Текст книги "Давний спор славян. Россия. Польша. Литва"

Глава 3
ПОЛЯКИ В МОСКВЕ

20 июня 1605 г. Лжедмитрий торжественно вступил в Москву. Самозванцу срочно потребовался патриарх, и 24 июня им стал рязанский архиепископ Игнатий, грек, прибывший с Кипра в Россию в царствование Федора Иоанновича. Игнатий был первым русским иерархом, признавшим самозванца, а также единственным архиепископом, прибывшим в Тулу встречать «истинного царя».

Изображения Лжедмитрия I на польских гравюрах. 1605–1606 гг.

Царь Димитрий срочно вернул в Москву сосланного Борисом архимандрита Чудова монастыря Пафнутия и сделал его митрополитом Крутицким – так Гришка отблагодарил своего чудовского покровителя, а поставленный Борисом архимандрит Чудова монастыря был отправлен в ссылку. Бесследно исчезли также несколько иноков того же монастыря.

Из всех московских бояр самозванцем были награждены только Романовы, которых, как мы помним, Годунов отправил в ссылку. Замечу, что еще к лету 1602 г. состояние здоровья царя Бориса улучшилось. Положение в высших эшелонах власти было стабильным, и Борис решил облегчить участь ссыльных. 25 мая 1602 г. Боярская дума распорядилась освободить Ивана Никитича Романова и князя Ивана Черкасского и перевезти их в Нижний Новгород «на государеву службу». 17 сентября 1602 г. опальным объявили царскую милость – Борис велел вернуть их ко двору в Москву.

Ко времени вторжения в Россию войска Лжедмитрия I все Романовы за исключением Филарета оказались на свободе – кто состоял на царской службе, а кто вольготно жил в своих поместьях; в частности, восьмилетний Михаил Федорович жил в селе Клин, в вотчине отца. Его опекали тетки – Марфа Никитична, вдова Бориса Камбулатовича Черкасского, и вдова Александра Никитича Романова. Вместе с Михаилом жила и его сестра Татьяна. Надо ли говорить, что эта дамская компания тряслась над мальчиком и воспитала из него не рыцаря, а слабовольного и капризного барчука.

Монах Филарет, в миру Федор Никитич Романов, тихо поживал в Антониево-Сийском монастыре, основанном в 1520 г. преподобным Антонием на реке Сие, притоке Северной Двины, в 90 верстах от города Холмогоры.

В монастыре за Филаретом наблюдал пристав Богдан Воейков. Первое время поведение Филарета не вызывало нареканий, конфликты с приставом Воейковым носили мелкий, чисто бытовой характер. Воейков регулярно доносил Борису о поведении Филарета. Тот вел себя тихо и богобоязненно, часто вспоминал о жене и детях. Но вот до Антониево-Сийского монастыря дошли слухи о походе Лжедмитрия на Москву, и смиренный инок Филарет буквально начал скакать от радости.

В начале 1605 г. пристав Воейков послал несколько доносов в Москву о бесчинствах Филарета и жалобы на игумена монастыря Иону, который смотрел на это сквозь пальцы.

В марте 1605 г. царь Борис делал игумену Ионе строгое внушение: «Писал к нам Богдан Воейков, что рассказывали ему старец Иринарх и старец Леонид: 3 февраля ночью старец Филарет старца Иринарха бранил, с посохом к нему прискакивал, из кельи его выслал вон и в келью ему к себе и за собою ходить никуда не велел. А живет старец Филарет не по монастырскому чину, всегда смеется неведомо чему и говорит про мирское житье, про птиц ловчих и про собак, как он в мире жил, и к старцам жесток, старцы приходят к Воейкову на старца Филарета всегда с жалобою, бранит он их и бить хочет, и говорит им: „Увидите, каков я вперед буду!“»

Далее Борис требовал, чтобы Иона укрепил ограду вокруг монастыря и ни под каким видом не допускал контактов Филарета с посторонними людьми.

