Текст книги "Ванька-ротный"

Немцев в деревне оказалось немного – человек десять, не больше. Увидев нас у крайних домов, они заметались и побежали к середине деревни. Мы перешли улицу у них на глазах, и они, видя, что мы не стреляем, бросились наутёк.

Деревню мы, как говорят, заняли без выстрела. Я прошёл по деревне, вышел на окраину и стал рассматривать впереди лежащее открытое снежное поле.

Через какое-то время немцы опомнились, поставили пулемёт на дороге и дали в нашу сторону несколько очередей. Я велел старшине Сенину ударить по ним из пулемёта.

– Бей короткими очередями! Дистанция двести метров! Бери под обрез дороги! Режь пулемётчика под живот!

Немцы лежали на дороге, а мы стреляли из-за угла избы. Преимущество было на нашей стороне. Получив несколько очередей, немцы сорвались с места и бросились бежать по дороге.

После короткой перестрелки, когда немцы побежали, мы стали преследовать их. Мы шли, всё время медленно поднимаясь в гору.

Где мы перерезали Московское шоссе, трудно сказать. Мы ожидали, что и шоссе, как дорога, будет расчищено от снега. А оно оказалось скрыто под снегом.

Деревню Губино мы увидели не сразу. Сначала показались трубы и засыпанные снегом крыши, а потом – бревенчатые стены домов. Деревня стояла у самого леса. За деревней пушистые, покрытые белым инеем кусты, затем заснеженное мелколесье, а за ним настоящий, с высокими елями, лес.

Группа немцев, за которой мы шли, вбежала в деревню и посеяла панику. Мы увидели, как из домов выбегают другие солдаты. Их стало больше, но они с перепугу побежали из деревни. В деревню Губино мы тоже вошли без выстрела, прошли ее до крайнего дома и остановились.

Вместо того чтобы получить от комбата похвалу, за взятие деревни, я вскоре получил от него втык. Он неожиданно появился в деревне Губино и заорал на меня:

– Почему остановился в деревне? Почему не выполняешь приказ? Почему не занял совхоз Морозово?

– Первый раз слышу! Мне было приказано к исходу дня перерезать Московское шоссе и попытаться с ходу взять Губино. Вот я и здесь! А в Морозове по приказу мне положено быть завтра.

– Мне нужно Морозово! Ты понял, что мне нужно?

– Вот ты его и бери! А мне нужно высушить одежду на солдатах и дать им отдых хоть несколько часов!

– Через два часа тебя в деревне чтобы не было! Пойдёшь по дороге через лес, выйдешь на опушку и займёшь оборону перед совхозом Морозово. Туда пошлём твоего старшину с продуктами. В шесть ноль-ноль перед рассветом по Морозово будет дан залп нашей артиллерии. После залпа поднимаешь своих солдат в атаку и цепью пойдёшь на Морозово. Всё понял?

– А что оно, Морозово, представляет собой?

– Увидишь, когда возьмёшь! Татаринов перейдет железную дорогу и повернет влево, в направлении на станцию Чуприяновка. Он возьмет станцию, ты будешь прикрывать его по полотну со стороны Калинина. Всё ясно? Давай вперёд!

* * *

Рота, пройдя лесной массив, вышла на западную опушку и расположилась справа от дороги. Солдаты зашли в глубокий снег и легли.

Метрах в ста впереди по моим расчётам должен был находиться обозначенный на карте совхоз Морозово. Мы тогда не знали, что тут был небольшой конный завод, вернее Морозовская конюшня.

Время зимой бежит быстро. Светлая часть дня короткая. Не успеешь оглянуться, уже сумерки и долгая ночь.

К середине ночи облака несколько рассеяло, с севера подул порывистый ветер, и под ногами заскрипел мелкий снег. Солдатские спины согнулись, покрепчал мороз. Никто из солдат не хотел спать, да и мудрено было уснуть в промёрзшей одежде. Холодный ледяной воздух жёг ноздри и легкие.

Домов и построек за белыми ветвями не было видно. Но я знал, что они стоят где-то рядом, в полсотне шагов впереди…

И вдруг из-за леса, из-за нашей спины, там, где были тылы, послышался нарастающий гул летящих снарядов. В голове успело мелькнуть, что наша артиллерия хочет ударить по совхозу Морозово. Гул снарядов на мгновение затих и в ту же секунду обрушился на роту. Под мощный залп разрывов люди попадали в снег. Повалились друг на друга, кто где стоял.

