Текст книги "Холодная акватория"

Вода бурлила, ориентироваться было невозможно. Разве что по серой, более светлой пленке над головой различалось, где верх, а где низ. Но Селиверстова плыла уверенно, ее ласты мелькали перед лицом Михаила.

Темная масса затонувшего судна возникла впереди неожиданно. Мария остановилась, взялась рукой за поручень на борту и жестом подозвала к себе своего спутника.

Сосновский не сразу смог подплыть. Здесь, возле притопленного по самые палубные надстройки судна, вода билась о металл, откатывалась и отбрасывала его назад. С третьей попытки Михаил все же сумел добраться до Селиверстовой и ухватиться рукой за какую-то железку. Мария показала на запястье, намекая на часы, а затем стала тыкать пальцами вверх и подкладывать руку под щеку, как будто предлагала лечь спать. Было понятно, что девушка предлагала переждать светлое время суток. Сейчас на берегу, возле самого города, их будет видно. Да и в акватории у Анапы вполне могут находиться различные суда.

Михаил отрицательно покачал головой и тоже сделал жест, как будто смотрит на часы. Времени ждать и осматриваться не было.

Пловцы осторожно поднялись на поверхность. Две головы без всплеска появились над водой. Сосновский и Мария стали осматриваться. Город возвышался на берегу небольшими домами.

Слева у берега покачивались рыбацкие лодки. Правее – немецкие катера, у пирса пришвартовался сторожевой корабль. Если выходить на берег, то гораздо левее причала рыбаков. Значит, надо проплыть еще метров четыреста под водой и не сбиться с курса. Небо на востоке начинало светлеть.

Сквозь легкий плеск волны возле рубки затопленного корабля послышался звук лодочного мотора. Сосновский подплыл к надстройке и выглянул из-за нее. С запада к ним подходила надувная десантная моторная лодка. У руля сидел человек в странной военной форме, а на носу изготовились двое с аквалангами в серых прорезиненных гидрокостюмах.

Сосновский показал Марии на аквалангистов в лодке. Та понимающе кивнула. Когда Михаил вытянул из ножен, прикрепленных к голени, кинжал, Селиверстова посмотрела на него огромными напряженными глазами, но послушно сделала то же самое. А ведь у нее это первая в жизни схватка с врагом. «Вот ведь как нас угораздило, – с сожалением подумал разведчик. – Спортсменка она хорошая, а вот людей убивать не умеет. И тут главное не сила, а умение. А их трое».

Голоса раздавались по другую сторону затопленной рубки. Михаил прислушался: говорили по-итальянски. Итальянские пловцы? Уж не 10-я ли флотилия? Что здесь делают подводные диверсанты? Только этого не хватало! Эх, Машка, с тобой-то мне как быть? А может, как раз она и поможет?

Лодка остановилась возле наклонившегося к воде борта. Рулевой подтянул свое резиновое суденышко к железному борту и привязал коротким фалом. Аквалангисты еще о чем-то поговорили, один из них сел на край лодки, вставил загубник и опрокинулся в воду почти без всплеска.

Второй итальянец замешкался со снаряжением.

Сосновский медленно опустился под воду. В первых лучах солнца, начавших пробивать водную толщу, он увидел аквалангиста, который плыл вдоль судна на глубине трех метров. Скоро он поравняется с краем борта.

Михаил положил руку на плечо своей спутнице, потом приложил палец к губам и кивнул на итальянца. Девушка непонимающе смотрела на Сосновского. Он показал жестами, чтобы она, когда он даст знак, показалась противнику. Мария, увидела, как Сосновский стиснул рукоять кинжала в руке, и кивнула, поняв, что ей предстоит быть приманкой.

Выждав нужное время, Михаил чуть подтолкнул Селиверстову. Девушка двинулась вниз, бесшумно перебирая ластами. Итальянец увидел чужого и замер, прижавшись к стальному корпусу.

Сосновский оттолкнулся ногами от борта и сверху опустился на противника. Левой рукой он перехватил руку итальянца, сжимающую нож, а правой сдавил его сзади за горло. Он приставил к шее аквалангиста свой кинжал и надавил что было силы, быстро заработав ластами.