Обратим внимание на фразу Филарета: «Увидите, каков я вперед буду!» Кем же видит себя смиренный монах – царем или патриархом? Да и откуда такая спесь взялась? Ну, допустим, услышал он об успехах самозванца, так что же из того? Ну придет Лжедмитрий и станет бояр вешать да топить, не вникая в их свары и обиды. Тут Филарет выдает себя с головой. Он прекрасно знает, что идет на Москву не просто его бывший холоп Юшка, а его «изделие». Другой вопрос, что он недооценивает польское влияние. У его «изделия» теперь совсем другие кукловоды.

Фразу «Увидите, каков я вперед буду!» цитируют в своих трудах все наши историки – от Соловьева до Скрынникова – и… оставляют без комментариев. Один Валишевский (поляк, не боится задеть гордость великороссов) заметил по сему поводу: «В этом заключаются важные указания, которым не хватает, может быть, только подтверждения некоторых уничтоженных или слишком хорошо спрятанных документов. И если они не подверглись уничтожению, без сомнения, уже недалек тот день, когда не побоятся их обнародовать».

Увы, большевики, придя к власти, начали за здравие – приступили к опубликованию секретных царских договоров времен Николая II, предали гласности довольно много документов, касавшихся революционного движения и репрессий властей, – но позже курс сменился, и до сих пор масса документов XVI–XVII вв. лежит в секретных хранилищах.

В начале июля 1605 г. в Антониево-Сийский монастырь прибыли посланцы самозванца и с торжеством повезли Филарета в Москву.

В Москве Романовы получили щедрые награды. Скромного инока Филарета возвели в сан митрополита Ростовского, а прежний, Кирилл Завидов, был без объяснения согнан с кафедры. Причем нет никаких сведений, что Кирилл мог чем-то прогневать самозванца. За что же такая милость простому монаху? За то, что он с начала 1605 г. перестал вообще ходить на службы? Неужто за познания в ловчих птицах и собаках?

Самозванец дал самую высшую церковную должность Филарету. Сделать монаха сразу патриархом было бы слишком, да и на том месте уже сидел послушный Игнатий. А митрополитом Крутицким стал, как мы уже знаем, старый знакомый Гришки Пафнутий.

Младший брат Филарета, Иван Никитич Романов, получил боярство. Не был обойден и единственный сын Филарета – девятилетний Миша Романов стал стольником. Заметим, что возведение даже двадцатилетнего князя Рюриковича в чин стольника на Руси было событием экстраординарным.

Многие наши историки утверждают, что Лжедмитрий пожаловал Романовых как своих родственников, чтобы таким образом подтвердить свою легитимность. Такой взгляд не выдерживает критики. Ну, во-первых, настоящему Димитрию Романовы родственниками не были. Попробуйте в русском языке найти степень родства Федора Никитича и Димитрия Ивановича! Мало того, именно царь Федор, сын Анастасии Романовой, упрятал Димитрия со всей родней в ссылку в Углич, а бояре Романовы во главе с Федором Никитичем с большим усердием помогали царю. Да и не в этом дело. Зачем самозванцу лишний раз напоминать народу, что есть живые родственники царя Федора, которые могут стать претендентами на престол? Увы, на этот вопрос ни один наш историк дать ответа не может.

Мало того, зачем давать Романовым власть и вотчины? Неужели самозванец так глуп, что думает, будто гордый и честолюбивый Федор Никитич станет его верным холопом? А ведь чины и вотчины могли так пригодиться польским и русским сторонникам Лжедмитрия. Вот они бы и стали навсегда преданными холопами царя Димитрия I. Наконец, Романовы могли и опознать Юшку Отрепьева, который пять лет назад жил у них на подворье.

Из всего этого можно сделать лишь один вывод – бояре Романовы были в сговоре с заговорщиками церковными, главой которых был Пафнутий. Теперь Отрепьеву пришлось платить по счетам. Был ли удовлетворен наградами честолюбец Федор Никитич? Конечно, нет, но качать права было рано: пока Романовы рассматривали полученные чины, вотчины и другие блага как промежуточную ступень для дальнейшего подъема вверх. Теперь Федору и Ивану Никитичам казалось, что еще чуть-чуть, и московский трон станет собственностью их семейства.

