Текст книги "Николай II. Расстрелянная корона. Книга 2"

– Не знаю, ваше величество, но, затрагивая тему выпадов, появляющихся якобы исключительно в нашей печати, кайзер вполне серьезно говорил, что это ведет к катастрофе. Он, мол, видит приближающийся конфликт двух рас, романо-славянской и германской. Война может стать неизбежной, и тогда будет совершенно не важно, кто ее начнет.

– Вильгельм уже начал ее. По докладам разведки, германские вооруженные силы приведены в полную боевую готовность. Пока они остаются в местах постоянной дислокации, но это ненадолго. До пополнения частей и соединений из резерва. Отличие их плана общей мобилизации от нашего состоит в том, что Германия должна немедленно начать действовать. Армия Вильгельма будет драться, если нам не удастся сохранить мир, что становится все труднее. На данный момент я оцениваю международную обстановку как максимально взрывоопасную. Достаточно небольшого повода, и разовьется общеевропейский конфликт, если не мировая война. Избежать участия в ней не удастся никому, включая Североамериканские Штаты и Японию, которые вдали от Европы чувствуют себя в безопасности. Это их заблуждение развеется очень быстро, как утренний туман.

– Вы правы, ваше величество. Но как не допустить войны?

– Не знаю. Что по новому торговому договору?

Николай рассчитывал, что переговоры по этому соглашению отвлекут Вильгельма от милитаристских планов.

Но Коковцев ответил:

– Никаких результатов, ваше величество.

– Понятно. Вильгельму не до торговых договоров. Хорошо, занимайтесь текущей работой.

Коковцев удалился, чувствуя, что государь остался недоволен им.

Спустя несколько дней император принял в Александровском дворце министра иностранных дел по его просьбе.

Новость, которую сообщил Сазонов, не обрадовала российского монарха.

Вильгельм Второй отправил в Турцию генерала Сандерса. В принципе, в этом ничего неожиданного не было. Данный вопрос обсуждался в Берлине. Вот только германская миссия по своим задачам и назначению совершенно не соответствовала прежним.

Николай не был против, чтобы немецкие офицеры исполняли в турецкой армии роль инструкторов. Но Вильгельм по согласованию с Константинополем назначил генерала Сандерса командующим турецкими войсками в районе проливов.

Император выслушал соображения Сазонова и тут же распорядился:

– Вам, Сергей Дмитриевич, необходимо немедленно в жесткой форме довести до кайзера, что такое назначение фон Сандерса неприемлемо для России.

– Владимир Николаевич Коковцев, насколько мне известно, поднимал этот вопрос при встрече с кайзером.

– Да. Но безрезультатно, так что немедленно свяжитесь с канцлером Германии и доведите нашу позицию. А как вы сами считаете, война неизбежна?

– К сожалению, думаю, что войны вряд ли удастся избежать. Для этого требуется твердое желание не допустить ее. Однако лишь немногие, в том числе и вы, государь, сохраняют веру в мирное развитие событий.

– Себя, как понял, вы к этим немногим не относите.

– Я готов сделать все, чтобы избежать кровопролития, но…

Император прервал министра иностранных дел:

– Вы свободны, Сергей Дмитриевич. – Николай повернулся к столу, взял очередную папиросу.

Надо сказать, что Сазонов выполнил распоряжение императора и Германия неожиданно пошла на уступки.

Так как назначение уже состоялось, Вильгельм отменил его весьма своеобразным методом. Он произвел фон Сандерса в генералы от кавалерии. Турецкий султан же по настоянию германского императора пожаловал Сандерсу звание маршала, что сделало его слишком высоким лицом для должности корпусного командира. В итоге на это место был назначен турецкий военачальник.

Государь был доволен, хотя и понимал, что данное событие не имеет какого-либо важного значения в вопросе войны и мира.