Под водой невозможно наносить удары, в таких условиях можно только колоть или резать. Через несколько секунд борьбы острие кинжала Сосновского вошло в горло итальянца. Тело противника несколько раз дернулось и обмякло. Сосновский за руку потащил убитого в сторону открытого люка. Затолкать туда труп удалось довольно быстро.

Второй итальянец появился следом за первым – Михаил увидел белые пузыри воздуха после его падения с лодки. Надо было ждать, куда поплывет второй аквалангист. Выругавшись про себя, Михаил смотрел, как итальянец поплыл в другую сторону. Он стал огибать затонувшее судно с противоположной стороны.

Прячась за надстройками, Сосновский поплыл вдогонку, старясь не привлекать внимания противника. Пару минут он сокращал расстояние, умудряясь прятаться, когда аквалангист оборачивался. Видимо, итальянец был удивлен тем, что не видит своего напарника. Михаил обрадовался, что почти догнал вражеского пловца. Если так пойдет и дальше, он сумеет напасть на него со спины и убрать без лишней борьбы.

Но сделать этого не получилось. Когда Сосновский был уже готов парой сильных гребков догнать аквалангиста и схватить его за воздушный шланг, тот неожиданно обернулся. Увидев незнакомца, итальянец сразу подтянул ноги и сильными толчками стал менять положение в воде, чтобы оказаться выше.

Сосновский ринулся на врага с кинжалом, но обманные движения не помогли. Итальянец умело перехватил его руку и сам попытался ткнуть ножом в ответ. Михаил все же схватил его за кисть, и началось бестолковое кувыркание в воде.

Дыхание сбивалось. Ясно, что итальянец выжидал, рассчитывая на помощь своего напарника.

И вдруг за спиной итальянца мелькнула тень. Сосновский узнал Марию. Девушка смело подплыла к аквалангисту, схватила воздушный шланг и одним движением кинжала перерезала его. Итальянец забился, заметался, пытаясь вырваться из рук своего противника, но Сосновский крепко держал его руки, понимая, что сил у врага хватит всего на несколько секунд. Аквалангист начал захлебываться, он кое-как высвободил руки, но сил всплыть уже не хватило, и тело его на глазах обмякло.

Отпустив мертвеца, Сосновский показал рукой вверх, на днище лодки. Ткнув пальцем в Марию, он показал девушке, чтобы она поднялась на поверхность возле носа лодки, а он поднимется возле кормы, где сидел матрос-рулевой.

Селиверстова поняла, и они начали неторопливо подниматься, старясь быть на одном уровне и всплыть одновременно.

Был риск, что итальянец в лодке понял, что внизу произошла схватка, что он правильно оценил буруны, образовавшиеся на поверхности воды, когда воздух вырывался из разрезанного воздушного шланга. И сейчас он вполне мог держать в руках пистолет или автомат, расценивая любое движение на поверхности воды как попытку нападения. «Но рисковать придется», – понимал Михаил. Он еще сильнее заработал ластами, намереваясь всплыть быстро, чтобы на ответные действия у итальянца не осталось и секунды времени.

Бросок получился. Когда голова Селиверстовой показалась на поверхности, итальянец резко повернулся по направлению к носу. В этот момент из воды за его спиной показался Сосновский. Он одной рукой схватил моряка за ворот куртки, второй за руку с зажатым в ней пистолетом и потащил итальянца в воду. Матрос бился и пытался вырваться, но Михаил опускался все ниже и ниже. Вскоре противник стал хватать широко раскрытым ртом воду, а затем перестал вырываться.

Забраться в лодку было делом нескольких минут. Одеваясь в форму итальянских моряков, Сосновский торопливо говорил:

– Сейчас мы особенного внимания не привлечем. Просто лодка, которая вышла в море и теперь возвращается назад. К тому же итальянская форма, а издалека не особенно разберешь, кто здесь. Пойдем вдоль берега до рыбачьих лодок. Метров через сто утопим наше снаряжение. Вон там пустырь и кустарник. Бросим лодку и двинемся пешком вглубь. Уйдем в плавни, там нас никто не найдет. Собака след не возьмет, там много воды. Да и не сообразят они, кто убил их аквалангистов и украл лодку.