24 апреля 1606 г. в Москву торжественно въехала Марина Мнишек со свитой в несколько сотен поляков. 8 мая состоялась свадьба Марины и Лжедмитрия. Церемония прошла с рядом серьезных нарушений православных обычаев, что вызвало резкое недовольство части духовенства и московского люда.

Чуть ли не ежедневно в Москве происходили стычки между поляками и москвичами. (Вспомним 1604 г. и жалобы львовских горожан на бесчинства Мнишека и его компании.) Так, пьяные польские гайдуки остановили на московской улице колымагу и вытащили оттуда боярыню. Народ немедленно бросился отбивать женщину. В городе ударили в набат. 16 мая бояре вручили царю жалобу на поляков, напавших на боярыню. Самозванец положил эту жалобу «под сукно». Мало того, царь запретил принимать у москвичей жалобы на «рыцарство».

Московская знать организовала заговор против Лжедмитрия, во главе которого встал боярин князь В.И. Шуйский.

Род Шуйских занимает особое место в истории Руси XV – начала XVII в. На Руси род Шуйских всегда считался вторым по знатности после правившего рода потомков Ивана Калиты, внука Александра Невского, а за рубежом (в Польше, в Австрии) Шуйских именовали «принцами крови».

Шуйские вели свой род от князя Андрея Ярославича, брата Александра Невского. Хотя Андрей был младшим братом Невского, но его потомки формально обладали большими правами на владение Русью, так как именно Андрей, а не Александр был в 1249 г. возведен великим монгольским ханом на престол великого князя Владимирского.

В ночь с 16 на 17 мая 1606 г. на подворье у Шуйских собрались их сторонники. Из бояр были только трое Шуйских, а также М.В. Скопин-Шуйский. Присутствовали несколько окольничих, думных дворян и купцов, а также хорошо нам знакомый профессиональный заговорщик, митрополит Крутицкий Пафнутий. Мы никогда не узнаем, что заставило Пафнутия порвать с Отрепьевым и Романовыми и перейти на сторону Шуйского. Видимо, Пафнутий здраво рассудил, что дни самозванца сочтены, а в перспективе сотрудничество с Романовыми мало что могло ему дать. Для них Пафнутий был мавром, который сделал свое дело и должен уйти.

В светлую ночь с 16 на 17 мая 1606 г. бояре-заговорщики впустили в город около тысячи новгородских дворян и боевых холопов. На подворье Шуйских собралось около двухсот вооруженных москвичей, в основном дворян. С подворья они направились на Красную площадь. Около четырех часов утра ударили в колокол на Ильинке, у Ильи Пророка, на Новгородском дворе, и разом заговорили все московские колокола. Толпы народа, вооруженные чем попало, хлынули на Красную площадь. Там уже сидели на конях около двухсот бояр и дворян в полном вооружении.

Дворяне-заговорщики объявили народу, что «литва бьет бояр, хочет убить и царя». Толпа бросилась громить дворы, где жили поляки. Между тем Шуйский во главе двух сотен всадников въехал в Кремль через Спасские ворота, держа в одной руке крест, в другой – меч. Подъехав к Успенскому собору, он сошел с лошади, приложился к образу Владимирской Богоматери и сказал людям, его окружившим: «Во имя божие идите на злого еретика». Толпы двинулись ко дворцу.

Лжедмитрий был убит, а Марину сторонники Шуйского с трудом спрятали от разъяренной толпы.

По всей Москве горожане громили дома, где жили поляки. Позже поляки распустили слухи, что убито было свыше двух тысяч человек, на самом же деле было убито 20 знатных шляхтичей, около 400 их слуг и оруженосцев, а также аббат Помаский. В ходе схваток с поляками было убито свыше 300 русских. Бояре – руководители мятежа – не желали истребления всех поляков и сразу после убийства самозванца направили отряды стрельцов для защиты домов поляков и в первую очередь посла Гонсевского. Избиения поляков продолжались около семи часов и закончились за час до полудня.

