаки. Решено было, что Кононов и Михайлов с двумя катерами нападут на фрегат «Агамемнон», войдя в Новую гавань с востока, а Злобин атакует «Бритон», но не ранее того времени, как услышит взрыв в Новой гавани. Предполагая взять с собой и зажечь в удобном месте захваченную пирогу, ее наполнили сухим ломом и сучьями деревьев, облитыми керосином и сложенными в трюме. Как только солнце село и начало темнеть, все подняли пары. В 10 часов вечера яхта с пирогой на буксире и в сопровождении катеров тихо перешла в пролив между островами Св. Иоанна и там стала на якорь, а атакующие разделились и пошли далее – Михайлов и Кононов с джонкой в Новую гавань, а Злобин – на рейд.

Ночь была безлунная и очень темная, но Михайлов и Кононов поставили на своих катерах фальшивое вооружение с большими парусами, прикрывавшими их котлы и трубы.

Немного впереди «Агамемнона» и не доходя кабельтова до пароходов «Кама и К°» с опиумом, окруженных громадными китайскими джонками, пирога тихо бросила свой якорь. Задержавшись на нем, застопорили тросовый якорный канат, имевший более полутораста сажень в длину и уложенный на палубе, и тотчас же подожгли в трюме в нескольких местах весь горючий материал. Когда все это загорелось и огонь охватил палубу и мачты с опущенными парусами, стопорки у каната обрезали, дали пироге ход, и она быстро понеслась по течению на джонки и пароходы.

Сняв с пироги людей, Михайлов и Кононов прошли без шума немного далее и остановились на траверзе «Агамемнона» в ожидании удобной минуты. Фрегат, кажется, первый обратил внимание на пожар. На пароходах и джонках работы не было, и все спали мирным сном. На палубе «Агамемнона» послышались движение и команды. Паровой катер подошел к трапу, два фалрепных фонаря «Бреша» моментально зажглись и так же моментально погасли, когда отвалил катер. Электрический фонарь с формарса осветил громадное пространство впереди и показал Михайлову и Кононову, что их пирога успела уже зажечь несколько джонок и пароходов и что там происходил невообразимый хаос. Но чем яснее было впереди фрегата, чем лучше его сигнальщики и часовые видели действие огня на судах, тем хуже они могли заметить сзади. Настал момент действовать.

Михайлов направился на кормовую башню фрегата, а Кононов – на ютовую надстройку, чтобы шестовая мина его пришлась около левого дейдвуда. Имея очень небольшое пространство пред собой из-за узкости пролива, они шли тихим ходом, не выпуская ни одной искры из трубы. Но тем не менее с кормового банкета раздался оклик: «Boat ahoy!» («Эй, на лодке!»). Кононов остановил машину.

Часовой опять крикнул и скинул ружье, но в этот момент шест тихо коснулся борта фрегата, и Кононов замкнул цепь. Раздался страшный, оглушительный взрыв. Поднявшийся столб воды еще не успел упасть обратно, как раздался новый взрыв с катера Михайлова.

Моментально все смолкло в Новой гавани. Электрический свет погас, и среди мертвой тишины и непроглядного мрака ночи слышны были дружные удары винтов удалявшихся миноносок и треск горящих джонок и пароходов. Уже на выходе из пролива наши моряки услышали третий взрыв и затем частую и беспорядочную пальбу на рейде и поняли, что в эту минуту решалась судьба «Бритона» и Злобина.

Впрочем, за последнего они не боялись.

Когда корвет заметил пожар у Пуло-Брани и отправил туда свой паровой катер, Злобин, стоявший недалеко от него и все время наблюдавший, пошел на «Бритон» полным ходом.