Весь залп, выпущенный из-за леса, по небрежности наводчиков пришёлся по опушке леса, где стояла пятая рота.

Когда я падал, на меня навалились сверху двое солдат. Я оказался прижатым к земле их весом. Но вот разрывы снарядов стихли. Над снежной опушкой леса повис сизый дым. Люди зашевелились и стали подниматься на ноги.

– Ну хватит! Полежал и вставай! – сказал я, пытаясь подняться и толкая локтем солдата. Но солдат не шевелился и не отвечал. Он был убит и уже не дышал.

Все были подавлены и оглушены этим обстрелом. Одним залпом в роте выбило сразу шесть человек. Шесть солдат москвичей было убито, и ни одного раненого!

На лесной дороге со стороны нашего тыла показались два солдата. Они бежали, разматывая провод и оглядываясь по сторонам. Отдышавшись, они забили в мёрзлую землю металлический штырь, подсоединили к ящику телефона протянутый провод и молча сунули мне в руку телефонную трубку. В ней уже ревел голос комбата:

– Ты почему не в Морозово? Мы расходуем реактивные снаряды! А он сидит на опушке леса и не чешется!

Видно, связисты запоздали с прокладкой провода. Они должны были размотать его до начала обстрела. А комбат делал вид, что во всём виноват только я. Он кричал в трубку, что я срываю наступление. А я терпеливо слушал и не перебивал его. Не стоит, подумал я, останавливать его крик. Пусть поорёт немного. А когда он кончит, я спрошу его насчёт обстрела по своим. И в самом деле, когда он выдохся, я спросил его, кто будет отвечать за убитых своей артиллерией.

– У меня шесть убитых! Чего молчишь? И потом, где приказ, чтобы я вышел на Морозово? Кто мне его передал? Я не обязан догадываться, что вы там задумали.

– Тебе нужно брать немедленно Морозово! И до рассвета ты должен быть там! А с убитыми ничего не сделается! Полежат на снегу, подождут!

Я сунул трубку телефонисту и подозвал командиров взводов. Ночь была тихая, темная и морозная. Сбежав из Губино, немцы повернули по другой дороге, которая ушла в направлении Калинина. На совхоз Морозово они не пошли. По-видимому, здесь проходит раздел их полков и дивизий. Теперь по этой зимней дороге мы должны приблизиться к позициям немцев другой дивизии. Что там впереди? Как встретят нас при подходе к совхозу?

В это время позади роты появился комбат. Видя, что мы развёртываемся для наступления, он молча повернулся и подался назад.

– Используем темноту! – сказал я Сенину и Черняеву.

Солдаты поглядывали на меня. Я знал, стоит мне оступиться или замедлить шаг, они сразу замрут на месте. И потом их не сдвинуть вперёд. Солдата нужно вести не останавливаясь, не давая ему передышки. Я ускорил шаг.

С каждым шагом напряжение росло. Все ждали встречного выстрела, а снег скрипел под ногами, и казалось, что этот звук слышен, как скрежет танковых гусениц. Сейчас он разбудит немцев и поднимет их всех на ноги.

Но почему немцы молчат?

Теперь мы шли вообще на виду. Может, они хотят подпустить и ударить сразу? А может, спят и вовсе не думают, что мы уже подходим к крыльцу?

Перед крыльцом расчищенная от снега площадка. В замёрзшем окне виден отсвет горящей коптилки внутри. Мороз за тридцать градусов, и на крыльце никого. Внутри горит свет, а на улице ни души. Где же часовые?

Я подал знак младшему лейтенанту Черняеву, чтобы он шёл со своими солдатами к сараю. Сенин со своими славянами остался рядом со мной. Он молча стоял и ждал, какую я отдам команду.

Я велел Сенину окружить дом с двух сторон.

– Стрелять только тогда, когда немцы начнут прыгать в окна!

Внутри дома находились люди. Это мы сразу учуяли, даже если бы в окнах не было света. Теперь немцы были в наших руках. Солдаты Сенина действовали расторопно и уверенно. Русскому солдату хоть малую малость почувствовать свою силу, хоть на минуту получить перевес! Тут уж храбрости не отбавляй! Тут солдата подгонять и торопить не нужно! Он полезет в любую темную дыру, со злостью зарычит, как фокстерьер на лисицу.

