Текст книги "Стратегия. Искусство политики и войны"

Большое государство нуждается теперь в 100–200 поездах ежедневно для снабжения своего фронта, тогда как еще в 1870 г. три немецкие армии удовлетворялись 1–2 поездами ежедневно каждая, и только перевозка осадного парка требовала от железных дорог большей работы.

В современных же условиях вес четырехдневной порции огнестрельных припасов для армии, которая атакует укрепленный фронт и богато снабжена тяжелой артиллерией, требует подъемной силы 60–80 железнодорожных поездов. Даже при бедных нормах артиллерии и ее снабжения число поездов достигает 30. Если бои получат материальный характер, то развитие их на фронте одной армии потребует 7—10 поездов с огнестрельными припасами ежедневно. При позиционном затишьи фронт требует до 1,5 поездов на дивизию ежедневно, а в период боев – до 4 поездов на дивизию.

Но теперь, сверх того, и маневрирование перешло на железнодорожные линии: в течение войны многократно требуется производство нового оперативного развертывания, с ежедневной подачей до 300 и более поездов, чтобы в три-четыре дня перебросить на важное направление 3–4 десятка дивизий. Неспособность русских войск и русских железных дорог к таким быстрым новым развертываниям объясняет во многом неудачу наших оборонительных действий весной и летом 1915 г.

Подогнать движения, исполняемые походным порядком, можно, форсируя силы людского и конского состава. Но форсирование железнодорожного маневра имеет, в условиях железнодорожной сети, весьма тесные пределы. На помощь Самсонову подкрепления перебрасывались по одноколейной железной дороге на Млаву, с движением в одну сторону и со сбрасыванием с рельс части подвижного состава, загромождавшего головной участок. Беспорядок и убытки получились большие, а выигрыш – ничтожный.

Но эта гигантская работа железных дорог по обслуживанию фронта составляет далеко не все. Многие раньше представляли себе войну, как картину общей безработицы тыла, ожидающего конца войны, остановку всей торговой и промышленной жизни страны. На самом деле картина получается совершенно обратная; чтобы иметь возможность поддержать фронт, тыл должен развить лихорадочную промышленную деятельность.

Население городов не только не остается без работы, но почти удваивает ее. Многое приходится строить и создавать заново. Многое приходится везти с гораздо большего удаления, так как ближайшие источники зерна, сырья или товара оказываются исчерпанными. Морские каботажные перевозки приходится заменять железнодорожными. Приходится организовывать эксплуатацию дальних источников, от которой в мирное время удерживали хозяйственные соображения. В результате и количество пассажиров, и количество грузов, и длина их пробега по железным дорогам значительно увеличиваются. Если для Франции, с сильно развитым довоенным железнодорожным движением, мировая война увеличила нагрузку железных дорог, не считая фронтового движения, на 40 %, то в СССР можно ожидать развития требований на перевозки по железным дорогам с началом войны не менее, как на 60 %.

Как ни выгодно движение грузовых автомобилей по шоссе, по сравнению с гужевой тягой по проселкам, оно неизмеримо расточительнее по сравнению с ширококолейной железной дорогой. Само содержание шоссе в порядке, при максимальном развитии движения по нем тяжелых автомобилей, требует почти такой же рабочей силы, как постройка большой двухколейной железной дороги, и доставки для ремонта такого же груза материалов, какого требует строительство железной дороги. Под Верденом ремонт обслуживавшего питание фронта «священного» шоссе требовал 8400 рабочих и 2300 куб. метров щебня в день. А 6400 рабочих плюс 8 железнодорожных рот в течение трех месяцев построили железную дорогу на две широкие колеи, расчитанную на 24 пары поездов, протяжением в 60 километров. Заранее построенная железная дорога сделала бы излишней толкучку на «священном» шоссе.

В отношении личного состава транспорт по железной дороге в 10 раз более экономен, чем перевозка автомобилями. И такое соотношение верно уже для коротких расстояний перевозок, не дальше 60–80 километров; далее оно складывается все более невыгодно для автомобиля; свыше 150 километров автомобиль является уже весьма не экономным средством. Все 120 тысяч автомобилей с их армией в 250 тысяч шоферов, обслуживавшие Западный фронт Антанты на удалении в триста километров, могли бы заменить работу лишь одной железнодорожной магистрали.

