Текст книги "Затычка Ризенбаума"

Громадная ручища Ларса Йоргенсена, покрытая жестким светлым волосом, извлекла из дорогого кожаного портфеля листок мелованной бумаги и протянула мне. Я тщательно прочитал текст, удостоверился в верности формулировок, которые повторяли на витиеватом юридическом английском языке то, что перед этим было озвучено Францем Ризенбаумом, после чего поставил свою подпись и дату.

Ишь вы, шведско-австрийские зазнайки! До чего же грамотное это жулье! Они меня специально заводят, внушают мысль о том, что я чего-то не могу, чтобы я завелся, загорелся в азарте и незаметно выложил денежки. А потом они всегда сумеют доказать, что я неправильно пользовался прибором, и поэтому он не сработал.

А вообще, уж что-что, а четко мыслить я умею. В конце концов, это моя профессия. Руководителю компании такого уровня и с таким стажем как у меня по-иному просто не пристало. Тут у меня в голове мелькнула одна мысль, которая не нашла отражение ни в беседе, ни в Протоколе.

– Что если я потеряю прибор или он будет у меня похищен?

– А вот этого ни в коем случае не должно произойти. Упаси вас Господь. – встревоженно ответил Франц.

Отто нахмурился и что-то сказал брату по-немецки или по-шведски. Тот перекинул взгляд на Ларса. Швед бросил на меня довольно угрюмый взгляд и стал что-то объяснять братьям на своем родном языке. Наконец Отто обратился ко мне по-английски:

– Потеря устройства не входит в условия Протокола испытаний, но мы полагаем, что терять его не в ваших интересах, и вы сделаете все возможное, чтобы обеспечить его сохранность. Мы понимаем, что в России возможно все, и именно поэтому предлагаем вам усилить меры предосторожности. После подписания вами Протокола испытаний, мы немедленно произвели инициализацию прибора, и в настоящий момент он уже настроен на восприятие всех фазовых компонентов синхронистического поля вашего индивидуального мышления. Расстояние от вас до прибора никакой роли не играет. Если кто-то включит прибор за тысячи километров от вас, и вы в этот момент подумаете о том, что вам что-то надо изменить в этом мире, устройство сработает, и изменение произойдет. Ни в коем случае не теряйте прибор! Не оставляйте его без присмотра, не давайте его никому, и лучше вообще не говорите никому о том, что он у вас есть. Скажите своим сотрудникам, что пока мы с вами подписали только протокол о намерениях, что есть чистая правда, а прибор будет отгружен со склада нашей компании в Стокгольме через месяц, сразу после подписания контракта.

Отто учтиво кивнул и выразительно глянул на своего адвоката. Тот перехватил взгляд своего клиента и свою очередь устремил на меня ледяной взгляд светло-голубых глаз. Выдержав длинную паузу, в полной мере соответствующую своему скандинавскогому росту, Ларс медленно, с расстановкой произнес по-английски:

– Тот факт, что ответственность и действия сторон в случае потери прибора во время испытаний не вошли в Протокол испытаний – это мой недосмотр. Я должен был позаботиться о юридической стороне этого вопроса, но к сожалению, упустил из виду это обстоятельство. Я искренне вам благодарен как грамотному и благоразумному бизнесмену, что вы указали мне на мою оплошность. Тем не менее, мы сочли возможным не вносить изменений в Протокол, поскольку в случае потери устройства вы пострадаете неизмеримо больше чем мои клиенты. В то время как мои клиенты рискуют только той суммой, в которую им обошлось изготовление устройства, вы рискуете своим здоровьем, благополучием и возможно даже жизнью. Я и мои клиенты полагаем, что ваша живейшая заинтересованность в сохранении полного контроля над прибором охраняет интересы моих клиентов гораздо надежнее чем любой пункт Протокола испытаний.

Франц и Отто согласно кивнули, после чего Ларс немного расслабился, отпил кофе из кружки, а затем, спросив моего разрешения, извлек из кармана дорогого пиджака короткую янтарную трубку и заблагоухал хорошим табаком.