В начале 1914 года на повестке дня государственной жизни встал вопрос о пьянстве. Повышение благосостояния народа в результате реформ Столыпина, особенно в сельской местности, неожиданно вызвало рост пьянства по всей стране. Общества трезвенников объявили источником зла казенные винные лавки, не затрагивая при этом частные питейные заведения, которые гораздо больше способствовали распространению пьянства. Нашлись люди, которые обвиняли государство в спаивании населения с целью пополнение казны.

Николай весьма болезненно реагировал на это. Он осознавал некоторую обоснованность этих упреков, помнил, что еще Третья дума приняла проект закона по усилению мер борьбы с пьянством, который так и остался на бумаге.

Император потребовал немедленно рассмотреть данный вопрос в Государственном совете.

Председатель Совета министров не верил в действенность запретительных мер и стремился к тому, чтобы они не нанесли ущерба государственной казне. Это привело к нападкам на Коковцева в Государственном совете.

Государь внимательно отслеживал ситуацию и все больше убеждался в том, что Сергей Дмитриевич Коковцев во многом уступает покойному Столыпину. Петр Аркадьевич сумел бы отстоять интересы государства, успокоить общественность и отразить все нападки, как это бывало не раз.

В итоге император все больше склонялся к мысли о необходимости замены председателя Совета министров.

29 января Николай принял Коковцева, говорил с ним о текущей работе, о перспективах пересмотра торгового договора с Германией. На следующее утро курьер доставил Владимиру Николаевичу письмо, в котором император сообщал о том, что государственная необходимость заставляет его расстаться с ним. Это была отставка, сопровождаемая присвоением графского титула.

Преемником Владимира Николаевича был назначен Иван Логгинович Горемыкин. Этот семидесятичетырехлетний старик сохранил живой и острый ум.

Данное назначение вызвало немало пересудов. Для очень многих оно явилось совершенно неожиданным. В конце концов ситуацию прояснил государь, заявивший, что он всегда ценил Горемыкина за исключительную лояльность, умение подчиняться и исполнять полученные указания.

Как только правительство Горемыкина озаботилось трезвостью, отношение общества к этой проблеме кардинально изменилось. К борьбе с пьянством стали относиться иронично. Государственная дума отказала в кредите на субсидии обществам трезвости.

В виде опыта в Петербурге на второй и третий день Пасхи были закрыты винные лавки. Рабочие многих заводов тут же объявили забастовку, так как лишились возможности привычно провести праздничные дни.

В самой же Государственной думе соотношение сил оставалось непредсказуемым. Значительного большинства не имела ни одна из партий.

Весной 1914 года царская семья, как и прежде, отправилась в Крым. Этого требовало состояние здоровья цесаревича Алексея. 13 апреля император, его супруга и дети прибыли в Ливадию. В Петербурге государь редко общался с детьми. Дела не позволяли ему уделять семье столько времени, сколько он хотел бы. В Крыму же Николай мог быть только любящим мужем и отцом.

Кроме того, царская семья планировала из Крыма совершить визит в Румынию. Ольге Николаевне исполнилось восемнадцать лет, и встал вопрос о ее замужестве. Августейшие родители считали желательным, в том числе и с политической точки зрения, брак Ольги Николаевны с принцем Каролем Румынским. Сазонов получил указание сделать все возможное, чтобы помолвка состоялась.

Но Ольга не хотела выходить замуж за иностранца и покидать Россию. Николай обещал дочери, что не пойдет против ее воли, не будет заставлять идти под венец, в то же время убеждал Ольгу в выгоде этого брака.

Утром 3 июня императорская яхта «Штандарт» прибыла в Констанцу, крупный черноморский порт Румынии, где должны были состояться праздничные мероприятия. На берегу их величества встречали король Румынии с семьей.

Во время банкета Ольга Николаевна искренне призналась принцу Каролю в том, что не желает выходить за него замуж. Матримониальным планам высочайших особ двух стран не суждено было сбыться. Ольга одержала победу. 5 июня императорская яхта прибыла в Одессу.