Вечером того же дня Марина была отправлена под арест вместе со своим отцом в дом дьяка Власьева. Бояре заставили Марину и Юрия Мнишек вернуть все деньги и драгоценности, подаренные им Отрепьевым. Марина без особого сожаления отдала драгоценности, но очень просила вернуть ей маленького арапа, ранее бывшего у нее в услужении. Просьба эта была исполнена. Старого же мошенника Юрия Мнишека неудача лишь подхлестнула на новые авантюры, и он предложил боярам выдать дочь замуж за… Василия Шуйского! Заметим, что Шуйский был в этот момент не женат, хотя и помолвлен с княжной Марьей Петровной Буйносовой. Мнишек даже намекнул, что в случае победы «рокошан»[84]84
  В то время в Польше часть магнатов подняла восстание против короля (рокош).


[Закрыть] и свержения польского короля Сигизмунда у супруга Марины появится шанс стать еще и королем Польши. Когда о марьяжном предложении Мнишека доложили Василию Ивановичу, он, не мудрствуя лукаво, велел послать его к… матери, и Юрий с Мариной были сосланы в Ярославль.

В Ярославле Марина, как и другие поляки, жила за крепким караулом, но ни отец, ни дочь не считали свое дело проигранным и продолжали плести интриги. Они сочинили письмо своей родне, где Марина клялась, что ее супруг не был убит в Москве, а бежал, и для убедительности приводила ряд подробностей его бегства, а Юрий Мнишек уверял, что получил несколько писем от самозванца, написанных после его бегства из Москвы. Сам Юрий сличал почерк и якобы удостоверился, что письма подлинные. Доставил письмо Мнишеков в Самбор шляхтич Ян Вильчинский, бежавший в ноябре 1606 г. из Ярославля. Так что россказни о слезах Марины, узнавшей, что Лжедмитрий II не самозванец, являются выдумкой. Марина, каки Иван Болотников, работала на Лжедмитрия II еще задолго до его появления в Стародубе в июне 1607 г.

На несколько месяцев правления самозванца клан Романовых затих. В результате Романовы «проспали» роковую ночь с 16 на 17 мая 1606 г., во время которой сторонники Шуйского и Пафнутия свергли и убили Лжедмитрия I. Ни Романовых, ни их родственников не было среди тех, кто ворвался в Кремль вместе с Василием Шуйским. Этот переворот был им явно невыгоден. Лишь через два часа после убийства Отрепьева к Кремлю подъехал Иван Никитич Романов с несколькими десятками дворян и боевых холопов и присоединился к победителям. Митрополит Ростовский Филарет 17 мая находился в Москве, но весь день из дома не выходил и никого не принимал.

На следующий день Романовы сумели договориться с Голицыным, Куракиным и Мстиславским и решили собрать 19 мая народ на Красной площади, чтобы выбрать патриарха, а затем провести Земский собор под его руководством. Нетрудно предположить, что патриархом должен был стать Филарет.

Рано утром на Красной площади собралась огромная толпа. Бояре – конкуренты Шуйского – вышли на площадь и предложили избрать патриарха, который должен был стать во главе временного правления, и разослать грамоты для созыва советных людей из городов, но сторонникам Шуйского удалось перекричать конкурентов. Специально подобранные добрые молодцы горланили, что царь сейчас нужнее патриарха.

Толпа, ведомая сторонниками Шуйских, вошла в Кремль. Откуда-то появился и князь Василий. Шуйского ввели в Успенский собор, где митрополит Пафнутий нарек его на царство. Он отслужил молебен, и князь Василий Иванович стал считаться царем. Злые боярские языки говорили, что Василий Шуйский был не избран, а выкликнут царем.

Итак, царя выбрали без патриарха, но долго ни Церковь, ни вся страна не могли обойтись без него. Тем более что в монастыре в Старице томился годуновский патриарх Иов, а в Чудовом монастыре – отрепьевский патриарх Игнатий. Ни тот ни другой ни Шуйским, ни Романовым, ни остальным боярам не были нужны. Первоначально Шуйские хотели пропихнуть в патриархи Пафнутия, но это была столь одиозная личность, что против него ополчились большинство бояр и высшее духовенство. Голицын, Куракин, Мстиславский и другие бояре горой стояли за митрополита Филарета, в котором видели противовес Шуйским. Их нимало не смущало, что Филарет год назад был простым монахом и никогда не интересовался делами Церкви.