Ну что ж, и тут все сыграно грамотно – ни единой фальшивой нотки. Будь они аферистами пониже классом, они бы непременно прокололись, отнесясь небрежно к возможности потери прибора. Тем не менее, они моментально сориентировались на ходу! Лопухнулись конечно, не указав этот пункт в Протоколе, зато по ходу действа изобразили такую встревоженность, будто и впрямь их фуфел взаправдашний прибор. Даже для пущего понта на шведский перешли. Когда же они меня попросят развязать кошелек?

В это время Отто что-то тихо, но настойчиво сказал по-немецки своему брату. Тот отрицательно покачал головой, но Отто, вероятно, повторил свою просьбу. Оба посмотрели на Ларса. Адвокат подумал, а затем решительно кивнул.

– Мистер Лазурский, – обратился ко мне Франц Ризенбаум, – есть еще один немаловажный момент в управлении прибором. Это формулировка ваших мысленных команд. Мы вам уже говорили, что прибор проникает в прошлое и предотвращает в нем развитие того, что вам мешает в настоящем, затыкая каналы развития мешающих вам явлений. Я не хотел в течение испытательного периода раскрывать вам еще одну особенность управления нашим прибором. Я считал, что не стоит усложнять вашу жизнь всякими мелочами на первых порах. Но я инженер, а мой брат психолог. И я вынужден уступить давлению психолога и юриста и выложить вам всю оставшуюся правду безотлагательно. Они опасаются, что вы случайно можете докопаться до этого эффекта и неправильно его использовать.

– А что, есть еще какой-то эффект? – непритворно удивился я.

– Да, есть. Я попробую осторожно подвести вас к нему. Представьте себе что у вас есть некоторая емкость, которую вы наполняете водой, и в этой емкости имеются два отверстия – одно повыше и другое пониже. Ваша цель – наполнить емкость так, чтобы жидкость стала вытекать из верхнего отверстия, но она не достигает его, потому что вытекает из нижнего. Какие будут ваши действия?

– Разумеется, я заткну нижнее отверстие, и вода поднимется к верхнему.

– Правильно! А теперь перенесите ситуацию на причинно-следственные каналы в тонкой сфере реальности, где смыкается время. Представьте себе, что у вас есть машина Пежо или Ситроен, а вы терпеть не можете французские автомобили, и вам непременно хочется Мерседес или Ауди. Если скомандовать затычке обеспечить вас любимой маркой автомобиля, разумеется затычка такую команду не воспримет. Но если вы скомандуете ей изменить в реальности те условия, которые привели к тому, что у вас нет автомобиля Ауди, затычка заткнет, образно выражаясь, все нижние отверстия, через которые ваше Ауди утекло к кому-то другому, и таким образом заставит причинно-следственные потоки бежать по нужным каналам. Одним словом, после такой команды у вас будет и Ауди, и Мерседес, и даже если захотите, коллекционный золотой Роллс-Ройс.

– Если хотите, можете даже заиметь себе с помощью затычки брата-близнеца. – засмеялся Отто и игриво взглянул на Франца. Франц нахмурился и предостерегающе покачал головой. Отто осекся на полуслове и замолчал.

– А что если я прикажу затычке исправить в прошлом те обстоятельства, которые помешали мне стать властелином мира? – уже откровенно глумливо спросил я, глядя прямо в честные, умные глаза трех прожженных мошенников и отъявленных надувал.

Франц выразил живейшее убеждение, что я не захочу попасть на остров святой Елены, как уже произошло с одним властелином, после чего сделал чрезвычайно учтивый и столь же ехидный поклон.

– У Лафонтена есть одна басня про ловца и золотую рыбку, которая исполняла желания. Я почти уверен, что вы ее читали, – сказал Отто.

– Про Лафонтена я ничего не слышал, но зато Пушкина я читал.

– Кто есть Пушкин? – полюбопытствовал Франц.

