Текст книги "Семья Звонаревых. Том 1"

Глава 3

Мусор из цехов вывозили на тачках женщины-уборщицы. Работа эта была тяжёлая и часто непосильная для женщин, особенно для беременных.

Но администрация завода с этим не считалась. Только за несколько дней до родов женщин ставили на более лёгкую работу. Никаких отпусков по беременности не полагалось.

Однажды в начале утренней смены в механическом цехе случилось несчастье с одной из уборщиц. Вывозя на тачке мусор, она споткнулась, упала и тяжело ушиблась животом. Произошли преждевременные роды. В тяжёлом состоянии её отправили в больницу, где она вскоре скончалась. Погиб и ребёнок.

Это событие с особой силой взбудоражило весь завод. Рабочие механического цеха первые бросили работу и потребовали к себе Быстреева. Перепуганный капитан сначала отказался было выйти к ним, но Блохин заверил его, что рабочие не собираются прибегать к насилию.

– Идите, идите, вашскородие, разозлятся – хуже будет, – нагонял страх и Никифоров. – Сюда, в контору, могут ворваться.

– Ворвутся – убьют наверняка. Выйду – разорвут на части, – бормотал побледневшими губами капитан.

После долгих колебаний он надел на лысеющую голову фуражку, перекрестился и направился в цех, где в проходе меж станков грозно гудели рабочие.

– Здравствуйте, господа! Что вам от меня надо? – заискивающе, дрожащим голосом спросил, подходя к ним, Быстреев.

Вперёд вышел Фомин.

– Дозвольте узнать, вашскородие, – долго ли у нас будут калечить и убивать рабочих и работниц?

Капитан пожал плечами, ответил, запинаясь:

– По-моему, никакого злого умысла со стороны администрации нет, ну а несчастные случаи всегда возможны…

– А вы сделайте так, чтобы такие случаи не были возможны, – громко выкрикнул кто-то в глубине цеха.

– Правильно! – дружно поддержали десятки голосов.

– Ставьте ограждения!

– Думаете за гроши всю душу нам вымотать и калеками по миру пустить?

– Доложу начальнику арсенала, как он прикажет, так и сделаю, – пообещал Быстреев.

– И насчёт охраны женского труда доложите! – напомнил Фомин. – Убили женщину, так отвечайте за её смерть.

– Кто её убивал? Я-то при чём? – вскрикнул капитан.

– Зачем юлить-то, вашскородие? – хмуро спросил начальника цеха Блохин. – Я же слышал, как уборщица просилась у вас домой, говорила, что ей рожать скоро. А вы что ей ответили? Деревенские, мол, бабы на поле рожают, и ты у станка родить можешь! Вот она и родила раньше времени.

– И ты заодно с ними? – метнул свирепым взглядом в сторону Блохина Быстреев. – Хорош мастер, нечего сказать!

– Правду я люблю, вашскородие.

– Так как же насчёт охраны женского труда? – повторил вопрос Фомин.

– Доложу генералу! – кивнул капитан.

– И про отпуска доложите, – прогудел чей-то мужской бас.

Вслед за ним понеслось:

– …про страхование по несчастным случаям…

– …об оплате прогулов по болезни…

– …про восьмичасовой рабочий день…

Быстреев едва успевал записывать требования рабочих, а они, как в канун 1905 года, выкрикивали:

– Освободить политических!

– Отменить третьеиюньский закон о выборах!

– Давайте свободу слова, печати, собраний!

Каждый политический лозунг получал дружное одобрение всего цеха.

– Зачем политику сюда мешаете? – попытался было «образумить» рабочих Воронин, но его никто не послушал.

– Не крохи с хозяйского стола, а свободу нам давай! – оборвали его негодующие.

Наконец Быстреева отпустили, и он прямо из цеха помчался к Майделю. У генерала он застал начальников других цехов, явившихся с докладами о стихийно возникших митингах.

– И всё это ваша чёртова баба наделала! – накинулся Майдель на Быстреева. – Просилась уйти, ну и отправили бы её ко всем чертям. Теперь объясняйся в Главном артиллерийском управлении. Завтра эта история обойдёт всю левую печать. Последует запрос в Государственной думе. Это чёрт знает что такое! Ума не приложу, как выпутаться из этой дьявольской истории.

– Давайте примем на казённый счёт похороны умершей и войдём с ходатайством о пенсии для пострадавшего рабочего, – посоветовал Тихменёв. – Это внесёт успокоение в среду рабочих.

– Нагайками их надо успокаивать, а не уступками, – бесился генерал. – Мало их пороли, вешали и стреляли… Опять бунтуют… и где? На военном заводе! Разогнать их немедленно!

– Прикажете вызвать сюда солдат? – щёлкнул каблуками Быстреев.

– До этого доходить не стоит, – возразил полковник Тихменёв. – Разберёмся с требованиями рабочих, кое-что удовлетворим, кое-что пообещаем, а там – всё уляжется, утрясётся.

Предложения полковника понравились Майделю и сразу охладили его воинственный пыл.

– Пожалуй, это разумно, – согласился он и подошёл к Тихменёву. – Поручаю вам, полковник, выяснить все просьбы рабочих, но отнюдь не разрешаю давать какие-либо обещания и заверения. Вместе с вами отправятся капитан Быстреев и инженер Звонарёв. Он, кажется, уже давно стоит адвокатом у рабочих, – заключил генерал с ехидством.

…Между тем рабочие всех цехов высыпали на обширный заводской двор и открыли митинг. С речами выступали не только рабочие, но и появившиеся на заводе посторонние лица, среди которых Блохин узнал двух студентов – членов подпольного большевистского комитета. Разгорелся бурный спор: включать ли в предъявляемые администрации требования политические пункты или нет.

Три оратора категорически и очень красноречиво протестовали против выдвижения политических требований. Воронин до хрипоты доказывал то же самое.

– Сейчас, прежде всего, надо думать об улучшении экономического положения! – выкрикивал он что было силы. – Использовать только законные легальные пути для их осуществления. Политическими требованиями мы только оттолкнем администрацию, сделаем её менее уступчивой, а нам надо находить с начальством общий язык. От этого зависит наше материальное благосостояние, счастье наших жён и детей.

Но как ни надрывался он, как ни изощрялись в краснобайстве меньшевики, рабочие не поддались их уговорам.

– Никаких сговоров с начальством! Не просить, а требовать того, что нам надо! – призывал, взобравшись на крышу склада, Фомин.

– Верно! Бери начальство за глотку. Другого обращения оно не понимает, – бурно откликалась толпа.

Подавляющее большинство голосов было подано за резолюцию, отстаивавшую предъявление администрации наряду с экономическими политических требований.

Для передачи требований выбрали делегацию в составе трёх человек: Фомина, Воронина и Блохина.

– Соглашателей нам не надо! Долой Воронина! Он всё дело испортит, – запротестовали некоторые.

– Меня народ выбрал, и я пойду, – отмахнулся Воронин. – Пусть начальство знает, что не все рабочие так глупы, как Фомин и его подпевалы!

– А заодно пусть узнает, что среди нас есть соглашатели вроде мастера Воронина, – не остался в долгу Фомин.

Переругиваясь между собой, делегаты пошли было к Майделю, но генерал не принял их и направил к Тихменёву. Полковник решительно отклонил все политические требования.

– Это не моего ума дело! – заявил он. – Что же касается всего прочего, то ответ получите завтра.

– А мы всё же настаиваем, чтобы и политические требования рабочих дошли до высшего начальства, – решительно высказался Блохин.

– Ну скажите, на кой чёрт вам это нужно? – раздражённо выпалил полковник. – Всё кричите о свободе, а даже понятия не имеете, что это за штука и с чем её едят.

– В этом мы как-нибудь сами разберёмся, – сказал Блохин.

– Хорошо, доложу генералу все ваши требования, решительно все, – подчеркнул Тихменёв. – Но со своей стороны прошу делегатов передать мою просьбу всем рабочим: соблюдать порядок, пока мы не выясним все вопросы в ГАУ.

– Вряд ли рабочие согласятся долго ждать, – предупредил Фомин.

– Согласятся. Горлодёров вроде тебя один, два, да и обчёлся, – бросил Воронин и заверил полковника, что рабочие подождут решения начальства.

«Хорошо, что я не доверился ему, – с удовлетворением подумал Блохин о Воронине. – Это как раз тот тип, что в душу залазит, а потом предаёт. А сам-то как клеймит провокаторов».

– Не знал я, что ты такая шкура, – обругал Воронина Фомин.

– Доругиваться будете потом. Можете идти, – выпроводил рабочих Тихменёв.

Передавая Майделю требования рабочих, полковник сообщил ему о разногласиях среди рабочих.

– Вот и прекрасно, – обрадовался Майдель. – Надо обязательно воспользоваться этим.

– Насколько мне известно, единомышленники Воронина составляют меньшинство среди рабочих, – указал Звонарёв.

– А мы посчитаем именно это мнение за мнение большинства и, прежде всего, похерим всю политику, – решил Майдель. – Завод не парламент, чтобы рассуждать о всяких свободах. Кое-что из экономических требований можно и удовлетворить. Дадим, например, брюхатым бабам отпуск по неделе до и после родов. Но без оплаты. Умели забрюхатеть, пусть сами и находят средства к жизни. Рабочим отпуска! Ишь чего захотели, и так прогулов не оберёшься! Для умершей отпустим досок на гроб, дадим дроги свезти тело на кладбище. Вот и всё. Пусть будут и за это благодарны, – недовольно добавил Майдель. – Кстати, этого вашего протеже – Клопова или Тараканова – я смещаю с мастеров в рабочие. Коновод смутьянов, а не мастер.

– Всем не согласным с решением вашего превосходительства будет предложено взять расчёт, – угодливо поклонился генералу Быстреев.

– Да, да, – подхватил Майдель. – Завтра на воротах и в цехах вывесьте объявления о принятом нами решении. Кто захочет жрать, тот пойдёт работать без разговора. Остальные могут убираться на все четыре стороны.

Расчёт администрации завода оказался правильным. Возбуждение рабочих за ночь улеглось, перед многими встал вопрос, куда деваться, если уйдёшь с работы. У ворот каждого завода ежедневно толпились десятки изголодавшихся безработных. Подействовала и агитация Воронина: рабочие потолкались около ворот, пошумели и начали вешать свои номерки в проходной. С небольшим опозданием против обычного работа началась во всех цехах завода.

Глава 4

Прошло около месяца. Работа на заводе шла без перебоев.

Окрыленный благополучным исходом минувшей борьбы с рабочими, Майдель решил в свою очередь перейти в наступление и взять реванш за те небольшие уступки, которые он принужден был сделать. Генерал постарался выбрать наиболее уязвимые для рабочих места и нанести по ним неожиданный удар.

По понедельникам и после праздников многие рабочие прогуливали. Это было обычным явлением, и все привыкли к этому как к неизбежному злу. Теперь Майдель решил начать борьбу с прогулами. Он объявил, что, помимо вычета за прогул, будет ещё взыскиваться отдельно штраф.

За отказ в выплате штрафа грозило увольнение с работы.

Объявление с этим распоряжением было вывешено в цехах и бухгалтерии только в субботу перед получением недельного расчёта. Поэтому многие рабочие не обратили на него внимания.

Ознакомившись с приказом Майделя, Звонарёв недовольно покачал головой.

– Генерал делает всё, чтобы спровоцировать рабочих на выступление. – И отправился к Тихменёву.

Полковник с обычным спокойствием выслушал опасения инженера.

– Конечно, следовало заранее предупредить рабочих о введении двойных штрафов за прогул, а не сразу же их применять. Боюсь, что из-за этого распоряжения завод простоит несколько дней и выполнение срочных заказов будет сорвано, – ответил он.

– Сообщите свои соображения начальнику завода, – предложил Звонарёв.

– Докладывал! Но наш генерал обидчив, задирист и упрям. Он никак не хочет понять, что рабочие не солдаты и никогда не откажутся от своего права на забастовки. Примеры тысяча девятьсот пятого года ещё свежи в их памяти.

– Не пойму, чего, собственно, хочет Майдель? – задумчиво проговорил Звонарёв.

– В глубине души он мечтает о восстановлении крепостного права, когда рабочих можно было пороть за прогулы и другие проступки, – ответил Тихменёв.

– Надо быть сумасшедшим, чтобы думать об этом.

– Или чистокровным остзейским немцем. Генерал не понимает, что повернуть историю вспять невозможно. Рабочие в массе убеждены, что снова придёт время, когда они смогут диктовать свои условия правительству и всем нам. Есть, конечно, среди них и соглашатели, готовые за небольшие подачки поддерживать начальство, вроде Воронина, но их немного, авторитетом у рабочих они не пользуются, – проговорил Тихменёв.

«Да, дело скверно, – подумал Звонарёв. – Филя непременно ввяжется в эту историю. И тогда – прощай завод. Выгонят его ко всем чертям. А дети? Нет, надо с ним поговорить…» Но в цехе Блохина уже не оказалось, а квартирного адреса инженер не знал.

Вернувшись домой, Звонарёв рассказал жене о своих опасениях.

– Вместе с Шурой упросим его не рисковать. Пусть в понедельник вовремя явится на завод. Поедем к Блохиным завтра утром? А? – предложила Варя мужу.

На этом и порешили, но на следующий день Звонарёва вызвали по срочному делу, и к Блохиным отправилась одна Варя.

Выслушав Звонарёву, Блохин улыбнулся:

– Я вам благодарен за всё, Варвара Васильевна… И Шура тоже. По гроб жизни не забуду. Но тут уж простите, тут я не могу отступиться. Я сделаю так, как сделают рабочие. – И, озлобляясь, стиснув кулаки, добавил: – Грозят нам штрафами… Чёрт с ними! Не испугаешь. Видали и почище. Пусть штрафуют, посмотрим, чья возьмёт!

– Вас уволят с работы. Придётся вам долго ходить, пока опять где-нибудь устроитесь, – говорила Варя.

– Всех не уволят! Кому-то работать надо. Срочных заказов много. Начальника по головке не погладят, если они не будут выполнены, – рассуждал Блохин.

– Всех, конечно, не уволят, но вас как коновода и зачинщика, обязательно уволят и фамилию занесут в чёрные списки. Тогда нигде места не найдёте, придётся уезжать из Питера, – уговаривала Варя.

Прислушиваясь к этому разговору, Шура молча плакала, и эти слёзы действовали на Блохина сильнее всяких убеждений Звонарёвой. Он понимал, что в случае потери им работы Шуре придётся труднее всего. Понимал также, что эти слёзы являются безмолвной мольбой пожалеть её с маленьким ребёнком.

В тот же вечер Блохин отправился на явочную квартиру и рассказал Ивану Герасимовичу о распоряжении Майделя.

– Опять будет заваруха на заводе, – озабоченно говорил Блохин. – Да и как можно смириться с эдакими фокусами: и вычет и штраф за один и тот же прогул! Нет, определённо рабочие взбунтуются.

– А мне кажется, бунтовать на этот раз особо не стоит, – возразил Иван Герасимович.

– Пусть, значит, этот Майдель кровь из нас сосёт? – наливаясь гневом, спросил Блохин. – Совсем на шею сядет, ежели всё спускать ему.

Иван Герасимович неодобрительно покачал головой:

– Всё ещё горяч ты, Филипп Иванович. А я скажу тебе, что генерал ваш приказ этот по совету охранки написал… спровоцировать вас на выступление и выявить зачинщиков…

– Да неужто? – поразился Блохин. – А вам откуда это известно?

– Представь себе – известно, – улыбнулся Иван Герасимович.

– Как же быть тогда?

– Бастовать надо.

Блохин был совершенно сбит с толку.

– Да вы же сами… чтоб мы, того, не бунтовали, – растерянно пробормотал он. – А теперь – бастовать…

– Да, бастовать, – подтвердил Иван Герасимович. – В понедельник всем, как всегда, выходить на работу… Пускайте станки на холодный ход, а сами суетитесь вокруг них. И вы на месте, и завод работает, а заказы на месте стоят. Забастовка такая итальянской называется.

Предложение Ивана Герасимовича очень понравилось Блохину.

– Но как оповестить братву? – почесал он затылок.

– Ты про свой механический цех думай, – сказал Иван Герасимович. – С Фоминым, другими действуйте, только без шума… В других цехах тоже наши люди есть… оповещу всех…

– А ежели не удастся всех оповестить? – спросил Блохин.

– Что ж, пусть некоторая часть у ворот останется. Это только собьёт с толку начальство. Не сразу оно разберётся, что происходит, – ответил Иван Герасимович.

В понедельник утром у ворот завода ещё до начала работы собралась толпа рабочих. Они громко спорили, переругивались. Воронин взобрался на тумбу и призывал приступить к работе.

– С начальником потом сговоримся относительно отмены двойного штрафа за прогул. Надо сначала по-хорошему поговорить с генералом. Он рабочего человека уважает, – уговаривал мастер.

Вопреки его ожиданиям (и ожиданиям жандармов, наблюдавших за рабочими из окон заводоуправления) никто не возражал ему.

– Айда по цехам, а там видно будет, что делать, – поддержал его Фомин.

– Ну что, Филипп Иванович, пошли? – обратился к Блохину Воронин. – Или, может быть, ты против?

– А ты обо мне не больно тревожься, – неохотно отозвался Блохин. – Постою, покумекаю – идти или не идти.

Воронин ушёл, а Блохин ещё стоял у ворот и уговаривал рабочих механического цеха не шуметь, идти в цех.

– Тебе от этого какая польза? – недоумевали многие.

– Стараюсь для нашего фон-барона! Хочу снова в мастера попасть, – отшучивался он.

Ещё не успел затихнуть заводской гудок, когда Блохин повесил в проходной свой значок и неторопливо направился в цех, где на своих местах уже находились почти все рабочие. Такая дружная явка в понедельник крайне удивила Быстреева. Он поспешил доложить об этом по телефону Майделю. Такие же сообщения поступали генералу и из других цехов. Барон с довольной миной прохаживался по кабинету, торжествующе поглядывая на Тихменёва.

– Вот, господин полковник, видите, что значит твёрдая рука. Поприжали эту сволочь, пригрозили штрафами, и сразу все про пьянку забыли: явились вовремя почти поголовно. Советую вам учесть этот пример и запомнить, что без хорошей палки с русской мастеровщиной разговаривать нельзя!

Полковник, однако, не разделял настроения своего начальника.

– Есть, ваше превосходительство, русская пословица: палка о двух концах, – напомнил он сдержанно. – Одним – вы по рабочему, а другим – он по вас. Кому больнее будет, ещё неизвестно.

– Че-пу-ха! – по слогам, как бы подчёркивая уверенность в несокрушимости своих позиций, проговорил генерал. – Войска, полиция, жандармерия – на нашей стороне. А у рабочих ничего, кроме булыжников из мостовой! Поэтому они должны покоряться нашей воле.

Понимаете, должны! – повторил он и многозначительно поднял указательный палец.

В это время позвонил начальник литейного цеха техник Сухов – ещё молодой, но довольно сумрачный на вид человек. Он сообщил, что в цехе происходит какая-то непонятная кутерьма. С утра рабочие ещё не заформовали ни одной опоки.

– Возятся, пересыпают литейную землю с места на место, а дела нет, – обеспокоенно докладывал Сухов.

– Всех лодырей перепишите и списки предоставьте мне! – распорядился генерал.

– Это значит переписать всех до единого! – отвечал Сухов.

– Не разговаривать! – зло рявкнул генерал в телефонную трубку.

Минут через пятнадцать точно такое же донесение поступило из деревообделочного цеха.

– Все ходят, суетятся, что-то прилаживают, но пока что ни одной доски не распилили и не обстругали, – сообщил начальник цеха.

– Подкрутите мастеров! – прикрикнул на него генерал.

Но и мастера не могли заставить рабочих приняться за дело.

Наконец и Быстреев сообщил, что у него все станки на ходу, а продукции ни на грош.

– Это чёрт знает что такое! – взбесился генерал и грозно взглянул на полковника. – Немедленно наведите порядок! Этому безобразию нужно положить конец!

– Слушаюсь! – небрежно козырнул полковник и покинул кабинет Майделя. По дороге в цехи он зашёл к Звонарёву и пригласил его пойти с собой.

– Хотя это и не входит в круг моих обязанностей, но я пойду с вами, – согласился инженер.

В цехах было очень оживлённо. Рабочие хлопотливо суетились около станков, громко переговаривались, создавали видимость необычайной деловитости и занятости.

Полковник подошёл к двум строгальщикам и спросил раздражённо:

– Почему не работаете?

Рабочие удивленно переглянулись.

– Шутите, господин полковник, – ответил один из них с улыбкой. – Работа у нас идёт полным ходом.

– А продукция где? – возмутился Тихменёв.

– К концу дня и она, надо думать, появится, – спокойно промолвил строгальщик.

– Не будете работать, уволим, – пригрозил полковник.

– За что же это? Ведь у всех нынче дело не спорится. Видно, переложили вчера малость, а сегодня опохмелиться не успели, штрафа испугались, – с издёвкой сказал долбёжник, подвинчивавший гайки на своем станке.

В механическом цехе были пущены все трансмиссии, станки крутились вхолостую или шла обработка малозначащих деталей. Блохин, дымя толстой самокруткой обтачивал какую-то длинную трубку.

– Что ты делаешь? – спросил у него Звонарёв.

Блохин, бросив взгляд в сторону полковника и определив на глаз, что тот не расслышит издали его слов, ответил весело:

– Кларнет с пистоном. Сыграю на нём, когда у фон-барона от досады селезёнка лопнет!

Вскоре раздался гудок на обеденный перерыв.

Останавливая станки и бросая работу, рабочие заторопились на двор. Стоял октябрь, моросил небольшой дождь, но было ещё довольно тепло. Никто не митинговал, не ораторствовал, хотя во взглядах людей, в их молчании ощущалось скрытое негодование. В толпе шныряли мастера, начальники цехов, уговаривали рабочих прекратить «волынку».

– Этим ничего не добьётесь, только хуже себе сделаете! – предупреждали они.

– Какая «волынка»? – с деланным недоумением поглядывали на них рабочие. – Просто понедельник – тяжёлый день… Не похмелившись, вот оно малость и не клеится.

– Держись, товарищи, твёрдо! Ни на какие уступки не идите, перед фон-бароном не трусьте, – передавалось из уст в уста.

Этот призыв большевиков сплачивал рабочих, ободрял их, придавал им стойкость.

После перерыва рабочие снова было направились в цехи, но их не пустили туда мастера и полицейские, вызванные Майделем.

– Кто хочет работать – проходите! – предупреждали мастера. – Если же думаете волынить – расходитесь по домам!

– Мы работать! – слышалось всюду. Но, попав в цехи, рабочие продолжали своеобразную забастовку.

И снова, как и во время прошлого конфликта рабочих с администрацией, Воронин со своими сторонниками очутился в приёмной Майделя.

– Приказано никаких делегатов и депутатов не принимать, – заявил секретарь генерала.

– Вы же знаете меня, Иван Матвеевич, – уговаривал его Воронин. – Не из горлохватов я, понимаю, что с начальством надо разговаривать вежливо и спокойно.

Секретарь доложил Майделю о приходе вполне «благонамеренных, разумных и почтительных людей». Генерал решил посоветоваться с жандармским подполковником: принимать ли рабочих и вести ли с ними переговоры.

– Надо признаться, вам, ваше превосходительство, не удалось взять реванш, – с нескрываемым сожалением сказал жандарм. – На заводе сравнительно спокойно. Зачинщики – в тени. Есть, конечно, смысл подорвать авторитет большевиков, попытаться убедить рабочих, что можно всегда мирно, спокойно договориться с администрацией… Воронин, насколько мне известно, зарекомендовал себя неплохо. Поэтому рекомендую принять делегацию, возглавляемую им.

– Хорошо… Приму, – согласился генерал.

Секретарь пропустил в кабинет Майделя Воронина и двоих рабочих.

– Разрешите побеспокоить ваше превосходительство покорнейшей просьбой от рабочих завода, – по-солдатски вытянулся Воронин перед генералом.

– Говори, в чём дело! – милостиво разрешил Майдель.

– Мы пришли просить об отмене штрафов за прогулы, – заявил Воронин. – Вы же объявили о штрафах в субботу перед получкой. Никто ничего толком не понял, а сегодня уже всем штраф записывают.

– Значит, вы хотите, чтобы только на сегодняшний день штраф отменить? – спросил Майдель и, подумав, кивнул. – Это, пожалуй, ещё можно сделать… Объявили мы, верно, поздновато, в субботу.

– Покорнейше благодарим, ваше превосходительство! – угодливо гаркнул Воронин.

– А о будущем и поговорим в будущем! – скаламбурил генерал.

– Разрешите идти, ваше превосходительство?

– Ступайте.

Воронин чётко повернулся кругом и печатая с носка шаг вышел из кабинета. За ним с шапками в руках поспешили его дружки.

– Правильно я вёл с ними разговор? – по уходе рабочих справился генерал у Тихменёва.

– Вполне, ваше превосходительство, корректно и твёрдо! – одобрил полковник. – Только я рекомендовал бы совсем отменить установленные штрафы за прогул. Пока можно об этом не объявлять, а дать нужные указания в бухгалтерию.

– На это не пойду! Не считаю возможным уступать требованиям рабочих, – насупился генерал.

Тихменёв не стал спорить.

На заводском дворе, где ещё толпилось много рабочих, Воронин взобрался на старый пушечный лафет и, сложив руки рупором, заорал во всю гвардейскую глотку:

– Друзья! Только сейчас мы были у начальника завода, и он по вашей просьбе решил отменить на этот раз штрафы за прогулы. Вот что значит попросить по-хорошему, без грубости и горлохватства! А вы волынить вздумали.

– Не волынили б, и штрафа не снял бы твой разлюбезный фон Майдель, – отчетливо донеслось откуда-то из толпы.

– Эта шкура всё себе в заслуги приписывает! – крикнул кто-то. – Не ты Майделя укротил, а мы его спесь сломили.

Через несколько минут о решении начальника завода стало известно во всех цехах. Скрытая забастовка сыграла свою роль: рабочие не поддались на провокацию генерала и жандармов и в то же время одержали ещё одну победу. Рабочие заполнили цехи.

Полиция получила указание покинуть завод. Замолкнувшие было цехи снова загудели.

Начальники цехов объявили, что работа продлится на два часа больше обычного, а оплачена будет в половинном размере, так как полдня все станки не работали.

Фомин и Блохин тоже вернулись к станкам и стали разъяснять товарищам, в чём состояла «милость» начальства.

– Выходит, что и штраф не отменил и работать заставил за полцены! Вот чего только и добился Воронин со своими дружками.

– Ты и этого добиться не смог, тебя попросту выгнали вон и разговаривать не стали, – возражал Никифоров Блохину.

Всё же успех итальянской забастовки окрылил рабочих. Они поняли, что могут рассчитывать на уступки со стороны администрации только при наличии твёрдого единства в своих действиях. В последующие понедельники штрафы за прогул применялись всё реже и реже и постепенно вышли из практики.