Текст книги "Главный пульт управления"

3. Дом, в котором живет Сова

В холле гостиницы «Машиностроитель» царили прохлада и сумерки.

В его углу даже горела настольная лампа под матовым колпаком.

Свет лампы падал на сидящую за высокой деревянной стойкой женщину. Широкое лицо в больших круглых очках делало дежурного администратора гостиницы похожей на большую лесную сову-змеелова. На плечах у нее лежала серая мохнатая шаль, а полную шею украшали медовые шарики янтарных бус. Сова занималась вязанием. Длинные блестящие спицы так и мелькали в ее небольших руках.

Майор пересек сумрачное пространство холла и приблизился к стойке.

Оторвавшись от рукоделия, Сова сквозь линзы очков посмотрела на Ефима, будто видела его в первый раз. Потом она неторопливо засунула спицы с клубком шерсти внутрь стойки и произнесла:

– Здравствуйте, Ефим Алексеевич!

– Здравствуйте, Ираида Михайловна! – слегка поклонился майор.

– Номерок снять хотите? – наклонив голову, поинтересовалась администраторша.

– Нет, спасибо, номерок не хочу.

– А что же вы тогда хотите от старой женщины? – чуть приподняла брови Сова.

– Старой женщины здесь не вижу, – отозвался хитрый оперативник. – Я здесь зрелую женщину вижу. Хочу поговорить.

– На какую тему? – с любопытством в голосе поинтересовалась Сова.

– Хочу узнать, что зрелые женщины ценят в мужчинах? Ум или внешность? Очень мне это интересно. Побеседуем?

– Что же, раз такая тема, я – согласная, – кивнула Сова и крикнула: – Галя! Погляди тут, я отлучусь ненадолго.

– Ах-х-ха…Жу-жу… – невнятным эхом отозвались сумеречные коридоры гостиницы.

Ефим вгляделся в коридорную темноту. И в груди у него ворохнулось необычное ощущение. Он словно в одно мгновение ощутил вкус и аромат, целой эпохи, твердым шагом прошедшей по этому послевоенному дубовому паркету! Какие звезды на генеральских мундирах видели эти коридоры!.. Какие золотые лауреатские медали на штатских пиджаках. Сколько душистого армянского коньяка было выпито за высокими дверями, и какие дискуссии о неясных путях развития мировой науки и покрытых мраком дорогах истории здесь звучали!

Мимикьянову казалось: там – в коридорах, уходящих в глубину гостиницы, шевелились не обычные пыльные сумерки, а словно бы слегка подрагивал густой студень, в который, застыв, как уха в холодильнике, превратились события, что клокотали здесь в минувшие десятилетия.

– С вами, Ираида Михайловна, работать одно удовольствие! Вы всегда все правильно понимаете, – сказал майор, обращаясь к своей информаторше.

Гостиничная администраторша сползла со своего высокого, как насест, стула и указала подушечкой толстенькой ладошки на маленькую дверь в деревянной панели за своей спиной. Ефим заметил, едва ли не каждый ее пухлый пальчик имел свое персональное кольцо.

В крохотной комнатке, кроме узкого диванчика, вплотную размещались: матерчатое кресло, тумбочка и низкий круглый столик. Зато окно занимало почти всю стену. После темного холла Ефим даже зажмурился от яркого солнца.

Сова взглянула на него и, приподнявшись на носки, задернула плотные, цвета ржавого железа, шторы.

Когда она оказалась к нему спиной, Ефим окинул взглядом ее фигуру: широкие бедра упруго натягивали бежевую юбку, а ноги в чулках сохраняли умеренную стройность. Он выставил фигуре Ираиде Михайловны положительную оценку, без всякой скидки на возраст.

Гражданка Оскольцева Ираида Михайловна являлась одним из лучших осведомителей майора Мимикьянова в поселке Машиностроительного завода имени Бачурина. Информацию, она всегда давала качественную, не хуже чем опытный оперативник: что за командировочный прибыл на завод, с какой целью, где и с кем ночует, и какое производит общее впечатление. А точная первичная информация для контрразведчика – все равно, что прочный фундамент для дома.