Когда немцы увидели в комнате вооруженных русских солдат, они завопили так, что было похоже, что неумело режут молодую свинью. Я первый раз слышал, как пронзительно вопят и визжат взрослые мужчины.

Один обезумевший от страха немец вскочил на подоконник, пытаясь прикладом выбить оконную раму и спастись бегством. Но несколько выстрелов по верхней части рамы наших солдат отбросили его назад. Он спрыгнул на пол, согнулся пополам и ткнулся каской себе в колени. В других окнах соседних комнат на подоконниках вниз головой остались висеть несколько трупов.

– Стрелять только в немцев, что прыгают из окон! – крикнул я солдатам, стоявшим за углом.

Из задней комнаты немцы решили бежать. Посыпались рамы и стекла наружу. Несколько человек успело выпрыгнуть вниз. За углом затрещали беспорядочные выстрелы. Остальные, видя, что мышеловка захлопнулась, побросали свои винтовки и подняли руки вверх.

Мы вывели захваченных фрицев на снег, пересчитали их вместе с убитыми. Их оказалось всего шестнадцать человек. Несколько убитых висело на подоконниках, трое валялись на полу внутри дома. На снегу от окон я увидел свежие следы. Возможно, двоим удалось бежать из совхоза, хотя стоявшие снаружи у окон солдаты клялись и божились, что не упустили ни одного. Я ещё раз осмотрел следы на снегу. Они шли двойной дорожкой от окон прямо в лес. Ясно было, что двое немцев сбежало из дома.

Осмотрев ещё раз дом внутри и снаружи, я пошёл к Черняеву, который находился у сараев. Двойные двери сараев были закрыты. Снаружи под каждую из дверей были подперты наклонные брёвна. Откинув брёвна в сторону и отворив двустворчатые двери, мы все внезапно отпрянули назад. Из темноты сарая на нас смотрел орудийный ствол немецкого танка. Было такое впечатление, что вот он сейчас заворчит, поведёт стволом, лязгнет гусеницам и тронется на нас. У нас даже спёрло дыхание от неожиданности. Но вот минута нашего замешательства прошла. Из танковой пушки в нас не стреляли, из пулемёта тоже не полоснули, мы были по-прежнему живы, целы и стояли в оцепенении. Через минуту мы начали уже соображать. Танков оказалось два, а что мы могли сделать против них, если у нас в руках были одни винтовки? Мы воевали без всяких правил. У них самолёты и танки, сотни орудийных стволов. А у нас солдаты-стрелки с винтовкой и обоймой всего в пять патронов.

Такая вот стратегия и тактика! И главное что? Мы ротой берём деревню за деревней, а Карамушко и комбат, наверное, считают, что это заслуга исключительно их.

Конечно! Сейчас удача и случай на нашей стороне. Но не будем обманывать себя. Нас ожидает расстрел в упор в самое ближайшее время. Потому что никто не знает, где нас встретят немцы мощным и беспощадным огнём.

Возможно, что мы здесь ничего героического не сделали. Подумаешь, взяли несколько пленных и два танка в качестве трофеев!

На всём пути мы шли без особых потерь, смотрели смерти в глаза, а это в счёт не идёт, когда солдат не убивает. И здесь, когда мы открыли в сарае дверь, от страха и от ужаса мурашки у нас побежали по спине. Вот если бы танк стрелял в нас, вот это было бы геройство. А это даже подвигом не назовёшь…

Перед рассветом 6 декабря в роту прибежал связной, посланный из батальона.

– Мне нужно докладать! – сказал ему комбат. – А из роты нет никаких донесений.

– Беги доложи! У нас есть пленные, и два танка в сараях стоят. Пусть присылает людей и конвоирует пленных!

– А это какая деревня?

– Это не деревня, а совхоз Морозово!

Солдат убежал, а я подумал: мы берём одну деревню за другой, вторые сутки без сна, на ногах, без горячей пищи, мёрзнем на холоде, а он сидит в натопленной избе и не догадается послать нам в роту кормёжку. Рота берёт деревни, а он «докладает» – я совхоз Морозово взял!

Разница небольшая, кто, собственно, взял. Карамушко тоже доложит, что он в ночь на шестое взял совхоз Морозово. Но непонятно одно. Как он мог, сидя за печкой, перерезать Московское шоссе, захватить Губино и ворваться в совхоз Морозово?