– Это великий русский поэт, – ответил я ухмыляясь.

Вскоре мы распрощались, и я поехал в аэропорт, увозя в кармане пиджака надувательскую затычку-авторучку. Разные мысли крутились у меня в голове. Сперва у меня мелькнула мысль немного проезаться по улицам и осмотреть город, но я побоялся застрять в пробке и опоздать на самолет, а потому поехал сразу в аэропорт.

Интересно, как теперь эти ребята-мистификаторы будут выжуливать у меня деньгу? Неужели думают, что я им поверил? Пока что я никаких финансовых обязательств не подписывал. Вот это довольно подозрительно. Если эти ребята настоящие аферисты, они бы обязательно потребовали денег вперед, потому что потом будет поздно. А вдруг и вправду эта хреновина работает! Да нет, брось, Сережа! Сказки… Обычное жулье международного класса, каких море, правда очень талантливое, с железной логикой. На все у них есть ответ. Забавно, конечно. Жаль вот только, что времени с ними много потерял.

Глава 3

Эти калоши обладают одним замечательным свойством: того, кто их наденет, они могут мгновенно перенести в любое место или в обстановку любой эпохи – куда он только пожелает, – и он, таким образом, сразу обретет счастье.

– Ты так думаешь? – отозвалась фея Печали. – Знай же: он будет самым несчастным человеком на земле и благословит ту минуту, когда наконец избавится от твоих калош.

Г.-Х. Андерсен «Калоши счастья»

Аэропорты мира, при всей разнице между ними – в архитектуре, внутреннем оформлении, расположение конкорзов и гейтов, бесчисленных лестниц, рукавов, переходов, автомобильных парковок, залов ожидания – так вот, при всей внешней разнице между собой, они неуловимо похожи друг на друга своей виртуальностью и призрачностью. Призрачно и виртуально в них все – от великого множества прозрачных окон, в которых, в зависимости от места на земном шаре, виднеются где пальмы, где выжженная солнцем прерия, а где и снежная равнина, до бесчисленных пассажиров, бредущих, катящих чемоданы и сумки на колесиках, стоящих, сидящих в креслах и просто на полу. По взлетному полю ездят машинки с мигалками, суетятся служащие и техники в разноцветных комбинезонах, но тебе некогда разглядывать всю эту массу интересных вещей… Лифты и ленты транспортеров везут тебя и твой багаж сквозь многочисленные закоулки громадного здания аэропорта к твоему гейту, к этой точке выхода в подпространство, соединяющее судьбы и континенты. Звучит негромкая разноязычная речь. Безукоризненные костюмы бизнесменов, живописные тряпки молодежи… Разноцветные волосы, разноцветные татуировки… Богато одетые старухи блистают золотом украшений и новенькими подтяжками на искусственно юных лицах, жемчужные колье и высокие воротнички стыдливо-кокетливо прячут их морщинистые шеи, которые – увы – уже не подтянешь… Яркая, пестрая восточная одежда, индусские чалмы, длинные пейсы правоверных иудеев, тонзура католического священннка… Очки всех видов и мастей… Яркие жужжащие плейеры в ушах подростков… Два служащих аэропорта везут коляску с огромным, толстым инвалидом, читающим журнал с полуголой красоткой на обложке и усердно поглощающим чипсы из пакетика. В углублении-стойке на ручке коляски стоит пластиковый стакан с колой, которую он прихлебывает вместе с чипсами и чтивом. Один служащий идет впереди, вежливо освобождая дорогу, а второй катит коляску. Рядом с коляской идет женщина, она иногда прикасается рукой к спинке кресла и улыбается мужу… а может, брату… Они, вероятно, часто путешествуют таким образом, это видно по выражению их лиц. Элегантные бесчисленные поклоны двух групп японцев: откланявшись, они еще долго пятятся задом, чтобы ни в коем случае не показать спины.