Пятнадцать лет Ираида Михайловна проработала конструктором в СКБ «Экран». После его закрытия, несколько лет трудилась в отделе Главного конструктора на заводе. А, когда и там произошло резкое сокращение, поступила работать администратором в заводскую гостиницу «Машиностроитель».

Майор сел в кресло, а Оскольцева захлопотала с чайными принадлежностями.

– У меня облепиховое варенье есть! Вку-у-усное! Хотите попробовать, Ефим Алексеевич? – спросила администраторша.

– Отчего не попробовать? – согласился майор.

Хозяйка поставила на столик вазочку с оранжевым вареньем, щелкнула кнопкой пластмассового электрического чайника и опустилась на диван. Пружины под ее телом деликатно скрипнули. Женщина взглянула на гостя и мягким движением поправила на груди невесомую пуховую шаль.

– Я вот что хотел спросить у вас, Ираида Михайловна… – отодвинул в сторону приятные мысли и приступил к работе Ефим. – Говорят, у вас тут человек пропал?

– Пропал, – кивнула Сова.

Вскипевший чайник громко щелкнул, выключаясь.

Женщина начала разливать чай.

– Ну, и что можете сказать? Доложите! – строгим голосом произнес майор. Он знал: подобный тон на бывшую конструкторшу, двадцать лет проработавшую на закрытых производствах, действовал, как кнопка «запуск» на танковый дизель.

– В пятницу, на 12–00, у Чапеля Юрия Федоровича закончилась оплата номера, – начала четко докладывать администраторша. – Вещи – в номере, а самого – нет. Сутки прошли – нет.

– Ясно. Ваши действия? – спросил майор.

– Набираю приемную директора: так, мол и так, не знаете, куда ваш командировочный подевался? Они отвечают: не знаем ничего. Только трубку положила, межгород заливается. Москва. Чапеля спрашивают. Прямо кричат на меня, почему его мобильник молчит? Почему, да почему? Я им отвечаю: а, я-то откуда знаю? Он вообще в гостинице больше суток не появлялся. Они мне: так, что же вы мер не принимаете? Я – им: а то, я без вас не знаю, что мне делать! И тут же на завод Ренату Николаевичу позвонила, он в милицию сообщил, и сам сюда приехал.

– Понятно, – кивнул майор, глотая терпкий горячий чай. – Ну, а какое этот постоялец вообще на вас впечатление произвел? Каким человеком показался?

– Да, я его и видела-то только в пятницу утром, как на дежурство заступила… – извиняющимся тоном произнесла плечи Оскольцева. – Он накануне вечером заехал. Его не я, а Лидка Чумаченко селила… Ну, утром в пятницу он мне ключ от номера сдал и ушел… Сказал, вечером уедет. Вообще-то, мужчина солидный, сразу видно, – настоящий оборонщик! Уж я-то знаю, повидала!

– Бальзам! – сказал майор, слизнув с ложки облепиховое варенье. – Не варенье, а утешение! А куда ж ваш постоялец подеваться мог, а, Ираида Михайловна? Может, женщина у него здесь появилась? Знаете, как в командировке бывает?

– Да, уж знаю… – поджала губы администраторша. – Только не похоже. Он мужчина деловой… Серьезный… Сразу видно, не котяра, который за первой юбкой побежит. Ну, если даже и заночевал у какой-нибудь, потом-то должен был появиться!.. Сколько ж можно варенья скушать? Это только кажется, что целую банку, а, как начнешь есть, быстро приестся! Правильно ведь говорят: делу время, а потехе час! А ведь, до сих пор нет!

Майор аккуратно зачерпнул десертной ложечкой ароматный оранжевый нектар.

– Ну, а что ж, по-вашему, тогда могло с ним случиться, Ираида Михайловена? – спросил он, поднося ложку с вареньем ко рту.

– Ну, мало ли… – Сова подумала и решительно произнесла: – Бандиты поймали, и… поминай, как звали!

– Да, какие ж у вас здесь бандиты? – удивленно приподнял волчьи брови майор.