Так как широкая колея в 4 раза экономичнее в отношении людского труда по сравнению с узкой колеёй, то она особенно важна для организации транспорта на обширной территории экономически бедного государства.

Экономика войны требует максимального развития железных дорог. Европейский масштаб, а не только наш советский, более уже не отвечает требованиям войны; необходимо брать пример с Соединенных Штатов, с их тридцатитонными товарными вагонами, более длинными поездами, вдвое большей скоростью товарного движения и самыми низкими тарифами в мире.

Внутренние водные пути являются могучим резервом; нужна такая их организация, которая позволила бы им в течение войны широчайшим образом пойти на помощь железным дорогам в разрешении непосильных для последних задач. Дунай и сеть германских и французских каналов играли в экономике мировой войны крупнейшую роль. Они позволяли в тылу разгружать железные дороги от многих задач (часть движения сельскохозяйственных продуктов в Германии с востока на запад, значительная часть перебросок каменного угля, вывоз из Румынии по Дунаю нефти и хлеба); но они также часто доставляли до самой линии фронта грузы цемента, щебня, леса и топлива; если были подстреленные при работе снабжения паровозы, то были и подбитые при исполнении служебных обязанностей мелкие буксирные пароходы.

Крупнейшее значение имеет и организация в стране гужевого и автомобильного транспорта.

Мобилизации вырвут из пользования населения многие тысячи автомобилей и полтора-два миллиона лучших лошадей, оставив на нем полностью сельскохозяйственные задания и увеличив втрое потребности городов и промышленности. Угроза экономике страны особенно обострится, если на фронте не будет достаточного ухода за животными, и они будут падать после короткой службы. Рекорд падежа принадлежит английской армии, действовавшей в Восточной Африке против Леттов-Форбека. В английской армии состояло при наступлении в разное время от 12 до 20 тысяч упряжных животных. Из их числа ежемесячно падало три тысячи лошадей и три тысячи мулов, в среднем; быки падали чаще: за три недели однажды пало 4500 быков; бык служил не более шести недель, мул – двух месяцев; ослы, которых запрягали в повозку по 16, были несколько более стойкими. В общем, за 14 месяцев, к маю 1917 г., потери в животных превышали 100 000 голов, т. е. превосходили в 6 раз штатный состав. Автомобили служили в среднем шесть месяцев, поглощали за это время 100 % запасных частей, вместо 10 % европейской нормы, и 600 % рессор, после чего выкидывались. Причинами были: муха цеце, хищники, грубое африканское сено, плохие дороги, но прежде всего – плохой уход за животными и дурные качества шоферов-китайцев и негров. В 1917 г., хотя муха це-це в России не родилась, падеж лошадей на фронте вырос во много раз против нормы. Статистика Гражданской войны также показала бы, если бы велась, чрезвычайное мотовство по отношению к коневым богатствам страны.

Побороть вытекающие затруднения можно лишь путем жесточайшей дисциплины, крайней экономии в снабжении армии транспортами и в штатной организации обоза; надо отказаться от привычки иметь транспортные средства на всякий случай и беспощадно бороться с обрастанием войск нештатным обозом. Вместе с этим необходимо воспитать в населении и армии культурный расчет, понимание выгоды регулярной починки мостов и дорог, которая дает величайшую экономию в гужевых транспортных средствах.

В русских условиях, конечно, придется вовсе отказаться от маневрирования на автомобилях. Для переброски дивизии без обоза и лошадей, в вовсе небоеспособном состоянии, требуется до 600 грузовиков и очень хорошее шоссе. Чтобы захватить важнейшую часть обоза, хотя бы немного зарядных ящиков и самое ограниченное количество лошадей – по 4 на орудие и 2 – на зарядный ящик, – надо 1100 грузовиков. Считая по 30 метров на автомобиль, получаем кишку в 33 километра длиной; малейшее недоразумение на шоссе остановит и расстроит ее движение. Роскошь перевозки лошадей на автомобилях нам, безусловно, недоступна; маневрирование на автомобилях даже на Западе получит значение не как условие комфорта, а как боевое средство лишь при замене в артиллерии и в станковых пулеметах лошадиной тяги механической. Сказанное, конечно, не исключает возможности использования автомобилей и подвод для мелких отрядов, поддерживающих порядок в оккупированных областях и ведущих борьбу с отдельными бандами.