– Надо закрепить руль и отправить лодку с заведенным мотором от берега, – предложила Мария. – Если ее найдут, то поймут, что мы поблизости, увидят, где мы сошли на берег.

– Соображаешь, – улыбнулся Сосновский.

Ему понравилось, что Селиверстова не впала в ступор из-за подводной схватки, из-за реальной угрозы смерти. Вон и глаза горят боевым огнем. Верит она в своего спутника, не паникует. И мыслит конструктивно. Михаил и сам собирался отправить лодку от берега, но что до этого додумалась девушка, ему понравилось.

«Будет толк, она спортсменка крепкая и девчонка боевая», – решил Михаил.

– Бросай снаряжение, – приказал он.

Глава 3

Найти человека в незнакомом городе довольно сложно. Тем более если город оккупирован врагом. И в Горсправку не пойдешь, и на работе в отделе кадров не спросишь. Искать надо там, где этот человек бывал по роду своей деятельности, по своим увлечениям. Конечно, архив «Лаборатории-28» вывезти успели. И в личном деле капитана катера «Катран» был его домашний адрес, только вот от дома ничего не осталось. Как и от половины улицы. Здесь, среди развалин, расспрашивать о моряке Иване Афанасьевиче Буруне бессмысленно. Родственников у капитана не было. Можно найти на местном кладбище могилу его жены, умершей пять лет назад. Но надеяться, что именно в ближайшие дни Бурун пойдет на могилу, нелепо.

Поскольку в порту стояли только немецкие суда, Буторин отправился к рыбакам. Проверить рыбацкие поселки на окраине Новороссийска было необходимо. Среди рыбаков было много бывших моряков, ходивших в прошлом на больших и малых судах. Почти все они знали друг друга. Это было морское братство портового города. Да вот только не подойдешь к ним и не спросишь, не знаете ли вы такого-то человека? И где мне его найти сейчас? Посмотрят на тебя с недоверием и страхом, а то и с ненавистью. Ведь за городом, да и в самом Новороссийске, несколько дней шли жестокие бои. Теперь в город пришел ненавистный враг. Жители, со страхом выглядывавшие на улицу, видели и трупы красноармейцев, и как фашисты вели пленных. Кто-то даже видел, как их, раненых и безоружных, расстреливали. А тут ты с расспросами!

Одетый в старую застиранную спецовку и кирзовые сапоги, выставив напоказ штопаную и перештопанную тельняшку, Буторин шел по берегу. На голове выгоревшая мичманка со следами «краба» гражданского флота. Ноги проваливались по щиколотку в песок вперемешку с мелкой щепой и выброшенными на берег морскими водорослями. Магазины не работают, на рынок люди боятся выходить. Но тем, кто остался в городе, что-то нужно есть. И рыбаки, пересиливая страх, вышли на берег. Кто чинил лодки, забивая пробоины, смоля днища, кто готовил снасти. Все настороженно посматривали на немецкие береговые патрули и на вражеские суда, курсировавшие недалеко от берега. Как-то оно будет? Разрешат ли им ловить рыбу?

Завидев старика, смолившего днище большой лодки, Буторин достал из кармана кисет, клочок газетной бумаги и стал сворачивать самокрутку. Старик был сухощавый, кожа – почти коричневая от южного солнца. Движения сноровистые, неспешные. Заметив незнакомца, старик нахмурился, но работу не бросил. «Не те времена, когда хочется казаться приветливыми, – подумал Буторин. – Обычно общее горе сближает, а здесь люди сторонятся чужаков».

Виктор уселся на старый чурбак и закурил, глядя то на море, то на старика. Неподалеку у берега покачивалась лодка с тремя рыбаками. Правее еще несколько человек стаскивали лодку в воду.

– Эй, дед! Помочь?

– Ступай, куда шел, молодец, – проворчал старик, не прекращая работы.

– Куда шел, – повторил Буторин слова рыбака, стараясь придать голосу горечь и отчаяние. – Было время, шел и цель видел. А теперь, куда ни иди – все едино. Может, и пришел уже.