Оскольцева поставила чашку с чаем на круглый столик и сказала:

– Бандитов, может быть, и нет, но вот за кое-кого я бы не поручилась!

– Это за кого, например? – поинтересовался майор.

– Да, вот, скажем, за Секаченку! Не поручилась бы, нет!

– А кто это такой? – удивился майор. Все, сколько-нибудь заметные заводские аборигены заводского поселка, были ему известны. Фамилию же Секаченко, он слышал впервые.

– А это у нас тут такая фирма поселилась. «Локомотив» называется. Колеса для вагонов на заводе покупает, а потом железной дороге продает. А Витька Секаченко там вроде гестапо.

– Это как? – не понял Мимикьянов.

– Служба безопасности, – пояснила Сова, поджав губы.

– Что, очень серьезный человек? – заинтересовался майор.

– Не знаю, серьезный или нет, а я бы с таким в лифт не села! – отрезала администраторша.

– Да, уж, если так, конечно… – покачал головой Ефим, показывая, что после этих слов он осознал степень опасности, которую представляет гражданин Секаченко.

Неуловимым движением Ираида Михайловна дала возможность пуховой шали немного соскользнуть с плеч, и явить свету глубокий вырез на блузке. В нем помещались два готовых к старту метеорологических шара, до отказа наполненных теплым воздухом. Шары так и стремились вырваться из-под ткани и уйти в свободный полет. Но хитроумное дамское приспособление с маленькими крючочками на спине их надежно удерживало.

Ефим сосредоточился на чашке с чаем.

– Ираида Михайловна, – равнодушным голосом спросил он, не поднимая глаз, – А чем конструкторское бюро «Экран», занималось, а? Вы же до того, как на завод пришли, там работали, так?

Ответа майор не услышал. Он поднял глаза. Сова, не мигая, смотрела на него сквозь свои большие очки.

– Я подписку давала, – строгим голосом произнесла она. – А вы что ж, сами не знаете?

Майор подумал.

– Я-то знаю, – наконец, сказал он. – Но все-таки нужно кое-что уточнить.

– А мне за это ничего не будет? – Оскольцева изо всех сил потянула подол юбки, безуспешно пытаясь замаскировать матовые лампы круглых колен.

– Ну, Ираида Михайловна, вы ж не кому-то постороннему сообщаете… – упрекнул женщину Ефим. – Уж мне-то можно!

– Да? – моргнула Сова.

– Конечно, – уверенно подтвердил майор, хотя, конечно, понимал, что существенно превышает имеющиеся у него полномочия.

Бывшая конструкторша поправила шаль, слегка прикрывая нежную поверхность своих метеорологических шаров.

– На «Экране» ГПУ делали, – шепотом произнесла она.

– ГПУ? – не поняв, переспросил майор.

– Да, – кивнула бывшая инженер-конструктор. – Изделие так называлось: Главный Пульт Управления.

Майор сделал подряд несколько глотков чая.

– Пульт управления чего? – после паузы спросил он.

– Чего «чего»? – не поняла Ираида Михайловна.

– Ну, чем этот пульт управления должен был управлять?

– Вот этого я не знаю, – Оскольцева взяла из вазочки маленький сухарик с корицей. – Наш отдел за корпус пульта отвечал. Да. А чем этот пульт должен был управлять, мне не известно.

Со стороны завода долетел требовательный гудок маневрового тепловоза.

– Любаня! – громко прозвучал из-за непроницаемых рыжих штор женский голос. – Ты Кольку моего не видала? Два часа назад за хлебом пошел и как сквозь землю провалился…

– Да, у «Акопа» он сидит. Пиво хлыщет. С Гришкой из «литейки». Я мимо проходила, видела… Беги, пока они еще не набрались!

– Ах, он парази-и-ит! – взмыл возмущенный женский голос, и за рыжими шторами все смолкло.

Майор допил чай и поднялся.

– Что ж, спасибо, Ираида Михайловна, – прощаясь, сказал он. – Вы мне очень помогли.

– Ну, что вы, Ефим Алексеевич, – засмущалась Сова, – Вы же знаете, я всегда готова!