* * *

Как потом выяснилось, нам повезло! Мы с ходу взяли Горохово, Губино и совхоз Морозово. Мы вклинились в немецкую оборону и находились у железной дороги. А наши соседи справа и слева были отброшены за Волгу. Стрелковый полк, наступавший на Эммаус, был разбит и отброшен назад. То есть справа от нас полки из-за Волги ни на шаг не продвинулись. По рассказам телефонистов, немцы на них пустили танки, и малая часть их вернулась на исходные позиции.

Телефонисты трепаться не будут! Раз у них от таких известий трясутся руки, значит, они о деле говорят. Приятели по линиям связи всё передают друг другу. Наше начальство темнит. Чтобы и мы не сбежали, а сидели на месте. Потому что мы единственные находимся на острие главного удара и проникли глубоко в оборону противника.

Связисты размотали провод до самого крыльца.

– Товарищ лейтенант! Куда аппарат?

– На крыльцо! Отсюда лучше видать!

– Может, в дом? Там удобнее!

– Сказал на крыльцо!

Мне подали трубку. Там, на другом конце провода, я услышал голос комбата. Он весь в нетерпении орал в трубку:

– Алё!

– Слушаю! – сказал я.

– Почему не по форме докладываешь? – закричал он.

– А ты орёшь на меня по форме? – спросил я. – Хочешь разговаривать, говори спокойней!

– Ты взял Морозово?

– Да, взял! Совхоз Морозово мы взяли без потерь. Есть пленные и убитые немцы. Пришлёшь солдат, направлю их к тебе. Они у меня в сарае вместе с танками дожидаются.

– С какими танками?

– В сарае два танка захвачены. На консервации были. Остальное мелочь, – мины, снаряды, бочки с бензином под снегом.

– Тебе передали приказ?

– Какой?

– Перерезать железную дорогу и занять оборону! Дождёшься Татаринова. Теперь он с ротой пойдёт вперёд. А ты его прикроешь по полотну железной дороги со стороны Калинина. Он будет брать станцию Чуприяновку, а ты будешь железную дорогу держать. Тебе всё ясно?

– Ясно!

Я закончил разговор и отдал трубку телефонисту.

– Товарищ лейтенант! Слышали новости? Мне дружок по телефону передал. Наших спихнули за Волгу. Драпали все, вместе со штабными из дивизии. Нас могут с минуты на минуту отрезать. Вы куда будете отходить?

– Нам приказано не отходить, а наступать на станцию.

Дело прошлое! Командир полка доложил, что он перерезал шоссе Москва-Ленинград. А сам бежал обратно за Волгу.

Я посмотрел на дорогу. На опушке леса показалась рота Татаринова.

– Черняев! – позвал я младшего лейтенанта. – Пойди разбуди сержанта Старикова. Пусть возьмёт с собой двух солдат. И давай его сюда на крыльцо!

Через некоторое время Стариков и два солдата вышли.

– Ты пойдёшь прямо через лес к полотну железной дороги, займёшь там позицию и будешь наблюдать. Жди на месте нашего подхода. Мы пойдём по твоим следам.

К крыльцу подошёл Татаринов.

– Здорово, лейтенант! Ты ещё жив?

– Здорово! Как видишь!

– Это твои убитые лежат на опушке леса?

– Мои!

– А кто хоронить их будет?

– Не знаю! Мне комбат сказал, что я не похоронная команда, а боевая единица! Моё дело идти вперёд! Вы переходите железную дорогу и берёте станцию, а я со своей ротой прикрываю вас от Калинина.

– Встретимся на полотне!

– На полотне, так на полотне! – согласился я.

Мне, конечно, везло. Я брал деревни без потерь. Посмотрим, как теперь повезёт Татаринову?

Дорога от совхоза Морозово круто поворачивала влево и шла вдоль полотна железной дороги. Но мы на поворот не пошли. Мы около него сошли в снег и пошли по следам сержанта Старикова. Он с двумя солдатами был на полотне и ждал нашего подхода. Кругом укрытый снегом кустарник и ели. Нас трудно было бы обнаружить даже с близкого расстояния. Впереди просветлело. Мы пробрались сквозь ветки и вышли на полотно.

– Все тихо! – доложил сержант Стариков.