– Что так? – Старик оторвался от лодки и пристально посмотрел на незнакомца.

– Да так, – пожал плечами Буторин. – Ни дома, ни семьи, ни друзей.

– Молод ты для таких речей, – хмуро заметил рыбак. – Седины много, да разума она тебе, видать, не добавила.

Виктор провел ладонью по волосам и усмехнулся. Недоверие. А когда он вообще встречался в этой жизни с доверием? Может, еще в школьные годы? В детстве? Родители и то к нему осторожно относились. Дети всегда врут. Виктор теперь понимал, что и взрослые детям частенько врали.

– Откуда пришел-то? – снова спросил рыбак. – И что тебе там не жилось, откуда явился? Думаешь, нам тут вольготно?

– В этом и беда, старик, – вздохнул Буторин. – Не помню я ничего. Из больницы я как три дня. Как попал туда, не помню. Врачи сказали, что люди на улице подобрали. Контузия. Подлечили. А как немцы к городу стали подходить, меня и выпроводили. Как жить, теперь не знаю. И кто я, не знаю.

– Эк тебя, парень, угораздило. – Взгляд старика стал мягче. – А ночуешь-то где? Крыша есть над головой?

– Нашел тут подвал пустой, лежанку сделал, – вздохнул Буторин, не забывая посматривать по сторонам, следить, не привлекает ли он внимания. – Днем хожу, ищу, кому помочь. Хоть за кусок хлеба. Вот к вам пришел, думал, может, рыбаки возьмут в артель.

Виктор таким образом обезопасил себя от лишних расспросов. С одной стороны, тельняшка на нем намекала, что он свой – моряк или рыбак. Но если кто-то заподозрит его в неумелости или незнании морских тонкостей, вполне можно сослаться на то, что не знаю я, откуда у меня тельняшка. В больнице, когда выписывали, кое-какую одежонку собрали. Часто за эти дни в разговоре с незнакомыми людьми он добавлял, что у него и справка из больницы есть… с диагнозом.

Рыбаки посмотрели на него, подумали, переглянулись. Кто-то нахмурился и отвернулся, кто-то пожал плечами. Наконец один из них, видимо, пользовавшийся большим авторитетом, старый грузный рыбак, которого все называли «Боцман», махнул рукой:

– Ладно, бедолага, оставайся. Работать будешь, будешь и есть с нами. Сколько потопаешь, столько и полопаешь. А нет, так уж не обессудь. Не умеешь, так оно нашему делу всегда научиться можно. А что будет завтра, мы и сами не знаем. Видишь, что вокруг делается. А дома жены и дети. Нету мужиков взрослых. Только вот мы старики да калеки немощные, в городе остались. Ты-то хоть с руками и ногами. Голова у тебя не работает, но руки-то есть. Они вспомнят.

Наблюдать Буторин умел. И кое-что делать руками тоже. Работа разведчика научила его в свое время безошибочно играть разные роли. И сейчас, глядя и оценивая, что и как делают рыбаки, он старался копировать их действия, и у него вскоре стало получаться. Как сообща спустить сеть, так чтобы она за баркасом накрыла большую площадь, охватила косяк рыбы. Как сеть выбирать, чтобы не порвать и чтобы рыбу не упустить. Да и тяжела мокрая и полная рыбы сеть. Ее не просто выбрать из воды. Хотя за то время, что Виктор был с рыбаками в море, более или менее приличный улов у них случился только раз. И то благодаря Боцману, который хорошо знал, где и когда лучше всего брать рыбу. Сейчас вода становится холодной, пищи больше на мелководье, вот рыба и пытается подойти ближе к берегу.

Небольшое судно с крестом на борту, судя по всему, сторожевой корабль, направился к рыбакам. На баркасе все замерли. Немец шел прямо на них, и никто не мог точно сказать, остановится, отвернет сторожевик или так и пройдет, подмяв корпусом деревянное рыбацкое суденышко.

