Текст книги "Лев Яшин. Легендарный вратарь"

Представляете, какой нужен был запас терпения, чтобы пойти наперекор обстоятельствам и ждать нового шанса эти самые три, а отсчитывая от первых тренировок с дублем, почти четыре года действительно «невидимого миру труда» (зачтенного ему только горсткой партнеров, тренеров, завсегдатаев тренировок и дублерских игр). Он терпел, ждал и добился своего.

Это как любовь с первого взгляда, на которую так опаздывал ответ. К слову, чтобы услышать короткое «да» от любимой девушки, ухлопал те же четыре года, прежде чем настойчивое ухаживание завершилось свадьбой с Валентиной Шашковой. И это время стоило потратить, чтобы на оставшиеся десятилетия сложить крепкую семью с двумя дочерьми, а потом и внуками, ставшую для Льва Ивановича прочным тылом, непроницаемым убежищем от профессиональных невзгод и давления внешнего мира. Лишь дома, да еще, вероятно, на любимой рыбалке находил он умиротворение и покой, что могли только сниться в его ответственном и жестком, а то и жестоком деле.

В деле же этом ответ на любовь с первого взгляда, хоть и с существенной задержкой, все же пришел: футбол отреагировал на столь упорное «обольщение» взаимностью на долгие годы, блестящей репутацией надежнейшего из вратарей, одарил счастливыми мгновениями больших и малых побед, друзьями на всю жизнь, знакомством и общением с массой людей, благодарностью болельщиков, путешествиями по десяткам стран.

Все это, однако, не могло предотвратить «мильон терзаний», моральных и душевных травм, физических страданий – на долю Яшина их выпало столько, что никому не пожелаешь. Эта счастливая, во всяком случае, многие годы приносившая ему самому удовлетворение спортивная судьба складывалась и заканчивалась драматически, хотя непосвященным долго (пожалуй, до всполошившей всех потери ноги) казалась совершенно безоблачной. А все потому, что советская реальность по своей жесткости, в отношении Яшина в частности, совершенно не соответствовала вываренности его биографии в пропагандистском сиропе.

Поначалу (точно так же, как в концовке, после ухода с поля) было труднее всего превозмогать непонимание. Оно, ясно, преследовало «сырого» Яшина, но Михаил Якушин, с лета 1950 года отсутствовавший в столичном «Динамо» три сезона, по возвращении тоже обнаружил более чем прохладное отношение окружающих к персоне вратаря, на то время, с его точки зрения, возмужавшего и созревшего для серьезного дела. Неприятие спецов вызывал отказ кипера от канонической привычки красоваться только на линии ворот.

Существовали, правда, среди вратарей исключения. В 1952 году Якушину пришлась по вкусу линия поведения, которой засветился в Москве страж рубежей сборной Болгарии Апостол Соколов, смело покидавший ворота и действовавший в поле на манер заправского защитника. «Помню, сидел я на «Динамо», – вспоминал Якушин через 40 с лишним лет, – и глаз не мог от него отвести: Соколов все время выходил в штрафную, постоянно двигался и, когда ошибались защитники, раньше всех оказывался у мяча».

В игре Яшина еще в 1950-м, когда Михею прислал свой «презент» Адик Чернышев, просматривались аналогичные замашки. Но тогда в исполнении нового динамовского вратаря они выглядели сомнительно, а временами даже карикатурно. Однако Яшин 1953 года напрочь отметал сомнения Якушина возросшей (хотя и не гарантировавшей от осечек) продуманностью охвата всего прямоугольника штрафной и близлежащего пространства. Именно тогда закладывался первый камень в основание фирменной конструкции яшинских действий.

