Текст книги "Экология русского языка"

Из названных двух групп слов в словарь под ред. Н. Ю. Шведо-вой [Толковый словарь… 2011] вошли без ограничительных помет слова (новые или с новыми значениями): бомж, зачистка, разборка, отсидка; с пометой «разг.» – светить, ящик, фанат, заказать; с пометой «прост.» – общага, колбаситься, отморозок, отстегнуть, достать, прикол.

Приведенные выше факты свидетельствуют о существовании разных этапов вхождения жаргонных слов в общелитературное употребление.

4.3. О критериях экологичности/неэкологичности жаргонных заимствований

В связи с активизацией процесса вхождения жаргонизмов в литературный язык становится актуальной проблема критериев, позволяющих судить об экологичности или неэкологичности этих слов. Обобщая суждения лингвистов-русистов на эту тему, будем под эко-логичностью жаргонизма понимать его соответствие совокупности критериев, в составе которых ведущими являются заполнение семантической лакуны; соответствие принципу экономии усилий (относительный лаконизм); расширение фразеологических, эмоционально-оценочных и экспрессивно-образных возможностей языка, этическая приемлемость, регулярная повторяемость (употребительность) в речи культурно-образованной части общества (писателей, журналистов, ученых и т. д.); словообразовательная продуктивность; точность и одновременно ясность выражения; благозвучность. Названные критерии одновременно являются и условиями вхождения жаргонного слова в литературный язык.

Из приведенных выше жаргонизмов обозначенным критериям экологичности соответствуют, например, такие слова, как общак, откат, облом, пофигист, зачистка, отморозок, разборка, прикол, фанат, тусовка, беспредел, балдеть, подставить, раскрутить, достать, отмыть, заказать, светить. Некоторые из этих слов вошли в [Толковый словарь… 2011].

Показателем (и в то же время причиной) вхождения жаргонизмов в русский литературный язык является их творческое использование в качестве материала при создании довольно широко употребляемых в разговорной речи, а также в газетах фразеологических оборотов, например: по понятиям (жить, поступать), денег срубить, в отключке (быть, находиться), по полной (программе), оторваться по полной, крышу снесло, крыша едет, тянуть резину, пилить (бюджет, бабки), мало не покажется, чесать репу, пипл хавает, слив (информации, компромата), с нарезки слететь. Некоторые примеры употребления: Грозились построить правовое государство, но вся страна стала жить «по понятиям» (ЛГ. 2002. № 30); Характерно, что один из беглецов, г-н Раппопорт <…> учит начинающих предпринимателей, как «по-легкому срубить» много-много дензнаков (Завтра. 2015. № 30); Страна в отключке (АиФ. 2004. № 26) – заголовок; В клубе по полной программе опошлили светлый праздник (КП. 13.01.2005); Человек, который голоден, заходит в магазин и у него сносит крышу: он сметает с полок все съедобное, гораздо больше, чем ему необходимо (КП. 29.12.2011); Депутаты Госдумы на первом осеннем заседании в 62-й (шестьдесят второй) раз рассмотрели вопрос о снятии с работы главного российского электрика. А как еще доказать, что реформы парламенту не до лампочки? (КП. 12.09.2003); Вам к кровельщику надо бы. У вас просто «крыша поехала» (МК в Иркутске. 22‒29.03.2001); Нас достаточно за нос водили. / Нам твердили, что жизнь хороша! / Только пудру стряхнем мы с извилин, / Тут же виснет лапша на ушах (ЛГ. 2003. № 30); Права писали не про вас… / Пойми же, голова: / Тот, кто качает нефть и газ, / Качает и права! (ЛГ. 2001. № 12).