Там, вероятно, его приняли за собственный катер, почему-то возвращавшийся, и вызвали фалрепных. Злобин, не отвечая на оклик, спокойно подошел к самому трапу и взорвал свою шестовую мину. Но он не успел дать заднего хода, как шкафутный часовой сделал по нему выстрел, а затем почти мгновенно в том же направлении открылась пальба с тонувшего корвета из ружей и скорострельных пушек. Паровой катер с «Филомела», шедший, вероятно, к месту пожара, заметил миноноску, по несчастью попавшую в полосу электрического света фонаря «Пингвина», и, осыпаемый выстрелами своих же судов, самоотверженно погнался за Злобиным.

Имея преимущество в ходе, он нагнал его и уже готов был свалиться и вступить в рукопашный бой, как Злобин воспользовался английским оружием, взятым с «Мура», и бросил в противника ручную мину. Баковый матрос с неприятельского катера успел перескочить на миноноску к Злобину и, вероятно, был единственным спасшимся из всего экипажа погибшего катера, так как мина разорвалась, ударившись об его палубу. Английский катер заслуживал лучшую участь за свою безумную храбрость и самоотверженность, и Злобин, наверное, попытался бы спасти остальных членов его команды, но теперь не время было выказывать великодушие. Не останавливаясь ни на мгновение, Злобин понесся на условленное рандеву, выйдя из полосы света и огня с «Пингвина» и «Филомела».

К 2 часам пополуночи все три катера почти одновременно пристали к яхте. Миноноски были тотчас же подняты на палубу, и по окончании этой операции яхта пошла полным ходом опасным каналом Филиппа в Банковский пролив. Расстояние 180 миль до Зондского пролива было пройдено благополучно под берегом Суматры. Но Кононов не без основания ожидал встречи с английским крейсером южнее, у Анжера или Батавии. Конечно, в этих двух пунктах уже знали по телеграфу о происшествиях в Сингапуре.

Это предположение оказалось верным, так как клипер «Ренжер» получивший известие из Анжера и зорко наблюдавший за всяким судном в Зондском проливе, заметил яхту и погнался за ней. Не имея никаких средств к защите, кроме двух орудий Гочкиса, яхта должна была рассчитывать только на свой 12-узловой ход и случайность. «Ренжер» имел ход до 11,5 узла, значит отставал очень немного, но зато на нем были два 64-фунтовых и одно 7-дюймовое орудие.

Не прошло и четверти часа погони, как с «Ренжера» раздался выстрел из носового орудия. В ответ на это яхта подняла русский военный флаг и продолжала бежать полным ходом из пролива. Первое ядро ушло недалеко у нее за кормой. Второе и третье легли близко по правому борту. Это доказывало, что на клипере прицеливаются порядочно и пока только пристреливаются. Оно действительно так и было, потому что следующие снаряды подряд начали попадать в яхту и последовательно снесли ей кормовой фальшборт, грот-мачту, часть мостика, пробили борт в нескольких местах, убили минного унтер-офицера, ранили трех человек, в том числе и лейтенанта Злобина.

Положение яхты ежеминутно становилось все опаснее, быстрее идти она не могла, а предпринять было нечего. Но случай и знание местности спасли яхту. Яхта прошла над 12-футовой мелью, а «Ренжер» налетел на нее.

Ровно через 8 суток в назначенном рандеву яхта соединилась с «Русской Надеждой», встретившей на своем пути к Енгано голландский пароход, от которого и узнали о гибели двух английских военных судов в Сингапуре от русских миноносок и о громадном пожаре в Новой гавани. Об «Агамемноне», впрочем, телеграфировали, что он не затонул благодаря исправности своих непроницаемых переборок, но надолго вышел из строя.

Еще через пару дней в заранее намеченной точке произошло рандеву «Русской Надежды» и «Сынка». Далее «Сынок» отправился в Тихий океан, а «Русская Надежда» двинулась к берегам Аравии.

На двенадцатый день плавания крейсер пришел к берегам Аравии на вид мыса Фартак. В тот же день, собрав у себя в каюте офицеров, капитан изложил им свой план нападения на английскую транспортную эскадру, которую надеялся подкараулить и встретить на пути из Адена в Карачи. В возможности этого, по словам капитана, его убедили как газетные известия, так и рассказы всех шкиперов нейтральных пароходов.