Ремень, кошелек и прочая мелочь летят в пластиковую коробку. Прохожу кольцо и почти сразу оказываюсь в duty free магазинчике. Мягкий, уютный свет витринки. Прелестные безделушки. Персонажи сказок Андерсена, выполненные в одну десятую натуральной величины, магнитные наклейки на холодильник с видами Копенгагена и стилизованными под старину рисунками, декоративная пузатая винная бутылка с пробкой-затычкой… А кстати, как там поживает моя «затычка»? Я вынул авторучку Паркер и стал щелкать туда-сюда, наблюдая маленькую красную точку, которая то появлялась, то исчезала… Вот чертовы аферисты! Столько времени с ними потерял…

За окном самолеты с яркими названиями авиакомпаний на борту стремительно взлетали в волнующийся воздух и исчезали вдали. Я приехал в аэропорт за полтора часа до регистрации. Надо как-то убить время… Два часа убить. Как жалко-то, ай-яй-яй! Щелк – щелк! Красная точка появилась и исчезла. Забавно! Ладно, простим ребят, уж очень они талантливые мистификаторы. Машина времени, затыкание причинных каналов во Вселенной… Бред! Интересно, на что они надеются? Щелк! Вот бы мне приехать как раз к регистрации… или лучше прямо к посадке. Терпеть не могу слоняться и ничего не делать. Щелк! Красная точка исчезла. Щелк! Появилась…. Обман? Мистификация? А может… Чем черт не шутит!.. Обидно будет, если все это – простое надувательство. Зря время потерял… Правда, Копенгаген краем глаза увидел. И почему эти самолеты компании KLM всегда взлетают как ракеты? Поставит самолет хвостом к земле и жмет на газ, аж кости трещат… неужели нельзя взлететь потихоньку, полого? Щелк! Нет красной точки. Забавная игрушка… Еще полтора часа мне тут сидеть и щелкать неизвестно чем. Я небрежно спрятал надувательскую авторучку в карман, прошел в бар, купил пластиковый стаканчик с ароматным кофе и большое песочное кольцо с орешками и обсыпушками. Глоточек, укус… Мм-м-м… Вкусно, ничего не скажешь! Одно слово – буржуи.

Неожиданно диктор сказала что-то по датски, а затем поведала по-английски о том, что закончилась посадка на рейс компании KLM 2308 Копенгаген – Москва. Какая посадка? Как это, черт возьми, закончилась? Я ошалел. Через час только должна начаться регистрация! Наверное, я номер рейса перепутал… Я вытащил билет и воззрился на него. Нет, все правильно. Тогда в чем же дело? Размышлять было некогда: кофе и коржик полетели в урну, я подхватил чемодан и вихрем понесся к своему гейту. Гейт был пуст. Все пассажиры уже прошли в самолет. Миловидная девушка в белой форменной блузке с синими нашивками быстро проверила мой билет, выдала мне посадочный талон и в темпе препроводила в рукав, ведущий к самолету. Я ворвался в рукав и помчался к самолету как вепрь, которому смазали скипидаром не буду уточнять какое место. Техники-служащие немедленно закрыли за мной вход в рукав, и я ворвался в тесный салон самолета под неодобрительные взгляды двух стюардесс и мужчины в летной форме. Никто не любит опоздавших.

Впрочем, я думал вовсе не о том, кто что любит или не любит, а о том, как могло так получиться, что мои часы отстали почти на два часа: как я ни бежал, я все же успел сличить время, которое показывал мой распрекрасный Сейко с тем, что показывали настенные часы в аэропорту. Ерунда! Мистика! Я специально выставлял часы на местное время, секунда в секунду, у меня так заведено. Остановиться часы такого класса как те, что у меня на руке, могут только если их привязать к противотанковой гранате и эту гранату подорвать. Ладно, разберусь чуть позже. Надо остыть.