Неожиданно царь Василий уступил оппонентам и объявил Филарета патриархом, о чем даже было сообщено польским послам, но первоначально Филарет должен был съездить в Углич, чтобы обрести «нетленные мощи» царевича Димитрия, которого Шуйский предложил канонизировать. Противники Шуйского объявили его уступку трусостью. На самом деле царь Василий – видимо, не без подачи Пафнутия – задумал хитрый ход. Канонизировав погибшего в Угличе царевича Димитрия и перевезя его мощи в Москву, он достигал сразу нескольких целей: компрометировал династию Годуновых и, таким образом, снимал с себя обвинения в предательстве царя Бориса; прекращал все слухи о чудесном спасении царевича и, главное, удалял из Москвы опасных ему людей – Филарета, Ивана Михайловича Воротынского, Петра Федоровича Шереметева и других.

Филарет уже организовал заговор против Шуйского и хотел иметь алиби на случай провала. Итак, желания царя Василия и Филарета совпадали. Сборы были недолгие, и Филарет с большой помпой отправился в Углич.

Филарет выполнил задачу блестяще. 28 мая 1606 г. при большом стечении народа был вырыт из земли гроб. Когда сняли крышку, все увидели пятнадцать лет назад похороненного царевича, «яко жива лежащаго всего нетленна, точию некую часть тела своего, яко некий долг отдаде земли».

Народ, увидев царевича, в единодушном восторге стал славить нетленные мощи как явное знамение святости Димитрия. Последовали новые чудеса: больные, с верой и любовью касаясь мощей, исцелялись. Затем духовенство и бояре под колокольный звон всех церквей Углича вынесли святые мощи из Спасо-Преображенского собора. Процессия направилась по Московской дороге, пролегавшей в то время близ Николосухпродской церкви. Но не пройдя и ста метров, процессия остановилась, по угличскому преданию, вследствие чудесного события: святые мощи нельзя было никакой силой сдвинуть с места.

Надо ли говорить, что чудеса сами по себе не происходят, просто у Филарета была надобность заехать в Ростов. Полупатриарх-полумитрополит Ростовский заявил, что мощи желают добраться до Москвы не Московской, а большой Ростовской дорогой. В результате процессия сделала большой крюк через Ростов и Переславль-Залесский.

3 июня царь Василий и мать царевича инокиня Марфа встретили мощи Димитрия в селе Тайнинском под Москвой. Василий Иванович был несказанно счастлив. Он даже взял в руки гроб и лично пронес его несколько десятков метров, а инокиня Марфа остолбенела и не могла произнести ни слова до самой Москвы – в гробу она увидела свежий труп чужого ребенка.

Молчал и Филарет. Его предупредили о неудачной попытке свержения Шуйского, но здесь, в Тайнинском, рядом с царем и Пафнутием стоял митрополит Казанский Гермоген. Пока Филарет искал святые мощи да возил их по городам, Шуйский вызвал в Москву нового кандидата в патриархи. Гермоген имел непререкаемый авторитет как в церковных кругах, так и в Боярской думе. Выступить против его интронизации в патриархи никто не решался. И бедолаге Филарету пришлось малой скоростью отправляться в свою епархию.

Глава 4
«ТУШИНСКИЙ ВОР»

В истинность царя Димитрия верила только самая темная прослойка населения России. Ни польские паны, ни казачьи атаманы, ни дворяне, примкнувшие к самозванцу, в большинстве своем не задумывались всерьез о его происхождении. Он им был просто нужен, вот и все. Я уж не говорю о близких к царю Димитрию ляхах, которые прекрасно знали о его самозванстве. В такой ситуации не могла не сработать старинная формула: «Король умер, да здравствует король!»