Метеорологические шары на ее груди шевельнулись, будто пытаясь разорвать удерживающее их пластмассовое крепление, выскользнуть из блузки и рвануться вверх, в свободный полет, в атмосферу.

4. Майор берет след

Солнце заливало поселок по самые верхушки антенн на крышах.

В его лучах кудрявоголовые колонны заводского Дворца культуры сияли сахарной белизной, и на мгновение могло показаться: вокруг лежит древняя Греция, а не нынешняя Сибирь.

В тени античных колонн стоял человек.

Издали он походил на театрального героя-любовника, завершающего свою сценическую карьеру. Был он высок, широкоплеч и имел роскошную копну седых волос.

Но, если подойти ближе, то сразу становилось понятным: нет, это – зверь совсем другой породы. Слишком грубой, будто, сделанной из наждачной бумаги, была кожа на его лице. Слишком глубоки вертикальные морщины на щеках. И слишком умно для самовлюбленного представителя творческой интеллигенции смотрели его серо-зеленые глаза.

Майор Мимикьянов прекрасно знал этого человека.

Его звали Тимофей Топталов.

Тимофей Павлович не являлся внештатным осведомителем майора Мимикьянова в поселке Машиностроительного завода. Он был просто его хорошим знакомым. Хотя… Оперативник – опасная профессия. Сущность этой профессии – поиск тайны, спрятанной в среде людей. Этот поиск совсем не более простой, чем поиск ученым истины в среде элементарных частиц или бактерий. Такое занятие быстро меняет характер человека.

Через самое короткое время, оперативник невольно начинает смотреть на окружающих, прежде всего, как на источник информации. Независимо от того, являются они его агентами, просто знакомыми, или даже близкими людьми.

За все приходится платить. За неумеренность в еде – появлением на животе и боках лишних килограммов. За профессиональное занятие оперативной работой – появлением на месте обычных глаз двух рентгеновских аппаратов, а в черепной коробке – постоянно действующей программы по обработке получаемых данных.

– Здорово, Тимофей! Чего стоим? Кого ожидаем? – произнес Ефим, подходя к своему давнему знакомцу.

– А-а-а! Ефим Алексеевич! – обернулся к майору бачуринский старожил. – Здрас-с-сте вам! Никого не жду, так стою, жизнь обдумываю.

– Дело доброе! – похвалил Ефим, протягивая руку.

Топталов крепко стиснул его ладонь своей закаленной хваталкой:

– Давнее-е-енько у нас не появлялись!

– Сам знаешь, сержант, служба! Куда пошлют, туда и бежишь! – ответил Мимикьянов. – У вас-то тут как?

– Да, вроде, ничего! Жизнь идет. Чего нам, танкистам, сделается?

В молодости Тимофею Топталову дважды приходилось временно переезжать на жительство в места, отгороженные от остального мира колючей проволокой. Первый раз, – еще несовершеннолетним, за кражу мотоцикла у соседа. Второй, – уже после армии, за драку из-за девчонки, в результате которой у его соперника, к несчастью, медики зафиксировали тяжкие телесные повреждения.

Выйдя после этой взрослой отсидки, Тима утих.

Он окончил курсы токарей-фрезеровщиков на Машиностроительном заводе имени Бачурина и пятнадцать лет добросовестно стоял у станка. Сначала – в цехе сборки танковых башен завода, затем – в закрытом СКБ «Экран».

После ликвидации конструкторского бюро Топталов снова вернулся на завод. Когда танковое производство замирало, и рабочих отправляли в неоплачиваемые отпуска, Тимофей Павлович трудился в поселковом ателье по ремонту бытовой техники. С ремонтом утюгов, пылесосов и стиральных машин у него получалось не хуже, чем с монтажом танковых башен.

Все три последовательно появлявшихся у Тимофея спутницы жизни не ужились с вольным казаком: женщин Топталов любил, но еще больше он любил свободу. В настоящее время Тимофей Павлович, с точки зрения дамской части поселка, снова являлся женихом на выданье.

– Поговорить бы надо, – сказал майор. – Как насчет «полигона», а? Чего тут стоять, пятки давить? Бачуринских пельмешек покушаем, как?