Состояние транспорта, как элемента экономической подготовки к войне, нам представляется имеющим для такого большого государства, как СССР, несравненно большее значение, чем какие-либо финансовые успехи, до достижения твердой денежной системы включительно. Фридрих Великий уделял величайшее внимание постройке каналов, Наполеон I – проведению шоссе, Мольтке – организации железнодорожной сети. В нашу эпоху вопросы транспорта остались не менее острыми, ввиду необычайного объема требуемых войной средств. Быть может, подсчет тех усилий, которые может дать наш транспорт, следовало бы положить в основу экономического плана; необходимы, с одной стороны, большие усилия на дальнейшее развитие транспорта, а, с другой стороны, уяснение предела экономической мобилизации, который не может быть превзойден при данном состоянии транспорта.

Стоимость войны и военный бюджет. Стоимость войны, при явной тенденции к повышению по мере усложнения военной техники, представляет резкие колебания. 20 золотых франков в день на мобилизованного – это современный минимум военных издержек буржуазного государства. Если приходится вести войну на значительном удалении (осада Севастополя), то стоимость ее имеет наклонность к возрастанию на 50 %, вследствие больших транспортных расходов и необходимости оборудовать новую базу. Для такого большого государства, как Россия, издержки всегда были выше нормального уровня, из-за необходимости собирать силы и средства с громадной территории и связанных с этим значительных прогулов. Если война получает позиционный характер, то непосредственные издержки увеличиваются вдвое, вследствие меньшего использования местных средств и материального характера, приобретаемого вооруженной борьбой.

Но особенно увеличиваются военные издержки при недостаточной мирной подготовке. Наименее экономично всегда вели войну Соединенные Штаты, содержавшие до мировой войны лишь ничтожную армию, Им приходилось и в 1861–1865 гг. и в 1917–1918 гг. сразу заказывать и создавать все военное оборудование: ружья, патроны, шинели, лагери, уставы и тактические учебники, командные школы, обоз и лошадей, манежи для обучения верховой езде, стрельбища. Заказы, закупки, строительство приходилось организовывать в атмосфере чрезвычайных расценок. Приходилось приглашать поставщиков, которые, получив заказ, еще должны были строить заводы и собирать рабочих, чтобы их выполнить. Торговаться с этими поставщиками приходилось импровизированному, не сработавшемуся, малоопытному административному составу, имевшему такое же отдаленное представление, как и поставщики, о технических условиях, которым должно удовлетворять заказываемое снаряжение. И так как никаких запасов у военного ведомства не было, а нужда в них была острая, то не приходилось ни уклоняться от несолидных предложений, ни защищать интересы казны. Да и не имелось масштаба правильных расценок, которым можно было бы руководствоваться при обуздании хищнических аппетитов. Отсюда – в мировую войну день пребывания американского солдата на фронте во Франции стоил в 50 раз дороже пребывания европейского бойца. Конечно, американцы сделали капитальные затраты, а дрались очень недолго, и только половина их солдат была перевезена во Францию; тем не менее необходимость для каждого государства оплатить, в случае войны, всю произведенную им в мирное время на военном бюджете экономию в десятикратном размере, ясна.

Когда работа на оборону ведется промышленностью в мирное время, имеются детальные чертежи, готовые образцы, лекала, производственные традиции, определенные мирные расценки, – тогда снаряжение в течение самой войны может изготовляться и гораздо скорее, и в большем масштабе, и лучшего качества, и более дешево. Поставка военному ведомству теряет характер авантюры.

Военный бюджет должен являться средством не только для подготовки могущественной армии, но и для понижения издержек будущей войны. Он должен обеспечить государству и капитальное оборудование на случай войны, и мобилизационные запасы, и значительные массы обученных в населении, дабы уменьшить в случае войны прогул на обучение в запасных частях, отрывающий в самое горячее время миллионы рабочих рук и от фронта и от работы в тылу.