Что такое самолет? Это огромный, тяжелый железный огурец, летающий как гнутая фанера братьев Райт над Парижем, потому что есть это омерзительное уравнение Бернулли… Я убежденный поклонник Архимеда и братьев Монгольфье, а братьев Райт и Бернулли ненавижу до дрожи в коленках. Не было бы этого Бернулли, не было бы и братьев Райт, не было бы и железных огурцов с крыльями – наверняка придумали бы что-нибудь поизящнее…

Летающий огурец, битком набитый семечками-пассажирами, и у одного из них в кармане – затычка Ризенбаума.

Самолет взлетал на редкость необычно – он очень вяло набирал высоту, а затем неожиданно сделал круг и только тогда пошел вверх несколько круче. Пассажиры беспокойно ерзали и переглядывались. Минут через пять командир корабля по внутренней связи извинился перед пассажирами за волнения при взлете и объяснил, что диспетчер попросил его срочно освободить воздушный коридор для аварийной посадки самолета французской авиакомпании, у которого неожиданно возникли проблемы с двигателем.

И тут меня пронизала догадка: наверняка тут не обошлось без затычки Ризенбаума! Черт побери! Она работает! Ну конечно: я машинально щелкал авторучкой туда-сюда, а сам думал о том, чтобы куда-то девать лишних пару часов, а потом – я точно это помнил – я подумал о пологом взлете… И вот – на тебе! Слава богу, я не скомандовал затычке что-нибуль такое, отчего… Меня слегка передернуло. Надо быть поосторожнее с этой затычкой – опасная игрушка и непростая. Уж лучше бы это была мистификация – неожиданно подумалось мне.

Я сидел, поглядывая в иллюминатор, и размышлял над ситуацией, которая неожиданно и кардинально изменилась. Во-первых, прибор должен быть постоянно со мной. Нельзя оставлять его ни на минуту. А вдруг я его потеряю, а кто-нибудь нажмет на кнопу авторучки, а я подумаю в этот момент что-нибудь такое… нет, лучше об этом не думать. Вдруг кнопка на авторучке нечаянно нажалась, когда я засовывал чемодан на полку для багажа? Меня прошиб липкий холодный пот. Стараясь ни о чем не думать, изо всех сил пытаясь задержать течение мыслей, я осторожно, как гремучую змею, вытащил затычку из кармана. Слава богу – красной точки нет. Я вздохнул с облегчением, но почти сразу же меня облил ледяной страх: а что если бы затычка была включена, а я в это время командовал себе остановить свои мысли? Услужливая затычка немедленно остановила бы их раз и навсегда. Я теперь бы летел в этом самолете как безмозглый овощ-инвалид, пуская слюну, и мою коляску сопровождала бы пара сиделок.

Придя в себя и кое-как приглушив в себе страх, я взял затычку в руки и стал думать о том, какой можно найти выход из ситуации. В иллюминаторе под неплотной завесой рваных облаков, не спеша, поворачивалась земля, похожая на школьную карту, заляпанную манной кашей. Что делать? Извечный русский вопрос приобрел особую актуальность из-за наличия в руках страшной затычки, которую срочно было необходимо обезопасить.

Итак, надо прежде всего каким-то образом отказаться от этой дурацкой кнопки и красной точки. Ризенбаум предупреждал, что в конструкции прибора лучше ничего не менять… Плевать! Я лучше знаю, что мне делать. Надо перепрограммировать затычку так, чтобы мои мысли не воспринимались как команды, если я этого не хочу. А как мне это сделать? А очень просто. Я могу сделать так, чтобы мысли воспринимались как команды только в том случае, если я сперва мысленно воспроизведу команду, а затем специально подумаю о затычке, которая должна эту команду исполнить. Просто и гениально! Я уже хотел было включить затычку и ввести команду, которая должна была это исполнить, но неожиданно я понял, что ровным счетом ничего этим не добьюсь.

Ведь я и так теперь все время буду думать об этой проклятой затычке.