Этот непривычный вратарский почерк диктовался, как подметил Михаил Иосифович в книге «Вечная тайна футбола» (1988), психофизическими особенностями вратаря и получил там же наиболее взвешенную и емкую характеристику: «Из-за высокого роста (185 см) Яшин был несколько тягуч. И спринтерским стартом не обладал. Но с лихвой компенсировал все это умением выбрать позицию. Хорошо читая игру, Яшин чувствовал, где в скором времени может возникнуть самая горячая точка игры, и поспешал туда заранее, чем облегчал себе дальнейшие действия. Если бы он не выходил из ворот и не вмешивался в события, чуть позже ситуация уже могла быть критической».

В одном из своих последних интервью (1995) Якушин развил это наблюдение: «Чтобы играть на выходах, надо обладать навыками полевого игрока и точно чувствовать ситуацию. Ни на мгновенье ни упуская из виду мяч, в то же время следить за тем, как располагается противник, т. е. читать игру своей обороны. Для этого необходим природный футбольный интеллект. И в этом Яшин превосходил даже такого прекрасного вратаря, как Алексей Хомич. Саная меня устраивал больше, чем знаменитый Тигр, но и он вряд ли сумел бы овладеть новой манерой. Саная был слишком горяч, мог броситься на приманку, а при игре на выходах это крайне опасно. К тому же в технике владения мячом он уступал Яшину, который, обрабатывая мяч, одновременно оглядывал поле, решая, кому сделать передачу. Ну и наконец, Яшин еще до того, как я вернулся в «Динамо», пытался играть по-новому, поэтому кое-что у него было уже наработано».

Между тем многим другим специалистам непривычные нововведения, как часто бывает, оказались не по нраву. Якушин вспоминал, как реагировал на них председатель Всесоюзной секции футбола Валентин Александрович Гранаткин, сам в прошлом известный вратарь:

Кончайте этот цирк, Михей. Весь народ смеется.

Какой цирк?

Как какой? Что это он у тебя выбегает куда-то, головой играет? Что это такое?

В определенной степени можно даже понять отказ вратарей старой школы принять такую манеру. Каждого учили заниматься своим делом, не мешать партнерам выполнять их работу. Примерно так рассуждал «дедушка» или «прадедушка» Яшина – первый вратарь сборной страны Николай Евграфович Соколов, игравший на 30 лет раньше. По его мнению, даже такой деликатный и милый человек (точно сказано!), как ведущий бек страны Александр Старостин заявил бы вратарю решительный протест, вступи тот в игру у границы штрафной площади, где обязана была хозяйничать защита. Так что и для Соколова новшество выглядело подозрительным, но он оговаривается, что эти сомнения не относятся к «вратарю экстра-класса Льву Яшину». Ветеран понимал, что он-то не мешал, а помогал товарищам делать свое и общее дело.

Правда, говорено это было уже в 60-х, когда все встало на свои места, десятью же годами раньше выволочке, устроенной Якушину возбужденным Гранаткиным, согласно кивал присутствовавший при этом зампред Спорткомитета СССР Константин Александрович Андрианов. Пришлось Михаилу Иосифовичу вежливо, но несколько дерзко возразить начальству:

– Нет, товарищи, это не цирк, а новая, современная игра вратаря. Мы от нее не откажемся.

Якушин не оставался в одиночестве. Находились и другие, но буквально единицы знатоков, кто за новой манерой видел будущее вратарской игры. Среди них был и популярнейший вратарь 30—40-х годов Анатолий Акимов, первым публично оценивший Яшина. Он писал в «Советском спорте»: «Основная задача вратаря – защита ворот, но это ни в коей мере не означает, что он должен играть только в воротах… В связи с этим должен быть значительно расширен круг спортивно-технических навыков вратаря. Он обязан умело бить с обеих ног, производить резкий, скоростной рывок, играть обеими руками, обладать отличной физической выносливостью, мгновенно реагировать и иметь хорошую прыгучесть. Вратарь должен уметь активно играть вне пределов ворот, что во многом исключит ненужные падения в ноги и избавит от ушибов в столкновении с игроком. Это, безусловно, необходимое качество, однако пользоваться им следует только тогда, когда вратарь достаточно подготовлен… Отрадно наблюдать, как молодой вратарь московского «Динамо» Л.Яшин, обладая в основном необходимыми навыками для такой игры, смело и успешно их применяет. А бояться ошибок и даже грубых просчетов не следует – они неизбежны при освоении нового».