Наличие мобилизационных запасов снаряжения удовлетворить современные требования войны, конечно, не может полностью, как это было еще 50 дет тому назад; то, что было изготовлено промышленностью в течение самой мировой войны, порой в десятки раз превзошло мирные запасы. Однако, необходимо, чтобы склады военного ведомства к началу войны не пустовали; наполнение их воспитает военную промышленность; они необходимы, чтобы выиграть время на мобилизацию промышленности и на приступ ее к работе полным ходом. Наличие их должно обеспечить, в случае необходимости, осуществление сокрушительного удара. Не имея запасов, придется стать на путь очень скользких мероприятий, до покупок дорогой и сомнительной заграничной контрабанды включительно.

Характеризовать военный бюджет следует процентом его, обращенным на заготовку мобилизационных запасов и капитальное оборудование (вооружение, фортификационные работы, связь и проч.). Эта часть бюджета может колебаться от – 10 %) (израсходование в мирное время мобилизационных запасов обмундирования, патронов и т. д.) до + 70 % всего военного бюджета. В царской России она достигала 37 %. Производительность расхода остальной части бюджета следует измерять количеством уволенных за год в запас обученных красноармейцев (и прошедших обучение на территориальных сборах) и качеством их подготовки. Современная армия есть школа, судить о ней следует по выпускам ее учеников.

Выгодные соотношения в военном бюджете могут сложиться лишь при достаточном его размере, так как нищенский бюджет, естественно, будет поглощаться кадровым составом без производительного остатка. При надлежащем распределении военного бюджета экономические перспективы войны складываются несравненно благоприятнее.

Средства для ведения войны. Фридрих Великий содержал в крепостях в мирное время два десятка миллионов пудов зерна, что обеспечивало хлебом и овсом его двухсоттысячную армию на три года, и хранил запас серебра в размере трехлетней потребности войск в жалованье; он мог себя считать экономически подготовленным к войне.

Война ведется частью за счет отложенных для нее запасов, а частью за счет средств, взятых из народного хозяйства в течение самой войны. Запасы могут быть отложены как военным, так и другими ведомствами (например, двухмесячный мобилизационный запас топлива на железных дорогах, запасы заграничного сырья и оборудования в промышленности). По мере развития производительных сил и увеличения сложности техники наблюдается тенденция к умалению значения заранее заготовленных запасов и к подчеркиванию значения экономических усилий, сделанных в течение самой войны.

Для Германии, Франции, России 1 месяц мировой войны обходился в 800—1500 млн зол. руб. Нужные для войны средства могут быть добыты из народного хозяйства различными путями: 1) путем отказа от помещения излишков народного дохода над расходами в новые капитальные затраты – постройку жилищной площади, новых фабрик, новых дорог, устройство электрификации, организацию новых предприятий, размещение капитала за границей; 2) путем реализации за границей запасов золота, валюты или от заключения заграничного займа; 3) путем постепенного изъятия вложенного в народное хозяйство капитала, которое достигается посредством экономии на ремонте помещений и оборудования, сокращения оборотных средств; 4) путем уменьшения реальной заработной платы при увеличении продолжительности труда и широкой эксплуатации женского и детского труда и уменьшения расходов на народное просвещение, здравоохранение, социальное обеспечение и т. д. Война берет средства и у будущего, и у прошлого, ухудшает условия производительности труда и не оплачивает его полностью, расходует здоровье следующих поколений.

Крупный ежегодный избыток национального дохода выражается в энергичном капиталистическом или социалистическом накоплении. Оно обычно связано с крупными затратами на новые сооружения, с вложением новых капиталов в промышленное оборудование государства. Последнее, в свою очередь, в большом государстве обычно связывается с цветущим состоянием тяжелой промышленности. При таком положении государство оказывается наилучше подготовленным к войне в экономическом отношении: действительно, Соединенные Штаты, откладывающие из ежегодной производительности труда, достигающей 135 миллиардов рублей, 12–15 миллиардов рублей, должны на время войны, в существенных чертах, лишь отказаться от экономического прогресса и направить тяжелую промышленность, вместо изготовления рельсов, балок и машин, на работу по военному снаряжению. Слабость социалистического накопления СССР и медленные успехи в восстановлении нашей тяжелой промышленности представляют важнейшие препятствия, которые нам необходимо преодолеть для создания вполне боеспособного экономического организма. Доведение размеров социалистического накопления по крайней мере до тех же 10 %, производительности всего народного труда, как в Соединенных Штатах, явилось бы крупным бюджетным успехом, имеющим колоссальное значение для военной боеспособности.