Но сторожевик все же сбавил ход. Рыбаки стояли на баркасе, мокрая сеть лежала под ногами, кое-где трепыхалась пойманная рыба. Немецкое судно подошло борт о борт с рыбаками. Через леера перегнулся немецкий моряк в сдвинутой на одну бровь форменной фуражке и закричал на ломаном русском:

– Эй, русские рыбаки! Кто есть у вас старший? Староста?

– Я старший, – шагнул вперед Боцман.

– Слушай, староста. – Немец поднял вверх указательный палец. – Мы разрешать вам ловить рыба. Но от берега отходить одна миля. Дальше будем вас убивать. Стрелять будем. Дальше нельзя!

– Понял, – кивнул Боцман. – Ловить рыбу вы разрешаете не дальше одной мили от берега.

– Молодец, – засмеялся немец. – Умный рыбак. Мы будем смотреть за вами! Ловить только свои. Чужих среди вас нет.

– Нет чужих, – заверил Боцман, бледнея. – Только свои.

Сторожевик загудел двигателями и, поднимая винтами белые буруны, ушел в открытое море. Рыбаки разом облегченно вздохнули и сели, кто где стоял. Ноги не держали. Обошлось, хотя от фашистов можно было ожидать чего угодно.

Боцман посмотрел на Буторина, но ничего не сказал. Виктор понял этот взгляд. Мол, смотри, парень, сейчас все рисковали из-за тебя. Никто ведь поручиться за чужака не может. Буторин молча принялся расправлять и укладывать свой конец сети, готовя ее к заброске. Рыбаки перекурили, поворчали и опять взялись за работу.

Вечером, когда стемнело, когда рыбаки расправляли для просушки сети, когда женщины и детвора утащили домой корзины с рыбой, Боцман подошел к Буторину.

– Так значит, ты не помнишь даже имени своего?

– Ничего не помню. – Виктор отрицательно помотал головой. – Один там, в больнице сказал, что я точно не моряк, наколок на мне нет никаких. У вас у всех вон есть.

– Так мы рыбаками-то стали потом, а сначала были моряками.

– Странно, но когда я к вам пришел, мне как-то на душе спокойнее стало. Мне кажется, я с моряками имел дело до контузии. Как-то с морем был связан.

– Вспоминается что-нибудь? – спросил один из рыбаков, чинивший сеть.

– Не знаю. То ли здесь что на берегу увидел, то ли правда из прошлой жизни воспоминания появляются. Катран знаете?

– Ну, акула это черноморская, – ответил Боцман.

– Акула? – Виктор задумчиво посмотрел на рыбаков. – Ну да, акула такая мелкая. А еще может и название судна. Может, знаю, а может, придумал сам себе. Вы не слышали такого здесь, в этих местах?

– Вон она в сеть сегодня попалась, любуйся, – усмехнулся рыбак и занялся сетью.

Боцман постоял рядом, потом двинулся к поселку.

Буторин покосился на других рыбаков. Еще человека три точно слышали его вопрос. И все промолчали. Странно, ведь это рыбаки, они каждый день выходят в море и знают все суда в округе. Примелькались им названия, это совершенно точно. А вот то, что никто не признался, что все промолчали, могло означать только одно – рассказывать о «Катране» не хотят. Почему? Что случилось с судном? С капитаном Буруном? Его фамилию Виктор не называл, он еще не придумал, как свой вопрос преподнести. Но, судя по реакции на название испытательного катера из «Лаборатории-28», спешить с фамилией капитана не стоит.

– Эй, слышь, Найденыш! – один из рыбаков дернул Буторина за рукав. – Пошли, уха поспела. Поужинаешь с нами.

Найденыш! Прилепили уже прозвище. Ладно, пусть так. Почему же не похлебать настоящей ушицы? Тем более что завтра день опять будет напряженный. А для рыбаков мне надо как-то умудриться стать своим. Ладно, пойдем есть уху, а там, у костра я им расскажу несколько баек, которые они еще не слышали. Про созвездия, греческие легенды и мифы. Поверят, что я в мореходстве что-то смыслю. В навигации, например. Мне капитана Буруна надо найти, а без них никак. Да и сам «Катран» тоже придется искать.

Стадо баранов было не очень большим. Всего голов шестьдесят или восемьдесят. Пастухов-погонщиков было трое. Все в кавказских меховых папахах, на плечах свернутые в тугой жгут войлочные бурки. Они гнали блеющих животных по дороге со стороны ущелья, что-то громко выкрикивая и помогая себе длинными палками.

Небольшая колонна немецких мотоциклистов, столкнувшись со стадом, вынуждена была остановиться. Солдаты во главе с мордастым рыжим ефрейтором начали громко смеяться, двое потянули с плеч автоматы, намереваясь подстрелить нескольких животных на ужин.

Один из погонщиков, старик с длинными седыми усами, бросился к мотоциклистам, размахивая руками. Он сорвал с головы папаху, вытащил оттуда какую-то бумагу и стал показывать немцам. Ефрейтор нахмурился, взял бумагу, пробежал ее глазами и резко одернул своих солдат. Те убрали оружие, уселись на мотоциклы и стали ждать. Двое погонщиков, молодой парень невысокого роста и другой, постарше, с выпуклыми глазами и орлиным носом, поспешили погнать стадо дальше.

– Вах, спасибо тебе, друг, – старик подошел к пастуху с большим носом. – Такой документ где хочешь проведет. Считай, что я тебе два барана должен за твою услугу. А если попадется знающий немец, если какой генерал увидит этот документ? Не прикажет расстрелять меня и сына? Не заберет нашу отару?

– А ты не показывай его больше никому, – посоветовал Коган. – Тебе до места, где тебя будут ждать и куда тебе велено перегнать отару, осталось всего километров пять. Вон до той реки. Там ты и продашь своих баранов. Я знаю, я немцам свинину два дня назад привозил. Они хорошо платят.

Дальше Борису с горцами было не по пути. Послушают они его совета или нет – это вопрос их жадности. Может, немцы и правда купят баранов. А могут и просто забрать. Но это дело самого хозяина. Если ты готов продавать еду врагам, выкручивайся сам, как знаешь. Кара Божья, какой бы ты веры ни придерживался, тебя все равно найдет. Или земная кара. Но если у старика Арслана все выгорит, то с ним лучше поддерживать хорошие отношения. Легализация в Новороссийске Когану была нужна. Таковы условия операции.

– Ну, будь здоров, Арслан. – Коган пожал его сильную сухую ладонь. – Теперь наши пути расходятся, но я тебя найду!

Взобравшись по склону, Коган оглянулся, махнул пастухам рукой и скрылся в дубовой роще. Там он стянул с головы меховую папаху и стал озираться по сторонам. Из глубины рощи раздался призывный свист коростели. Коган насторожился и посвистел в ответ. Коростель откликнулась, но теперь звук уже раздался ближе. Через несколько минут из-за деревьев, вытирая рукавом старой спецовки лоб, вышел Буторин.

– Ну, все обошлось? – спросил он, протягивая руку.

– Шею несколько раз чуть не сломал, а так все в норме, – улыбнулся Коган. Разведчики обнялись. – Ты как?

– Перешел нормально, вживаюсь. Пытаюсь заслужить доверие у местных рыбаков. Пошли, надо быстрее выбраться к городу, пока не стало темнеть. Место я тебе нашел, пока поживешь в подвале с двумя выходами в центре города.

Коган даже остановился:

– Центр города – это хорошо. Это же самое сосредоточение командования, там всегда зачищают для безопасности и жилые кварталы, и нежилые. Что ты мне там нашел, Витя?

– Помещение под кафе, как и планировали. Бывшая заводская столовая. Какие у тебя документы? Чем тебя снабдили? Знаешь, я, конечно, не претендую на лидерство по интеллекту, но я бы не стал афишировать, что ты еврей. Владелец кафе еврей – это шинкарь. Не тот менталитет у немцев, чтобы принять твое кафе как место для отдыха.

– Все нормально, по документам я грек, – усмехнулся Коган. – А греки на побережье Черного моря жили всегда и всегда торговали. Тут все продумано.