Интересно отметить, что четверть века тому назад некоторые из представленных здесь фразеологизмов жаргонного происхождения лингвисты квалифицировали как отрицательное явление. Так, Л. И. Скворцов, отмечая как негативное явление жаргонизацию публичной речи, включает в перечень таких нежелательных элементов слова: беспредел, разборка, чернуха; фразеологизмы: перекрыть кислород, лапшу на уши вешать, пудрить мозги, качать права. Отмечается, что эти слова и выражения «еще не освоены общелитературной речью. Больше того, они несут в себе печать уголовного взгляда на мир и на отношения людей, черты тюремно-лагерной психологии, “воров в законе”, “авторитетов” и “паханов”» [Скворцов 1991: 20]. Прошло четверть века, и эти слова и выражения употребляют не только «воры в законе», «авторитеты» и «паханы», но и вполне респектабельные и культурные люди, не ощущая их «уголовного аромата», что свидетельствует об их вхождении в русский литературный язык на правах экспрессивных разговорных единиц.

Жаргонные слова и выражения могут использоваться журналистами как средство языковой игры: Поэт Блок про 1917 год писал так: «В белом венчике из роз – впереди Исус Христос». Ну а у нас в 2012 году пока что так: «Революции общак держит Ксения Собчак!» (АиФ. 2012. № 25); Кроссовки – для любой тусовки! (КП. 23.03.1993 – заголовок); Наши права – как нефть: надо качать! (АиФ. 2008. № 6 – заголовок); От съезда партии – к съезду крыши (ЛГ. 2002. № 18–19 – заголовок); Страна расколота на обывателей и обувателей, а глас народа в России – молчание ягнят (Завтра. 2011. № 5); У нас власть имущие озабочены и заняты совсем другими проблемами: подготовкой к зимним Олимпийским играм в Сочи или пилингом земли под институтами РАН (Завтра. 2013. № 31); Раньше в нашей стране все решали дедки, а теперь – «бабки» (АиФ. 2000. № 46); Укатали Сивку крутые разборки (ТД. 2001. № 17); …Лучше бы бывшему генералу спокойно уйти на пенсию и выращивать на даче картошку и морковку, благо с капустой у него все в порядке (АиФ. 2009. № 39).

Чаще всего языковая игра с участием жаргонизмов используется в малых комических жанрах:

1) в жанре комического афоризма, например: Дали на лапу – подставь другую (ТД. 2002. № 8); Одни деньги отмывают, другие – обмывают (ЛГ. 2002. № 10); Социальное расслоение – это когда на одних ушах золото, а на других – лапша (АиФ. 2001. № 6); Склероз – не роскошь, а средство передвижения крыши… (ТД. 2001. № 28); Кто рано просыпается, тому бакс улыбается (ТД. 2001. № 17);

2) в малых повествовательных жанрах (анекдот, комический диалог, «микробайка», прикол, сатирический комментарий):

• На уроке литературы Вовочка рассказывает отрывок из «Евгения Онегина»:

– «Когда б надежду я имел, хоть редко, хоть в неделю раз…»

Марья Ивановна:

– Ну что, Вовочка, опять забыл?

– Нет, просто думаю, какое все-таки красивое имя – Надежда… (ТД. 2001. № 51).

• Две палочки остались без работы. В таких случаях обычно отправляются ее искать. Палочки решили начать с биржи труда.

– Где вы хотите работать? – спросили там.

– А нам по барабану, – весело ответили Палочки.

Так появились первые ударные инструменты (ЛГ. 2001. № 19– 20).

• Хорошо быть кроликом – размножаешься себе в собственное удовольствие и совсем не думаешь, что тебя просто разводят (Телевизор. 2003. № 33).

• Г. Греф, глава МЭРТа: «Всем надо дать понять, что хватит раздевать потребителя».

«Все» – это Минфин, снова предложивший поднять цены на коммунальные услуги. Но финансисты – они такие: не велят им раздевать – они и «обуть» могут. (АиФ. 2006. № 43);

3) в жанре комической фрашки жаргонизмы встречаются довольно часто: – Ты что бежишь скачками? / – Так… Поссорился с качками (Комок. 17.04.2001); Все меньше пахарей – стране хана! / Пахать ведь не заставишь пахана (ЛГ. 1998. № 22); В жизни главное – родня, / Остальное все – фигня. / Жаль, что я в ущерб родне / Посвящал себя фигне (ЛГ. 2001. № 30).