Миноноски были спущены на воду, вооружены и распределены между офицерами. Минные катера с крейсера – № 1 под командой лейтенанта Быкова и № 2 под командой лейтенанта Михайлова – должны были напасть и подвести каждый свои мины отдельно, выбрав жертвы из судов арьергарда неприятельского отряда. Оба катера с «Мура» под командой мичмана Федорова и лейтенанта Рыкина должны были действовать соединенно, напав на какое-нибудь судно в центре. А крейсер предоставил себе право выбрать противника из числа главных судов и должен был первым пустить свою мину и открыть огонь, чтобы привлечь на себя силы и внимание конвоя.

Сборным пунктом после атаки назначалось пространство между мысами Фартак и Шарвеин, а сами атаки предполагалось проводить по возможности в ночное время.

Два дня подряд перед заходом солнца крейсер «Русская Надежда» с катерами на буксире оставлял свой наблюдательный пункт у мыса Фартак, выходил на почтовый тракт и держался на нем до утра. Днем ничего не видели, ночью никто не встречался. Но третий день был счастливее, так как около полудня остановили и осмотрели замеченный пароход, оказавшийся германским. Он шел с различными грузами в Маскат. Шкипер его сообщил, между прочим, что одновременно с ним из Адена вышла английская эскадра в 12 военных транспортов с кавалерией и артиллерийскими запасами, эскадра шла под конвоем броненосцев «Монарха» и «Султана» и корвета «Ириса».

Получив эти сведения, капитан решился оставить немедленно Фартак, идти на встречу эскадре и напасть на нее даже среди дня, если бы обстоятельства того потребовали.

День, впрочем, прошел спокойно, и только перед спуском флага был снова осмотрен встречный пароход. Это было большое судно «City of Birmingham», застрахованное английским правительством и шедшее прямым рейсом из Ширнеса в Персидский залив с военным грузом, среди которого к величайшему удивлению нашли 50 маленьких легких стальных миноносок со всеми принадлежностями, в разобранном виде и упакованных для вьючной перевозки. Собрать и вооружить такую миноноску не составляло труда даже на крейсере, но на «City of Birmingham» для этого имелась легкая подвижная мастерская с достаточным количеством инструментов и мастеровых.

Для чего неприятель вез такое количество миноносок в Персидский залив, где царило полнейшее спокойствие? На этот вопрос никто из служащих на пароходе не дал никаких объяснений.

– Неужели они предназначались в Каспийское море? – спрашивали одни.

– А почему бы и нет? Представьте себе, что могли бы наделать они там и что бы мы им противопоставили на первое время! При этом вспомните, что мы сами перетащили миноноски из Кронштадта на Дунай, а из Аржантеля целых пять пароходов в Рени, через Австрию.

Этот интересный вопрос так и остался неразрешенным – до поры до времени. Покончив с призом, крейсер, не открывая ни одного огня, встретил третью ночь в точке 15,5° с. ш. и 52° в. д. Во втором часу ночи наконец заметили с крейсера приближающиеся с запада огни. Чем ближе эти огни, тем больше у капитана становилось уверенности, что он видит перед собой эскадру, о которой сообщил ему германский пароход.

Не прибавляя хода, крейсер тотчас же поворотил на 16 румбов и лег курсом, одинаковым с эскадрой, чтобы пропустить ее мимо себя и при этом осмотреть ее строй и состав. Все, что возможно было рассмотреть с расстояния двух кабельтовых, на котором держался крейсер, чтобы оставаться незаметным от проходящих судов, заключалось в том, что они шли в две растянутые колонны, в количестве 14 вымпелов. Впрочем, опытный глаз капитана, несмотря на темноту ночи, отличил по расположению огней и громадности всей фигуры головное судно правой колонны и признал его за броненосец.