Слухи о том, что царь Димитрий остался жив, возникли среди москвичей 17 мая 1606 г. Еще более слухам поверили в отдаленных городах, особенно на юго-западе страны. Произошло уникальное в истории явление. Города выходили из подчинения центральной власти и переходили на сторону царя Димитрия, создавались целые армии, встававшие под знамена спасшегося царя, возьмем того же «царского гетмана» Ивана Болотникова, но все это делалось без… самого самозванца. Во всех странах мятежи начинались с явления самозванца, а в России целый год, с мая 1606-го по май 1607 г., шла кровопролитная гражданская война под руководством «подпоручика Киже», простите, царя Димитрия, «секретного и фигуры не имеющего».

И вот наконец в городе Стародубе объявился царь Димитрий Иванович. Ни современники, ни позднейшие историки не имели никаких достоверных сведений о личности самозванца. По одним сведениям самозванец был поповский сын Матвей Веревкин родом из Северской стороны, по другим – сын стародубского стрельца. Некоторые даже утверждали, что он сын князя Курбского. Наиболее распространенная версия – что самозванец был сыном еврея из города Шклова.

Стародубцы собрали деньги «государю» и начали рассылать по городам грамоты, чтобы выслали к ним ратных людей. В грамотах риторики о происхождении государя перемешивались с откровенными призывами к грабежу: «Чтобы вы прислужились государю нашему прирожденному Димитрию, прислали бы служилых всяких людей на государевых изменников, а там будет добра много. Если государь царь будет на прародительском престоле на Москве, то вас всех служилых людей пожалует своим великим жалованьем, чего у вас на разуме нет». Итак, вперед, на Москву, «а там будет добра много».

Во главе своих войск Лжедмитрий II поставил гетмана Меховецкого. В августе 1607 г. к самозванцу перешел из Литвы отряд мозырьского хорунжего Будзило. Из-под Тулы прибыл в Стародуб с письмом от Болотникова казацкий атаман Иван Заруцкий, сподвижник Болотникова. Заруцкий, увидев «царя», сразу понял, что перед ним самозванец, но Стародубцев уверил, что это «настоящий царь». Лжедмитрий II поспешил ввести Заруцкого в «боярскую думу», заседавшую в Стародубе.

В сентябре 1607 г. Лжедмитрий II двинулся в поход. В Брянске его встретили колокольным звоном, а все население вышло навстречу. Трехтысячное войско самозванца штурмом овладело Козельском. В Козельске поляки взяли большую добычу и решили отправиться домой. Лжедмитрий II испугался мятежа и бежал в Орел, однако большая часть войска сумела убедить поляков, что уходить рано и что впереди «будет добра много». Послали за Лжедмитрием, которого насилу уговорили вернуться к собственному воинству.

Узнав о первых успехах самозванца, к нему за поживой потянулись сотни польских панов от самых именитых до голозадых «рыцарей». 2 октября подошла тысяча человек пана Валавского, который был послан Романом Рожинским. Затем подошли отряды пана Тышкевича, пана Лисовского, князя Адама Вишневецкого и другие. Заметим, что, например, пан Лисовский был отпетый бандит, приговоренный королевским судом к смертной казни.

Тем временем в Польше князь Рожинский закончил сбор искателей поживы. Их набралось до четырех тысяч. Поляки перешли русскую границу и заняли город Кромы, откуда Рожинский направил послов в Орел к Лжедмитрию II, чтобы сообщить ему о своем приходе, предложить условия службы и потребовать денег. Однако у командующего войсками самозванца пана Меховецкого были свои счеты с Рожинским, и он потребовал от Лжедмитрия отказаться от его услуг. Посему самозванец ответил послам: «Я рад был, когда услышал, что Рожинский идет ко мне. Но дали мне знать, что он хочет изменить мне. Так пусть лучше воротится. Посадил меня прежде бог на столице моей без Рожинского и теперь посадит. Вы уже требуете денег, но у меня здесь много поляков не хуже вас, а я еще ничего им не дал. Сбежал я из Москвы от милой жены моей, от милых приятелей моих, ничего не захвативши. Когда у вас было коло под Новгородом, то вы допытывались, настоящий ли я царь Димитрий или нет?»

Послы отвечали на это: «Видим теперь, что ты не настоящий царь Димитрий, потому что тот умел людей рыцарских уважать и принимать, а ты не умеешь. Расскажем братьи нашей, которые нас послали, о твоей неблагодарности, будут знать, что делать». С этими словами послы вышли, а Лжедмитрий II послал потом звать их обедать и просить, чтобы не сердились на него.