Второй источник – реализация за границей сбережений или производство займов – представляет крупное значение лишь для буржуазных государств, и то при наличии хороших морских сообщений с заграничными рынками.

Третий источник – изъятие части оборотного капитала – очень важен для смягчения обусловливаемых военными условиями кризисов и толчков. Это – жирок экономического организма, который является резервом, когда нет обеда. Но в условиях нашей современной экономической действительности этот источник крайне ограничен.

Самым широким образом придется обратиться к четвертому источнику – сокращению личных затрат населения, понижению достигнутого им экономического уровня жизни, путем форсирования труда при неполноценной его оплате. Вместо каких-либо прибавок на дороговизну нужно думать об удлинении рабочего дня, о понижении заработной платы, о постановке в рабочие смены детей школьного возраста, о соответственном повышении налогового пресса на крестьянство, буржуазию, государственные тресты. Войну ведет теперь народ, и ведет на свои средства. И воевать – это значит не только манифестировать, выражать свои чувства к враждебному режиму, нарушать мирные права населения в оккупированной территории. Воевать – это значит бороться, голодать, страдать, переносить лишения, умирать, повиноваться – и не только на фронте, но и в далеком тылу. Сокращение заработной платы в тылу находит свое оправдание и в том, что экономически сравнивает работников тыла с бойцами на фронте.

Конечно, чем выше в мирное время благосостояние населения и уровень его заработной платы, тем большие сбережения может дать этот источник. Но удивительна способность человеческих потребностей растягиваться и сокращаться; опыт 1919–1921 гг. позволяет прозреть, при высоком подъеме сознания ведущего борьбу класса, возможность для государства, имеющего общий национальный доход в 10 миллиардов рублей в год, вести войну, одни издержки на которую в иных случаях были бы исчислены в 15 миллиардов в год.

Финансовое могущество далеко еще не является военным могуществом. Только в тех случаях, когда высоко культурные народы вступают в борьбу с народами, стоящими на очень низкой ступени экономического развития, и притом не имеющими лозунгов, около которых они могли бы объединиться, война может рассматриваться как предприятие, обеспеченное превосходством техники, при достаточных денежных ассигнованиях. Юлий Цезарь, опиравшийся на высокую римскую технику и экономику, пережил в Галлии немало трудных минут. Италия в Абиссинии и Испания в Марокко, затратив тысячи жизней и значительные средства, не подвинулись ни на шаг вперед. Уже Бюлов подчеркнул в своей стратегии отсутствие прямого соответствия между количеством денежных средств, находящихся в распоряжении государства, и количеством материальных средств (в том числе и людей, по Бюлову), развертываемых при мобилизации на границе. В августе 1870 г. Пруссия, стройно развертывавшая превосходные силы на Рейне, стояла в финансовом тупике: прусская буржуазия не подписывалась на военный заем. Только ряд побед на фронте, не оставивших сомнения в исходе войны, развязал перед прусским министром финансов кошельки. А Франция, армии которой сразу попали в катастрофическое положение и терпели сплошь поражения, переживавшая внутри революцию, находилась в условиях полного финансового благополучия. Если бы исход войны диктовался банкирами, Пруссия в 1870 г., несомненно, была бы побеждена Францией. Национальное богатство Соединенных Штатов, оцениваемое в 635 миллиардов рублей, представляет чрезвычайно важную данную, определяющую экономический фронт. Но остается еще фронт классовой борьбы и фронт вооруженных схваток. Несомненно, банкиры в силах воспламенить войну; но решение ей дадут другие силы.

Военный коммунизм. Если стоимость войны равна всему национальному доходу государства, то ведение ее будет возможным лишь при добавочном труде населения, сопровождаемом планомерным переходом на черный хлеб и картофель и притом в ограниченных количествах. Этот переход, при достаточной сознательности населения, может быть выполнен энергичными способами покрытия издержек войны. Если же мы откажемся посмотреть прямо в лицо выпадающим на нас экономическим задачам и не проявим достаточной решительности, то обесценение денежных знаков и дороговизна вскоре заставят обратиться к менее выгодному решению, заключающемуся в «военном коммунизме», связанном с переходом всего населения на пайки и карточки.