Я огляделся кругом. Стальные рельсы с полотна железной дороги были сняты. Белый ровный снег устилал выемку полотна. Я велел своим солдатам перейти на другую сторону и подняться на опушку леса. По обоим сторонам железной дороги я уложил в снег своих солдат. Обзор вдоль полотна в сторону Калинина был отличный.

«Пехоту мы отбросим! – думал я. – А вот если танки пойдут, их на полотне не остановишь! С ружьями на танки не полезешь! Придётся с солдатами отойти в лес. Ляжем поглубже в снег, и пусть себе стреляют. Танки в лес не пойдут! И четвёртая рота тоже отвалится в лес!»

Примерно так я рассуждал, посматривая вдоль полотна в сторону Калинина. Но зря я фантазировал. Немецкие танки сюда не пошли.

Солдаты мои лежат по краю обрыва у выемки, а я уселся в мягкий сугроб, достал кисет и закурил. Оглянулся на полотно и увидел, как, пригибаясь к земле, через полотно мелкими группами начали перебегать солдаты четвёртой роты. А за ними показался комбат.

– Ну как тут дела, лейтенант? – спросил он меня.

– Тихо кругом! Немцев не видно!

– Ты вот что, лейтенант! Снимай роту. Пойдёшь на станцию следом за Татариновым.

И моя пятая рота двинулась следом за четвёртой.

И тут вдруг со стороны домов, находившихся метрах в ста, прозвучали два винтовочных выстрела. Потом – еще два…

Пошедших вперед двух разведчиков спасти уже было нельзя, и среди солдат Татаринова появились раненые. Откуда стреляли немцы, мы никак не могли понять.

Я оглянулся назад. Нужно было немедленно принимать какие-то меры. Мы с лейтенантом Татариновым оказались отрезанными от своих солдат. Я сделал перебежку, и со стороны домов мне вдогонку ударили выстрелы. Но я оказался проворным, успел добежать до толстого дерева и завернуть за него. Я посмотрел на Татаринова. Ему было теперь сложней уходить назад. Он мог запросто получить пулю вдогонку. Немцы видели, откуда я выскочил, и теперь могли караулить его. Но потом я подумал. За раздвоенной елью они нас не видели. И не предполагают, что там остался второй.

Вот он кинулся назад, выскочил из-за снежного куста и побежал в мою сторону. Я смотрел на окна, крыльцо и углы дома, стараясь засечь дымки выстрелов, определить, откуда бьют немцы. Но ни движения фигур, ни вспышек выстрелов не было видно.

– Татаринов! Отведи свою роту назад! – услышал я голос комбата.

Неужели, подумал я, он сюда, в роту, явился. Я обернулся. Комбат действительно стоял метрах в двадцати сзади.

– А ты, лейтенант…

Он, видно, забыл или вообще не знал мою фамилию.

– Бери свою роту и обходи станцию по той стороне железной дороги! Зайдёшь им в тыл и ударишь из-за насыпи с той стороны.

«Вот это дело! – подумал я. – Давно бы ему пора ходить вместе с ротами».

Четвёртая подобрала своих раненых, отошла и залегла в снегу. Теперь они будут ждать, пока я обойду станцию с другой стороны.

Вскоре сквозь пушистые ветки я увидел здание станции и крутую заснеженную насыпь, уходящую в сторону Москвы. Мы поднялись на насыпь, и перед нами открылась удивительная картина. Слева у дороги, под обрывом, дымила немецкая кухня. От неё в нашу сторону шёл приятный и сытный запах съестного и слабый дымок. Правее на крышах домов, покрытых толстым слоем снега, задом к нам, растопырив ноги, лежали и целились немцы. Их было по четыре на каждой из крыш. Это те самые, которые убили разведчиков, которые нанесли ранения солдатам четвёртой роты. Это те, от которых я так прытко бежал. Сверху им было всё видно, как на ладони. Они целились деловито, стреляли наверняка, перезаряжали свои винтовки спокойно, не торопясь. Они и теперь, когда мы зашли им в тыл, лежали и постреливали в сторону четвёртой роты, как на стенде по тарелочкам.

Немцы настолько увлеклись своей удачной охотой, что подпустили нас на два десятка шагов. Мы рассыпались цепью полудугой и охватили сразу эти два дома и кухню. Когда до домов оставалось всего ничего, кто-то из солдат не выдержал, нарушил мой приказ не стрелять и выстрелил. Хотя я предупредил всех, что немцев будем брать у самых домов. Они сами сползут к нам в руки с крыш. Каждый знал, что я стреляю первым. Одиночный винтовочный выстрел без времени сделал своё гнусное дело. Немцев со снежных крыш как ветром сдуло.