«Полигоном» в поселке называли кафе «Мотор».

– О, доброе дело! – обрадовался Тима. – Пойдем – закусим.

Кафе «Мотор» располагалось здесь же, во Дворце культуры.

Оно впечатляло своими размерами. Возможно, за это его и прозвали «полигоном». А, может быть, потому, что некоторая часть заводских мужчин регулярно проводила здесь испытания на устойчивость собственных организмов к различным дозам и сортам алкоголя.

В этот час «полигон» пустовал.

Ефим с Топталовым сели за столик у окна.

Майор махнул рукой скучающей у стойки крупногабаритной официантке.

– Нам Бачуринских пельмешек в курином, бульоне, – сказал он. – Ну, и… – он взглянул на Топталова, вальяжно раскинувшегося на стуле. – Водочки… сто граммов.

Официантка смотрела на посетителей с интересом: Топталов – поселковый жених для дам зрелых лет, Ефим – знакомый жениха.

– Поняла… – со значением блеснула подведенными глазами женщина, одетая, видимо, в миниюбку своей дочери.

– Ну! Ефим Алексеевич! Обед все-таки! Под сотку разве покушаешь!… – дернулся было Тима.

– Сто, – твердо произнес майор.

Тимофей посмотрел на майора своим умным взглядом и мгновенно сделал вывод о бесперспективности дальнейшего спора по поводу количества алкоголя, достаточного для хорошего обеда. Он равнодушно пожал плечами: дескать, ну, разве я – против? Сто, так сто…

– Как скажете, мужчина… – пропела официантка и плавным движением полной руки поправила черный бантик, нежной бабочкой присевший на высокий стог ее пшеничных волос.

Бачуринские пельмени славились далеко за границами заводского поселка. Название они получили по имени легендарного директора завода, который в годы войны привез эвакуированное предприятие с Украины в Сибирь.

Легенда гласила, что у него был свой личный рецепт пельменей. Его особенность состояла в мясном фарше. Он состоял их трех основных частей – свиной вырезки, постной баранины и говяжьего языка. В него обязательно добавлялась петрушка, свежая или, на крайний случай, сушеная, и тертая картошка. Пельмени варились в крепком курином бульоне с лавровым листом и горошками черного перца. В результате рождалось уникальное блюдо, обладавшее поистине чудесными свойствами. Например, сильным лечебным действием.

Поселковые женщины врачевали им своих простудившихся мужей. На ночь – рюмка водки, тарелка бачуринских пельменей в крепко поперченном бульоне, и – в постель. Наутро – пропотевший кормилец семьи вставал весел и бодр.

Но имелся и побочный эффект. И вот он-то многим женам не так уж и нравился. На следующую ночь супругам не помогали никакие отговорки: «устала, голова болит, вообще плохо себя чувствую…» Муж вдруг вспоминал, кто в семье главный, и в такие часы не стоило женщинам перечить даже матерым подкаблучникам.

«Ты смотри, какая лебедь! Сегодня не хочу, вчера не хочу, никогда не хочу! Ишь, ты, недотрога! Зато я хочу! Забыла курица, кто в доме хозяин? – грозно вопрошал супруг, переполненный энергией, полученный от бачуринских пельменей. – Ничего! Сейчас, быстро поймешь, кто тут главный! Ну-ка, скидывай свои тряпки! Супружеские обязанности исполнять будешь!»

Учитывая такое действие директорского рецепта, местные хозяйки готовили их не часто и использовали с большой осторожностью.

Расставляя на скатерти тарелки с пельменями, блюдце с хлебом и графинчик водки с узким птичьим горлышком, официантка ухитрилась с десяток раз прикоснуться своими мягкими плечами к твердым телам мужчин. При этом вырез ее белой блузки постоянно находился у их глаз. Видимо, для того, чтобы у гостей «полигона» не оставалось ни малейших сомнений в качестве наиболее удачных частей ее тела. Мужчины как будто смотрели с удовольствием, но высказывать свое мнение вслух, как и положено серьезным людям, не спешили.