Не чужды жаргонизмы и художественной литературе в специфических функциях, например : а) в функции речевой характеристики персонажа и б) в функции создания образа автора-повествователя, например: а) – Не понимаю, – сказал он, – Ты, по-моему, должен быть счастлив. Ты ведь продвинутый парень. Иначе бы Брама тебя не выбрал (В. Пелевин, Ампир В); – А что, неправда? – не унимался я. – Матросики! Ну скажите мне, что такое фок-рей? – Лажаемся, – удовлетворенно констатировал старком (Виктор Ерофеев, Пять рек жизни); Галилей хотел продать подзорную трубу правительству Венеции, Гершель старался развести на деньги короля Георга (В. Пелевин, Ампир В); – Я понимаю, – сказал я. – А зачем метросексуал наряжается как пидор? – Как зачем? Чтобы сигнализировать окружающим, что рядом с ним проходит труба с баблом (В. Пелевин, Ампир В); – Интересно, – загорелся Татарский, – очень интересно! Потрясающе! А что это значит в практическом плане? – А в практическом плане это значит, что отстегивать надо (В. Пелевин, Generation «П»); – Задача простая, – сказал Вовчик. – Напиши мне русскую идею размером примерно страниц на пять. <…> И чтобы я любого импортного пидора – бизнесмена там, певицу или кого угодно – мог по ней развести (В. Пелевин, Generation «П»);

б) Тут внезапно выяснилось, что я умею говорить на французском! Ну полный улет! (А. Королев, Инстинкт); Красный сигнал мобилы. Государыня! Легка на помине, прости господи (В. Сорокин, День опричника); Оставил Батя на заполуночье токмо пятерых <…> После мокрого (выделено автором. – А. С.) пробило Батю нашего на кокошу с водочкой (В. Сорокин, День опричника); Высший разум не отпускает грехов, ибо это противоречит непреложному закону Кармы, чуждому беспределу христианского милосердия (М. Елизаров, Pasternak); Но особо ему помогла книга Россера Ривса – он вычитал в ней два термина, «внедрение» и «вовлечение», которые оказались очень полезными в смысле кидания понтов (В. Пелевин, Generation «П»); Наморщив лоб, Татарский несколько секунд вспоминал, как этот феномен назывался на профессиональной фене, а вспомнив, достал книжечку и открыл ее на букву «Н», где была «недвижимость» (В. Пелевин, Generation «П»).

Среди немотивированного использования жаргонизмов в газетной публицистике встречаются в основном два случая:

1) использование жаргонизмов, которые могут быть без ущерба для смысла заменены литературным словом: Если все срастется, то в скором времени, включая телевизор или настраиваясь на популярную радиоволну, слушатели и зрители получат <…> «идеологически правильно настроенных кумиров миллионов» (МКК. 27.07.2015) – выделенное слово можно заменить словом «получится»; Друзья могут счесть «лузером», если подросток признается им в своих сомнениях (МКК. 14.05.2015) – возможна замена жаргонизма словом «неудачник»; Пашу стали стебать-гнобить даже близкие друзья (МК. 03.09.1997) – выделенные слова без ущерба для смысла заменяются на «издеваться над кем-либо»; Это при Швыдком стали рубить иконы в Манеже, это он защищал отморозков, которые по благословению подколодной русофобки Боннэр устроили в Сахаров-ском музее выставку «Осторожно, религия»! (Завтра. 2007. № 50) – не потеряв экспрессии оценочности, «отморозков» можно заменить на «негодяев»;

