Текст книги "Экология русского языка"

Еще ярче высокая эстетика церковнославянского языка прослеживается в сопоставлении молитвы Ефрема Сирина и поэтической парафразы этой молитвы у А. С. Пушкина:

А. С. Пушкин. «Отцы пустынники…»: Молитва Ефрема Сирина:

<…> Господи и Владыко живота моего,

Владыко дней моих! дух праздности дух праздности, уныния, любонача-

унылой, лия и празднословия не даждь ми.

Любоначалия, змеи сокрытой сей, Дух же целомудрия, смиренномуд-

И празднословия не дай душе моей. рия, терпения и любве даруй ми, ра-

Но дай мне зреть мои, о Боже, пре– бу Твоему.

грешенья, Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети

Да брат мой от меня не примет осуж– моя прегрешения и не осуждати бра-

денья, та моего, яко благословен еси во ве-

И дух смирения, терпения, любви ки веков. Аминь

И целомудрия мне в сердце оживи.

Конечно, сопоставляя эти тексты с точки зрения эстетического воздействия, мы вступаем в область субъективных оценок. Поэтому предлагаю читателям самим решить вопрос об их эстетической конгениальности. Прелесть церковнославянского языка хорошо чувствуют поэты: Влечет меня старинный слог. / Есть обаянье в древней речи. / Она бывает наших слов / И современнее, и резче (Белла Ахмадулина).

Кстати говоря, текст молитвы Ефрема Сирина, как и текст молитвы «Отче наш», может служить доказательством того, что для овладения лексическими и грамматическими особенностями церковнославянского языка нужно совсем немного усилий, и, таким образом, у сторонников перевода богослужебных текстов на современный русский язык основной аргумент оказывается несостоятельным. Убедительные аргументы в пользу сохранения церковнославянского языка как богослужебного приводит в своей книге дьякон Андрей Кураев, в том числе в таком пассаже: «Церковная же речь предполагает приобретение человеком такого опыта, которого у него не было прежде. В этом смысле церковная речь эзотерична. Профан же требует, чтобы ему “сделали понятно” еще до того, как он прошел инициацию. У Церкви нет никаких секретов. Просто у нее есть такой опыт, который рождается и поддерживается в душах церковных людей. <…> Не понимать Евангелия – стыдно. Если душа бежит от “непонятной” православной службы – значит, душа нездорова. “Непонятно” – это приговор, выносимый Евангелием современной цивилизации, а не констатация “болезни” и “отсталости” Церкви» [Дьякон Андрей Ку-раев 2006: 122].

Деградация языковой личности нашего среднестатистического современника особенно заметна в сфере этических понятий и соответствующей лексики, генетически часто восходящей к церковнославянскому языку, его моделям и элементам. Так, в пилотажном эксперименте с 40 студентами 1 курса был предложен следующий список из 60 книжных слов-существительных, обозначающих моральные качества человека, для выявления степени их употребительности: аморальность, благоговение, благодать, благо, благодарность, беспристрастность, благородство, бездуховность, бескорыстие, верность, воздержание, взаимопомощь, воспитанность, грех, греховность, грехопадение, добродетель, достоинство, духовность, добросовестность, застенчивость, искренность, искупление, кротость, моральность, миролюбие, мировоззрение, милосердие, незлобивость, нестяжание, нравственность, ответственность, откровенность, покаяние, почитание, почтительность, праведность, преображение, правдолюбие, правдивость, раскаяние, святость, сердечность, скромность, служение (не служба!), смирение, совестливость, созерцание, созидание, сострадание, сопереживание, справедливость, самоотречение, самосовершенствование, целомудрие, человечность, человеколюбие, чистосердечность, честность.

В результате оказалось, что наибольшее затруднение для испытуемых (треть и более информантов) составили слова, выражающие абстрактные этические понятия и в большинстве своем восходящие к церковно-религиозным текстам: бездуховность, воздержание, греховность, грехопадение, добродетель, духовность, искупление, кротость, моральность, миролюбие, незлобивость, нестяжание, покаяние, праведность, святость, сердечность, служение, совестливость, созидание, самоотречение, целомудрие.