Экономическая мобилизация. Задачи экономической мобилизации охватывают все отрасли экономической деятельности. Самое важное – в правильной оценке возможностей народного хозяйства; боеспособность государства может быть подорвана требованием от его экономики непосильных напряжений и жертв. Излишнее усердие, проявленное в царской России в 1916 г., в особенности деятельностью Ванкова, принесло еще больший вред, чем недостаточная энергия 1914-го и начала 1915 г. Между созданием надлежащей хозяйственной базы для длительной борьбы на измор и ударными экономическими мероприятиями, вроде приспособления железнодорожных мастерских для военных надобностей, – то же противоречие, которое характеризует постановку всех стратегических проблем. Разрешение его будет правильным лишь в том случае, если оно будет находиться в соответствии с характером данной войны.

Проблемы экономической мобилизации не могут быть проработаны заранее с такой же четкостью и исчерпывающей полнотой, как вопросы чисто военной мобилизации. Разрешение первых сводится к организации войны, к приспособлению жизни всего государства к военным условиям. Исчерпать такую задачу чисто бюрократическим путем невозможно. Нужно, чтобы каждый на своем месте сделал все усилия приспособить труд к условиям военной экономики. Успех увенчает сознательную работу массы, при твердом и дальновидном руководстве сверху.

Перманентность экономической мобилизации. Было бы совершенно ошибочно рисовать себе экономическую мобилизацию, как переход промышленности от мирной нормы изготовления военного снаряжения к выполнению твердо установленного, повышенного в десятки раз задания, осуществляемый одним приемом в течение 5–8—12 месяцев. Опыт мировой войны, напротив, свидетельствует о том, что рост заданий для промышленности разбивался на ряд ступеней. От изготовления снарядов десятками тысяч в месяц переходили к сотням тысяч, от сотен тысяч – к миллионам. Италия, успевшая частично провести экономическую мобилизацию до своего запоздалого вступления в войну, все же в течение самой войны увеличила производство снарядов в 9 раз (с 5 до 45 тысяч снарядов в день), производство ружей – в 5,5 раза (с 600 на 3300), пулеметов – в 40 раз (с 1 на 40 в день). Еще в 1917 г. Италия производила 358 орудий в месяц, но катастрофа под Капоретто осенью 1917 г., когда Италия потеряла половину своей артиллерии (3152 орудия из общего числа 7138), заставила увеличить задание, и в мае 1918 г. итальянская промышленность добилась рекордной цифры в 1338 изготовленных орудий, при средней ежемесячной норме 1918 г. в 852 орудия.

Эшелонирование заданий естественно вытекает из насущных требований войны: необходимо получить не максимальные достижения военной промышленности, а скорейшее получение достаточного прироста. Когда стал обозначаться кризис в боевых припасах на русском фронте в феврале 1915 г., естественно было дать задание – увеличить их производство в 10 раз, а не в 25 раз, если первое пожелание могло быть выполнено в 7 месяцев, а второе – в 27 месяцев.

Поэтому нам кажется, что погоня за достижением сразу же максимальных результатов от экономической мобилизации представляет неразрешимую задачу. Конечная цель, если потребуется, будет достигнута в несколько этапов. Серьезные войны вспыхивают обычно в момент, когда на юге начинается уборка урожая. Через 8 месяцев, весной, начнется новый акт войны, кампания, которая будет вестись уже почти исключительно материальными средствами, изготовленными во время самой войны. Вся подготовка к экономической мобилизации должна быть направлена на организацию использования этих 8 месяцев. Расчеты мирного времени будут иметь в виду дальнейшие достижения лишь настолько, чтобы намеченные на первые 8 месяцев мероприятия не закрывали дорогу дальнейшему росту военной промышленности.

В течение этих первых 8 месяцев мобилизованная в первую очередь часть вооруженных сил может быть усилена на 50, на 100, на 300 % новыми формированиями. Вопрос о сроке и количестве вновь образуемых корпусов разрешается только в связи с вопросом о сроках изготовления для них военного снаряжения. Экономическая мобилизация тесно связывается с военной мобилизацией, которая ныне также, как мы увидим, является перманентной. Очень важно разбить и эти 8 месяцев на 2–3 этапа роста выполнения экономических заданий. Только в таком случае вопросы экономической мобилизации станут на вполне конкретную почву. Необходимо подробно разработать 2–3 эшелона экономической мобилизации, каждый не свыше 2–3 месяцев. Первый эшелон совпадает с истощением части мирных запасов; второй эшелон даст вооружение новым формируемым войскам; третий эшелон обозначит готовность к открытию новой кампании (примерно).