2) использование вульгарных жаргонизмов, нарушающих этическую норму, и/или приводящих к неоправданному снижению стиля: Не нужна красивая обертка, какашку народ схавает и так… (Комок. 2002. № 38); Панки этой вашей Великой Британии да и Североамериканских Соединенных Штатов – слащавые розовые фекалии и вообще ряженые клоуны и абсолютное чмо (АиФ. 15.08.2010); Скоро Масленица, блин! (КП. 12.02.2004 – заголовок); Валерия Новодвор-ская запала на Элвиса Пресли (КП. 26.01.2001); Иисус ведет двенадцать апостолов по глади Мертвого моря. Вдруг апостол Павел, шедший одним из последних, кричит: – Боже! Апостолу Петру вода по щиколотки! Бог идет, не оглядывается. – Боже! Апостолу Петру вода уже по пояс! Бог идет дальше, не оглядывается. – Боже! Апостолу Петру вода уже до подбородка! Бог остановился и кричит Павлу: – Скажи этому придурку, чтоб не выпендривался, а шел как все, по камушкам! (ТД. 2001. № 23 – анекдот); «Алые паруса» давным-давно стали хрестоматийной историей любви. В ней есть все: мучения, томительное ожидание и, наконец, заслуженное вознаграждение – ведь никому и в голову не придет утверждать, что Ассоль получила своего принца на халяву (МКК. 06–13.07.2000).

Сильным аргументом, оправдывающим употребление жаргонизмов, которые отвечают вышеозначенным критериям экологичности, является следующее обстоятельство. На протяжении ХIХ и отчасти ХХ веков основной питательной средой русского литературного языка были народные говоры, что доказывается творчеством А. С. Пушкина и многих других выдающихся писателей послепушкинской поры. Но уже тогда возникала опасность необоснованной вестернизации формирующегося русского литературного языка. Недаром В. И. Даль в «Напутном слове» к первому изданию «Толкового словаря живого великорусского языка» писал (передаем его речь в современной орфографии): «…Мы уверены, что русской речи предстоит одно из двух: либо испошлеть донельзя, либо, образумясь, своротить на иной путь, захватив притом с собою все покинутые второпях запасы. Взгляните на Державина, Карамзина, Крылова, на Жуковского, Пушкина и на некоторых нынешних даровитых писателей, не ясно ли, что они избегали чужеречий; что старались, каждый по-своему, писать чистым русским языком? А как Пушкин ценил народную речь нашу, с каким жаром и усладою он к ней прислушивался. <…> Нет, языком грубым и необразованным писать нельзя, это доказали все, решавшиеся на такую попытку, в том числе, может быть, и сам составитель словаря; но из этого вовсе не следует, чтобы должно было писать таким языком, какой мы себе сочинили, распахнув ворота настежь на запад, надев фрак и заговорив на все лады, кроме своего; а из этого следует только, что у нас еще нет достаточно обработанного языка и что он, не менее того, должен выработаться из языка народного. Другого, равного ему, источника нет, а есть только еще притоки; если же мы, в чаду обаяния, сами отсечем себе этот источник, то нас постигнет засуха, и мы вынуждены будем растить и питать свой родной язык чужими соками, как делают растения тунеядные, или прищепой на чужом корню» (выделено мной. – А. С.) [Даль 1955: 13–14]. Но того языка, о котором говорил Даль почти двести лет тому назад, уже нет. Русские народные (территориальные) говоры находятся в стадии почти полного угасания. Роль народного языка как «питателя» языка литературного в основном выполняет разговорная речь, в значительной степени жаргонизированная (в основном за счет так называемого общерусского жаргона [Ер-макова, Земская, Розина 1999; Елистратов 2000 и др.]), и отчасти профессиональные жаргоны. Альтернатива – иноязычные заимствования. Такова языковая реальность наших дней.

Мы полагаем, что широкое внедрение жаргонизмов в «нижние» слои литературного языка можно считать своеобразным компенсаторным процессом, связанным с «угасанием» территориальных диалектов как источников пополнения литературного языка вообще и его экспрессивного фонда в частности.