Николай и Александра приняли решение дочери как должное. Официально помолвка была лишь отложена на неопределенный срок, но к данному вопросу в царской семье более не возвращались.

Европа в это время испытывала политическую нестабильность. Особенно остро это проявлялось на Балканах. Сербия отстаивала независимость, Босния, насильно включенная в состав Австро-Венгрии, стремилась получить автономию.

Императору Австро-Венгрии Францу Иосифу исполнилось восемьдесят четыре года. Большую часть своих полномочий он передал сыну брата, эрцгерцогу Францу Фердинанду, который планировал посетить Сараево, столицу Боснии.

Предпринимая такой шаг, Франц Фердинанд не мог не понимать рискованность подобной поездки. Ему было хорошо известно о враждебном отношении к своей персоне со стороны местного населения. Эрцгерцога даже предупреждали о вполне вероятном покушении, но он никого не желал слушать и вместе со своей супругой отправился на юг.

В то время как эрцгерцог собирался отправиться в путешествие по Балканам, в Сараево заканчивали собственные приготовления трое молодых людей. Девятнадцатилетний студент Гаврило Принцип и два его товарища задумали убить эрцгерцога.

Еще весной 1914 года им стало известно о приезде Франца Фердинанда в Сараево. Тогда же они решились на убийство и вступили в сербское террористическое тайное общество. Им было нужно оружие, взрывчатка, помощь для безопасного перехода границ Сербии и Боснии. Все это они получили.

15 июня 1914 года эрцгерцог прибыл в Сараево. Согласно программе, высокий гость должен был присутствовать на приеме в городской ратуше и совершить поездку по городу для осмотра достопримечательностей.

Около десяти часов утра кортеж из шести машин выехал к набережной реки Аппель. Там его и ждали террористы. Один из них, гимназист Чабринович, бросил в сторону кортежа гранату.

Эрцгерцог, его супруга и генерал Потиорек сидели во второй машине. Ее водитель успел среагировать на угрозу. Граната разорвалась у третьего автомобиля, убила водителя и ранила пассажиров.

Чабринович был схвачен. Его подельники не смогли что-либо сделать в толпе.

После недолгой стоянки кортеж продолжил движение и прошел мимо Принципа. Машины неслись на большой скорости, поэтому он не успел ни бросить бомбу, ни выстрелить.

Казалось бы, покушение провалилось. Но это было не так.

Франц Фердинанд проехал в городскую ратушу. Там он выслушал приветственную речь бургомистра, сказал ответное слово и выразил намерение ехать в госпиталь, проведать раненых.

Один из придворных эрцгерцога предложил Потиореку разогнать толпу, тем самым обезопасить проезд Франца Фердинанда. Генерал заявил, что в этом нет никакой необходимости.

Ехать в госпиталь было решено по набережной реки Аппель. Генерал забыл сообщить водителю Урбану об изменении маршрута, и тот повернул на улицу. Потиорек заметил свою промашку, приказал шоферу остановиться, развернуться и следовать к набережной. Урбан так и сделал.

Тут по странному стечению обстоятельств, на этой улице оказался Гаврило Принцип. В момент остановки машины эрцгерцога он выходил из магазина, увидел автомобиль, подбежал к нему, выхватил браунинг и без помех выстрелил графине Софии в живот. Франц Фердинанд, сидевший спереди, обернулся и получил пулю в шею.

Принцип так же, как и Чабринович, пытался покончить жизнь самоубийством, и ему тоже это не удалось.

София умерла мгновенно, Франц Фердинанд – спустя несколько минут.

21 июня в селе Покровском появилась странствующая нищенка. Григорий Распутин тогда был в Петербурге. Женщина кочевала из одной избы в другую, представлялась Хионией и объявляла, что приехала в село повидать старца. Крестьяне ни в чем не отказывали ей.