Обращает на себя внимание дата публикации – 1 августа 1953 года. К этому времени Яшин сыграл лишь восемь календарных матчей, из которых в трех первых допускал погрешности на выходах, а избавляться от них начал, когда твердо сменил в основном составе Санаю, т. е. совсем незадолго до одобрительного отзыва Акимова. Стало быть, наметанный глаз ветерана очень быстро уловил и правоту самого подхода к вратарскому делу, и персональную перспективу.

Но сам-то Яшин в 1953-м и даже 1954 году, когда уже начал выступать за сборную страны, все еще ловил косые взгляды, нутром чувствовал недоверие. И только с середины 50-х наступил перелом, потихоньку сдался и Гранаткин. То самое, что сперва не принял, позже считал главным достоинством вратаря «Динамо»: «Много раз я следил за Яшиным, когда на его ворота только надвигалась атака. Он всегда предугадывал следующий ход форварда и уже заранее начинал двигаться в ту же сторону, выбирая место».

В сотнях, может быть, тысячах статей, интервью, воспоминаний о Яшине отзывы о его вратарской силе и оригинальности сводятся к выбору места и выходам из ворот. Размышляя о Яшине, эти знаки различия и превосходства обойти действительно невозможно, и мы с вами еще отдадим им дань. Но за десятки лет никто, пожалуй, не пытался раскрыть затаенную природу, если хотите, загадку вратарской натуры Яшина. Один только Лев Филатов незадолго, видимо, до своей кончины (1997) отважился на проникновение в тайны этого победительного отхода от привычного стереотипа. Статью или, возможно, заготовку для книги обнаружила, когда его уже не стало, вдова Филатова. Там есть прелюбопытные наблюдения.

«Одну из загадок яшинской вратарской одаренности я вижу, – писал Филатов, – в его неординарной внешности, в особенностях его телосложения. По всем своим данным – росту, длине рук, широкому шагу – он словно бы дополнял, завершал собой ворота, если их рассматривать как скульптурную композицию. Есть прекрасные вратари, но из-за нехватки нескольких сантиметров роста под вечным сомнением оставались верхние уголки их ворот: дотянутся ли, когда нужно будет? Другие – плотно сбитые, мускулистые, крупноплечие, как-то они себя проявят в отчаянный момент, когда спасти может лишь не поддающийся учету ящеричный изгиб? Или уж очень высокие двухметровики, сложатся ли они пополам, упадут ли в мгновенье ока поперек невидимому мячу? Яшин в воротах никаких сомнений не вызывал, воротам он был впору, от бога вратарь».

Между прочим, совершенно независимо от советского журналиста, «Франс футбол» тоже сделал вывод, что «природа от рождения заложила в нем прекрасные морфологические данные: длинные руки, длинные ноги и широкие ладони». Сам Яшин посмеивался, что до вторжения футбола в его жизнь стеснялся и своего роста, и своих большущих рук, не знал, куда их спрятать, вжимал голову в плечи, чтобы казаться ниже.