Есть мнение, что молодежные и профессиональные арго (арго тинейджеров, школьников, студентов, военных и пр.) существенно пополняют состав лексики русского литературного языка. Например, И. Климов в статье «Препод и студенты базарят на одном языке» пишет: «Влияние молодежного сленга на общелитературный язык переоценить невозможно. Из сленга вытекают слова, которые с течением времени становятся нормативными. Молодежь, вырастая, дарит свой язык обществу» (КП. 11.04.1995). Свои наблюдения автор этой статьи сделал в Магнитогорском педагогическом институте, причем оперирует в качестве примеров сленгизмов такими словами, как филонить, капуста, балдел, бабки, западать, которые фактически представляют общий жаргон и действительно используются в газетно-публицистической и художественной речи. Что же касается слов собственно арготических, например, кисовать (целоваться), крейзить (сходить с ума), лэфтовый (левый), дринкать (пить спиртное), безмен (одинокая женщина), бормашина (здоровый парень) и др., то нам не встретилось их употребление в собственно публичной печатной речи. То же можно сказать об арготической лексике тинейджеров, таких словах, как нычка (укромное место), шнурки (родители), в морге (на квартире), шарахунка (угощение), мудахера рихтануть (побить бомжа) и т. п. (см., напр., заметку Р. Шебукова. Учите язык тинейджеров // АиФ. 1996. № 31). В молодежном арго можно встретить довольно остроумные словечки и обороты, например: антиквар (муж, у которого жена намного старше его), гриппер (сомнительная, надуманная болезнь), мужиковед (гомосексуалист), починить хлеборезку (вылечить зубы), таможня (жена, отбирающая у мужа зарплату) и т. д. (см., напр., заметку «Твой папа коробки клеил?» // СГ. 15.09.2007). Однако вряд ли у этих речевых единиц есть шансы попасть даже в общий жаргон, и тем более в литературный язык, из-за их яркой окказиональности и локальности употребления. Таким образом, можно сделать вывод о том, что пополнение русского литературного языка новыми лексемами и фразеологизмами осуществляется прежде всего через общий жаргон, а не арго.

Итак, с точки зрения лингвоэкологии жаргонизмы, как один из основных источников пополнения русского литературного языка (прежде всего в его разговорном варианте), требуют внимательного и дифференцированного подхода и оценки с учетом комплекса критериев и их иерархии. Это позволит принимать в лоно литературного языка прагматически ценное и выразительное и отвергать семиотически нецелесообразное и этически неприемлемое. Таким образом, можно согласиться с мыслью В. С. Елистратова о том, что «сама так называемая сниженная речь – это такая же интересная материя, как и язык Пушкина и Достоевского. Надо только в эту “сниженную речь” хорошенько вглядеться и вдуматься» [Елистратов 1998].

4.4. О проблеме лингвоцинизмов

Обратной стороной использования некоторых жаргонизмов является неоправданная вульгарность и даже цинизм, например: 22 марта его подопечные здесь же, в «Олимпийском», забацают крутое шоу, посвященное пятилетию «Иванушек» (Экспресс-газета. 2001. № 11); А потом в какой-то определенный момент поняли, что ни фига не можем больше утаивать одно из наших любимых произведений от публики (МК. 26.01.2001); Курировать техническую сторону порнушной веселухи отрядили сотрудника газеты г-на М. <…>, в обязанности коему вменялось установить на месте все железяки и затем производить запись перепихона с их агентом (СГ. 27.12. 2000).

Исследуя употребление жаргонизмов в составе современного русского литературного языка, мы начинаем понимать, что для эффективности речи, понятой не меркантильно, как сиюминутный успех, ее этическая сторона имеет первостепенное значение. Актуальность этической проблематики речевого общения в наше время стала особенно очевидна в связи с общей этической деградацией российского социума, о чем пишут многие. Так, Е. Г. Гимпельсон пишет, что «из современного лексикона почти исчезли такие традиционные, выношенные веками нравственные понятия, как совесть и честь, милосердие и сострадание, великодушие и отзывчивость. Эти ценностные ориентиры перестали быть социально значимыми, а между тем без них немыслима вообще ни одна профессиональная этика» [Гимпельсон 1998: 120]. А Ю. В. Рождественский, говоря о законах этоса, не без основания отмечает, что «разрушение культуры речевого этоса ведет за собой примитивизацию речи и связанный с ней вандализм» [Рождественский 1997: 497].