То, что слова церковнославянского происхождения бывают стилистически незаменимы в контекстах интеллектуальной прозы, научной и публицистической, можно экспериментально проверить на таком примере. Вот отрывок из статьи доктора философских наук А. Водолагина «“Вечное возвращение” Андрея Белого»: «На подъеме “медитативного творчества” Андрей Белый чувствовал себя переживающим себя шаром, “многоочитым и обращенным в себя”, способным ненадолго покидать свое “физическое тело”, прорываясь в надприродную, метафизическую реальность, выходя “из истории в надысторическое”» (ЛГ. 2016. № 32–33). В этом тексте А. Водолагин процитировал фрагмент текста А. Белого, в котором использовано церковнославянское слово «многоочитый» (см. [Полный церковнославянский… 1993: 311].). А вот фрагмент текста А. Белого, в котором употреблено это слово: «…я – скиф; в мир созвучий родился я только что; ощущаю себя в этом новом, открывшемся мире – переживающим шаром, многоочитым и обращенным в себя; этот шар, этот мир есть мой рот, звуки носятся в нем…» [Белый 2010: 29]. Если в этих текстах, при всех их индивидуальных различиях относящихся к интеллектуальной прозе, заменить слово «многоочитый» на его русскую окказиональную кальку «многоглазый» или на описательный оборот «имеющий много глаз», оба текста понесут существенный ущерб именно как тексты элитарной интеллектуальной прозы высокого книжного стиля.

2.6. О так называемом языковом расширении

Проблема лексико-фразеологических утрат актуализирует идею «языкового расширения», сформулированную А. И. Солженицыным в «Русском словаре языкового расширения» [Солженицын 1990], в том числе путем лексико-фразеологической «реанимации», то есть восстановления в качестве функционирующих единиц слов и фразеологизмов, действительно вышедших из употребления даже носителей элитарной речевой культуры. А. И. Солженицын, полагая, что «лучший способ обогащения языка – это восстановление прежде накопленных, а потом утерянных богатств», считает, что это позволит «восполнить иссушительное обеднение русского языка и всеобщее падение чутья к нему» [Там же: 3].

Не отвлекаясь на критику этой концепции и самого словаря, в котором по разным причинам многое не может быть принято лингвистом, скажу, что хотя «реанимация» слов и оборотов, вышедших из употребления, не является единственным и наиболее продуктивным способом пополнения лексико-фразеологического состава общелитературного языка, сама идея «языкового расширения» заслуживает внимания. Представляется, что при определенных собственно языковых и социальных условиях (заполнение семантической лакуны, соответствие грамматической системе языка, стилистической и этической норме, эстетическая приемлемость; а также полноценное преподавание русского языка и литературы в начальной, средней и высшей школах; широко и грамотно организованная пропаганда лингвоэкологических идей и культуры русской речи в СМИ; выпуск научно-популярной литературы лингво-экологического содержания в достаточных объемах, доведенных до массового потребителя) ряд предлагаемых А. И. Солженицыным слов, отсутствующих в толковых словарях современного русского языка (например, в [Большой толковый… 1998; Толковый словарь… 2011]), мог бы заинтересовать лексикографов, не говоря уже о писателях, журналистах и других профессиональных коммуникаторах и просто людях, придающих большое значение культуре речевого общения. Приведем несколько таких слов из словаря А. И. Солженицына, сопровождая некоторые из них своими краткими комментариями.

Авосничать и авосник (при наличии в толковых словарях слов «авось» и «авоська»). Думается, что это вполне приемлемое с точки зрения указанных условий пополнение лексического арсенала русского разговорного языка.

Ангелонравный (при наличии в толковых словарях существительного «ангел» и прилагательного «ангельский»). В высоком стиле это слово могло бы лаконично передавать смысл словосочетания «обладающий ангельским характером (нравом)».

Ахинейный (при наличии в толковых словарях «ахинея»). Пополнит ряд таких общелитературных слов, как бессмысленный, вздорный, нелепый, бредовый, – разговорным и оценочным синонимом.

Баюкаться с кем-либо (при наличии в толковых словарях «баюкать»), с учетом его яркой образности, пополнит синонимический ряд таких глаголов, как возиться с кем/чем, миндальничать с кем, нянчиться с кем/чем, цацкаться с кем/чем.

Бедовать (как стилистический синоним к «бедствовать») и его однокоренные слова – избедоваться (в смысле «известись, бедуя»), отбедовать (в смысле «закончить бедствовать»), бедоносный (в смысле «приносящий беду»).

Безбожничать (при наличии в толковых словарях «безбожие», «безбожник» и «безбожный») – закрывает семантическую лакуну: «проявлять себя безбожником».

Безгласие (при наличии в толковых словарях «безгласный») – как существительное-коррелят прилагательного безгласный (в значении «слишком робкий, не выражающий своего мнения»).