Организационный вопрос. Экономическая мобилизация представляет вопросы организационный, транспортный, финансовый, распределения рабочей силы, отношений города и деревни и мобилизации промышленности. Мы подробнее остановимся лишь на трех последних. Организационный вопрос в СССР существенно облегчается в том отношении, что уже в мирное время вся наша экономика имеет боевые органы руководства – Совет труда и обороны, Высший совет народного хозяйства, Госторг, и мобилизация у нас не вызывает необходимости в какой-либо организационной ломке, тогда как в буржуазных государствах придется импровизировать – создавать и расширять – верхушку экономического аппарата. Наше преимущество при мобилизации экономики – такое же, какое имела армия Фридриха Великого, выступавшая на войну в постоянном мирном составе, над современными полумилиционными армиями. В значительной степени наша промышленность уже в мирное время работает по общему плану. Руководящие органы с объявлением войны останутся на своих местах, изменится лишь осуществляемая ими экономическая программа. К этому изменению своей деятельности они должны быть хорошо подготовлены разработкой мобилизационных соображений.

Мобилизация транспорта и финансов имеет уже обширные традиции в прошлом, опыт 60 лет, и проведение ее должно быть осуществлено вполне планомерно. Мы уже говорили о задачах транспорта, к коим он должен подготовиться, и о нашем представлении о путях покрытия издержек войны. Последнее представляет сущность финансовой мобилизации, которая в остальном сводится лишь к обеспечению наличности в кассах государственного казначейства достаточного числа денежных знаков для удовлетворения потребностей военной мобилизации. Финансовая техника уже в мировую войну во всех государствах стояла высоко.

Распределение рабочей силы. Перераспределение рабочей силы при мобилизации – обширная и сложная экономическая операция, в отношении которой мы находимся в выгодном положении. Какую бы сильную армию мы ни выставляли, если мы не слишком расточительно будем относиться к переполнению военных тылов людьми, то при нашем народонаселении мы оторвем от производительного труда меньший (сравнительно с другими государствами) процент рабочих рук. Наша деревня, на которую падает свыше 90 % мобилизованных, далеко не использует в мирное время полностью свою рабочую силу. У нас, по-видимому, возможно будет ограничиться поддержанием у крестьян экономического импульса к тщательной обработке земель и организацией общественной помощи хозяйствам мобилизованных.

Совершенно понятным является стремление иметь в рядах Красной армии во время войны возможно больший процент рабочих. В этом отношении, однако, надо быть чрезвычайно осторожным, чтобы избежать отрицательных последствий, наблюдавшихся в мировую войну, в которую все государства вступили, не имея продуманной системы отсрочек от призыва. Мировая война представляет картину удивительной толчеи: рабочих призывали в действующие армии, а затем, как квалифицированных специалистов, без которых промышленность не могла справиться с выпавшими на нее задачами, возвращали к станку. Страдало и военное ведомство, затрачивавшее бесплодно много усилий, и транспорт, и промышленность, на которую тяжело ложились эти прогулы рабочих по запасным частям и на фронт. Во Франции к осени 1917 г. число отозванных с фронта достигало 700 000 человек, а к концу войны перевалило за миллион. На уставших бойцов в окопах такой способ увольнения на родину, конечно, мог производить только отрицательное впечатление. Людендорф осенью 1916 г., чтобы преодолеть угольный кризис, уволил одним приемом с фронта в шахты 50 000 забойщиков. Шатание в Германии происходило до конца войны: военная власть усматривала в промышленности таких военнообязанных, которых можно было бы заменить женщинами или инвалидами, а промышленность добивалась возвращения из армии особенно ценных персонально (а часто просто имевших протекцию) рабочих: еще в сентябре 1918 г., когда германская армия испытывала жесточайший кризис укомплектований, промышленность отобрала от армии 34 769 человек, и отдала армии 24 175 человек. До 20 % всей убыли причиняли армии требования промышленности. Всего в конце мировой войны, когда германская армия, не получавшая укомплектования, таяла на глазах, в промышленности работало 2 434 000 военнообязанных, в том числе 1 188 000 физически годных к службе в действующей армии.