Превосходным слогом, как, впрочем, всегда у Филатова, выхвачен заведомый антропометрический перевес Яшина, но это заключение, вполне подходящее для эпохи, когда он играл, и еще, может быть, следующей, сегодняшняя футбольная жизнь безжалостно корректирует. Наступила вратарская акселерация. Вместе с полевыми игроками намного подросли, раздались в плечах и современные вратари. Теперь это в основном гиганты под два метра и сотню килограммов. А какие-то 60 лет назад рост Яшина соответствовал определению «высокий», теперь же со своими 185 сантиметрами, да худощавым телосложением он вполне мог быть отсечен, не добравшись до команды мастеров. Правда, Игорь Акинфеев с теми же данными, напротив, быстро проник в основной состав, но его талант был виден невооруженным глазом. При этом считается, что рост – его единственный недостаток. Ну, положим, не единственный, во всяком случае, ему еще предстоит нарабатывать взаимодействие с защитниками, нечасто еще выручает Игорь в тяжелых матчах, но в чем-то превосходит самого Яшина, скажем, в игре ногами. Так или иначе, растущая плотность и жесткость схваток в штрафной востребовала более рослых и мощных киперов. Они и пополам складываются, и гибкость с пластичностью предъявляют зрителям. Внешность некоторых почти двухметровых вратарей (вроде, извините за вынужденный каламбур, чеха Чеха из лондонского «Челси») впору воротам не хуже тогдашней яшинской. Так что особенности телосложения представляют одну из разгадок исключительности Яшина для своего времени. Что ж, уже немало. Но ему не зря ведь присвоен общественным мнением высший ранг вратаря на все времена.

Еще одну разгадку яшинского феномена Филатов обнаруживает в двигательной легкости, раскрепощенности: «Едва он приходил в движение, как становилось очевидным самое ценное – его расслабленность в плечах, в поясе, в кистях рук, в коленях, та расслабленость, которая одаряет вратаря ощущением свободы, легкости, власти над мячом и в плоскости ворот, и в штрафной площади. Понаблюдав за ним не в деле, не в воротах, не в спортивной спецодежде, а где угодно – на лестнице, в машине, за оживленным разговором, смеющимся, танцующим, тоже нельзя было не заметить, как он раскован, волен, походка у него была неуловимая, с наклонами, веселая, словно он постоянно готов к чему-то непредусмотренному».

Спасибо мэтру нашей футбольной журналистики, что с приведением этих слов я избавлен от нужды набрасывать внешний облик Яшина – все равно лучше бы не сумел. Но в этом наблюдении он еще и близок к истине в извлечении искомого вратарского секрета. Достаточно упомянуть, что лучшие знатоки мирового футбола видят непобиваемый козырь бразильцев в их мышечной свободе, природной расслабленности, в способности к мгновенному, как выстрел, телесному напряжению, чтобы получить зрительный и спортивный эффект.

Жена Валентина чуть критично оглядывала шарнирную фигуру мужа, подтрунивала над ним, ставила в пример стройность и выправку того же Виктора Царева с абсолютно прямой спиной. Но Царев, футболист хороший, мировой величиной не стал. А разбросанные, нескладные движения Яшина, на первых порах воспринимявшиеся смешными и даже не совсем спортивными, сослужили ему самую добрую службу на пути к мировому признанию.

Не столько возразить, скорее дополнить верное наблюдение Филатова стоит лишь напоминанием о яшинском добровольном отказе от этой своей расслабленности для сосредоточения на игре, где бы она ни проходила, даже далековато от его вратарской обители. Яшин был первым голкипером, чье участие в действии не ограничивалось непосредственным вступлением в него – остановкой мяча, летящего в ворота, или выходом навстречу ему. Даже когда был, казалось, свободен от выполнения своих прямых обязанностей, все равно оставался в деле, и эта бесконечно полезная для команды миссия требует отдельного разбора во всех деталях, лишь подчеркивающих его вратарское величие. Ясно только, что такая миссия обязывала к длительной психической, а значит, в определенной степени и физической концентрации, когда положение «вольно» смывалось периодическим напряжением. Так что привычное мышечное расслабление, эта важная примета яшинского таланта, объясняет в нем многое, но не все.