Солдаты, увидев пустые крыши, открыли беспорядочную стрельбу. Теперь стреляли по упряжке лошадей с немецкой кухней. Два немца копошились возле неё, когда мы открыли беспорядочную стрельбу. А когда наши солдаты подбежали к кухне, немцы уже были от нас далеко.

Кухня, отбитая у немцев, стала для солдат самым дорогим и ценным трофеем. Танки в сарае, снаряды в снегу, пленные немцы шли нашему полковому начальству, для получения орденов и составления боевых отчётов. А вот кухня с мясным запахом, немецкой анисовой водкой и вишнёвым компотом без косточек была, так сказать, божественной наградой для наших солдат за холод и голод, за нечеловеческие страдания и муки.

Я крикнул:

– Макароны с мясом и вишнёвым компотом пусть от живота едят! А к водке за сто шагов никого не подпускать!

Жилыми и тёплыми оказались два дома, с крыш которых стреляли немцы. Они стояли ближе к переезду. Здесь, в этих рубленых домах, располагалась немецкая санчасть.

* * *

Когда пятая рота выбила немцев со станции, четвёртую отвели на тропу, по которой мы пересекали полотно железной дороги. Один взвод оставили на полотне лицом к Калинину, а с другим Татаринов ушёл охранять совхоз Морозово, где находился комбат. В общем, всё осталось по-прежнему. Мы сидели впереди, а четвёртая нас прикрывала сзади.

На войне часто зад оборачивается передом, и всему приходит свой черёд и свой конец!

Не успели солдаты разобраться по своим местам в обороне, как мы увидели, что со стороны деревни Чуприяново, что стояла вдалеке, на господствующей высоте, вниз по дороге в нашу сторону начала спускаться группа немцев человек двадцать.

– Всем лежать и рожи не высовывать! – крикнул я громко и велел Сенину приготовить ручной пулемёт. – Пусть думают, что на станции никого нет!

Я лёг поудобней, взял у одного из солдат винтовочку со штыком, прикрыл один глаз, выбрал условную точку на дороге и посмотрел на линию прицела. Ещё полсотни шагов! Пусть подойдут! Я дам один точный выстрел. Немцы ничего не поймут.

– Никому не рыпаться! Пулемётчикам тоже! Я буду один стрелять!

Двести метров обычный огневой рубеж. Мишень в полный рост, как на стрельбище из положения лёжа. Разница только в одном. Там мишень из фанеры, а здесь она живая. Пуля войдёт в мягкое податливое тело без единого звука и щелчка. Свист её слышен, когда она пролетает мимо. Остальные, что идут рядом, даже не дрогнут.

Патрон в патроннике, палец на спусковом крючке…

– Не торопись! – сказал я сам себе.

Собственно, самого выстрела я не услышал. Я ощутил только резкий удар приклада в плечо. Винтовка чуть прыгнула и встала на место. Один немец взмахнул руками, поскользнулся на укатанной дороге и нагнулся. Потом он, как пьяный, широко расставил ноги и ткнулся головою вперёд.

Совершенно не думая, что убил человека, я лёгким движением кисти, не отрывая локтей от опоры, перезарядил затвор. У меня на мушке новая мишень во весь рост. Снова удар в плечо и снова споткнулся немец. Никаких сомнений. Этому я угодил точно в живот.

Вот и второй предстал перед Всевышним с молитвою на устах! Говорят, что немцы не православные, а евангелисты, протестанты и католики. Всё равно не нашей веры! То, что я убил двух рабов божьих, это не грешно!

– Вот и пришла расплата за наших разведчиков! Два на два! И одного им в придачу на будущее! Око за око, глаз за глаз! – сказал я и посмотрел на своих солдат.

– Все видели, как надо стрелять! Теперь я посмотрю, на что вы способны?

Я посмотрел на дорогу, на немцев. Они пятились задом, ожидая новых выстрелов. А что они могли? Они были на открытом месте. Нас не видно.

– Рота! Приготовиться к бою! Прицел двести метров! Целиться под пояс! Стрелять не торопясь! Внимание! Огонь!

Затрещали выстрелы. Полоснул пулемёт. Немцы мгновенно развернулись и бросились бежать, оставив на дороге троих убитых.