Накрыв столик, официантка немного задержалась, не теряя надежды что-нибудь услышать, однако не дождалась. Но, как женщина опытная и умная, выпускать недовольство на свое широкое лицо не стала, а напротив, улыбнулась и величаво отплыла к стойке.

Мужчины проводили ее внимательными взглядами и приступили к трапезе.

Топталов, не торопясь, со вкусом выпил полную рюмку. Во время этого действа мизинец он держал оттопыренным в сторону, что в кругах старых заводчан считалось признаком человека культурного и умеющего пожить. Вернув рюмку на скатерть, Тима с наслаждением выдохнул, соорудив из узких губ букву «О». И сразу его наждачное лицо помягчело.

– Ух! – сказал он негромко. – Вот так! А еще говорят! Нет уж, поживем еще!

Затем Тимофей Павлович аккуратно зачерпнул ложкой золотистый бульон, поймав в ложку маленький белый пельмень, и неторопливо понес угощение ко рту.

Ефим позавидовал тому, как аппетитно начался у Тимы обед. Сам он себе позволить такого пока не мог.

– Слушай, Тимофей… – сказал он. – Я, когда в поселок шел, меня чуть какой-то джип не задавил, «Патрол-Нисан» черный, на широких шинах… Не знаешь, случаем, кто на таком катается?

– Чего ж не знать? Знаю, – ответил Топталов.

– Ну! – поднял голову майор.

– Секаченки эта машина. Или сам или его пиндюки ездят!

Второй раз за недолгое пребывание в поселке, майор слышал имя этого гражданина.

– Секаченки? – переспросил он.

– Ну, да, Витьки Секаченки.

– Это, который на «Локомотиве» начальником службы безопасности?

– Точно. Он когда-то у нас в заводском бассейне отмокал, тренером по плаванью, не покладая рук, трудился. А теперь вот, поди ж ты!.. Мы – не раки, мы – орлы! Мы не плаваем, мы – летаем! Я в те времена с ним одну бабенку не поделил… Клава, в столовой такая работала… Так, я его тогда… Ну, да, ладно, что теперь об этом говорить! Это давно было!

Топталов толстыми пальцами ухватил графинчик за тонкое горлышко, будто желая придушить, как цыпленка. Но, к счастью графинчик остался жив, все кончилось тем, что Тимофей Павлович безжалостно, до последней капли, выдавил из него водку в свою рюмку.

Посидев над ней, как над кроссвордом, он медленно выцедил прозрачную жидкость. Напоминающая наждачную бумагу кожа на его лице смялась в ком, а потом резко расправилась. Тимина физиономия стала матово-гладкой, будто ее только что незаметно зачистили рашпилем и отполировали. Майор с удивлением отметил, что даже морщины-овраги на его щеках почти исчезли.

– Тимофей Павлович, – уважительным обращением подчеркивая важность слов, произнес Ефим, – ты ничего не слышал про то, что у вас в поселке человек пропал? Командировочный из Москвы?

Топталов на секунду блеснул острым взглядом и тут же его погасил.

– Слышал, конечно… Милиция по этому делу пару дней назад у всех тут слова записывала…

– Ну, и что скажешь? Куда он мог деться?

Тимофей помолчал.

– Думаю, Секаченко его завалил, – после паузы решительно произнес он.

«Да, что же это за демон зла в поселке появился?» – подумал майор, наклонился над столом и задал вопрос:

– Почему ты думаешь, что это он?

– Ну, а кто еще? – удивился поселковый аналитик. – Начальство «Локомотива» испугалось, что москвичи сами колеса на заводе покупать станут и потом их железнодорожникам толкать. Тогда весь этот «Локомотив», в котором всех станков – один, да и тот, для бритья, можно сразу в утильсырье сдавать. Вот Секаченко Москве и показал, кто здесь хозяин…

– Знаешь, Тима, так можно и начальника железной дороги в убийцы записать… Ему ж, наверное, тоже выгоднее колеса напрямую покупать, без всякого «Локомотива» – посредника.

– Ха! Так «Локомотив», на самом деле, начальнику железной дороги и принадлежит! Виткевич, который на фирме – генеральный директор, он же – родич начальнику железной дороги.