Возьму на себя смелость продолжить затронутую моим добрым старшим товарищем тему. Мне кажется, тайну этого вратарского образа способна приоткрыть наряду с «филатовскими» слагаемыми присущая Яшину естественная координация движений, выработанная в детские годы охотным, более того, жадным участием в разных ребячьих забавах и спортивных развлечениях. Нежно вспоминая эти годы, Лев Иванович недаром славил дворовый футбол, приравнивал его в наших условиях даже к знаменитой Копакабане – необъятному пляжу в Рио-де-Жанейро, где в бесконечных футбольных сражениях как бы сама собой рождается бесподобная артистичная ловкость бразильских футболистов. Когда в 70-е годы дворовый футбол начал стремительно исчезать, не кто иной как Яшин забил тревогу, нутром ощущая надвигающееся неблагополучие, получившее сейчас свое крайнее выражение, когда любые свободные пространства дорогушей земли хищно застраиваются офисами и развлекательными центрами. А ведь помимо дворового футбола в яшинском детстве таились и другие источники двигательной культуры, придавшей его игре свободу и вольготность самых разных движений.

Мне уже приходилось писать применительно к Василию Трофимову, Борису Пайчадзе, Сергею Сальникову, что широкий спектр спортивных увлечений при отсутствии в те годы ранней специализации стал главным условием взращивания разносторонних атлетов с самыми широкими возможностями. При детских успехах Сальникова в теннисе (чемпион Москвы среди мальчиков) его нетрудно было бы представить в ряду первых ракеток страны, если бы еще юношей Сергей не перебрался с кортов на футбольное поле. Точно также легко вообразить Пайчадзе, выросшего в приморском Поти, рекордсменом плавания, которым он успешно занимался в пионерские годы.

А разве тем, кто имел возможность лицезреть Яшина в других спортивных одеждах, требуется особое воображение, чтобы представить его квалифицированным футбольным или хоккейным (бенди) форвардом, а тем более хоккейным (шайба) голкипером, если бы удалось развить свои различимые способности в этих амплуа? Кстати, славные футбольные годы обнаружили в Яшине и явные задатки баскетболиста и ватерполиста, в коих он перевоплощался на тренировочных занятиях.

Ничего удивительного: талантливый человек талантлив во всем. Если не во всем, то во многом. Из смежных, разумеется, областей. Талант, художественный ли, спортивный ли, часто многолик и многоцветен. Французский художник Жан Огюст Доминик Энгр как скрипач музицировал с самим Ференцем Листом, кинорежиссер Сергей Эйзенштейн оставил прекрасные рисунки, пианист Святослав Рихтер успешно занимался живописью. Спортивных примеров тоже не счесть. Потому что основа их общая – координация.

И хотя в разных видах спорта и даже разных ролях одного вида задействованы неоднородные группы мышц, координация, ловкость, быстрота реакции, да и мышления, как правило выплывает наружу в несхожих спортивных обстоятельствах, на площадках и аренах различного размера и предназначения. Яшину даже мальчишьи прыжки на лыжах с крыш оказались, судя по его словам, лыком в строку: «Падали, ушибались, набивали синячищи, но зато учились держаться крепко на ногах, не бояться высоты, владеть своим телом».

Когда волею судьбы, а если конкретно, – своего первого тренера Владимира Чечерова Яшин случайно очутился в рамке ворот, то невольно мобилизовал, поставил на службу новому, непривычному делу природные задатки и детские наработки общей координации, а с годами неустанными тренировками присоединил к ней специальную, вратарскую. Возможно, и недостаточно такого дополнения к филатовской попытке разгадать яшинскую тайну, чтобы добраться до самых глубин, до самого дна в расшифровке секрета спортивной гениальности этого человека. Смиримся, однако, с тем, что гений не поддается полному пониманию и исчерпывающему объяснению, всегда сохраняет некоторую таинственность своего происхождения.

«Как случилось, – писал Лев Филатов, – что Яшин после невероятно долгого по футбольному летосчислению отсутствия сразу заиграл в полную силу, вероятно, останется тайной. И все же не поверим в чудо, не сделался он вратарем высокого класса «в один прекрасный день». Дарование всегда было с ним. А самообладание и то, что ворота с их восемнадцатью квадратными метрами (приличная комната!) были им обжиты, – все это пришло к нему в изгнании, как награда за то, что не пал духом, остался в «Динамо», не затаив ни на кого обиды, и не считал, из скольких часов должен складываться его рабочий день».