Пулемётчики били, солдаты стреляли, и ни одного из бегущих никому не удалось подстрелить. Немцы рысью добежали до деревни и скрылись между домами.

– Дело плохо! – сказал я сам себе. – Полсотни стрелков, ручной пулемёт, и ни одного попадания. Страшно то, что это уже не первый раз. Потерять уверенность в себе можно с первого раза. Солдаты чувствуют свою неуверенность и отводят глаза. А на ходу этому не научишь!

– Противно смотреть! – сказал я громко и театрально сплюнул в снег. – Простого солдатского дела сделать не могут! Вот Бог послал солдатиков!

А тем временем уже и вечер навалился. Небо стало темнеть. Я расставил солдат роты по круговой обороне и приказал смотреть в оба.

Наступила ночь. И, как и следовало ожидать, с наступлением ночи меня вызвали на КП батальона. Комбату не спалось, он ещё до ночи выспался. От железнодорожного переезда до пруда, где стояли постройки совхоза Морозово, идти не далеко.

– Вот! – сказал комбат, когда я к нему явился. – Тебе с ротой приказано выйти на лесную дорогу!

– Когда и куда я должен идти? Карту района я буду иметь?

– Дадим, дадим! Не беспокойся! Карту получишь! Есть данные, что немцы покинули высоту. Оголили оборону и отошли куда-то назад. Понял, какие дела?

– А откуда у полка такие данные?

– Как откуда? Пленные показали!

– К вашему сведению, всего час тому назад по дороге из деревни Чуприяново немцы до взвода солдат подходили к станции. Думаю, что завтра утром они пошлют сюда не меньше пехотной роты. Что будешь делать, когда мы уйдём? Одному взводу Татаринова станцию не удержать.

– Ты за станцию не беспокойся! Станцию и совхоз мы ночью сдадим полку, которому приказано занять здесь оборону. Пусть они тут и стоят. А у нас задача другая! Мы батальоном идём на высоту и ноль. Высота находиться правее деревни Обухово. Ты с ротой идёшь впереди. За тобой следую я, а за мной без разрыва четвёртая рота Татаринова.

«Дружки, что ли, они? – подумал я. – Опять меня вперёд, а Татаринова сзади».

У нас валенки от мороза не гнутся, а нам до высоты не меньше суток идти. Высоту немцы нам просто так не отдадут. Высота имеет господствующее значение. Это не Губино у самого леса. Это и не станция Чуприяновка.

– Из дивизии получен приказ, – продолжал комбат. – Нашему полку одним батальоном приказано перейти в наступление!

– А что мы делали до сих пор? – спросил я.

– Ты слушай, когда я говорю! Дивизия имеет задачу перерезать пути отхода немцам. Из частей 31-й армии только нам удалось вырваться вперёд. Остальные пока застряли у Волги. 250-я дивизия, наш левый сосед, лежит под Городней. Один полк из-за Волги наступает на Эммаус. А ты знаешь этот Эммаус? Двести метров от Волги. Другой полк двумя батальонами отбивается от немцев под Губино. Одна рота этого полка будет оборонять совхоз и станцию Чуприяновку. Нашему батальону приказано идти головной походной заставой вперёд. Общее направление движения полка на деревню Микулино. На лесную дорогу ты выходишь сейчас! Четвёртая рота следует во втором эшелоне за тобой. Моё место – в четвёртой роте!

Я раскрыл карту и стал рассматривать свой маршрут. Карта тридцать восьмого года. Она перепечатана с карты 1907 года. Вот как обстояло дело с картами в то время.

Пустив пятую роту по неизвестной лесной дороге, комбат был уверен, что я не собьюсь с нужного пути. А потом… Что, собственно, было жалеть пятую роту. Она не сибирская, и в ней меньше всего потерь. В четвёртой солдаты почти все земляки, коренные чалдоны. А эти москали в дивизии – чужаки.

Мы пошли вперёд. Посмотрим, что будет дальше!

При переходе Волги мы потеряли пять человек. Шесть погибли на опушке леса от своей артиллерии. Похоронили их или нет, трудно сказать. Я спросил комбата об этом.

– Какие тут похороны! Нам наступать нужно! – ответил он мне на ходу.

Как выяснилось потом, солдат бросили на снегу. Их припорошило сверху снегом. Так они и остались лежать до весны.