В апреле 1608 г. армия самозванца под командованием гетмана Рожинского двинулась к городу Волхову. Царь Василий послал навстречу «вору» своего брата Дмитрия Шуйского и Василия Голицына с тридцатитысячной ратью. Двухдневное сражение под Волховом закончилось поражением правительственного войска. Князя Дмитрия погубила его собственная трусость – в самый разгар боя он приказал отвезти пушки в тыл. Этот приказ привел к общему отступлению, перешедшему в паническое бегство. «Воровские» отряды захватили много пушек и большой обоз с продовольствием.

После сражения Волхов без боя сдался победителям. Но вскоре буйные паны опять собрали коло и потребовали от самозванца пообещать им, что как только он будет в Москве, то выплатит им все жалованье и сразу же отпустит домой. Лжедмитрий обещал деньги выплатить, но умолял со слезами не уезжать из Москвы, не бросать его: «Я без вас не могу быть паном на Москве. Я бы хотел, чтобы всегда поляки при мне были, чтоб один город держал поляк, а другой – московитянин. Хочу, чтобы все золото и серебро было ваше, а я буду доволен одною славою. Если же вы уже непременно захотите отъехать домой, то меня так не оставляйте, подождите, пока я других людей на ваше место призову из Польши».

Поход Лжедмитрия II на Москву в апреле – июне 1611 г.

После Волхова поход Лжедмитрия II на Москву напоминал триумфальное шествие – Козельск, Калуга, Можайск и Звенигород встречали его хлебом-солью и колокольным звоном.

Царь Василий выслал из Москвы новое войско под началом Михаила Васильевича Скопина-Шуйского и Ивана Никитича Романова. В царствование Шуйского Иван Никитич получил должность воеводы в Козельске. Там он разбил князя Василия Рубец-Мосальского, шедшего на выручку Болотникову. Так он попал в доверие к царю. Возможно, свою роль сыграло и его некоторое соперничество с братом Федором-Филаретом.

Царские полки заняли позицию на речке Незнани между городами Подольск и Звенигород. На поиск переправы были направлены разъезды, которые донесли, что «вор поиде под Москву не тою дорогою». Рожинский обходил их справа, идя из Звенигорода на Вязьму в направлении Москвы. Одновременно в войске была обнаружена измена. Как говорится в летописи, в полках «нача быти шатость: хотяху царю Василью изменити князь Иван Катырев, да князь Юрьи Трубецкой, да князь Иван Троекуров и иные с ними».

Обратим внимание – во главе заговора стояли в основном родственники Романовых. Иван Федорович Троекуров был женат на Анне Никитичне Романовой, а Иван Михайлович Катырев-Ростовский – на Татьяне Федоровне Романовой. Надо ли говорить, что в случае успеха заговора Иван Никитич Романов не остался бы в стороне.

Из-за «шатости» царь Василий приказал войску срочно возвращаться в Москву. Войско же самозванца беспрепятственно подошло к столице 1 июля, однако для захвата Москвы у «вора» сил явно не хватало. Польские «стратеги» предложили обойти столицу с севера и оседлать Ярославскую дорогу, чтобы воспрепятствовать подходу войск и обозов с продовольствием из северных земель России. Армия самозванца расположилась в селе Тайнинском, но вскоре выяснилось, что отряды Шуйского отрезали «воров» от Польши и юго-западных русских городов, и было решено перебазироваться на запад от Москвы. Гетману Рожинскому удалось отбросить отряды Шуйского, стоявшие на Тверской дороге. Затем «воры» перешли на Волоколамскую дорогу, где нашли удобное место для стоянки – в селе Тушино, между двумя реками, Москвой и Всходней. Там и был построен лагерь, который через несколько месяцев превратился в большой деревянный город. По местонахождению этого города войско самозванца московские власти и население окрестили тушинцами, а Лжедмитрия II – «Тушинским вором».