Охотно подписываюсь под этими словами.

Укоры

Всего за два года (1953–1954), когда с трудом улетучивались сомнения в его профпригодности даже у части экспертов, Яшин сделал стремительный рывок от полного негатива в восприятии и последовавшего забвения к признанию и признательности. Непроницаемость яшинского рубежа создала с середины десятилетия глубокие предпосылки успехов московского «Динамо» и сборной страны, для которых именно 50-е годы стали самыми триумфальными во всей их биографии. Так что если в планетарном масштабе Яшин получил наивысшие лавры в 60-х годах, вполне надежная и ровная игра ему очень даже удавалась намного раньше. «Уже в 1954 году, – вспоминал второй вратарь «Динамо» и сборной страны Владимир Беляев, – Яшин заиграл так, что стало ясно: ему нет равных. Какие бы комплименты ни расточали Яшину позднее, все равно считаю лучшими его годами 1954—1956-й». Мне как очевидцу остается только присоединиться к мнению, что это были годы наиболее гармоничного соединения свежих красок и твердокаменной прочности в игре долголетнего лидера советских вратарей.

Однако пора удач и вдохновения тоже, оказывается, дает повод для пересудов и кривотолков. Спустя полвека в прессу начали активно вбрасываться давно похороненные намеки, будто вратарское благополучие Яшина в определенной мере строилось на сооружении своеобразной «линии Мажино», как назвали впоследствии прочную защиту «Динамо» и сборной страны второй половины 50-х годов. Между прочим, и сейчас иногда отпускаются подобные шпильки в адрес Джанлуиджи Буффона из «Ювентуса», чемпиона мира 2006 года в составе сборной Италии, и Петра Чеха, отстаивающего рубежи «Челси» и сборной Чехии. Но и мощный щит, воздвигаемый на пути к их владениям, не освобождает сегодняшних лидеров вратарского дела ни от превентивных, ни прямых усилий во спасение домашнего очага. В этом не раз могли убедиться огромные аудитории зрителей и телезрителей.

На последнем чемпионате мира в Германии (2006) оба, особенно Буффон, предъявляли нам свое великолепие независимо от того, приходилось ли, держа себя в постоянной готовности, выручать команду раз-другой за матч или отражать каскад сложных ударов, от которых в равной борьбе не в состоянии порой застраховать самая крепкая оборона. И еще неизвестно, что труднее – при разреженных угрозах сохранять мобилизованность, копить концентрацию или все время находиться в режиме высокого игрового напряжения. Не зря считается, что для вратаря лучше много работы, чем мало: мышцы разогреты, внимание обострено.

Аналогичные, а то и более суровые испытания (поскольку не родилась еще мода отходить назад всей командой) выпали и на долю одного из «предков» современных стражей ворот – Льва Яшина уже в первые годы триумфа в «Динамо» и сборной СССР. Разница в том, что жалкая мыслишка поддеть Буффона и Чеха приходит на ум кому угодно, только не серьезным аналитикам, попытки же уязвить Яшина таким грошовым способом мы слышим из уст человека с каким-никаким положением в футболе или же от его имени.

В поступившей сравнительно недавно на книжный рынок несъедобной выпечке под маркой Вадима Лейбовского сразу ощущается прогорклость исходного продукта: абсолютной недостоверностью пахнут усердные потуги представить облегченными экзамены, которые пришлось держать Яшину, преуменьшить пройденные им испытания. Чтобы порадеть родному человечку, своему герою и соавтору, не грех вслед за ним умалить, разбавить достижения недоступного конкурента отменным предохранением со стороны классных защитников. Эту ложную идею призваны подкрепить столь же ложные исчисления. И вот уже «сухие» матчи Яшина оцениваются ниже маслаченковских, поскольку «добрую половину календарных игр Маслаченко защищал ворота команды железнодорожников – значительно более слабой, чем московское «Динамо», в котором многие игроки были и игроками сборной СССР. Рабочая нагрузка у Маслаченко была намного выше» (выделено мной. – А.С).