Всем давно известна древняя история о том как некий алхимик, открывший секрет философского камня, передал его своему ученику, но предупредил, что во время манипуляций со снадобьями, он никак не смел думать об обезьяне – старой плешивой обезьяне с голым красным задом. Много раз пытался ученик приступить к изготовлению камня, и каждый раз его первой мыслью была мысль об обезьяне.

Вот так и я теперь не смогу не думать о затычке. Я буду все время бояться, как бы затычка не натворила бед, буду думать о ней постоянно… Вряд ли затычка сможет разобраться, думаю ли я о ней, потому что хочу, чтобы она исполнила мою команду, или я о ней просто думаю, как ученик алхимика об обезьяне. Значит, и в этом случае она исполнит любую команду, даже если я думал просто так, и ничего от затычки не хотел. Черт возьми!

Нет, надо что-то делать! Что же делать?.. что делать… Самолет внушительно тряхнуло. Мое тело тоже основательно тряхнуло вместе с самолетом, и от толчка рука непроизвольно нажала на кнопку затычки-авторучки. Самолет продолжал вздрагивать и вибрировать. Только турбулентностей мне и не хватало для полного счастья – подумал я, и в тот же момент самолет и все в нем находящееся, в том числе и мое слегка припотевшее от страха тело, неистово затрясло. Казалось, все черти с Вельзевулом во главе разом выскочили из преисподней и стали трясти и раскачивать наш железный огурец. Послышались испуганные возгласы пассажиров. Моя рука судорожно вцепилась в затычку, на которой зловеще светилась красная точка. Одной проблемы было мало: теперь еще и тряска доконает, – пронеслось в голове, – Хоть бы кончилось поскорее это родео!.. И в тот самый миг как я это подумал, тряска пропала так же внезапно, как она и началась. Я тупо уставился на затычку, а затем быстро щелкнул кнопкой. Красная точка исчезла.

Я повернул рычажок у себя над головой и направил струю воздуха прямо себе в лицо. Воздух приятно холодил, и через некоторое время я отдышался и осторожно отправил авторучку Паркер в карман пиджака. Затем я слегка размял уставшие от стискивания авторучки пальцы, помассировал себе веки и ушные раковины, чтобы успокоиться и снять напряжение, и повернул голову к иллюминатору. Вверху раскинулось необъятное, почти космическое небо, его ослепительное черно-голубое сияние завораживало, напоминало о галактических просторах, а внизу, на необозримой глубине громоздились призрачные торосы и снежные поля облаков.

Стоп, приятель! – неожиданно в моем мозгу сработал сигнал тревоги. Ни о каких галактических просторах сейчас лучше не думать, а то затычка тебя отправит туда раньше чем ты успеешь сообразить, что произошло. Рано расслабляться, рано! Надо думать о том, как обезвредить затычку Ризенбаума.

Я вытащил авторучку из кармана и снова зажал ее в руках. Почему-то так мне было спокойнее. Ведь иногда авторучки открываются в кармане и пачкают подкладку. Бог весть что может случиться, если нечаянно откроется эта авторучка. С другой стороны, не держать же мне ее теперь всю жизнь в руках! Приехать домой и запереть затычку в сейф? А вдруг сейф украдут вместе с затычкой! А что если пойти на завод и положить эту мерзость под пресс? Или бросить в концентрированную серную кислоту? Нет, не выйдет. Одному черту известно, что может случиться со мной и со всем миром, если я попытаюсь сломать или уничтожить затычку. Нет, надо искать другой выход, надо придумать способ, как ей безопасно управлять.

Та-а-а-а-к… Безопасно управлять… Предположим, что я смогу заставить затычку различать, когда я думаю о ней просто так, а когда я хочу подтвердить команду, чтобы затычка эту команду выполнила. А вдруг я заболею или сильно устану или даже на кого-то страшно разозлюсь и специально дам затычке такую команду, что нигде потом камня на камне не останется? И тогда даже подтверждение команды не поможет. Когда обозлен до чертиков, можно такого понаделать! Где же, где он, выход из тупика?!