Этот ряд мотивированных коммуникативной целесообразностью заимствований из «Русского словаря языкового расширения» А. И. Солженицына можно продолжить.

В контексте идеи языкового расширения интересно сопоставить словообразовательные гнезда одного и того же слова в толковом словаре современного русского языка (напр. [Толковый словарь… 2011]) и в «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля [Даль 1955]. Возьмем слово «дом». В словаре В. И. Даля находим, к примеру, кроме других, такие производные от «дом», как домашник (домашнее платье), домашничанье (домашние занятия), домиться (селиться, обустраиваться домом), домоблюстительство (смотрение за домом), домоблюститель, – ница (смотритель, управитель, домохранитель), домовод (хозяин, домострой, т. е. хороший управитель), доможил (нанимающий дом), доморачительство (забота о порядочном хозяйстве), доморачитель, -ница [Даль 1955: 465–467]. Этих слов в толковых словарях современного русского языка нет, по-видимому, как устаревших. Но ведь эти слова, если учесть их семантику, могли бы пригодиться и сейчас, если бы не оскудело русское социальное бытие, а за ним и его отражение в русской национальной ментальности и слове. Поскольку традиционная семья у нас почти разрушена, дом как ее обиталище потерял свою многогранную значимость. А ведь дом и семья – это краеугольные камни того сакрального понятия, которое обозначается словом Отечество. Это нетрудно заметить, обратившись хотя бы к таким текстам: «Что можно противопоставить уничтожению основ нашего существования? Вспомним про дом. Дом – самая прозаичная и самая поэтическая вещь на свете. <…> Дом – образ обжитого и упорядоченного мира, ограниченного стенами от безбрежного пространства хаоса» (Киселев А. Пути России // Москва. 1991. № 5. С. 166); «Дом – колыбель культуры, цивилизации, краеугольный камень государства. <…> В доме исток кровных человеческих связей. Основа семьи. То заветное, чем жив человек. Пока стоит дом, нетленно искусство, нерушимы государства, не осиротели дети, а взрослые не превратились в зверей. Если прорваны все рубежи, если враг на улице и смерть за углом – ничего еще не потеряно. Люди Дома, люди Долга выйдут на улицы и отбросят врага. Восстановят стены. Возродят страну. Сегодня мы лишены всего. Великой державы, внушающей миру почтительный трепет. Социальной и правовой защиты. Лишены сострадания и понимания “просвещенного человечества”. Лишены наших собственных иллюзий и надежд. Одного отнять не смогли – Дома. И поэтому всего важнее понять, какой ценностью мы обладаем, какой силой наделяет человека это древнее как мир слово: Дом» (Казинцев А. Дом и дорога // Наш современник. 1992. № 1. С. 181).

Отдельного рассмотрения заслуживает возможность реанимации в качестве функционирующих единиц слов и фразеологизмов церковнославянского языка, особенно в сфере этических понятий. Значительные возможности для заполнения лексических лакун, в том числе и прежде всего этического порядка (этико-речевой компетенции), может предоставить, например, «Полный церковно-славянский словарь» Григория Дьяченко (М., 1993). Возьмем, например, такие слова: «Благолюбивый – любящий добро»; «грехолюбивый – поползновенный ко грехам»; «грехоочистительный – очищающий от грехов»; «душеводец – духовный вождь, руководитель ко спасению»; «душе-губительный – погубляющий душу»; «душепитательный – питающий душу»; «душерастлитель – растлевающий душу, соблазнитель»; «лжебрат – тот, который по наружности кажется друг, а внутри ненавистник»; «мечтанный – являющийся в мечтах»; «смысловидец – податель смысла, разума»; «тайновидец – открывающий тайны»; «терпеливомудрый – сопровождаемый мудрым терпением», «здравоносный – подающий, восстанавливающий здоровье», «злотворный – наносящий зло, причиняющий неприятности» и др. Как правило, в словарях современного русского языка такого рода словам либо нет заменителей, либо есть близкие по значению слова (в том числе синонимы), от которых церковнославянские слова отличаются каким-либо оттенком значения или стилистической коннотацией. Например: «христоподобный – подобный жизнью или подвигами Иисусу Христу», «цветный – имеющий яркий цвет», «саморучно – собственной рукой» (руками), «равноименованный – нарицающийся одним именем с другим»; «достоподражаемый – достойный подражания»; «самочинник – тот, который поступает по своевольству» (при наличии в словарях современного русского языка слов «самочинный», «самочинность», «самочинствовать», «самочинство»); «прекословный – любящий возражать» (при наличии в словарях глагола «прекословить»); «женонравный – имеющий женский нрав» (не равноценно слову «женоподобный», которое характеризует не нрав, а внешность); «ратоборец – ратник, подвижник» (по сравнению со словом «ратник» ратоборец – слово высокого стиля с семантическим оттенком героизма); «хитрословесный – искусно говорящий, красноречивый» (для современного языкового сознания будет иметь семантический оттенок лукавства); «запинательный – служащий препятствием, помехой» (по сравнению с такими словами, как «мешающий», «препятствующий», обладает качеством образности, изобразительности); «чревобесие – объядение, обжорство», как и «ядоглаголивый – злоречивый», пополняют соответствующие градационно-синонимические ряды компонентами, обладающими большей интенсивностью отрицательно-оценочной коннотации. Словом, достаточно очевидно, что приведенные слова способны обогатить семантически и/или стилистически лексический состав современного русского языка.

Большой список таких слов, словосочетаний и фразеологизмов, вошедших в русский литературный язык под влиянием славянского «Апостола» и «Откровения» Иоанна Богослова, дан в [Верещагин 2000: 170–173]. Читателю нетрудно будет убедиться в том, что значительная часть представленных в этой книге слов вышла из активного употребления, по крайней мере, молодой части российского социума. А между тем многие из этих слов и стоящих за ними понятий представляют собой большую смысловую, и прежде всего этическую, ценность, например: добродетель, воздержание, благочестие, братолюбие, плодоносный, радение, ревнитель, сердцеведение, дерзновение, единодушие, искупление, попечение, послушание, суесловие, таинство, тленный, тщета, упование и многие другие.

В значении евангельских текстов для лексико-фразеологического обогащения русского литературного языка можно убедиться, обратившись к тем высказываниям, словосочетаниям и именам, которые стали интертекстуальными. Только в одном Евангелии от Матфея мы находим: глас вопиющего в пустыне; ловцы человеков; нищие духом; алчущие и жаждущие правды; отверзать уста; чистые сердцем; нечистый дух; труждающиеся и обремененные; порождения ехидны; горчичное зерно; бремена тяжелые и неудобоносимые; мерзость запустения; великая скорбь; скрыть (зарыть, закопать) талант свой; тридцать сребреников; отделять овец от козлов; блаженны миротворцы; радуйтесь и веселитесь; соль земли; свет мира; ни одна йота; геенна огненная; от лукавого; примирись с братом твоим; будьте совершенны; как власть имеющий; плачь и скрежет зубов; гробы повапленные (окрашенные – А.С.); умыть руки; близко, при дверех; слепые вожди слепых; предоставьте мертвым погребать своих мертвецов; не вливают вина молодого в мехи ветхие <…>, но вино молодое вливают в новые мехи; по вере вашей да будет вам; овцы, не имеющие пастыря; жатвы много, а делателей мало; мир дому сему; отрясти прах от ног своих; будьте мудры, как змии, и просты, как голуби; ученик не выше учителя, и слуга не выше господина своего; нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано; не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; не мир, но меч; блажен, кто не соблазнится; кто имеет уши слышать, да слышит; всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит; кто не со Мною, тот против Меня; кто не собирает, тот расточает; дерево познается по плоду; от избытка сердца говорят уста; видя не видят, и слыша не слышат; собирают плевелы и огнем сжигают; нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам; врата ада не одолеют; берегитесь закваски фарисейской; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?; воздастся каждому по делам его; много званых, но мало избранных; кесарево кесарю, а Божие Богу; кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится; оставляется вам дом ваш пуст; не останется здесь камня на камне; восстанет народ на народ и царство на царство; во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется; жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал; дух бодр, плоть же немощна; все, взявшие мечь, мечем погибнут; Ирод; Иуда; Голгофа.

Все эти обороты, хотя и нечасто, встречаются в современных качественных публицистических текстах, в том числе и в трансформированном виде. Но среднестатистический читатель по незнанию своему их не замечает и, естественно, не употребляет в своей речи. Только представим себе, какой ущерб нанесен речевой культуре и языковому сознанию нашего народа, если из этого сознания выпала хотя бы половина выявленных прецедентных текстов, в чем вряд ли можно сомневаться. И как важно реанимировать в сознании носителей русского языка это языковое богатство.

Тезис о языковой реанимации утраченных слов и фразеологизмов, сохраняющих актуальность для нашего времени, находит косвенную, опосредованную религиозной идеей труда воскрешения, поддержку в философии Н. Ф. Федорова, который христианство понимает «как религию дела, призывающую не только к духовной, нравственной, социальной, но и к онтологической активности (выделено мной. – А. С.). Научное знание и преобразовательное действие включаются в «работу спасения», служа преодолению смерти…» [Новицкая 2015]. Н. Ф. Федоров, понимая воскрешение как «обращение прошедшего в настоящее, в действительное» [Федоров 1994: 58], писал: «Природа в нас начинает не только сознавать себя, но и управлять собою; в нас она достигает совершенства или такого состояния, достигнув которого она уже ничего разрушать не будет, а все в эпоху слепоты разрушенное восстановит, воскресит. <…> Задача сынов человеческих – восстановление жизни, а не одно устранение смерти» (курсив Федорова. – А. С.) [Там же: 272]. Опору нашим рассуждениям находим также у немецкого философа О. Розенштока-Хюсси: «Названные некогда имена – это та часть нашего будущего, на которую указали наши предшественники. Наше прошлое является наполовину прахом, а наполовину оно – уже созданная часть нашего будущего» [Розеншток-Хюсси 1997: 17].

Мне могут возразить, что реанимация слов невозможна, так как язык развивается по своим собственным имманентным законам. Думаю, что мысль о независимости языка от социума – его носителя и творца – является укоренившимся преувеличением. Мне представляется более адекватной метафора В. Г. Костомарова, согласно которой «по теории взаимодействий – это “союз всадника и коня”, в котором язык – средство общения людей, а люди – средство развития языка. Оба одинаково важны, пока люди не сознают первичность своей роли: конь все-таки поскачет, куда велит всадник, хотя и упрямится остаться в стойле. <…> Сомневаться в возможностях людей нельзя, если вспомнить воздействие на язык изобретенных ими письменности, книги, печати, которые революционно изменили коммуникативную жизнь общества и устройство самого языка» [Костомаров 2012: 13‒14]. Добавим к этому в качестве поддерживающего аргумента замечательный исторический факт возрождения древнееврейского классического языка – иврита.

Некоторые выводы

1. Современная языковая ситуация в России характеризуется утратой значительной частью русскоговорящего социума, главным образом молодыми поколениями, большого количества слов и фразеологизмов книжного, особенно церковнославянского, происхождения, что усиливает опасность языкового разрыва поколений, а также снижает, в массовом случае, коммуникативные и когнитивные возможности россиян. Такое положение возникло вследствие снижения уровня филологического образования и продолжающегося многие десятилетия запрета на изучение в средней школе Библии и, соответственно, церковнославянского языка. Это, в свою очередь, ведет к ущербному преподаванию литературы и русского языка, прежде всего в начальной и средней школе. И этим отчасти объясняется резкое падение читательской культуры и невостребованность русской литературной классики. Все это делает невозможным полноценное овладение русской речевой культурой.

2. Особенно большая лакуна в языковом сознании россиян возникла в области лексики и фразеологии, обозначающей этические понятия и понятия эмоциональной сферы человека. Этот факт является, с одной стороны, отражением, а с другой стороны, одной из причин отмечаемой многими моральной деградации нашего общества. В свете сказанного особое значение приобретают такие ответвления лингвоэкологии, как этическая лингвоэкология и эмотивная лингвоэкология.

3. Сказанное выше ставит в повестку дня необходимость уточнения понятия «устаревшие слова» на основе лингвоэкологического подхода, а также создание технологии реабилитации и реанимации тех слов и фразеологизмов, которые «выпали» из языкового сознания носителей русского языка, но представляют определенную семиотическую ценность.

4. Очевидно, что преодолеть тенденцию лексико-фразеологических утрат невозможно в краткие сроки и какими-либо ограниченными публичными акциями. Для кардинального решения вопроса необходимо серьезное изменение государственной языковой политики как в сфере массовых коммуникаций, так и (особенно) в области филологического образования на всех его ступенях. Положительную роль в исправлении создавшейся кризисной ситуации может сыграть и Русская православная церковь, если не соблазнится идеей перевода Библии и богослужебных текстов на современный русский бытовой язык и вместе со светской общественностью добьется включения в школьную программу Библии как выдающегося явления литературы и краткого курса церковнославянского (старославянского) языка как одной из главных основ русского литературного языка.

5. Нашему обществу, прежде всего его руководящей части, необходимо понимание того, что языковые утраты и снижение уровня языкового сознания и речевой культуры народа составляют угрозу для национальной безопасности России.