Такое объяснение зависимости вратарских достижений от силы компаньонов не выдерживает проверки самими цифрами. «Добрая половина» игр за «Локомотив» на деле оказывается одной третью (109 из 315 встреч на первенство СССР), да еще лукаво умалчивается, что Маслаченко значительно реже был задействован в международных матчах, которым придавалось тогда повышенное внимание даже при их товарищеском характере. Особенный контраст вырисовывают матчи за сборную страны: на счету Яшина таких встреч в 10 раз больше (80 против 8), не говоря уже об уровне матчей (за его плечами игры против всех лучших национальных сборных, и прежде всего суперответственные – на чемпионатах мира, Европы, Олимпийских играх). Вот и судите, у кого больше была «рабочая нагрузка».

Прежде чем перепоручить Лейбовскому скользкую тему, Владимир Маслаченко и сам не раз упражнялся в попытках хотя бы частично списать успехи Яшина на счет его коллег по защите. За несколько лет успел даже перекочевать из обширного газетного интервью в книгу, потом в другую один и тот же, видно, дорогой автору пассаж. Дипломатично, в уважительном к Яшину тоне изложенный, этот текст не оставляет, однако, сомнений, что преследовалась задняя мысль – лишний раз ущипнуть старшего коллегу, и в бочку меда, раз уж ее не по силам опрокинуть, была запущена большая ложка дегтя: «Не думаю, что почитатели нашего великого вратаря обидятся, если скажу, что Лев Иванович какими-то выдающимися природными данными не обладал. Что было при нем – так это отменная реакция и, самое главное, завидный вратарский интеллект. Он удивительно точно и тонко читал игру. Кроме того, в московском «Динамо» тех лет играли такие прекрасные защитники, как Кесарев, Крижевский, Кузнецов, присутствие которых на поле расширяло возможности вратаря, делало его необыкновенно смелым на выходах (выделено мной. – А.С.)».

Еще бы, как не играть, когда впереди тебя могучая троица Владимир Кесарев – Константин Крижевский – Борис Кузнецов. Но больше трех сезонов, ошеломивших неожиданным взлетом Яшина сразу вслед за дебютным провалом, позицию правого защитника в «Динамо» занимал Анатолий Родионов, а связка этих самых трех «К» отмечена 1956 годом рождения, когда Яшин уже прочно утвердился первым номером среди вратарей в глазах самых строгих экспертов. В сборной же три «К» объявились лишь в 1957–1958 годах – к тому времени позиции Яшина, его надежность были уже два-три сезона как совершенно неоспоримы. И в дальнейшем «расширяли возможности» вратаря все новые и новые сочетания защитников. Не значат ли такие, на первый взгляд, мелкие уточнения, что дело прежде всего в этих самых возможностях, а не в именах «расширителей»?

И все же, несмотря на то, что игра Яшина действительно излучала уверенность и стабильность с середины 50-х (возможно, действительно более прочную, чем в 60-х, когда он обрел всесветные симпатии, но стал чаще побаливать), сомнения в те самые 50-е продолжали сопровождать некоторые отзывы о его персональных заслугах, если не публичные, то кулуарные. Помню, тогда под щитом с таблицей чемпионата страны, вывешенном у входа на Западную трибуну московского стадиона «Динамо», с утра до позднего вечера гудели болельщики. Они специально являлись послушать новости и слухи, да и поспорить, или, как тогда говорили, поглотничать. Я там бывал и тоже как-то слышал, что Яшин мало пропускает потому, что его искусно прикрывают три «К».