Я сидел, не выпуская из рук авторучку Паркер. Самолет опять стало слегка потряхивать, солнечные блики пропали. В иллюминатор было видно, как слегка подрагивает серебристое крыло нашего железного огурца, с силой разрезая белесую муть неба.

Неожиданно словно заноза в палец, в мое сознание вонзилось сомнение. Я зря обрадовался, подумав, что нашел хоть частичное решение. Ерунда! Решения по-прежнему никакого нет. Как же я сразу этого не понял: ведь если я сперва подумаю команду, а потом, после команды, подумаю о том, чтобы затычка ее исполнила – будет уже поздно, да и ни к чему об этом думать, потому что затычка выполнит команду немедленно. Для нее окончание ввода мысленной команды и есть подтверждение ее немедленного исполнения. Вряд ли мне удастся перепрограмировать затычку так чтобы она поняла, что команду надо подтвердить, прежде чем ее выполнять. Ведь я должен дать знать затычке, что я подтверждаю какие-то определенные мысли, а это значит, что я должен подумать подтверждаемые мысли еще раз, чтобы затычка поняла, что именно их я подтверждаю. А что если я подумаю вместо тех мыслей, которые надо подтвердить, какие-то другие мысли? Тогда затычка выполнит совсем не ту команду, которую я хотел подтвердить. Вот проклятье!

Стоп! А что если поменять местами команду и ее подтверждение? Ну конечно! Нужно сперва подумать о том, что вот сейчас я хочу, чтобы затычка выполнила мою команду, которая сейчас последует, а после этого уже можно подумать и саму эту команду. Нет! И так тоже ничего не получится. А вдруг я попрошу затычку выполнить команду, а потом вместо команды случайно подумаю что-нибудь не то, а затычка это «не то» выполнит? А если я попрошу затычку не просто выполнить команду, которую я передам вот сейчас, а одновременно и подумать саму команду, которая только еще будет, а потом подумать эту команду второй раз, и тогда затычка будет знать, что ее можно исполнять. Хм! Но что будет делать затычка, если первый и второй вариант команды будут различаться между собой? Нет, лучше не пытаться идти по этому пути.

Черт побери! Как же мне обезопасить свои мысли от этой проклятой затычки, уберечь их от проникновения того, чего мне думать не следует? Собственно, в обоих случаях получается, что я должен сперва мысленно приказать затычке сделать то, что я вот сейчас вслед за этим подумаю, но при при этом известить ее, что думать я буду вот конкретно об этом и о том, а все остальное надо игнорировать. Но когда я попробую сообщить затычке, что сейчас я дам мысленную команду, и команда будет содержать такие-то мысли, то я должен эти мысли подумать, правильно? И значит, я могу ошибиться уже на стадии предварительного продумывания команды для затычки. Или на стадии окончательного ввода команды. Проклятье! Никакого выхода. Я пойман в замысловатый капкан, которого по навности не разглядел и сам смело вступил в него ногой.

Гул двигателей, шипение воздуха, гадкие мысли и безнадежное состояние духа вцепились в мою голову мертвой хваткой. Голова гудела, звенела и раскалывалась от невыносимой боли. Стучало в висках, в глаза словно насыпали красного перца.

Боже праведный! Почему ты смолчал, почему не вразумил, не одернул меня, когда я с энтузиазмом забирал эту жуткую штуковину у двух злых копенгагенских троллей? Я всегда думал, что я – крайне рассудительный человек и управляю своими мыслями как нельзя лучше. А на поверку оказалось, что я вовсе и не хозяин в своей голове. И самое неприятное – это то, что я понял это только когда заполучил на свою голову эту проклятущую затычку – наигнуснейшее изобретение рода человеческого, из всех с какими я когда-либо сталкивался!

Проклятье! И ведь не выкинешь эту дрянь в урну, не сломаешь, не продашь, не отправишь почтой на другой конец света – она и оттуда тебя достанет! Господи, каким счастливым человеком я был, пока у меня в кармане не появилась затычка Ризенбаума!