29-го числа она узнала, что Распутин вернулся и посещал церковь. Хиония прошла к дому Григория и стала ждать его выхода.

Около трех часов дня разносчик телеграмм принес старцу одно из тех многочисленных посланий, которые приходили к нему каждый день. Григорий прочитал его, решил ответить и вышел из дома, дабы догнать разносчика. За воротами он увидел женщину, лицо которой скрывал платок, оставляя одни лишь глаза. Поверх него была наброшена длинная шаль.

Она подошла к Распутину, поклонилась. Григорий полез в карман за портмоне, желая дать ей милостыню. В этот момент женщина выхватила из-под шали кинжал и ударила им Распутина в живот.

Раненый Григорий бросился бежать к церкви, закрывая рану руками. Женщина не отставала. Сельчане, увидев это, бросились на помощь старцу и схватили нищенку.

Они помогли Распутину вернуться домой, где врачи провели операцию. Она прошла успешно, но у медиков не было уверенности в том, что Распутин выживет.

Исправник тут же приступил к дознанию. Он начал его с проверки домов села для выяснения, нет ли в Покровском других чужих людей.

Преступницу поместили в каталажку. Там выяснилось, что на Распутина покушалась Хиония Кузьминична Гусева, тридцати трех лет от роду, уроженка Сызрани Симбирской губернии, мещанка, русская, православная. Она сразу признала себя виновной и показала, что намеревалась убить старца за то, что тот оклеветал епископа Саратовского и Царицынского Гермогена и иеромонаха Илиодора. Распутина Гусева называла не иначе как лжепророком.

Вечером исправнику удалось поговорить с Распутиным. Состояние его было тяжелое, но Григорий согласился дать показания.

Исправник внес в протокол все необходимые данные Распутина, затем спросил:

– Известна ли вам, Григорий Ефимович, женщина, которая совершила покушение?

– Нет, я видел ее впервые в жизни.

– А она утверждает, что знает вас.

– Вот как? И откуда?

– В девятьсот десятом году вы приезжали в Царицын и посещали там дом Толмачевой, в котором жила Гусева Хиония Кузьминична, покушавшаяся на вас.

– Так вот откуда эта напасть! Значит, Гермоген с Илиодором приговорили меня?

Исправник кивнул:

– Она упоминала их.

Разговор не мог быть продолжен. Григорий Распутин впал в беспамятство.

Рана, нанесенная Гусевой, оказалась очень опасной. В газетах уже появились сообщения о его гибели. Да и сам Распутин готовился к смерти, попросил позвать священника для причастия.

3 июля Распутина на теплоходе перевезли в Тюмень. Провожать носилки вышли все жители Покровского. Перед отходом судна настоятель местного храма отслужил молебен о благополучном путешествии. Теплоход отошел от берега под звон колоколов.

Жители Тюмени ожидали приезда Распутина. У пристани собралось много народа.

Старца привезли в городскую больницу, где ему была сделана вторая удачная операция. Распутин пролежал там до середины августа.

Императорская семья получила известие о ранении Распутина 1 июля, находясь на яхте «Штандарт» во фьордах Финляндии. 4-го числа государь вернулся в Петергоф, куда вскоре должен был прибыть президент Французской республики.

Из Петергофа Николай и Александра послали Распутину в Тюмень телеграмму с пожеланием скорейшего выздоровления. Император распорядился, чтобы медики предприняли все возможные усилия по спасению старца.

За день до нападения на Распутина, 28 июня, в Белграде скончался русский посланник Гартвиг. Эта смерть явилась горем и для Сербии, считавшей его своим заступником.

В Вене размышляли, что следует предпринять в ответ на убийство эрцгерцога и его жены. Руководство Австро-Венгрии прекрасно понимало, что война против Сербии может вызвать схватку с Россией. В итоге было решено обратиться к Германии, главному союзнику Австро-Венгрии.

Вильгельм в Потсдаме принял австрийского посла Сегени и прямо заявил, что с войной против Сербии не следует мешкать. Там же был разработан план действий против Белграда.

7 июля в Кронштадтскую гавань вошел крейсер с президентом Франции.

Николай Второй лично встречал его. Из Кронштадта государь и президент проехали в Петергоф. Вечером в честь высокого гостя был дан обед.

Пуанкаре гостил в России четыре дня. Он наградил цесаревича орденом Почетного легиона. В честь президента был проведен военный парад.

На третий день визита состоялась беседа между Николаем Вторым и Раймоном Пуанкаре. Высокий гость заверил русского императора в том, что Франция исполнит все союзные обязательства. В случае войны французам отступать некуда и они будут сражаться.

Никаких конкретных соглашений во время визита подписано не было. Единственной темой разговора русского императора и президента Франции являлась грядущая война.

10 июля французская эскадра вышла в море.

А вечером цесаревичу стало плохо. Это было последствием травмы, полученной на императорской яхте «Штандарт». Алексей ударился ногой о лестницу. Все подумали, что столь незначительное повреждение не приведет к серьезным осложнениям, однако болезнь взяла свое. У наследника начались боли.

Император, узнав об ухудшении здоровья сына, тут же прошел в его покои. Там находились императрица и доктор Деревянко, который, как и всегда, не смог облегчить страдания мальчика.

– Насколько серьезно положение? – спросил у него государь.

Деревянко только развел руками:

– Не могу судить, но пока признаков кровоизлияния я не наблюдаю.

– Господи, и Гриши нет рядом, – воскликнула царица. – Он бы помог.

– Может быть, дать телеграмму в Тюмень? Вдруг Григорий и подскажет что-нибудь? – предложил Николай.

Несчастная мать тут же ухватилась за эту мысль:

– Да, Ники, конечно, срочно дай телеграмму нашему другу.

Но Распутин сам прислал сообщение, которое было вручено императору тут же, в покоях сына.

– Ну что там? – воскликнула царица.

Николай прочитал:

– «Ведаю о болезни Лешки. Папенька, маменька, не печальтесь, ничего страшного не будет, болезнь отступит, не пройдет и трех дней. Ваш Гришка».

– Но откуда?.. – проговорил государь. – Как наш друг мог узнать об обострении болезни?

Александра Федоровна, безоговорочно верившая в чудесные способности Распутина, успокоилась, вытерла слезы и сказала:

– Гриша за тысячу верст чувствует, что происходит с Алексеем.

Император весь вечер провел с Алексеем и еле уговорил Александру Федоровну уйти спать.

Пророчество Распутина сбылось. Через два дня болезнь отступила.

11 июля в Министерство иностранных дел России пришла телеграмма из Белграда. Сазонов тут же направился к императору в Царское Село.

Николай, оповещенный о плохих новостях, ожидал его в своем кабинете.

– Это война, ваше величество! – воскликнул Сазонов.

Николай прикурил папиросу, взглянул на министра:

– Успокойтесь, Сергей Дмитриевич, и давайте все по порядку.

– Да, по порядку. Телеграмма получена от русского поверенного в Белграде Василия Николаевича Штрандмана. В ней содержатся требования Австрии к сербскому правительству. По сути дела, это ультиматум, явно неприемлемый для сербской стороны.

– В телеграмме приводится полный текст ультиматума?

– Нет. Но мы с минуты на минуту ждем его.

– Тогда зачем раньше времени поднимать шум? Вот получим…

Зазвенел телефон, стоявший на рабочем столе Николая.

Император поднял трубку:

– Слушаю. Так, документ срочно ко мне! – Он бросил трубку на рычаги. – Австро-венгерское посольство передало нам полный текст ноты. Скоро его привезут сюда.

Вскоре документ был доставлен фельдъегерем.

Николай вскрыл пакет, начал просматривать и комментировать его содержимое:

– Так, ультиматум датирован вчерашним днем, словно Вена ждала, когда Россию покинет господин Пуанкаре. Австрия невнятно обвиняет Сербию во враждебной политике в Боснии и Герцеговине. Белград, оказывается, виноват и в организации террористических актов. А вот и конкретные требования. Их десять. Запретить все общества в Сербии, выступающие против Вены. Исключить из программ обучения все антиавстрийское. Уволить офицеров и партикулярных должностных лиц, выступающих против Австро-Венгрии, причем право составления списка этих лиц остается за Веной. Невиданная наглость! А вот еще хлеще – допустить в Сербию сотрудников австро-венгерских карательных органов для подавления революционного движения. Незамедлительно провести расследование заговора против эрцгерцога и его жены с привлечением к розыску представителей Вены. Срочно арестовать сербских государственных чиновников, не раскрывших преступления в Сараево. Принять меры по воспрепятствованию незаконной торговле оружием и взрывчатыми веществами с увольнением чинов, обеспечивших проезд через границу организаторам покушения. Чушь какая-то! Наконец, представить объяснения по поводу враждебных заявлений высших чинов Сербии, незамедлительно уведомить австро-венгерское правительство об исполнении всех требований, указанных в ультиматуме. Для ответа Белграду предоставлено сорок восемь часов, двое суток. – Император отложил документ. – У меня нет слов, это просто возмутительно.

– Примечательно, ваше величество, что Вена выдвинула Сербии ультиматум после консультаций австрийского посла с кайзером Вильгельмом в Потсдаме.

– Мне известно об этих консультациях. Расчет германцев остается прежним. Если Россия не вступится за Сербию, то Австро-Венгрия разгромит ее. Если же мы решим защищать своего союзника, то начнется большая война. Этот документ – открытая провокация. Уверен, что в Вене и в Берлине прекрасно понимают, что ни Сербия, ни другие уважающие себя государства никогда не примут подобные условия.

– И что делать нам? – немного растерянно спросил министр.

– Хороший вопрос. Будем ждать реакции Сербии. Надо созвать срочное заседание Совета министров. На три часа. Нота остается здесь. У вас есть дубликат этого провокационного документа. Срочно займитесь созывом министров. А я пока подумаю, что следует предпринять в связи со сложившейся обстановкой.

Сазонов уехал из Царского Села в Петербург.

Император же прошел в покои сына, где с цесаревичем находилась Александра Федоровна. Алексей лежал в постели и слабо улыбнулся при виде отца.

– Как ты, Алешенька? – спросил Николай, присев на кровать сына.

– Мне уже почти не больно, папа, – ответил мальчик.

Александра Федоровна сказала:

– Алеше полегчало. Просился встать, но я запретила.

– Правильно, не время.

– Ты посидишь с нами?

– Я бы с удовольствием, Аликс, но дела, к сожалению.

– Когда их у тебя не было, Ники?

– Ты права, но сейчас их особенно много. Судя по всему, мы стоим на пороге войны.

– Войны? – Александра Федоровна посмотрела на мужа: – Неужели все так плохо?

– Плохо, Аликс, но ты не беспокойся, занимайся детьми.

– Легко сказать, не беспокойся. – Она тут же поправила одеяло, которое откинул цесаревич.

Царица вся была в болезни сына.

Николай поцеловал Алексея.

– Не капризничай, не огорчай маму. Еще два дня, и ты встанешь. Договорились?

– Договорились, папа.

Император ушел в свой рабочий кабинет.

Ровно в три часа дня собрался Совет министров.

К моменту заседания пришла телеграмма из Белграда. В ней сообщалось, что Сербия готова принять те требования, которые не считает ультимативными, а также и те, с которыми посоветует согласиться император. У Сербии нет сил защищаться, посему правительство страны просит российского императора оказать помощь как можно скорее.

На заседании кабинета было решено дать Сербии совет проявить умеренность и выдержку в ответе на ноту. На случай же наступления Австро-Венгрии уступить силе, предоставить великим державам решить судьбу своей страны. Но чтобы не сложилось впечатление, будто Россия намерена остаться в стороне от конфликта, было заявлено о готовности России в случае крайней необходимости вмешаться в события.

После заседания министр иностранных дел встретился с послом Германии графом Фридрихом Пурталесом и предложил ему воздействовать на Австро-Венгрию во избежание кровопролития.

Решение Совета министров было направлено в Белград. Российский император 14-го числа адресовал королевичу-регенту Сербии отдельное послание, в котором говорилось о необходимости избегать кровопролития, пока есть малейшая надежда на это.

Днем раньше Николай вновь пригласил к себе министра иностранных дел.

На этот раз речь шла о политике Англии.

Государь усадил Сазонова на диван и сказал:

– Насколько мне известно, сразу после событий в Сараево министр иностранных дел Британии сэр Эдвард Грей выразил Австрии глубокие соболезнования. Затем Лондон продолжительное время хранил молчание, хотя события в Европе этому не способствовали. Что вы, Сергей Дмитриевич, можете сказать по этому поводу? Во внешней политике Великобритании произошли существенные изменения?

– Я не был бы столь категоричен, однако официальный Лондон в последнее время действительно ведет весьма странную политику. На встрече с германским послом в Лондоне сэр Грей сказал, что Англия не допустит оккупации Франции. Примечательно то, что о России он не обмолвился. Спустя три дня последовало еще более странное заявление сэра Грея тому же германскому послу князю Лихновскому. Он сказал, что Англия будет строить внешнюю политику, исходя исключительно из собственных интересов. И это еще не все. Сэр Грей заявлял австрийскому послу об огромном ущербе, который может нанести война между такими великими державами, как Австро-Венгрия, Германия, Россия и Франция. Заметьте, ваше величество, об участии в войне Англии ни слова. Естественно, на это не могли не отреагировать дипломаты. Посол Австро-Венгрии в Германии практически тут же передал в Вену, что Берлин считает, что на данный момент Англия не приняла бы участия в войне.

Николай кивнул и сказал:

– Это, конечно же, придало кайзеру агрессивности и самонадеянности. Но, может быть, Англия именно этого и добивается?

– Чего именно, ваше величество?

– Запутывания ситуации, создания у Берлина неверного представления о реально складывающейся обстановке?

– Не знаю. До сих пор Лондон такими вещами не занимался.

– До сих пор, Сергей Дмитриевич, отдельные державы не пытались столь нагло игнорировать международное право и мировое общественное мнение, захватывать чужие территории. Это я об ультиматуме Австрии.

– Я понял.

– Это хорошо. Посмотрим, как будут развиваться события. Королевич-регент Александр сообщил мне, что советы России приняты и найдут свое отражение в дальнейшей политике.

– По-моему, ваше величество, даже если Сербия согласится на все условия, это уже не остановит Австрию.

– Австрию и Германию, я бы так сказал. Ситуация с Англией запутана, и все же попытайтесь по дипломатическим каналам прояснить ее. То, что тщательно скрывается от Германии, может быть доступно нам и французам. Я же со своей стороны потребую активизации работы нашей военной разведки в Британии. Впрочем, думаю, Англия сама скоро откроет свои карты. Нам не мешало бы знать заранее, какие именно. Вы поняли меня?

К 13 июля Сербия подготовила ответ на ультиматум. Он был выдержан в примирительных тонах. Из десяти требований Белград отклонил только одно, касающееся ведения следствия по факту убийства эрцгерцога и его жены австрийцами. Это было бы равносильно отказу Сербии от собственного суверенитета.

Однако такой ход не привел к миру. Австрийский посланник в Сербии барон Гизль, узнав об отказе принять все до единого условия ультиматума, тут же покинул Белград. Он сделал это несмотря на то что даже Вильгельм Второй нашел ответ Сербии вполне удовлетворительным.

Австро-Венгрия в тот же день, 13 июля, прервала дипломатические отношения с Сербией, а 15-го числа объявила ей войну. Тогда же Белград подвергся первому артиллерийскому обстрелу.

Как и рассчитывал Николай, 14 июля Англия раскрыла свои карты. Князю Лихновскому в Лондоне было заявлено, что Британия сохранит нейтралитет в конфликте между Австро-Венгрией и Россией, но если в него окажется втянута Франция, то она в стороне не останется.

Вильгельма взбесило это сообщение. Его планы разрушились. Теперь Германии предстояло воевать и с Англией, имевшей полное господство на море, огромные людские и сырьевые ресурсы колоний. К тому же Италия неожиданно отказалась от своих союзнических обязательств.

В воскресенье, 13 июля, в Санкт-Петербурге прошли массовые уличные манифестации в поддержку армии и войны.

Так как Николай Второй обещал не оставаться равнодушным к судьбе Сербии, правительству России было необходимо предпринять ряд подготовительных мер. В стране была объявлена мобилизация. Император подписал соответствующий указ 17 июля.

Канцлер Вильгельм в жесткой форме потребовал от России прекратить мобилизацию. Он обратился к императору с телеграммой. Этот текст поразил своим цинизмом даже сторонников партии войны.

Вильгельм сообщил, что приступил к посредничеству между российским и австро-венгерским правительствами в ответ на заверения царя в дружбе. Однако Николай объявил мобилизацию, явно направленную против Австро-Венгрии, союзницы Германии. Из-за этого посредничество Вильгельма практически потеряло значение. Последние известия о военных приготовлениях России на восточных границах Германии вынуждают его принять ответные меры. В своих усилиях сохранить мир кайзер дошел до крайних пределов. Мир еще может быть сохранен, если Россия одумается и остановит военные приготовления.

Утром 19 июля посол Германской империи граф Пурталес прибыл в Министерство иностранных дел. Его встретил Сазонов. Оба дипломата нервничали.

Посол спросил:

– Отменит ли Россия мобилизацию?

Министр категорически ответил:

– Нет!

Тогда посол передал министру ноту германского правительства с объявлением войны России.

Непоправимый шаг был сделан.

20 июля огромные толпы народа заполнили улицы. Особенно много людей было на площади перед Зимним дворцом.

Император испытывал воодушевление. Такой народ невозможно победить.

Вечером приближенные восторженно рассказывали о невиданных для столицы патриотических выступлениях. Забегая немного вперед, можно сказать, что на таком вот фоне было с восторгом встречено переименование столицы России. Санкт-Петербург стал Петроградом.

Но государю надо было решать немаловажный вопрос – кто станет Верховным главнокомандующим российскими войсками. Ему доложили, что члены кабинета министров практически единогласно склоняются к назначению на эту должность военного министра генерала Владимира Александровича Сухомлинова, опытного военачальника, руководившего в свое время Генеральным штабом.

Император считал, что возглавить армию должен он сам. Закон предусматривал это. Однако Николай Александрович тщательно все взвесил и решил, что на начальном этапе войны это нецелесообразно. Он остановил свой выбор на великом князе Николае Николаевиче. По мнению императора, руководство вооруженными силами одним из членов царской семьи имело особое значение.

21 июля Германия объявила войну Франции и на следующий день начала наступление на Париж. Для этого ей необходимо было захватить нейтральные Бельгию и Люксембург. Германские войска вступили на территорию указанных стран. Это вынудило вмешаться в конфликт Англию.

Лондон в ультимативной форме потребовал от Берлина соблюдения суверенитета Бельгии. Но войска кайзера уже переходили границу. 22 июля Англия объявила войну Германии, а 24-го числа Австро-Венгрия – России.