Затолкав под камень бурку и папаху, Коган и Буторин развалинами пробрались с окраины города в центр. Где-то, всего в паре десятков километров, грохотала артиллерийская канонада, по расчищенной от завалов улице проехала немецкая колонна. Жителей не видно, Буторин объяснил это тем, что близится комендантский час и многие просто не рискуют выходить из дома.

– Моя задача не изменилась? Что Максим Андреевич?

– Шелестов в городе. Прибыли все, ты, Боря, – последний. Легализуемся потихоньку. Ты будешь заниматься связями вместе с Сосновским. Ты ведь должен еще и продукты закупать для своего кафе. Через тебя связь с партизанами и подпольем.

– А они здесь есть? – Коган с сомнением посмотрел на друга. – Времени прошло слишком мало с момента оккупации. Думаешь, движение уже сформировалось?

– Шелестов перед отправкой получил подтверждение от Платова. На случай сдачи города закладывались несколько баз. Есть люди, которые оставлены в этом районе для разведывательно-диверсионной работы. Это как раз проходит по ведомству Платова. Его епархия. Все контакты у Шелестова. Там все законспирировано так, что с ходу не получится связаться. Конечно, Москва по своим каналам предупредит, что прибыла группа для выполнения задания. Но в таких случаях требуются подтверждение и перепроверка.

– Как у вас все сложно, шпионы! – усмехнулся Коган.

– А у вас, следователей, все просто! – в тон Борису ответил Буторин. – Вы на слово верите тому, кого допрашиваете? Проверяете каждое показание, устраиваете одну, вторую, третью, да потом еще и перекрестную проверку. Не так?

– Все правильно, – поморщился Коган. – Давай лучше вот о чем поговорим, Витя. Я пока добирался, много чего передумал. Знаешь, полезнее будет, если в какой-то момент мы подсунем меня как наживку.

– Ты что, Борис? В таких операциях планы не меняются.

– Я не предлагаю менять план, я предлагаю иметь в голове запасной вариант. Смотри, если вдруг вы нащупаете ниточку, если поймете, что немцы вышли на след изделия или вышли на наш след, чтобы отвести их в сторону, нужно дать ложную ниточку – придется сдать меня. Пусть клюнут, пусть заподозрят кафе как явочную точку. Пока они мной занимаются, вы успеете доделать дело.

– Лихо! А связи, что проходят через кафе? Тоже засветим?

– Надо светить только подставные связи, – покачал головой Коган. – Специально подставлять их офицеров, пособников и изменников. Пусть своих подозревают и разрабатывают. Это у них займет уйму времени. А потом вы меня вытащите.

– Ладно, подумаем. Я Максиму доложу о твоей идее, – задумчиво проворчал Буторин. – Только не нравятся мне такие эксцессы. Проще схемы должны быть и понятнее. Сложность всегда тянет за собой сбои и нестыковки по времени.

– Не ворчи, – засмеялся Коган и вдруг замер на месте. Он схватил Буторина за рукав и потянул его в развалины. Впереди по улице двигался немецкий патруль.

Оберст Клее хмуро посмотрел на носки своих запыленных сапог. Чертова страна! Это вам не Париж, это вам не цивилизованная война. Другой народ давно бы сдался, поднял руки, полностью подтвердил бы свою лояльность победителю. И пили бы мы сейчас крымские и кавказские вина, ели фрукты и купались в теплом море. Но нет! Мы вынуждены лазить по развалинам, вынуждены бомбить и разрушать, чтобы выкуривать из окопов и оборонительных линий этих обезумевших фанатиков!

Второй год войны, а я уже начал уставать от нее. С этим народом невозможно сражаться. Их миллионы, и все они готовы вцепиться нам в глотку. Просторы страны так необъятны, что начинаешь сходить с ума от этих расстояний. Это вам не Европа, где от столицы до столицы можно за полдня доехать на танке на одной заправке.

Штанге стоял рядом и ждал. Клее наконец поднял глаза на абверовского офицера. И эти еще! Разведка. Что они говорили перед началом войны? Что Советский Союз – это колосс на глиняных ногах, что его надо просто подтолкнуть, и он сам упадет. Хотя говорил это, конечно, фюрер, но информацию ему поставлял абвер, именно военная разведка убедила фюрера, что Советский Союз слаб.