Честно говоря, эта реплика сбила меня с толку. Что там спорить, динамовская защита Кесарев – Крижевский – Кузнецов представляла собой крепкую броню. Потом-то я присмотрелся и, возможно, стал лучше разбираться, решительно отбросив все сомнения в самоценности прикрываемого ими вратаря. Но судя по отголоскам скепсиса, проскальзывающим в сегодняшних опусах Маслаченко, оценки Яшина и в самой футбольной среде 50-х годов не были безоглядно и однозначно хвалебными. Возможно, не только какую-то часть болельщиков – даже отдельных спецов продолжала вводить в заблуждение скупая на внешние эффекты манера действий, которая покоилась на выборе простых, казавшихся элементарными приемов, а полеты за мячом и броски по углам оставляла на крайний случай.

«Приходилось слышать – Яшин в сугубо футбольной среде бывал не защищен от критики сугубо нелицеприятной, – что при столь искусной защите, как в «Динамо», и другие вратари могли бы похвастать подобной непробиваемостью».

Из этих рассуждений Александра Нилина вытекает, что сила Яшина какими-то неназванными оценщиками напрямую отождествлялась с сильным прикрытием, и если бы не партнеры, якобы не приходилось бы говорить о непробиваемости этого вратаря. Но критика в реальности была вызвана, скорее, не его сомнительной надежностью, а непонятыми поначалу новшествами, которые устами самих же непонятливых волшебным образом довольно быстро оказались возведенными в новаторство. Тема же непробиваемости развивается и проясняется автором приведенного высказывания весьма своеобразно: «Действительно, Кесарев, Крижевский и Борис Кузнецов оставляли мало шансов нападающим противника. Но как забыть о том, что задолго до перехода у нас (после чемпионатов мира пятьдесят восьмого и шестьдесят второго годов) на систему с четырьмя защитниками Яшин фактически предложил ее исполнение партнерам».

То есть и без вратаря три «К», как правило, справлялись с соперниками, а он лишь помогал им, встроившись четвертым в защитные порядки. Такое «оберегание» Яшина от скептического восприятия его отдельной ценности, о котором «приходилось слышать» автору мутных разглагольствований, только напускает больше тумана, так что становится неясно, то ли есть желание эти сомнения развеять, то ли, наоборот, закрепить.

Хотя вратарь более чем активно помогал трем «К» в качестве дополнительного оборонца, но к бразильской системе четырех защитников (кстати, внедренной у нас только после 1962-го, а не 1958 года, то есть, как повелось еще с 30-х, с заметным опозданием), эта цифира имеет весьма относительное, чисто арифметическое касательство и по сути дела неприменима. С подобным аргументом наперевес, похоже, только делается вид, что берется под защиту личная, вне зависимости от партнеров, ценность Яшина. Верно, что «сильная защита во взаимодействии с инициативным вратарем являла собой комбинационную завязь», но сама по себе сохранность яшинских ворот такой завязью не выражалась и не объяснялась, а только дополнялась.

Прочность замка на воротах Яшина, с моей точки зрения, скорее находила выражение, пусть и косвенное, парадоксальное, в… неохотности ударов, которые по ним наносились. Никто, конечно, специально не подсчитывал (до статистики ударов еще не додумались), но постепенно у внимательных наблюдателей складывалось твердое – и абсолютно верное – впечатление, что по воротам Яшина бьют реже, чем по другим.

Может быть, как раз потому, что помехой форвардам становились те самые три «К»? Отчасти так и было, но только отчасти. Яшин действительно влился в честную компанию еще одним, более или менее равноправным защитником и вместе с этой самой тройкой пресекал возможность доводить атаку до удара по воротам. Разделяя с Крижевским положение «короля воздуха», он снимал мяч за мячом вверху – если не удавалось поймать, выносил, а чтобы подальше от ворот – обязательно кулаком, вовсю орудовал также ногами и головой, попервоначалу заглядывая в глаза Якушину: одобрит ли? Тот яшинские новации поощрял, корректируя, правда, в своей обычной подковыристой манере: