Текст книги "Сочинения. Том 11"

ТУЗОВ Кроме меня врачей здесь нет. Констатировал.

КРИВЦОВ Предъявите документ, пожалуйста.

ТУЗОВ (Марии.) Маша, где мое заключение?

Мария подает Кривцову документ.

Кривцов внимательно изучает его.

КРИВЦОВ В заключении говорится, что Татлин Иван Павлович мертв. Причина смерти – огнестрельное ранение, несовместимое с жизнью. (Татлину.) Ну, что же, Иван Павлович, вы действительно мертвы.

ТАТЛИН А я и не возражал.

КРИВЦОВ Ну вот и всё.

МАСЛОВ Что?

КРИВЦОВ Предварительная версия рассыпалась как карточный домик. (Насте.) Настенька, проводи, пожалуйста, папу в горницу. (Татлину.) Вы в горнице лежите?

ТАТЛИН В горнице, в гробу, да. Гроб хороший, да. Часто приходилось слышать – мы тебя в гробу видали. Ну, вот теперь действительно можно посмотреть.

Настя уводит отца в дом.

КРИВЦОВ Ну, что, на сегодня достаточно?.. Прошу никого никуда не уезжать. Следствие продлится неопределенное время.

ГЕБЛЕР Да ты что, Петр Петрович! В своем уме?! У меня нет времени торчать здесь. У меня дела в городе.

КРИВЦОВ Мало того, хорошо было бы, когда бы все мы поселились именно здесь, у лесника, дабы все находились под наблюдением друг друга, и каждый бы мне докладывал о всевозможных неожиданностях и происшествиях. Даже самых малых… Можно продолжать поминки.

Пауза.

МАРИЯ (Кривцову.) Прошу прощения, хотелось бы тело уже вынести и похоронить. Как-то не по-людски получается. Тело еще не остыло, а мы поминаем.

ЖИВИЦА (Кривцову.) В самом деле. Думаете, легко так-то?.. Это потому что вы не женщина. Не знаю как у вас, а у нас, женщин – так.

КРИВЦОВ Знаете что я вам скажу… не хотел говорить, но скажу. Какая-то, право слово, заинтересованность в ваших словах угадывается… Разные, знаете ли, мысли в голову приходят… Подумайте над моими словами. Хорошенько подумайте.

Пауза.

МАРИЯ Так когда можно будет выносить?

КРИВЦОВ Опять вы за своё!

ЖИВИЦА У женщин так.

КРИВЦОВ Не могу сказать. Возможно, что и никогда.

МАРИЯ Да что же это такое делается?!

ЖИВИЦА Петр Петрович, по-моему, из вас весь хмель вышел. Надо бы вам освежиться.

КРИВЦОВ Не время сейчас, Лариса. Как видите, я на службе.

МАСЛОВ Цельный человек! Господи, какие цельные люди!

Пауза.

КУЗОВЛЕВ (Подходит к Кривцову.) Что же получается, Петр Петрович, выходит, я Ивана Павловича не убивал?

КРИВЦОВ Нет.

КУЗОВЛЕВ Кто же его, в таком случае убил?

КРИВЦОВ Все остальные под подозрением… Включая меня.

КУЗОВЛЕВ Наговариваете на себя.

КРИВЦОВ Наговариваю. Но это – для дела. Пожалуйста, никуда не уезжайте.

КУЗОВЛЕВ А я за всю свою жизнь никуда отсюда не отлучался… Или вы имеете в виду миграцию?.. Лично я воспринимаю миграцию как предательство.

КРИВЦОВ Хорошо.

КЗОВЛЕВ И от либеральных идей я далек.

КРИВЦОВ Хорошо.

КУЗОВЛЕВ Находите, что это хорошо?

КРИВЦОВ Очень хорошо.

КУЗОВЛЕВ А как быть с конфликтом?

КРИВЦОВ Просто забудьте.

КУЗОВЛЕВ Так просто?

КРИВЦОВ На худой конец, можете пустить себе пулю в лоб. У вас это хорошо получается.

МАСЛОВ Какие цельные люди! С ума сойти.

Картина шестая

Мария, Маслов, Седов, Живица, Кузовлев, Тузов, Кривцов, Геблер.

МАСЛОВ Вот я сейчас о чем подумал, друзья мои. Знаете, кто к нам прибыл?.. К нам прибыли цельные люди Петр Петрович Кривцов и Артур Александрович Геблер. Мы еще гадали, какие они, Петр Петрович Кривцов и Артур Александрович Геблер? Чего от них ждать? И вот о чем я сейчас подумал. Мы оказались решительно не готовы к встрече с цельными людьми Петром Петровичем Кривцовым и Артуром Александровичем Геблером… А действительно, кто же они эти цельные люди Петр Петрович Кривцов и Артур Александрович Геблер? А Петр Петрович Кривцов и Артур Александрович Геблер, друзья мои – это люди Нового времени. Того самого времени, которого ни переждать, ни перетерпеть, ни пропустить не удастся. Никому… Думали, к будущему приблизились? Философия, все такое? Гегель, Бебель, всё такое? Гога, Магога, шерочка с машерочкой? Так вот, провозглашаю, двигались мы, оказывается, в обратном направлении. Вел нас Иван Павлович, к сожалению, не к Новому, а к Старому времени. Вечная ему память… Уверен, он и сам не знал. Стояли, можно сказать, на краю пропасти. И безвременная кончина Ивана Павловича – тому подтверждение… Но вот о чем я сейчас подумал, друзья мои. Да, мы оказались решительно не готовы к встрече с Новым временем. Решительно не готовы. Но цельные люди Петр Петрович Кривцов и Артур Александрович Геблер, между тем, мчатся к своей цели. Так последуем и мы за ними. Мчатся, превозмогая всё. Обиды, радости, горести, подлости, кровь рекой, лихорадку, холеру, обожание, непонимание, удачи, неудачи, встречи, проводы, города и горы. Гогу и Магогу, шерочку с машерочкой… и так далее, и тому подобное… Когда происходят такие встречи, как наша сегодняшняя встреча, всегда разверзаются как бы два пути. Гога и Магога. Сцилла и Харибда. Иными словами, жизнь и смерть… Так всегда. Жизнь и смерть… Если хотите – смерть и жизнь… В любой последовательности. И уж если мы выбираем жизнь, а я надеюсь, что мы выбираем жизнь, мы должны смириться, зажмуриться, стиснуть зубы и следовать за провозвестниками Петром Петровичем Кривцовым и Артуром Александровичем Геблером… А так было всегда. Во все времена. Кто-нибудь за кем-нибудь следовал. Ведущие и ведомые, Гога и Магога, и так далее… Что делать? придется заново учиться работать. Справедливости ради, мы с вами давно разучились работать… Стиснуть зубы и не оглядываться по сторонам. Не бояться самой грязной, самой отвратительной работы. Ибо всякая работа в конечном итоге – во благо. Карфаген должен был быть разрушен, и, как видите, он разрушен. Разрушим же и мы свой Карфаген. До основанья, а затем… Работа. Созидание. Стремление. Это всё, что от нас требуется. Стремление и потребности. Потребности и стремления. А уж Петр Петрович и Артур Александрович как-нибудь выведут нас из хлябей на магистральную тропу, имя которой, надеюсь, твердь.

СЕДОВ «Для опыта требуется всего-навсего, чтобы мы что-то восприняли сами. Но нужно также и отличать восприятие от опыта. Прежде всего, содержанием восприятия является только какой-нибудь один предмет, который теперь случайно может быть таким, в другой раз – другим. Если же я повторяю восприятие и при повторном восприятии замечаю и удерживаю то, что во всех этих восприятиях остается неизменным, то это и есть опыт». *

Пауза.

ЖИВИЦА Не хочу. Ни тверди, ни опыта не хочу… Нужно в лес возвращаться. Так не хочется.

МАСЛОВ Ни в коем случае. Петр Петрович велел никуда не отлучаться ни на шаг.

ТУЗОВ (Вздыхает.) Свобода воли. Пустой звук.

СЕДОВ «Свобода воли есть свобода вообще, а все другие свободы лишь ее виды. Когда говорят „свобода воли“, то этим отнюдь не хотят сказать, будто кроме воли есть еще какая-то сила, свойство или способность, тоже обладающая свободой. Точно так же, говоря о всемогуществе Бога, не понимают этого так, будто есть еще и другие существа, кроме Бога, которые обладали бы всемогуществом». *

МАСЛОВ Павел Иванович, в отличие от нас это понимал, и этим руководствовался. Но Павел Иванович, в отличие от того же Артура Александровича, увы, не был человеком Нового времени. Друзья мои, что ни говори, нам удивительно повезло с Артуром Александровичем. Я его внимательно выслушал. Друзья мои, кажется, показался свет в конце тоннеля… Вспомнились бенгальские огни.

КРИВЦОВ Запрёт вас Артур Александрович в сарай со свиньями. Тем всё и кончится… Это в лучшем случае.

Пауза.

МАСЛОВ Петр Петрович, как понимать ваши слова?

КРИВЦОВ Да вы же и убили-с. (Смеется.)

МАСЛОВ Что вы такое говорите, Петр Петрович? Не могу понять.

КРИВЦОВ Ничего не говорю. Шутить изволю. О своем думаю. Соглашаюсь, не соглашаюсь. Спорю. Анализирую. Иронизирую. Работа такая. Дельце-то – эх, запутанное. Свихнусь я с этим дельцем… Уже, кажется, свихнулся.

МАСЛОВ Горечь в вашей иронии. Пугаете, Петр Петрович.

СЕДОВ (Маслову.) На черта ты ему сдался, тебя пугать?.. Ты уже никто, Потапыч. Тебя раздавили как улитку.