– Да?

– Точно! Племянник, – пояснил Тима.

– Ладно, – махнул рукой Ефим. – Это все – теория. Пустые рассуждения. Ты мне факты давай! То, что сам видел!

Тима сверкнул глазами и полез ложкой в быстро пустеющую тарелку.

– Так, я сам и видел, как этот москвич с Секаченкой разговаривал, – подхватив сразу пяток пельменей, сказал он.

Майорская интуиция вздрогнула, как кошка, у которой неожиданно задели ухо.

– Где это ты их видел? – боясь спугнуть удачу, спросил Мимикьянов.

– Рядом с пивбаром. В пятницу это было, да. Я там с ребятами из «сборочного» пиво пил. А этот москвич у табачного киоска стоял, вроде, ждал кого-то. Тут черный джиппер подкатил. Из него Секач выскочил и к этому москвичу подошел. Они о чем-то поговорили. Минут пять, наверное …

– А потом?

– Ничего потом. Секач в свою машину прыгнул и уехал. Не на улице же ему москвича валить?

Майор задумался.

– А откуда ты этого москвича знал? Как это ты понял, что это он с Секаченкой разговаривал?

– Да, я тогда и не знал… А мужика этого запомнил, потому, что поселковых-то я всех в лицо помню, а этот – чужой… Да и вид у него какой-то был такой…

– Какой?

– Ну, такой… Гладкий больно для наших мест. Вот я и обратил внимание. А потом, когда мне милицейский опер его фотографию показал, я сразу его и вспомнил.

Майор прислушался к Интуиция. Она в своих темных апартаментах вела себя беспокойно, хотя ничего определенного и не говорила.

– А, в котором часу все это было? – спросил он у склонившегося над тарелкой Тимофея. – Не запомнил?

– Почему не запомнил? Запомнил. После двух, – уверенно ответил Топталов.

Ефим удивился.

По данным милиции, после того, как Чапель в тринадцать тридцать вышел из здания заводоуправления, он и считался пропавшим, потому что после этого его никто уже не видел. Оказывается, видели!

– После двух? – уточнил Ефим. – Точно? Не путаешь?

– Точно, – кивнул, жующий Тима. – Ничего не путаю.

– У тебя ж часов нет? – прищурился майор.

– А зачем мне они? Я в ателье до двух работаю! А там часы есть! Там много часов! Там, если хочешь знать, на стенке десять часов висит! Все – на ходу! Вот, я как в пятницу работу закончил, к «Дяде Акопу» и заглянул… А там ребят из танкового сборочного встретил… У них же главный конвейер стоит, их в отпуска и отправили…

«Неужели, след?» – подумал майор.

– А эти ребята из «сборочного» тоже видели, как москвич с Секачом разговаривал? – спросил он.

– Ну, а как же! – горячо произнес Топталов, но потом немного поостыл и менее решительно добавил: – А, может, и не видели… Они же к улице спиной стояли… Ты, что – мне не веришь, а, Ефим Алексеевич?

– Почему, не верю! Верю! Но ты же и ошибиться мог… Сам же говоришь, пиво пил… Вдруг что-то перепутал?

– Ты что, думаешь, я пьяный был? – взвился Топталов. – Ну-у-у, Алексеич! У меня ж не глаз, а штангенциркуль! Я после стакана спирта на фрезерном станке микрон ловил! А уж, чтоб целого человека перепутать! Скажешь тоже!

– Чего ж ты в милиции все это не сказал, а?

– Я им в помощники не нанимался! – отведя глаза в сторону, ответил Тимофей Павлович. – Да, тут еще такая история вышла… Они меня в тот вечер в клетку засунуть хотели… Ну, там, вроде, я у Верки-продавщицы окно разбил… А это не я!.. Может быть, и я, но случайно… Ну, ерунда одним словом… Я и не стал с ними разговаривать… Раз они так! То и я – так!

«Да, – подумал майор. – Верно говорят: как ты к людям, так и они к тебе».

Мимикьянов взялся за ложку, поймал пельмень, но из тарелки его не вытащил, отпустил плавать в родном прозрачном бульоне.

– Тима, – вскинул он глаза на своего собеседника, – а после того, как Секаченко уехал, москвич что делал?

– Ничего не делал. Дождался и ушел…

Майор замер.

– Кого дождался? – осторожно, чтобы не спугнуть удачу, спросил он.

Тима помолчал, потом блеснул глазами и сказал:

– Таю Тесменецкую.

Ефим не видел себя со стороны. А, если бы увидел, то отметил странный танец, произведенный его собственными бровями. Они сначала сцепились над переносицей, затем вспорхнули на лоб, повисели там и, наконец, вернулись на свое обычное место.

«Вот так и знал! Не случайно лягушка на дорогу выскочила, – подумал он. – Так и чувствовал, что без Тесменецкой вся эта история не обойдется!»

Увлеченные разговором майор и Тима Топталов, не заметили, как официантка отклеилась от стойки. Двигаясь в раскачку, как шлюпка на малой волне, она приблизилась к их столику.

– Мужчины, может быть, вам еще чего-нибудь дать? – медленно поправляя черную бабочку на своей соломенной копне, спросила она. – Только скажите!

Майор оторвался от своих мыслей и вскинул глаза на подплывшее судно.

– Слушаю вас, мужчины! – поймав его взгляд, пропела обитающая на «полигоне» нимфа.

– Нам бы, красавица, еще… – решительно начал Тима.

– Нет-нет! – быстро перебил его майор, понимая, что именно Тимофей собирается попросить у женщины. – Нам достаточно.

– Достаточно? – не поверила официантка.

– Совершенно, – отрезал Ефим.

– Ну, как хотите… – разочарованно пожала плечами дама и, покачиваясь на несуществующих волнах, отплыла к стойке. Ее спина и все остальные части тела выражали упрек.

Майор подумал и спросил:

– Слушай, Тимофей Павлович, ты в СКБ «Экран» сколько проработал? Лет пять?

– Шесть.

– Да? И чем Ваше КБ занималось?

– Ну, как чем? Одним изделием. Секретным.

– ГПУ?

– Точно, – солидно чмокнул губами Тимофей Павлович. – Им. Расшифровывается: Главный пульт управления.

– А чем этот пульт управлял-то, а? – чуть подался вперед майор. – Говори, не бойся. Я все про твою подписку знаю. Мне можно.

– Да, что мне эти подписки? – взвился Топталов. – Не такие дела заваливали! Лично я на участке опытного производства работал. Я – вставки для излучающей панели точил. Пульт на расстоянии одной боевой установкой должен был управлять.

– Какой установкой?

– Ну, откуда ж я знаю, какой? – пожал плечами Тима. – Этого нам не говорили. Там знаешь, какая секретность была? Не то, что про другой отдел ничего не знаешь, что на соседнем станке точат, и то, не спрашивай! На «Экране» какой порядок был? Ставили задачу: сделать то-то и то-то, технические условия такие-то и такие-то, а для чего оно – извини, брат, только главный конструктор знает, да! Вот так! И правильно! Чего всем рассказывать? Кому, что положено, тот пусть и знает, а остальным-то зачем? Верно, я говорю, Алексеич? – блеснул хитрыми умными глазами старый заводчанин.

– Совершенно верно, – одобрил Ефим и откинулся на спинку стула.

Посидев так с минуту, он обратился к Топталову:

– Так, говоришь, после разговора с Секаченкой, москвич вместе с Тесменецкой ушли?

– Да. Вместе, – подтвердил Тима, вычерпывая из тарелки оставшийся там золотистый куриный бульон.

На дне его тарелки пельменей уже не оставалось. Только, колыхаясь, словно маленький скат, плавала одинокая пельменная шкурка, где-то потерявшая свою вкусную мясную начинку.

В майорской тарелке – пельмени плавали дружной белой стайкой.

«Вот такая она оперативная работа, – подумал майор. – И еда – мимо рта. И солнце – мимо оконца. Но жаловаться нечего. Сам выбирал, палкой никто не гнал».