25 мая 1608 г. московское правительство и король Сигизмунд заключили перемирие на три года и одиннадцать месяцев. Одним из условий перемирия было обязательство Речи Посполитой выдавать всех поляков, поддерживающих самозванца, и впредь никаким самозванцам не верить и за них не вступаться.

Еще до заключения договора польские паны отправили в стан Лжедмитрия в Звенигороде пана Борзковского, который потребовал от поляков, служивших самозванцу, покинуть Россию. Однако гетман Рожинский ответил послу категорическим отказом.

По наущению поляков Лжедмитрий II вступил в переписку с Юрием Мнишеком, находившимся в Ярославле. Мнишеку было все равно, в чью постель ляжет его дочь: он уже отдал ее беглому монаху, предлагал старику Шуйскому, так почему она должна была отказать шкловскому еврею?

Согласно условиям договора Мнишек и другие поляки под сильным конвоем (Соловьев пишет о трех тысячах человек) были отправлены в Польшу. Мнишеки предупредили «Тушинского вора», и тот направил на перехват польский отряд пана Зборовского.

Разведывательные дозоры конвоя обнаружили преследователей и предложили изменить маршрут и уйти от погони. Большинство поляков во главе с бывшими послами Гонсевским и Олесницким согласились, но Мнишеки категорически отказались ехать. В конце концов охрана не решилась применить к Мнишекам силу, и они с несколькими поляками остались. Гонсевский с большинством поляков и царским конвоем изменили маршрут и благополучно добрались до Польши. Мнишеки же со спутниками были перехвачены Зборовским и доставлены в Тушино.

Марина еще в Ярославле узнала, что ее ждет новый самозванец. Она хорошо знала почерк Отрепьева, а «Тушинский вор» даже не попытался его подделать. Однако она не захотела сразу ехать в Тушино. Вместо этого Марина отправилась на «богомолье» в православный Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде, в пятидесяти верстах от Тушина. А пока дочка замаливала грехи, папа три дня торговался с самозванцем. В конце концов «вор» дал Юрию запись, что сразу же по овладении Москвой выдаст ему триста тысяч рублей и отдаст во владение Северское княжество с четырнадцатью городами.

Через неделю Марина торжественно въехала в Тушино. При виде Лжедмитрия II она изобразила радость и изумление. Верная жена склонилась перед спасенным супругом, а тот поднял ее и нежно обнял. По польской версии, 5 сентября 1608 г., за день до торжественной встречи, в лагере Петра Сапеги состоялось тайное венчание Марины и «Тушинского вора» по католическому обряду, совершенное монахом-иезуитом. (Ян, Петр Петрович, Сапега родился в 1569 г., умер в осажденном Кремле в 1611 г., двоюродный племянник польского канцлера, в августе 1607 г. прибыл к самозванцу с отрядом поляков).

Ян (Петр) Сапега

Состоялось это венчание или нет – вопрос спорный, но теперь в тушинском стане был не только царь, но и царица. Тушино стало как бы второй столицей России. Была тут и «воровская» Боярская дума, которую возглавили Михаил Салтыков и Дмитрий Трубецкой, то есть светская власть присутствовала в полном составе. Не хватало только патриарха.

В сентябре 1608 г. Петр Сапега с большим отрядом тушинцев двинулся к Переславлю-Залесскому. Город сдался без боя, а жители присягнули Лжедмитрию П. Далее Сапега пошел к Ростову. Местный воевода Третьяк Сеитов вышел навстречу противнику, но был разбит, а в самом Ростове навстречу «ворам» с хлебом-солью вышел митрополит Филарет. Позже русские историки будут утверждать, что поляки насильно посадили бедного Филарета в простые сани и отвезли в Тушино. И ехал он в простой меховой татарской шапке и в казацких сапогах. Ну, это вполне можно допустить. У Сапеги не было шикарных колымаг, да и время поджимало. Но что обычно делают с пленными? Казнят, заключают под стражу, меняют, отдают за выкуп. А кто и когда делал пленника главой Церкви?! Нет, не был никогда Филарет пленником. С пленными Лжедмитрий II обращался круто – так, архиепископ Тверской Феоктист, не пожелавший сотрудничать с «вором», был зверски убит.