МАСЛОВ За что, Виктор? И ведь ты намеренно улитку ввернул.

СЕДОВ Конечно. «Тихо, тихо ползи, улитка, по склону Фудзи вверх, до самых высот».77
  Кобаяси Исса


[Закрыть]

МАСЛОВ (Кривцову.) Полковник, пожалуйста, поясните. Вы с Артуром Александровичем состоите в противоречии?

КРИВЦОВ В противоречии состоим, да.

ГЕБЛЕР Да он пьян. В противоречии он состоит. Кто он такой? Что вы его слушаете? Кого вы слушаете? Выразительное лицо, жесты. Крепкий кулак. Лейтенантишка, не полковник. Где вы увидели здесь полковника? Он же на крючке. Надо же уметь отличать. Вы уже не дети. А ведете себя как дети. Что, разве я не прав? Уж вы-то цену себе знаете лучше моего. Что он ищет, кого он ищет, и где он ищет? Он обречен, говорю вам. Пошлите его подальше, и дело с концом.

Геблер шумно встает из-за стола, намереваясь продолжать обличительную речь.

Кузовлев тотчас стреляет в него.

Геблер с грохотом, роняя посуду, падает на стол.

Кривцов вынимает из кобуры пистолет, стреляет в Кузовлева.

Кузовлев падает.

Тузов прячется под стол.

Седов вынимает из-за голенища заточку, бросается на Кривцова.

Кривцов поочередно стреляет в Седова и Маслова.

Оба падают.

МАРИЯ (Кривцову.) Что ты делаешь, мерзавец!

Кривцов стреляет в Марию.

Та, схватившись за живот, оседает на землю.

ЖИВИЦА Эй, опер, здесь вообще-то женщины.

Живица поднимает с земли мячик, бросает в Кривцова.

Кривцов стреляет в Ларису.

Лариса валится на пол.

Пауза.

Тузов выползает из укрытия. Подходит к Марии, щупает пульс, осматривает Живицу, Седова, Маслова.

ТУЗОВ (В состоянии шока.) Шекспировские страсти… На пустом месте… Дамы рыдают… (Осознает происходящее.) Что ты наделал, Петр Петрович?

КРИВЦОВ И делу конец.

ТУЗОВ Что теперь делать, Петр Петрович?

КРИВЦОВ И делу конец.

ТУЗОВ Что делать?

КРИВЦОВ Опьянел что ли? Не знаю. Голова кружится.

ТУЗОВ Что делать-то, Петр Петрович?

КРИВЦОВ Ты врач, тебе виднее.

Настя выбегает из дому. Гримаса ужаса на лице. Ступор.

Кривцов подходит к девочке, обнимает за плечи. Вместе они усаживаются на пороге.

КРИВЦОВ (Гладит Настю по голове.) Ничего страшного, девочка. Успокойся. Так нужно. Всё будет хорошо. Всё сложилось, как нельзя лучше. Ты поймешь. Позже поймешь. Всё будет изумительно хорошо. Я отвезу тебя в город. Будешь учиться, выйдешь замуж, деточек родишь. Все как ты мечтала. Всё как ты мечтала.

Гул леса.

Из дома выходит Татлин с кроликом. Садится рядом с дочерью. Протягивает ей кролика.

ТАТЛИН Здесь должна была быть поляна. Большая цветущая поляна с васильками.

Раздается знакомый рык.

ТАТЛИН Матюша. Соскучился.

Татлин возносится над воображаемым полем. Не очень высоко.

Появляются женщины из танцевального ансамбля. Заводят хоровод.

СТОРОЖ БРАТУ СВОЕМУ
Пьеса в трех действиях

Действующие лица

Уточкин Иван Сергеевич, за 80

Уточкина Вера Васильевна, за 80

Уточкин Павел Иванович, за 40

Лизавета, чуть больше 20

Христофор, около 60

Действие первое

Картина первая

Кромешная темнота.

Лязгающие звуки замков.

Отворяется дверь. Звонкая полоска света.

Тяжелые силуэты Ивана и Христофора.

ГОЛОС ИВАНА Какой мороз! Как можно при таком морозе в сарае обитать? Однако ты ладненько устроился. Кушетку раздобыл. Керосиновая лампа, половичок в полоску.

Занимается тусклый свет в коридоре.

На Иване заячий тулуп, ушанка, валенки.

У Христофора худое видавшее виды пальтецо, картуз, кирзовые сапоги.

ИВАН Слушай, я про этот половичок уже и забыл. Это еще из детства половичок. Трогательный такой… Вообще при керосиновой лампе и мысли чище, и душа светлее. Но, холод собачий! Спиральной плиткой особо не согреешься… Замерз? Замерз, конечно. Так бы, глядишь, и умер. Заледенел бы. Нет?.. Ты не полярник, часом? Кого-то из полярников мне напоминаешь. Не Амундсена, конечно. Может быть, кого-то из его экспедиции. Или из другой какой экспедиции. В благословенные времена экспедиций много было… Нет, конечно, не может быть… Зима нынче суровая, вот что ты не учёл… Сам-то ты, часом не из теплых краев? На грузина немного похож. Не грузин?.. Я Грузию люблю, не думай… Я всё люблю. И Арктику, и Грузию. Хотя иным такая моя всеядность не нравится. Стараются подмочить и подпортить. У самих любить не получается, да и не особенно хотят. Вот и стараются подмочить, подпортить. Зависть… Зависть, как думаешь?.. А, может быть, просто сердятся. Сейчас просто так сердятся, без особых причин. Войны давно не было, так думаю… А у вас в Грузии сердятся?.. Нет, наверное. Вы же вино пьете с утра до вечера, песни поете. Когда сердиться?.. А знаешь, я тебя люблю. Как только увидел – сразу полюбил… Слушай-ка, да ты вылитый старший лейтенант Седов! Тебе никогда не говорили?.. Нет, конечно. Теперь Седова не помнят. Теперь ничего не помнят. Такие времена… Беспамятство. Страшное дело. Я вот тоже забываться стал. Хотя молодею. Внешне на удивление молодею. Говорят, перед смертью отдельные люди молодеют. Не все, некоторые… И давно ты в сарае живешь, чудак-человек?.. Чего молчишь?.. Да ты живой?.. Давай-ка, раздевайся. Давай-ка, давай-ка. Здесь тепло. Как у вас в Грузии… Где же твоя упряжь, старший лейтенант Седов?.. Шучу. Пытаюсь шутить. При хорошей шутке быстрее согреваешься. По себе знаю.

Иван и Христофор снимают верхнюю одежду.

На Христофоре обнаруживается выцветший китель.

На Иване видавшая виды вязаная кофта.

Картина вторая

Большой свет.

Комната. Стол, кресла, диван, сервант, платяной шкаф.

Застекленная веранда.

Иван бродит по комнате, поправляет плед на диване, книги в шкафу, приборы в серванте, извлекает стаканы, ставит на стол.

ИВАН Ну же, проходи, не стесняйся… Как ты себя чувствуешь?.. Молчишь? Ну, помолчи. Вижу, пока не можешь говорить. Ничего, сейчас согреешься. Сейчас мы с тобой что-нибудь сообразим, душа моя. Как говорят смешные одесситы, об выпить и закусить. Я одесситов знавал. Дружил с ними. Теперь уж они все умерли. Мы и с тобой дружить с тобой будем, болтать. А то, глядишь, почитаю тебе что-нибудь свое. Я пишу. Писал. Писатель, стало быть. Повесть тебе почитаю или роман. Эссе не пишу. Не понимаю и не люблю. Лучше всего повесть. Выберу небольшую, чтобы тебя не утомлять. Вообще у меня произведения не утомительные, хотя и с глубоким философским смыслом. О корневых людях, коими восхищаюсь и горжусь… Любишь корневых людей?.. Наверняка любишь. Человек, когда в лишении пребывает, завсегда к корневым людям тянется. К корневым людям и к Богу… Я люблю вслух читать. В особенности, когда слушают… Не смущайся, душа моя, устраивайся, где удобно. Где тебе удобно?

Христофор садится в углу на корточках. Движения у него грубые, угловатые.

ИВАН Вот как ты устроился? Да что же в углу? Разве места мало?.. Ну, как знаешь… И представить не можешь, как я тебе рад!.. Ночь, слава Богу! Можно петь, плясать, хоть из пушек пали! Соседей не держим. Точнее, соседи имеются, но далеко. А женушка моя, Вера, и так глуховата, да еще берушами пользуется. Уши на ночь затыкает. Совсем не слышит. Грозная, но смешная. Глухие люди очень серьезными кажутся. Иногда настораживает… А знаешь, с берушами лучше, спокойнее. По ночам у нас тревожно, звуки разные. Не обязательно птицы. Как правило, не птицы. А кто или что – неизвестно. Звуки жуткие. Жалобы хаоса. Хорошо сказано? Это я у тезки своего подсмотрел, Тургенева. Перефразировал немного. Не возбраняется. В литературных кругах не возбраняется… Я не всегда с тезкой соглашаюсь, но в данном случае он в точку попал. Ему на протяжении всей жизни хаос в спину дышал. Заметь, уже в те времена… У нас с ним много общего, с Тургеневым Иваном Сергеевичем, но темы разные. Он дворянство воспевал, а я – почвенник. Певец целинных и залежных земель. Но и к философии склонность имею. Вроде бы не сочетается, а сочетается. Во всяком случае, у меня получилось… Да мы с Тургеневым и внешне похожи, компетентные люди сказывали… Хаос, душа моя, рано или поздно поглотит нас. Потом вспомнишь… Или у тебя другое мнение?.. Если докажешь, аргументируешь – буду искренне рад и даже счастлив. Я и теперь счастлив, но буду окончательно счастлив, если сумеешь меня переубедить. А покуда, увы, все приметы хаоса налицо. Во-первых, всеобщее сумасшествие. Во-вторых – мчимся в бездну галопом. Любишь лошадей? Я обожаю. Такие умницы! Главное – молчуны! Но тоже кусаются. Подойдет, бывало, тихонько, и цап за рукав. А пони – те шапки поедают с превеликим удовольствием. Серьезно, не шучу… Слушай, что я суечусь, не знаешь? Волнуюсь что-то. У меня перед выпивкой всегда так. Радость таким манером проявляется. Я выпивке всегда рад…

За окнами раздается собачий лай.

ИВАН (Прислушивается.) Вот. Слыхал?.. Не слыхал?.. Скажешь, собаки? Похоже на собак. Полярных. Упряжка или стая. С тобой пришли?.. Как будто собаки, но не факт… Но не зайцы, и не лебеди… Вряд ли собаки. Похоже, что не собаки. Что скажешь?.. Нечто. Назовем так покуда… Тревожно… Я бы, откровенно говоря, сам берушами пользовался, но боюсь смерть проспать. Так сказать, без шанса остаться. Хотя шансов при смерти, прямо скажем, не много. Но случается. Мой товарищ Спиридонов Иван, тоже Иван, было, умер, а потом воскрес. Правда, без глаза. Один глаз стеклянный, но издалека как настоящий. Спиридонов Иван. Надежный товарищ. Корневой человек. Из целинников… Ты, кстати, тоже на целинника похож. Не целинник, нет?.. Сын целинника?.. Не всегда же ты бродяжничал?.. А, может быть, разведчик? А это снова шучу… Допрос тебе устроил. Уж ты меня прости. Нервы. Года два не сплю. Откровенно говоря, той самой предсмертной беседы жду. Торга, так сказать. Чую, помру. Когда – не знаю, врать не буду, но предчувствие смерти присутствует… А смерти без торга не бывает. Тоже рынок своего рода. Спиридонов Иван рассказал, поделился по секрету. Вот ему как-то удалось мену совершить. На глаз поменял. А что, без глаза жить можно… Он, откровенно говоря, жуликоват немного, Спиридонов Иван. Это у него в крови. Не в осуждение – так человек хороший… Но тут, видишь, рецептов не бывает… Плюс растерянность, это же тоже учитывать надо. Готовлюсь, одним словом… Что ей предложить – ума не приложу… Разве глаз? Так у нее уже есть глаз Спиридонова Ивана… А ея все ждут, ту самую барышню с литовкой. Не всякий признается, конечно, но ждут все. (Смеется.) Со слов Спиридонова Ивана женщина привлекательная. Стройна, моложава. Тут главное при встрече страха не выказать. Она улыбается – и ты улыбайся. В этом плане американцы молодцы. И грузины тоже. А мы всё хмуримся. На самом деле, мечтаем много, потому выглядим хмурыми… Вот мне с раковыми больными дело иметь приходилось. Шефствовал. По собственной инициативе. Они все друг на дружку похожи, прямо как братья и сестры. Старички. Скорее дети. Личики детские, как у старичков… Они же никому не нужны! А сейчас никто никому не нужен… Первоначально к своей старинной приятельнице ходил, Шмаковой Анастасии, а потом её не стало, а я всё равно ходил. К сожалению, не без умысла. Повести свои читал. Они слушатели благодарные. В особенности лежачие. А у меня повести жизнеутверждающие, с положительными героями. Как и должно быть. Добро у меня побеждает. Всегда. Сейчас так никто не пишет. Сейчас, главным образом, изъяны и кошмары воспевают… Слушали меня хорошо. Улыбались, смеялись даже. Смерть на пороге – а они смеются. Такие повести. О корневых людях, хлебопашцах и других… А в предсмертной беседе первое дело – аргумент. Но аргумент должен быть безоговорочным. Спиридонов Иван заявить рекомендует что-нибудь очевидное, например – и лампочка горит, и солнце светит. Вот эта женщина с косой, предположим, спросит тебя, – Каков итог твоей жизни? Что такое главное ты постиг, утомленный путник? Самый распространенный ответ – представления не имею. Это вот та самая растерянность. А ты отвечай, – Много радости – и лампочка горит и солнце светит. Можно присовокупить, – Даже не ожидал такого великолепия. То есть счастливый человек. А если человек счастлив, какой смысл ему умирать? Понимаешь, в чем фокус? Редкостная мысль, согласись. Не вписывается во всеобщее уныние… Еще можно присовокупить, – Единственно не до конца разобрался, что такое электричество? кто его запустил? Очень хочется понять и донести до других. То есть, поделиться радостью открытия. Ну, это уже окончательная победа! Как такого человека жизни лишать?.. Я тебе так скажу, жить играючи нужно, душа моя. И умирать. Так что, в предсмертных беседах я, считай, уже дока. Спасибо Спиридонову Ивану… Но, откровенно говоря, шансов, всё равно немного… Но всякое, знаешь, случается… Думаю, живут на свете и бессмертные люди. Немного, конечно – два, пять, от силы семь, но мы о них ничего не знаем. И это правильно… Не знаю, я бы наверное согласился жить вечно. Без ложной скромности замечу – жизнь любуется мной… Я, видишь ли, выпиваю. Регулярно. Теперь – регулярно. В голове такая путаница, а когда выпью, туман рассеивается, все вроде бы по полочкам раскладывается. И вышеупомянутое солнышко выглядывает. Как в библиотеке… Или в морге. Доводилось в морге бывать?.. Но там – электричество. Дневное освещение. Но яркое. (Смеется.) Опять шучу. Шутник. Согласен, юмор специфический. Юмор висельника. Так об алкоголиках говорят. Женушка меня таким образом припечатывает… А выпьешь – будто в поле вышел. Синь окрест…

Иван извлекает из-под серванта бутылку водки.

ИВАН Ну, что, готов, как говорится, к труду и обороне?

Христофор жестом показывает, что пить не станет.

ИВАН Напрасно. Тебе как раз с мороза не помешало бы.

Иван делает несколько глотков, обратно прячет бутылку.

ИВАН У меня здесь в комнате по бутылочке в каждом углу припрятано. На всякий случай. Одну, предположим, женушка или сынишка найдут, так у меня еще есть… и еще есть. (Смеется.) Опыт, брат… Со мной, видишь ли, ведется непримиримая война. Невольник чести. Сопротивляюсь, как умею. Завсегда был борцом. Двадцать четыре романа и повести изваял. Повести мои главным образом о корневых людях: хлебопашцах и других. Последнее время что-то о геологах задумался… Я тебе так скажу, хлебопашцы – люди невыносимой судьбы. Думаешь, их кто-нибудь когда-нибудь любил по-настоящему? Кроме меня?.. Никто. Никогда. Включая их самих. А они свою славу заслужили. Вечную славу. Уж кто-кто, а они-то заслужили. Внешне кажутся людьми однообразными, нудными. Так оно и есть. А что, разве вечность балует разнообразием?.. О геологах и говорить нечего… Вот и теперь стоит глаза закрыть, как они тотчас восстают, друзья и товарищи мои, корневые люди. (Зажмуривается.) Спиридонов Иван, Мотовилов Алексей, Зубов Алексей, Шмакова Антонина… (Открывает глаза.) Как живые. Так и хочется их за руки взять, обнять, быть может, спеть тихонько… А что думаешь? Так, бывало, обнимаемся и поём. Славно получается… Я их вблизи наблюдаю и панорамно, как бы с высоты птичьего полета. Ну, тебе озябшему сейчас понять трудно…. Вообще я пишу лучше, чем говорю… Писал, теперь уж не пишу… А был очень хорошим писателем… А был бы плохим, так меня бы не хвалили… В больнице выступал, несколько раз в клубе… А ты, по-видимому, тоже алкоголик? Нет?.. Я – певец целинных и залежных земель. То доблестное время от нас непостижимо удалилось, но вернется непременно. Как – не знаю. Но чувствую. Каким-то удивительным образом. Верю… А добро и так всегда побеждает. Вот как в моих произведениях. Непременно. Чудо!… Вообще чудес не счесть, только мы их разучились различать. Огрубели умом… У меня все по полочкам должно быть разложено. Как в блиндаже. Хотя воевать не довелось, но о войне часто думаю… А ты, судя по кителю, участвовал?.. Нет?.. Я войну живо себе представляю. Вполне мог бы писать о войне. Природная наблюдательность. Война ведь не только на фронте, война повсеместно живет. Пьянка – тоже война. И всякая семья – баталия… А как без войны, с другой стороны?.. Ты правильно делаешь, что китель носишь, душа моя. И не снимай. Ни при каких обстоятельствах… Плюс мастерство. Предположим, льва не видел никогда, но опишу так, что лучше настоящего будет. Львов любишь?.. Красивое животное. Имперское. Вот только зачем нам львы? Нам и без львов, знаешь, долго еще расхлебывать… (Зажмуривается.) Мотовилов, Зубов, Гагарин! Какие имена! (Открывает глаза.) А ведь мне довелось с ними крепко дружить. С Юрой в особенности. Переписывались. Хотя я совсем мальчиком был. Но целеустремленным… В Ялте его видел, но близко подойти не удалось. Дружба наша письмами ограничена. Моими. А ему когда отвечать было? Такие откровенные письма. Пропали, разумеется… Жаль, посыпалось всё… Я по Родине тоскую, по большой прекрасной своей Родине. Она у меня в душе так и застыла Ласточкиным гнездом… В то же время, обрати внимание, в непрестанном движении всё. Движение не прекращается ни на минуту. И мы в движении, сами того не подозревая. Как говорится, в потугах и корчах, преодолевая гонения и болезни. Каждый день, каждый день. Движение трудное, но непрестанное. И радость впереди. Вышеупомянутое солнышко. Пусть электрический свет, не важно. Главное – свет!.. Так что надежды, друг, покуда терять не будем… Или взять вечность. Понять невозможно, но необходимо… А пота стесняться не нужно. Пот омывает… Млечный путь. Помнишь?.. Мы к вечности, если честно, пока не готовы. Пока не готовы. А вот хаос с превеликим удовольствием принимаем. Парадокс… А потуг стесняться не нужно. Вот ты, я вижу, не из тех, что потуг стесняется. И мне это приятно. Сразу же захотелось дружить с тобой… Я и сам всю жизнь путешествовал. Живого места не осталось. И не напрасно. Был замечен и обласкан. Да, да. А с виду, кажется – неприметный человечек. Верхонка, а не человек. А оно вишь как?.. Привечали, еще как привечали… Потом, когда всё рухнуло, вылетел, как говорится, в трубу… А все, такие как я, вылетели. К примеру, Спиридонов Иван вылетел. Хотя человеком цельным, корневым был. Подковы гнул, арматуру гнул. Сильнейший человек. Жаботинский в прямом и переносном смысле. Умер… Потом, правда, воскрес. Но то, что воскресло разве Иван? Так – подобие Ивана. (Смеется.) Больше смахивает на диван… Иногда меня тянет на каламбур. Пошлость, конечно. Язык мой – враг мой. Острослов… Да я и сам Иван, так что, можно сказать, над собой и посмеялся. Люблю в охотку над собой посмеяться, что, согласись, характеризует… А так воспитали – смеешься над товарищем, так и над собой посмейся, чтобы он, товарищ, не пострадал… А было время, когда кизяками топили. Стенка на стенку бились. Эх, золотые деньки… Кизяков, к сожалению, не застал, врать не буду. Врать не люблю и не умею… Корневые люди – теплые, живые… (Извлекает из книжного шкафа бутылку водки, наполняет стаканы.) Но ничего, всё вернется. Уже возвращается… Воскреснем, вот увидишь. Я уже чувствую, как воскресенье во мне занимается, по жилам течет… Ну, что? За Ивана, тезку моего беззаветного? Помянем, как говорится… Умер недавно товарищ мой терпкий… Ну, что же ты?

Христофор жестом показывает, что пить не станет.

ИВАН Не выпиваешь? Молодец. Меня тоже на лечение отправить мечтают. Жена Вера и сын Павел. Терпкие люди. Но я их люблю… Вообще тебе бы согреться, конечно. Но, дело твое. (Опорожняет стакан.) Если буду плакать, не обращай внимания. Это не я – водка плачет. Жена так говорит. Борется. Но теперь спит без задних ног… Первоначально казалась простой женщиной. Простушка такая… (Усаживается в кресло с бутылкой.) Ныне пребываю на содержании у сына Павла. Он и дом этот купил… Кто был ничем, тот стало всем… Еще к нам домработница ходит. Лизавета. Хохотушка. Славная. Девчонка несмышленая. Питает ко мне чувства. Предполагаю – былое величие мое тому виной. Писатель земли русской. Вряд ли другая причина. Многие не знают, но есть такие, что знают… Но возраст. Неказистым сделался, хотя молодею… Я прежде ростом выше был. Много выше. Объективно… Бурки отцовские носил… Обидно, конечно… А ты молодец. От водки отказался при таком-то морозе. Уважаю. Это же какое терпение, какую выдержку надо иметь, чтобы от водки отказываться… А во мне тоже, заметь, героизм проблескивает. Вошли, поговорили неспешно – только после позволил себе. При некоторой суете, но в целом чинно, неспешно… А трепетность – это у меня в характере. Боевой характер. Был… Хотя, чего скрывать, выпить люблю… (Вытирает слезы.) Сколько же нам с тобой, голубчик, еще годков отмерено?.. Живем теперь, как будто одеялом с головой накрыли. Затмение… Я, откровенно говоря, от науки помощи жду, прорыва. В науку безусловно верю. Говорят, будут продлевать, омолаживать. Практически каждый день об этом говорят. Слежу, читаю… Прежде меня побаивались. Независимости моей и стойкости побаивались… А теперь вот сам боюсь. Например, жены своей Веры боюсь. Она – женщина суровая, трезвая. Подавила меня трудами и попреками… Павла тоже немного побаиваюсь… Ничего, вернется на нашу улицу праздник. (Выпивает.) У меня на женушку основательный компромат имеется. Шалила смолоду… Точно тебе говорю!.. А, может быть – навет. Все фарисеи!.. Когда бы в младые годы узнал – убил бы, быстрее всего. Уже отсидел бы. Уже с чистой совестью жил бы. Но не знал. Позже вскрылось… Да, пожалуй, и теперь убил бы. Тюрьмы не вынесу, постарел немного. Да и беспокойства лишнего не хочу. (Выпивает.) Брешут, как думаешь?.. Не исключаю. Оне, фарисеи, без брехни и часа не проживут… Конечно, убийство – акцент был бы, да еще какой! Для писателя важно. Но я ее люблю. Вот уж сколько лет прошло… (Вытирает слезы.) Подурнели оба, растолстели, а всё равно люблю… Я ведь любвеобильным был. Да и теперь, наверное… (Расцветает улыбкой.) Лизавета – другое дело. Хохотушка. Славная. Тяготеет ко мне, но вида не подает. И я делаю вид, что не замечаю. Так, отмечаем друг дружку, не больше… Не забеременела бы – стар я для кровосмешения… Хотя, как она забеременеет? Это же близость нужна. А я близости не допускаю. Это не в моем характере. Я – человек независимый, стойкий… Хотел покончить с собой, но передумал. Унижение должно быть испито донца… На слабость права не имею. Не того поля ягодка. (Смеется.) Арбуз. Ты, например, знаешь, что арбуз – ягода?.. Я только недавно узнал… Так они и Шолохова отравили. Доподлинно знаю. У нас с ним много общего. Только я к философии тяготею. Проклятые курица с яйцом покоя не дают. Не успокоюсь, пока не разгадаю эту шараду… Главное, человеком оставаться. А ты – человек. Это прямо бросается в глаза. В особенности мне твой китель нравится, душа моя. Не всякий, знаешь, китель теперь наденет. Стесняются. Славы своей стесняются, мать их. Дожили!.. Опять же народятся внуки, захотят на знаменитого деда посмотреть, а деда нет. Где дед, спросят? Удавился. Кто удавился? Друг Юрки Гагарина удавился? Кто?! Стратонавт Уточкин удавился?! Я стратонавтом хотел стать. Курсы посещал. В общем-то, фактически стал им. В метафизическом смысле… (Выпивает.) Кто?! Стратонавт Уточкин удавился?! Где же такое пережить? Болеть станут быстрее всего… Вешаться бы не стал, конечно. Ружьишко имеется… Толстею. Блинчики люблю. Жена Вера чудесные блинчики готовит. Теперь и ты попробуешь. Она тебе рада будет. Вот увидишь… Одиноко живем… А тебе все же надо бы немного выпить, согреться. Чисто в лечебных целях… Нет?.. Ну, как знаешь… Эх, сейчас бы нам с тобой блинчиков горяченьких. Ночь, спит мой кулинар… Зато наговоримся. Соскучился я по беседе… Я теперь тоже замолчал… А раньше любил беседы. С ребятишками встречался. В школах, воинских частях, особенно детские дома любил. Там ребятишки уважительные. Шефствовал. По собственной инициативе. Они слушатели благодарные… А сын Павел – тот по кривым дорожкам бродит. Спекулянт. Раньше его деятельность таким образом расценили бы. Бизнесман… Барыга наш сын, барыга и вор. Но это сейчас не возбраняется… У воров, знаешь, тоже сой кодекс чести. Среди них и корневых людей немало. А ты, судя по всему, сидел?.. Нет?.. Не важно… Гордиться сыном, особенно не горжусь, но уважаю. Он нас с матерью немного сторонится, но содержит, навещает, поправляет. Мы же безнадежно отстали, вот он нас и поправляет, уму-разуму учит. На свой лад, конечно. Современный человек. Прогрессивный, но жесткий. Откуда это в нем? Был послушным мальчиком, трогательным таким… Дом этот купил, работницу приставил. Лизавету. Хохотушка глубинная. Из семьи целинников. Славная. Любит меня. Уверен, и тебя полюбит… Одного боюсь – стукачкой окажется. Сдается, Павла, сынка моего, тоже любит… Еще сболтнет что-нибудь. Не обязательно умышленно – ненароком. Утешает то, что она речей моих и мыслеобразов не понимает. Аллюзий и обобщений. Совсем. Нет в ней философского слуха… Я нового времени и его представителей категорически не приемлю. А Павел мой – яркий представитель… А, может, и целенаправленно настучит. Поди их сейчас разбери… Я ведь вольнодумец пожизненный. Язык мой – враг мой… Ну и что? Стукачи, знаешь, тоже люди. Мало ли какие обстоятельства? С годами многое иначе видится… А вообще я от людей пряничков и прочих подарочков не жду… Но грядет самоочищение. Ты веришь в самоочищение? Я верю… Останутся исключительно достойные трудовые люди… А иначе не бывает… Спираль, мать ее… (Смеется.) А вот стихов не писал. Никогда. Стихи выказывают слабость. Любые стихи. Даже здравицы. А я на слабость права не имею… Хотя на борьбу сил практически не осталось. Обидно… Но ты меня, не взирая, уважай. Вот как я тебя уважаю. Тотчас полюбил, как увидел, душа моя. (Выпивает.) А ты кто?.. Звать тебя как, хотя бы?