Поэтому неудивительно, что в лингвоэкологии, а также в теории и практике культуры речи одной из приоритетных является проблематика этики речи, этико-речевой компетенции, которым посвящены статьи, диссертации, учебные пособия и словари (см., напр. [Кулаева 2010; Балакай 2001; Стрыгина 2002; Даниленко 2009; Бессарабова 2011; Рисинзон 2010; Риторика 2006; Сметанина 2002; Сурикова 2010 и др.]).

Поскольку содержанием этико-речевой компетенции является теоретическое и практическое владение этико-речевыми нормами, определим прежде всего это понятие. Этико-речевая норма, как родовое понятие, – это совокупность частных правил (отправных положений, установок) в форме советов, рекомендаций, предписаний положительной модальности, а также в форме предупреждений, предостережений, запретов (табу), выполнение которых обеспечивает продуцирование речи, обладающей качеством ценности (бла́га) для всех участников коммуникации.

Частные этико-речевые нормы, как видовые понятия, представляют собой правила должного речевого поведения, основанные на морально-нравственных категориях, лингвопрагматических постулатах (максимах) и национально-культурных традициях. Они «воплощают систему защиты нравственных ценностей в каждой культуре и регулируют формы их проявления в речи», подчиняясь главному закону общения – закону «объединения партнеров, в соответствии с которым общение должно быть конструктивным, неконфликтным, гармонизирующим и т. д.» [Риторика 2006: 200–201].

Некоторые ученые, основываясь на базовой категории долженствования, четко разделяют нравственные принципы и нормы (см. [Этика… 2009: 14 и др.]). Такое разграничение дает возможность обратить внимание на следующее.

Этико-речевая компетенция на поверхностном уровне (уровне внешнего проявления отношения говорящего к адресату) представлена правилами речевого этикета, реализующими принцип вежливости, суть которого заключается в том, чтобы не нарушать достоинство партнера (партнеров) по общению. Правила русского речевого этикета разработаны достаточно подробно в различных аспектах [Луцева 1999; Балакай 2001; Пахомова 2008; Формановская 2009; Бирюлина 2009; Рисинзон 2010 и мн. др.], что позволяет нам не касаться проблем речевого этикета. Однако этико-речевая компетенция не сводится к соблюдению принципа вежливости и, соответственно, к владению речевым этикетом, как полагают некоторые авторы (см., напр. [Введенская 2011: 110–125; Гойхман, Надеина 2011: 189–192]). Если под речевым этикетом понимать «социально-заданные и национально-специфичные правила поведения, реализующиеся в системе устойчивых формул и выражений (стереотипных высказываний), применяемых в ситуациях установления, поддержания и размыкания контакта с собеседником» [Формановская 2003: 575], то рекомендация типа «в общении с деловым партнером никогда не распространяйтесь о своей личной жизни и не расспрашивайте о чужой» [Гойхман, Надеина 2011: 190], являясь рекомендацией этического порядка, не относится к этикету в вышеуказанном смысле.

Правы те, кто полагает, что «этическая составляющая, этические нормы культуры речи не исчерпываются правилами, регламентом только речевого этикета, их соблюдением» [Бессарабова 2011: 57]. Верно замечено, что «этикет, принимая характер чисто внешнего ритуала, не всегда бывает показателем подлинной нравственной культуры личности» [Граудина 1996: 165].