– Прошу ко мне, майор! – кивнул Клее и стал подниматься по лестнице чудом уцелевшего в центре города особняка.

В кабинете, сделав приглашающий знак рукой, Клее уселся в кресло у окна, дождался, пока Штанге сядет напротив, и спросил, сложив пальцы в замок у подбородка:

– Так что вам известно об обстановке в городе, майор? Что необходимо знать войскам?

– Мы военная разведка и тайн от командования вермахта у абвера нет, – развел руками Штанге, но Клее пропустил мимо ушей его высокопарную фразу. Словоблудия в штабах и при ставке Гитлера за время своей военной карьеры он наслушался достаточно.

– Наши войска остановлены на восточных окраинах города, майор. – Оберст заговорил медленно, как будто рассуждая вслух. – Сейчас этот город не тыловой, а прифронтовой. И у нас нет возможности проводить здесь оккупационные мероприятия. Нужны иные решения, нужна защита тактических тылов армии. Мы не можем разрушить и сжечь город. Нам нужен порт, нам нужен целый город, нам нужна база для флота.

– Вы правы, герр оберст, – согласился Штанге. – Прифронтовой город требует проведения мероприятий прифронтового характера. Таких же мероприятий, которые мы проводим на месте дислокации армейских частей в местах их боевого расположения. Минимальное количество увольнительных для солдат, круглосуточное патрулирование города. Запрет на перемещение гражданских лиц из местного населения.

– Черт побери, майор, а вопросы снабжения армии? А отдых отведенных в тыл подразделений? В городе должны работать магазины, кафе для офицеров. Элементарный надзор за соблюдением санитарных норм. Нам придется или выселить все население города, или расстрелять его, или разрешить торговать, перемещаться и просто жить. Вы это понимаете?

– Конечно, понимаю, герр оберст, – заверил Штанге. – Тогда нам предстоит блокировать город целиком, чтобы контролировать перемещение населения, чтобы не допустить проникновения в город разведчиков и диверсантов. Придется выдать всем жителям города временные документы и навести учет, но, боюсь, в условиях близости фронта это невозможно.

– Вы – разведка, делайте все, что в ваших силах. Это ваша работа, в конце концов! Я подниму военную полицию. Отныне, несмотря на близость фронта, этот город будет подчиняться гарнизонной жизни. Я оговорю некоторые вопросы с командующим армией. Полагаю, что и вам есть с чем обратиться к руководству.

– Я бы хотел обратиться к вам, герр оберст, – чуть улыбнулся майор.

– Слушаю вас.

– Что здесь делают итальянцы? Я имею в виду моряков из 10-й флотилии.

– Мне сказали, что представители союзников прибыли в поисках места для своей базы. Это согласовано с командованием.

– У меня тоже есть такая информация, герр оберст, – кивнул майор и, наклонившись вперед, понизил голос. – Сегодня на рассвете итальянские пловцы потеряли трех человек. Даже учитывая, что город прифронтовой, как вы изволили выразиться, герр оберст, в черте города мы не имеем потерь среди армейских чинов. А союзники в акватории города несут потери. Что они ищут, герр оберст? И с кем они столкнулись под водой? С русскими пловцами? Вы понимаете, что все это значит?

– Все я знаю, Штанге, и все понимаю! – едва сдерживая раздражение, повысил голос Клее. – Русские диверсанты пытаются прорваться в наш тыл. Не исключено, что моряков из 10-й флотилии прислали именно для того, чтобы обезопасить нас с моря. Если у русских имеются такие же подразделения боевых пловцов, как у итальянцев, то помощь союзников нам очень кстати.

– Мы не располагаем сведениями о подобных подразделениях у русских, – покачал майор головой. – Давайте говорить откровенно, герр оберст. Это в наших общих интересах. Нужно понять, что происходит.

– А не проще вам поговорить с союзниками? – не удержался от ехидного замечания Клее. – Что мешает адмиралу выяснить этот вопрос? Это же братство моряков![2]2
  Имеется в виду глава абвера адмирал Канарис.


[Закрыть]