Этико-речевые нормы основаны на фундаментальных моральных ценностях (категориях), таких как истина, добро, красота, «которые соответственно являются критериями оценки этичности речи и речевого поведения в целом». К этим ценностям добавляются доброжелательность, правдивость, понятность, содержательность, информативность, целесообразность, краткость [Риторика 2006: 202–203]. Эти этические понятия играют роль принципов продуцирования нравственной речи. Этот ряд может быть дополнен этическими понятиями совести, долга, ответственности, смирения, кротости, скромности, терпимости, сдержанности, немногословия, миролюбия, спокойствия, уважения к партнеру по общению и другими, свойственными русскому риторическому идеалу, христианскому по своим основаниям (см. [Михальская 1996а; Михальская 1996б]). Они противопоставляются своим этическим «противоположностям», таким как гордыня, самомнение, тщеславие, заносчивость, самодовольство, себялюбие, эгоцентризм, честолюбие, самоуверенность, болтливость, наглость, раздражительность, несдержанность и т. д. Такой подход к определению содержания этико-речевой компетенции в принципе коррелирует с мыслью К. Ф. Седова о том, что в основе этики общения лежит сформулированный Г. П. Грайсом принцип кооперации [Седов 2010: 193].

Таким образом, в составе этико-речевой компетенции можно выделить две основных части, или субкомпетенции: нормативно-ценностную, связанную главным образом с принципом кооперации, и этикетно-речевую, опирающуюся на принцип вежливости. Кроме этих основных сумбкомпетенций в состав этико-речевой компетенции, по-видимому, целесообразно включить эстетическую субкомпетенцию в силу тесной связи категорий добра и красоты. Это выражается практически хотя бы в том, что некрасивая речь портит настроение адресата. Эстетический компонент этико-речевой компетенции предполагает ориентацию говорящего/пишущего на категорию прекрасного, отказ от того, что культурной частью общества отвергается как безобразное; учитывает понятие вкуса, то есть «системы идейных, психологических, эстетических и иных установок человека или общественной группы в отношении языка и речи на этом языке» [Костомаров 1994: 21], в которых (установках) находит воплощение национальный речевой идеал. Эстетический компонент содержит требование благозвучия и ясности речи и не поощряет речь неблагозвучную (чего стоят, например, аббревиатуры ГИБДД и ПУП РФ!), неудобопроизносимую и невразумительную (не обладающую качеством доходчивости). К эстетическим компонентам речевой культуры относятся также «мелодичность, певучесть, гибкость, стройность синтаксических конструкций, выразительность, изобразительность, образность, экспрессивность языковых средств» [Кулаева 2010: 405]. К эстетическим негативам, по-видимому, следует отнести языковую безвкусицу, «манерные, слащавые, искусственные словосочетания, пришедшие из мира гламура, глянца и рекламы: академия плитки, философия футбола, элитный сатин и т. п.» [Бессарабова 2011: 59–60], а также неудачные попытки создания метафор, сравнений и других стилистических приемов без учета особенностей сочетаемости слов и их ассоциативного потенциала (экватор монтажных работ; похож на страуса, воркующего у своего гнезда; небольшое столпотворение и т. п.); речевые штампы (заря новой жизни, написанный кровью сердца, бессмертное творение и т. п.), так называемый канцелярит (подробнее о понятии этико-речевой компетенции и способах выявления и описания этико-речевых норм см. в [Сковородников 2012]).

Очень заметным нарушением этико-речевой нормы является употребление в речи вульгаризмов и лингвоцинизмов (вульгарных и/или циничных слов, оборотов и целых высказываний), о которых далее и пойдет речь.

Термин «лингвоцинизмы» был предложен автором данной книги в 1992 году и постепенно вошел в научный обиход (см., напр. [Самотуга 2012; Бузова. URL: http://conf.msu.ru/archive/Lomonosov_2011/ 1281/18476_36b3.pdf; Никишина. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/ abbreviatury-genezis-slovoobrazovatelnyy-status-morfemnaya-struktura-tematicheskie-gruppyupotreblenie-i-prognozy; Хазагеров. URL: http://www. hazager.ru/pragmatica/122-ecolinguistics.html; Хазагеров 2013; Кузнецова 2007 и др.]) и лексикографическую практику [Культура русской речи… 2003; Энциклопедический словарь-справочник… 2005; Матвеева 2010; Сущенко 2011; Эффективное речевое общение… 2014]. Первоначально лингвоцинизмы были охарактеризованы как «слова и словосочетания, в которых получили отражение психология технократизма, негуманистичность социального мышления», например: отвоевать у природы, человеческий материал, человекоединица, рабсила и т. п. [Сковородников 1992: 108]. Впоследствии дефиниция была мною уточнена, и лингвоцинизмы определены как «слова, обороты речи и целые высказывания, в которых нашел отражение цинизм индивидуального или группового мышления (мировоззрения)», и иллюстрированы следующими примерами: «Склещились» – такое впечатление возникло при виде целования Селезнева и Ельцина (Завтра. 1997. № 45) (здесь и далее выделено мной. – А. С.); Только у нас в аэрофлоте людей могут загонять в накопитель, хорошо, что не в отстойник (М. Задорнов в выступлении по ЦТ 10 марта 1991 г.); В августе текущего года, как известно, исполняется аккурат 20 лет с того скорбного дня, как всех нас покинул г-н Элвис Аарон Пресли (Как время-то бежит!..). По этому поводу его вечнозеленая вдова Присцилла дала добро на съемки очередного радикально нового высокохудожественного фильма о ее уже давно скушанном червячками супруге (СГ. 22.07.1997).

Словообразовательная структура термина «лингвоцинизмы» и введение в его дефиницию понятия цинизма как стержневого мотивируют необходимость определения последнего в его соотношении с близкими, но не синонимичными понятиями, что позволяет уточнить значение термина «лингвоцинизмы». Причем важно заметить, что, говоря о цинизме, мы будем иметь в виду не его философское значение как этическое учение киников (см. об этом учении, напр., в [Слотердайк 2001; Кузнецова 2007]), а его общепринятое, «бытовое» значение.

В толковых словарях современного русского языка цинизм в этом значении определяется как «грубая откровенность, бесстыдство, пренебрежительное отношение к нормам нравственности, благопристойности, к чему-л. пользующемуся всеобщим признанием, уважением» [Словарь русского языка 1988: 646; также в: Большой толковый… 1998: 1463]; «пренебрежение к нормам общественной морали, нравственности, наглость, бесстыдство» [Толковый словарь… 2011: 1080]; «вызывающе-пренебрежительное и презрительное до наглости и бесстыдства отношение к чему-л. (нормам общественной морали, нравственности и т. п.)» [Ефремова 2000]. В принципе аналогично, лишь с небольшими вариациями, определяется цинизм и в других словарях (см., напр. [Романова 2010; Жмуров. URL: http://www.zhmurov. com/search/%F6%E8%ED%E8%E7%EC/; Кононенко 2003; Булыко 2014; Анцупов 2006; Политическая наука 2010; Словарь по этике. URL: http://moralphilosophy.ru; Энциклопедия социологии 2003 и др.]). Обобщая эти дефиниции по их основному содержанию, можно сказать, что цинизм – это особое отношение к окружающему и жизни вообще, отношение, вольно или невольно демонстрирующее отсутствие ориентации на нормы нравственности, а часто и намеренное их нарушение. Следовательно, лингвоцинизмы – это такие включенные в речь (текст) слова, словосочетания и целые высказывания, в которых присутствует указанное отношение к кому– или чему-либо.

Внесем здесь одно уточнение: мы не разделяем точку зрения авторов, полагающих, что цинизм, в том числе речевой, является непременно сознательным актом, хотя часто является таковым. Ср., например, дефиниции: «Цинизм – умышленное оскорбительное выражение пренебрежения к людям, к тому, что им дорого, к общественной морали» (здесь и далее выделено мной. – А. С.) [Семейное воспитание 1990: 293] и «лингвоцинизмы – это языковые/речевые единицы, при помощи которых демонстративно выражается презрительное отношение к общепринятым нормам морали и нравственности» [Гущина 2013]. Что употребление лингвоцинизмов не всегда преднамеренно, говорят следующие примеры: