Текст книги "Взвод специальной разведки"

Скамейки оказались удобными. Широкими, со спинками. Александр присел на одну из них. Открыл бутылку, сделал два глубоких глотка. Отставив водку в сторону, задумчиво закурил. Все же эта Соня задела его. И задела тем, что не хотела близости с первым попавшимся мужиком. Он силой взял ее. Но чего она ждала, идя на вечеринку к этой бляди Гале? Тихой беседы о высоком искусстве за чашкой чая? Ведь Галка наверняка разложила перед Соней все карты. Иначе просто быть не могло. И та пошла! Пошла в общество неизвестных мужиков, у которых, и об этом она тоже не могла не знать, одно на уме – переспать с бабой, удовлетворить свои потребности.

Почему не отказалась? Не осталась в своей комнате? Значит, ждала близости. Может, рассчитывала на другое отношение? На всякие там ухаживания, выкрутасы с танцами, то есть на прелюдию? Но какая могла быть прелюдия после такого количества вина? И опять-таки она, еще тогда, когда заметила, что ее потенциальный партнер пьян и настроен агрессивно в плане секса, могла встать и уйти! И никто ее не удержал бы. Все обошлось бы без этой дикой и грязной случки! Хотя нельзя не отметить, удовольствие от близости с Соней Калинин получил неописуемое. Такого он ни с женой, ни с женщинами, которые были до супруги, не испытывал. И это при том, что она, Соня, не подыгрывала ему. А если бы они вместе постепенно шли к оргазму? Какой же силы он мог стать? Старший лейтенант сделал еще пару глотков спиртного. Водка подействовала, в голове вновь зашумело. Закурив, он опять мысленно вернулся к Соне. Как только Александр начал срывать с нее одежду, та пригрозила, что закричит. Почему, видя, что ее намереваются насиловать, она все-таки не закричала, не позвала на помощь? Пожалела его? Бред! С чего ей жалеть насильника? Его привлекут к суду трибунала? Он же насильник, а значит, должен отвечать. Ее бы поняли и от нее отстали бы. Жила бы так, как хотела жить. Но она смолчала. Почему? Да потому, что боится прослыть недотрогой! Наверняка хочет зацепить какого-нибудь бугра из штаба. А тому капризная бабенка или недотрога не нужна. Тьфу, голова от всего этого разболелась.

Он допил бутылку, и тут спиртное ударило по мозгам так, что у Калинина окружающие предметы начали двоиться. Потянуло в сон. Вспомнилась дежурная из общаги, которая уже ждет его. Лежит, наверное, голая под простыней и думает, отдолбят ее сегодня или нет. Противно. Как же все противно.

Справа послышались шаги. Александр повернул голову в сторону этих приближающихся шагов. Увидел группу военнослужащих. Человек шесть, среди них один высокий, с красной повязкой на рукаве. Патруль. Принесло, мать его! Как раз кстати.

Патруль остановился у скамейки. Офицер представился:

– Начальник патруля лейтенант Петров. – И спросил: – Кто вы?

Калинин, закрыв один глаз, чтобы не двоилось, посмотрел на старшего. Им оказался молодой лейтенант в новенькой форме. Ответил:

– Старший лейтенант Калинин! Что еще?

– Ваши документы!

– А где «пожалуйста», лейтенант?

Но начальник патруля лишь повысил голос:

– Я сказал, ваши документы!

Александр вздохнул. Достал из заднего кармана джинсов удостоверение личности офицера.

– На, держи мои документы! Черт тебя принес со своим шалманом.

– Попрошу не выражаться, товарищ старший лейтенант. Мы при исполнении служебных обязанностей!

– Чего? При исполнении? Тебя, сосунок, в горы закинуть к духам, поглядел бы я, как ты исполнил бы свои служебные обязанности. Ну что, посмотрел документы? Отдавай назад и проваливай!

Молодой штабной лейтенант просмотрел удостоверение, но возвращать его не собирался.

– Ваша часть стоит в пятнадцати километрах отсюда. Как вы в это время оказались здесь?

Начальник патруля начал раздражать Калинина.

– Чего тебе надо? Прицепиться не к кому? Так возле общаги ряд столбов освещения стоит. Иди и вздрючь любой из них.

– Вы нарываетесь на неприятности, товарищ старший лейтенант. Во-первых, вы пьяны, во-вторых, не желаете ответить начальнику патруля на его определенные Уставом вопросы…

За него продолжил Александр:

– А в-третьих, сосунок, шел бы ты на хер!

– Что? Оскорблять вздумали? Наряд, взять этого старшего лейтенанта.

Будь Калинин потрезвее, вряд ли шесть солдат смогли бы легко его повязать, но трезвый он и сам не допустил бы грубости. А сейчас что-либо изменить было поздно. Но командир взвода спецназа предупредил:

– Лейтенант, не подставляй бойцов, я не хочу кому-нибудь из них вывернуть челюсть!

– А вы попробуйте.

Начальник патруля обернулся к подчиненным:

– Что встали? Взять, сказал, этого вояку.

Солдаты двинулись на Калинина.

Александр двумя ударами отправил двоих патрульных в нокдаун, но большего сделать не смог. Тупой удар в затылок бросил его на асфальт. В глазах вспыхнул огонь, и все померкло.

Тащили его четверо. Впереди начальник караула. На гауптвахте лейтенанта встретил прапорщик – начальник местного караула:

– Кого это, Игорек, ты приволок?

– Слишком борзого старлея из разведбата! Спецназовца.

– Ты это серьезно?

– А что?

– А то, что эти ребята крутые, как бы чего потом не вышло.

Лейтенант надменно посмотрел на прапорщика:

– Что может выйти, Борисыч? И перед Уставом все равны! Тоже мне крутой! Если служит в разведбате, то ему все позволено?

Прапорщик перелистал удостоверение Калинина.

– Так! Командир взвода специальной разведки. Игорек, а знаешь, кого ты задержал?

– Знаю!

– А я думаю, не знаешь! Это взводный из роты спецназа, что недавно духов у блокпоста порвали и часть десантной роты спасли. Зря ты с ним так!

– Мне плевать на его заслуги. У каждого своя работа. Но дисциплину нарушать не позволено никому!

– Так-то оно так! Но…

Начальник не выдержал:

– Что «но», прапорщик? В камеру его! Утром пусть комендант разбирается!

Прапорщик заметил:

– У него лицо в крови, надо бы медиков вызвать!

– Это уже твое дело. Я тебе сдал клиента, ты его принял. Да не забудь замок на камеру повесить. Буйный он!

– Это само собой! Очнется, всю «губу» перевернет! Эти ребята долго не базарят.

– Да что ты одно и то же твердишь как попугай! Оприходуй его, и все дела. Супермен какой, о нем еще целую дискуссию разводить!

И лейтенант с патрулем вышел с территории гарнизонной гауптвахты.

Проводив взглядом лейтенанта, прапорщик пробурчал:

– Да, из тебя супермена, да что там супера, нормального офицера не получится точно!

Прапорщик с помощником уложили Калинина на кровать, вышли из камеры, закрыв на замок массивную дверь.

Прапорщик прошел в свою комнату. Набрал номер дежурной части госпиталя. Сообщил, что к нему доставили офицера с разбитым лицом. Врач сонно поинтересовался:

– Кровь идет?

– Нет вроде!

– Блюет?

– Нет. Спит.

– Пьяный, что ли?

– Есть немного.

– Вот и пусть спит. Сон для него как раз то, что нужно, а утром пришлю сестру, посмотрит, что за раны у твоего офицера. Но если ему станет плохо, звони! Понял?

– Так что, мне возле камеры всю ночь сидеть?

– А вот это уже, прапорщик, твои проблемы, у меня своих хватает!

Дежурный врач положил трубку.

Прапорщик вызвал помощника:

– Вот что, сержант, как будешь караульного на «собачку» выводить (на пост перед караульным помещением), инструктируй, чтобы нет-нет да заглядывал в офицерский отсек гауптвахты.

– Для чего?

– Там, во второй камере – она одна обитаема и закрыта, – офицер находится. Надо смотреть за ним!

– Зачем?

– Ты что, плохо понимаешь? Смотреть за тем, как он чувствует себя. Начнет блевать, сразу доклад мне! Понял?

– Так точно!

– Иди!

Сержант, повернувшись, вышел из дежурки, совершенно не поняв смысла приказания начальника.

Утро для Калинина выдалось ужасным.

Проснулся он, как обычно, в 6.00 и увидел тесную камеру, полную мух, зарешеченное окошко, через которое и кот-то, наверное, выберется с большим трудом, да кованную железом дверь с совсем маленьким окошечком. Ясно, он на гауптвахте. Александр сразу вспомнил все! И вечер в женском общежитии, и Соню, и скандал сначала в самой общаге, а потом и в скверике у лавки. О последнем ему красноречиво напомнили заплывший, но видящий глаз и тупая боль в затылке. Калинин поднялся, посмотрел на себя в небольшое разбитое зеркало, которое, вопреки правилам, все же имелось в камере. Посмотрел и ужаснулся. Таким он себя еще никогда не видел. Левая часть лица, майка и правая штанина джинсов в крови, над правой бровью открытая широкая рана, глаз – фиолетово-красный комок. Волосы взъерошены.

Александр проговорил:

– Ну и видок! Нормально, ничего не скажешь. Надо хоть засохшую кровь смыть.

Он подошел к двери, постучал:

– Эй, есть кто живой?

Спустя минуту дверь открылась, и на пороге появился прапорщик:

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. Как самочувствие?

– Нормально! Мне умыться и привести себя в порядок надо.

– Не беспокойтесь. Сейчас из госпиталя медработник подойдет, он вас осмотрит, помощь необходимую окажет, потом и одеждой займемся.

– Но умыться-то хоть можно?

– К сожалению, пока нет. Вода привозная, резервуары пусты. Но я послал караульных в казарму. Скоро вернутся с водой. Тогда и умоетесь.

Александр ощупал карманы. Они были пусты. Посмотрел на прапорщика:

– Документы у тебя?

– Так точно! Начальник патруля, что вас задержал, передал.

– А сигареты?

– Тоже на месте! Дорогие, «Мальборо». Вы уж извините, я одну у вас позаимствовал.

– Ничего! Пошли кого-нибудь за ними. Курить хочется.

– Без вопросов. Вот только в камере нельзя. Придется пройти в курилку.

– В таком виде?

– А она сбоку и виноградником прикрыта. Да и смотреть на вас здесь пока некому!

– Лады! Веди в курилку.

Выкурив сразу две сигареты, Александр почувствовал тошноту. Видимо, ему хорошо приложили по затылку, не иначе прикладом автомата. Суки штабные!

Вновь появился прапорщик:

– Прошу в камеру, товарищ старший лейтенант, прибыла медсестра, и воду доставили. Сейчас вас в порядок и приведут.

– А ты чего суетишься?

Прапорщик ответил:

– Несправедливо с вами обошлись. Вы вон десантников из пекла вытащили, бой такой выдержали, духов положили с батальон, а вас какой-то сопляк лейтенант на гауптвахту. Несправедливо.

Калинин похлопал прапорщика по плечу:

– Ничего, бывает хуже! А «губа» – это ерунда… как, впрочем, и все здесь!

Александр прошел в камеру, лег на арестантскую жесткую, узкую и чрезвычайно скрипучую койку.

Через несколько минут в камеру вошла женщина в белом халате, с небольшим чемоданчиком в руке. И в этой женщине, в медработнике, явившейся оказать ему помощь, Калинин узнал Соню.

Глава 5

Вот уж кого не ожидал и не хотел увидеть в своем неприглядном положении старший лейтенант, так это женщину, с которой так «весело» провел вечер. Ее внезапное появление сильно смутило бравого офицера. Но медсестра как ни в чем не бывало подошла к его кровати, пододвинула два табурета, на один присела, на другом разложила свой санитарный чемодан.

Калинин тихо проговорил:

– Здравствуй, Соня!

Женщина ничего не ответила, доставая медицинские принадлежности.

Ее холод вновь взбесил офицера.

Калинин сел:

– Вот что, девонька, мне не нужна твоя помощь, оставь вату, спирт, бинт и уходи! Я позабочусь о себе сам.

И вновь Соня промолчала. Выложила то, что запросил пациент, закрыла чемодан и поднялась. Пошла на выход. Александр хотел остановить ее, но она сама обернулась на пороге, бросила чеки, что он оставил вчера в ее комнате, проговорив:

– Ваши деньги, «герой»! Прощайте! И знайте, что я ненавижу вас!

С этим и вышла.

Калинин откинулся на подушку. Он не ожидал встречи с Соней, но, увидев ее, и подумать не мог, что она вот так уйдет, бросив ему полные презрения слова. Не хотел он таким образом расстаться с этой женщиной. И тут же в голове возник вопрос: а что он хотел? Чтобы она вела себя с ним приветливо? Так, словно он не обидел и не унизил ее? Но и она нанесла удар по его мужскому самолюбию! Хотя какому, к черту, самолюбию? Ей был просто противен пьяный похотливый самец! Но прощай – значит, прощай. Больше сюда Калинин ни за какие блага не явится, если только на носилках, простреленный духами. Но это уже от него зависеть не будет, а сам никогда. И все же жаль, что кому-то эта Соня подарит свои ласки. Не ему, старшему лейтенанту Калинину. А с другой стороны, все к лучшему. В конце концов, у него в Союзе жена! И он не должен был изменять ей! Не должен, а изменил. За что в полной мере и поплатился. Ну и черт с ним со всем. Жизнь продолжается.

Сняв с себя майку и взяв медицинские принадлежности, Калинин подошел к зеркалу, возле которого стояло ведро воды и таз. Начал смывать с себя кровь. Затем обработал спиртом рваную рану над бровью, помянув парой ласковых слов начальника патруля, перебинтовал голову. За этим занятием его застал начальник караула.

Прапорщик спросил:

– А чего это вы сами? Медсестра не стала ничего делать?

– Нет! Она сделала то, что от нее требовалось. А мне осталось лишь поправить повязку, слишком туго она положила ее.

– А! А я уж подумал!

– Ты бы лучше подумал насчет одежонки какой.

– Уже подумал. Сейчас посыльный принесет комплект офицерской мабуты.

Александр спросил:

– Комендант не приходил еще?

– Нет! Сам жду с минуты на минуту. Вас наверняка арестуют, придется оформлять все по Уставу.

– Это точно. И то, что арестуют, и то, что оформлять придется по Уставу.

Но вместо коменданта на гауптвахту прибыл сам командир разведывательного батальона майор Глобчак. Он вошел в камеру, посмотрел на подчиненного и сел на табурет. Сказал:

– Да, видок у тебя, старший лейтенант, ничего не скажешь, образцовый! И как сие понимать, Калинин?

– Что именно, товарищ майор?

– Ты смотри, он еще и спрашивает! Ты мне тут дурочку не строй! Кто дебош в общежитии устроил, а потом в дугу пьяный драку с патрулем учинил?

– Стычка с патрулем была, драки не было, да и какая могла быть драка, когда они вшестером на меня навалились да еще прикладом по затылку? Я и очнулся-то в этой камере. А в общаге пьянка имела место, вернее, вечеринка, дебоша же никакого не было.

– Как у тебя все складно получается, Калинин! Стычка была, драки не было, пьянка была, шума нет! Выходит, не поняли тебя здесь! Оговорили! Ни за что арестовали. Все кругом виноваты, один ты ангелочек с фингалом во весь глаз вместо крыльев.

Взводный посчитал благоразумным промолчать, отвернувшись от сердитого взгляда комбата.

Но тот не отставал:

– Чего молчишь? Дебоша, говоришь, не было? А вот в рапорте дежурной по общежитию черным по белому написано, что ты сначала на весь коридор орал благим матом, а когда она, эта дежурная, попыталась урезонить тебя, ты и ее оскорбил самыми неприличными словами.

Калинин не выдержал:

– Не урезонить меня дежурная хотела, а затащить к себе в постель. А как отказал, так она в отместку и настрочила эту бумагу!

– Вот так, да? Что ж, посмотрим второй рапорт, начальника патруля комендантской роты лейтенанта Петрова. Пьянка после отбоя, в одиночку на скамейке. На замечание в ответ грубость, опять-таки нецензурное оскорбление личного состава. Оказание сопротивления при задержании, что выразилось в нанесении двум солдатам срочной службы легких телесных повреждений. Кстати, синячки на их скулах освидетельствованы в том же госпитале. И справочка прилагается. Что на это скажешь, гусар?

И, повысив голос:

– Погуляли, мать вашу, расслабились! В части Ерохин кипиш устроил, на замполита с ломом бросался, здесь ты шухер навел, может, еще и подвиги Листошина чуть позже выплывут? В БРДМ вместе с пьяными солдатами блядь местную обнаружили. Групповуху в боевой машине устроила. Что все это значит, Калинин? Вы что, совсем охренели?

– Охренеешь тут!

– Чего?!!

– Да так, ничего! И, может, хватит, товарищ майор, на мозги капать? Нарушил дисциплину – наказывайте! На сколько суток я арестован? По максимуму? На пять?

– На гауптвахте отсидеться захотел? А вот не угадал! Кто за духами гоняться будет? Я с замполитом?

Александр усмехнулся:

– Да, вот из кого охотник первоклассный, так из этого нашего замполита. Кстати, ему не помешало бы пару раз в рейд сходить! Ордена да медали, что нацепил на себя, хоть как-то оправдать.

Командир повысил голос:

– А вот это уже не твое дело, Калинин! Ты мне еще действия старших по званию и должности пообсуждай.

Александру начал надоедать этот разговор. Он повернулся к командиру:

– Товарищ майор, если мне сидеть, то оформляйте арест, если возвращаться в часть, то поехали. Меня от этого городка тошнит!

Командир батальона встал:

– С похмелья тебя тошнит! Одевайся! Я жду на улице у своей машины!

– А БРДМ?

– На ней уже Листошин упылил! Я их к орденам, а они…

Комбат, с досадой махнув рукой, вышел из камеры.

Одевшись в форму, доставленную по распоряжению прапорщика, Калинин вышел следом. За воротами караулки стоял знакомый «УАЗ». Александр, вздохнув, направился к машине. Сел на заднее сиденье. Посмотрел в сторону лечебного корпуса и… увидел Соню. Что за наваждение? Уж не глюки ли у него после контакта с асфальтом начались? Тряхнул головой, которая не замедлила тут же ответить резкой болью. Вновь посмотрел в окошко. Соня продолжала стоять, облокотившись о фонарный столб. И смотрела она на «УАЗ». И было что-то печальное в ее фигуре, а может, и в глазах, но взгляда ее отсюда старший лейтенант рассмотреть не мог. Почему она здесь? Пришла проводить его? Чушь собачья. Она очень конкретно попрощалась с ним. Наверное, шла по делам, увидела, как Калинин направлялся к машине, и остановилась, дожидаясь, пока не свалит отсюда ненавистный ей офицер! Да, это более вероятно. На переднее сиденье взгромоздился комбат, коротко приказал водителю:

– В часть!

Спустя десять минут «УАЗ» въехал на территорию батальона. Командира встречал капитан Новиков, дежурный по части. Майор и Александр вышли из машины. Комбат сказал ротному:

– Смотри на своего подчиненного! Красавец!

И пошел в штаб.

Новиков подошел к Калинину:

– Ну что, Сань? Попал?

– Да чего попал-то? Раздули из мухи слона! Ничего особенного не произошло.

– Я в курсе!

– И в курсе чего, Вова? В курсе того, что напели госпитальные начальники? Ты их слушай больше!

Новиков указал на головную повязку:

– Да вижу, что напели. А бровь где рассадил? Не иначе как случайно споткнулся о высокий бруствер?

Калинин вздохнул:

– Володь! Ну, хоть ты можешь не подкалывать? И так на душе хреново.

– Ладно! Иди в отсек. Тебя там Лист ждет. Оттуда никуда. Разборки с вами, боюсь, еще не кончились.

– Понятно! Еще замполит своего веского слова не сказал. И партийная организация не среагировала. Хотя она мне по барабану, я беспартийный, но укусить случая не пропустят. Это ж хлеб их. Как же все надоело!

– Иди, иди! А я фельдшера к тебе пришлю, пусть поработает с фейсом, а то рожа у тебя, Сань, страшнее атомной войны.

– Духи больше бояться будут.

Калинин прошел в офицерский модуль, зашел в свой отсек. На кровати сидел Листошин. Увидев друга, встал:

– Ни х… себе! Сань, что произошло?

– Ты не знаешь?

– Да все со слов других. Утром от Галки вывалился, дежурная мымра мне сразу: повязали, мол, твоего дружка. За драку! Я сначала не понял. Нет, Галка мне говорила, что ты, поругавшись со своей подругой, ушел от нее, но, думал, водка в башке играет. Остынет на улице, вернется, а тут вдруг драка. Спрашиваю подробности, а она только хихикает, эта овца дежурная. Я на стоянку, а там уже комбат. Ну, думаю, дело серьезное, раз сам Глобчак прикатил. Хотел у него узнать, что да как, а он как рявкнет: «В машину и домой!» Пришлось подчиниться. А водила твой мне и говорит…

Калинин прервал товарища:

– Хорош бакланить, Сень!

– Но что на самом деле произошло?

Александр, упав на койку, рассказал другу о всех своих приключениях в городке госпиталя и последствиях, которые оные за собой повлекли.

Семен воскликнул:

– Так тебя эта дюймовочка, Соня, из себя вывела? Ну, сука!

– Она ни при чем. Сам виноват.

– Слушай, Сань, а летеху этого, начальника патруля, запомнил?

– А что?

– Как что? Наказать крысу штабную надо! Будет еще всякое чмо на офицера спецназа руку поднимать. Так запомнил?

– Нет! Пьяный был!

– Жаль! А то б устроили этому уроду жизнь веселую!

– Ладно, проехали, Сень! Голова болит!

– Может, по сто грамм? Спиртику?

– Нет! Не хочу. Ударился сильно, вот и болит. Пройдет.

Листошин закурил:

– И чего это Соня взбрыкнула? Галка сама удивлялась!

– Я просил тебя, закройся!

– Как скажешь! Но странно все это!

В дверь отсека постучали.

Листошин ответил:

– Входи, открыто!

На пороге появился фельдшер батальона прапорщик Евгений Матвеевич Григорьев. Спокойный, добродушный мужик лет сорока.

– Разрешите, товарищи офицеры?

– Входи, Айболит! – Семен кивнул на Калинина: – К раненому нашему пришел?

– Угу! Комбат послал. Ну, что у тебя, Саша? Что за рана?

Калинин махнул рукой:

– Пустяки, бровь рассек! Ты мне повязку смени, а то я как Чапай с подбитым глазом. Да с синяком чего-нибудь придумай, остальное само заживет.

Фельдшер резонно заметил:

– Да и синяк сам по себе сойдет! Ладно, присядь на стул. Посмотрим, как привести тебя в относительный внешний порядок.

Григорьев снял повязки с головы Калинина. Спросил:

– Сам, что ли, перевязывался?

– Сам!

– А работники госпиталя не могли сделать это?

– Я отказался от их помощи.

– Ясно. Обидели нашего гусара. Так, ну и что мы имеем? Рана приличная. Надо бы швы наложить, но уже, боюсь, поздно, не затянется рана, следовало это сделать раньше. Так что, Саня, шрам у тебя останется приличный.

– Плевать!

Фельдшер профессионально обработал рану и заклеил ее пластырем. Все же так Калинин выглядел не столь вызывающе. Оставался синяк, но с ним ничего поделать было нельзя. Лишь дождаться, пока сам сойдет.

Григорьев поинтересовался:

– Голова болит?

– Болит!

– С похмелья? Или…

– Или! Я с похмелья не страдаю!

– Тошнит?

– Да нет вроде, разве что когда закурю!

– Понятно! У тебя, Калинин, ко всему прочему еще и легкое сотрясение мозга. Полежать надо.

– Ага! Дадут у нас полежать! Жди!

Фельдшер порылся в своей сумке, достал несколько упаковок различных лекарств.

– Держи, гусар, пей, как боль усилится!

– Что, сразу из всех пластин?

– Можешь из всех, но по одной таблетке. И не вздумай применить препараты боевой аптечки. Те и боль, и тошноту, конечно, как рукой снимут, но вот отходняк после очень тяжелым будет. Лучше попользуйся обычными лекарствами. Организм молодой, закаленный, восстановишься быстро.

Александр спросил:

– А с синяком чего делать? Так и ходить с этакой блямбой?

– Очки надень. Солнцезащитные, лучше зеркальные. Другого средства, увы, предложить не могу!

– Спасибо и на этом!

Фельдшер поднялся, намереваясь покинуть отсек офицеров, но обернулся. Улыбнувшись, спросил:

– Надеюсь, эти травмы компенсированы удовольствием?

– Компенсированы, прапорщик, полностью компенсированы.

– Ну и ладно! Да, Саша, первое время воздержись от спиртного! Пока мозги на место не встанут.

– Есть воздержаться, товарищ фельдшер.

– Тогда до свидания, разведка?

– Счастливо. И спасибо!

– Не на чем.

Фельдшер ушел. Калинин прилег на кровать.

Листошин последовал примеру друга. Но отдохнуть офицерам не пришлось. Позвонил ротный и передал приказ комбата Александру и Семену явиться в штаб, к командиру батальона.

Листошин проговорил недовольно:

– Начинается! Видать, замполит решил свою шоблу собрать. Начнут по политической линии прессовать!

Александр согласился с товарищем, поинтересовавшись:

– Слушай, Сеня, комбат в госпитале обмолвился, что вроде Ероха тут кипиш устроил. Ты что-нибудь слышал об этом?

– Еще бы! Рассказали ребята про подвиги начальника клуба.

– И чего он сотворил?

– Ты помнишь, его замполит в Уграме засек?

– Конечно! Ероха тогда послал его.

– Во-во! Как вернулись из поселка, Трофимов Ероху не тронул. Ну, понятно, тот в дугу был. Майору бы на капитана с утра наехать, как тот, впрочем, и советовал в машине, но вызвал вечером, когда мы слиняли, рассчитывая, что начальник клуба проспался и он ему вставит клизму. Только ошибся замполит. Ероха-то выспался, но и успел опять нажраться. А тут вызов. Снял он лом со своего пожарного щита – и в штаб. Заходит в кабинет. Что уж за базар там был, неведомо, только капитан разломил замполитовский стол надвое. Ротный говорил, Трофимов в окно из кабинета выскочил, Ероха с ломом за ним. Но наряд остановил капитана. Замполит, понятное дело, к командиру, тот вышел на комдива, ну и оприходовали Ерохина на пять суток гарнизонной гауптвахты, той, что на территории самого штаба дивизии.

– Молодец Ероха!

– Не то слово! Жаль, мы не увидели этого цирка.

– У нас свой шапито! Идем на разборки.

Но в кабинете командира батальона, как ни странно, ни замполита, ни секретаря партийного бюро не оказалось. Глобчак находился в кабинете один. Увидев вызванных офицеров, указал им на стулья около рабочего стола:

– Присаживайтесь!

Затем встал, прошелся по кабинету.

– Дела такие, спецы. То, что было, забудем. Вам обоим объявлен выговор от командира дивизии. На этом историю с вашими похождениями прикроем.

Но Калинин возмутился:

– А с чего это Листу выговор? Мне понятно, но Листошин вообще нигде не засветился.

Комбат ответил:

– До кучи! Чтобы тебе одному не обидно было. Но все об этом! У меня есть дела поважнее всей этой бытовой шелухи. Слушайте внимательно!

Командир батальона сообщил, что командование встревожено последним нападением на наш блокпост. А Амирхан, по данным глубинной разведки, не оставил мысль уничтожить блокпост, хотя в предыдущем бою потерял восемьдесят три боевика, включая раненых и тех, что были взяты в плен у моста бойцами Калинина. К нему уже прибыло из Пакистана подкрепление в составе двух сотен головорезов с инструкторами-наемниками. Посему решено усилить оборону блокпоста. И это возложено на разведывательный батальон. Им, майором Глобчаком, принято решение тремя взводами второй разведывательно-дозорной роты занять господствующие высоты на участке, прилегающем к блокпосту. Это сопка, откуда духи вели минометный обстрел и откуда мы сможем контролировать выходы из Кидрабского и Арихельского ущелий, высота 12,7 левее по дороге на Жанаву и Карскую «зеленку» и возвышенность за кишлаком Аяд, позволяющая заблокировать проход в Аядское ущелье.

Листошин не выдержал, взглянул на Калинина:

– Ну, чего я тебе, Сань, после боя у блокпоста говорил? Хрен они уберут этот долбаный блокпост. Усиливать будут! Так оно и вышло. Но за каким чертом держать там силы, если стратегически важной является лишь переправа через реку?

Комбат исподлобья взглянул на подчиненного:

– Ты все сказал?

– Все!

– А теперь молчи, стратег тоже мне! А то командованию неизвестно, что стратегически важно, а что нет!

– Видимо, неизвестно!

– Я сказал, молчи! И слушай.

Майор Глобчак продолжил:

– Итак, мы займем господствующие высоты и будем контролировать подходы духов к блокпосту, что сразу лишит их возможности атаковать пост большими силами.

Вмешался Калинин:

– А малыми духи, используя сложный рельеф местности, все так же спокойно будут выходить к посту и обстреливать его! И через неделю нанесут десантному полку точно такой же ущерб, что и при прошлой массированной атаке, с той разницей, что сами потеряют значительно меньшее количество моджахедов. И где логика?

Комбат прошелся, тяжело дыша, по кабинету, вернулся к креслу и ударил кулаком по столу, да так, что графин со стаканом подпрыгнули.

– Вы прекратите меня перебивать, мать вашу? Вконец оборзели? Героями себя почувствовали? Незаменимыми? Так я мигом отправлю вас в пехоту.

Листошин потер подбородок:

– Лично я ничего не имею против этого. По крайней мере будут более реальные шансы вернуться домой живым.

– Что?!!

Тут в разгорающийся конфликт вмешался Калинин:

– Хорош, Семен, на самом деле! А вы, товарищ майор, извините, но и поймите, Листошин-то по большому счету прав! Никакой ценности для нас этот блокпост не представляет. И вы это понимаете. Но раз командование решило держать его, будем держать. А пререкаться больше не будем. Продолжайте, пожалуйста!

Надо отдать должное майору Глобчаку. Он имел взрывной характер и мог вспылить в любую минуту, но так же быстро и отходил.

– Ладно! В принципе Листошин прав! Но это, повторяю, не наше дело – принимать решение по блокпосту. Наша задача совершенно другая – разведка, но раз в штабе решили использовать батальон в целях обеспечения безопасности поста и прикрытия выхода к базе со стороны Аяда, то мы должны выполнять именно ее.

Майор продолжил:

– Да, малые силы, банды человек по пять, естественно, смогут подойти к блокпосту, но с занятием господствующих высот мы оставляем им два направления вероятной атаки объекта. Со стороны моста и со стороны Аяда. Из самого кишлака.

Калинин поднял руку:

– Разрешите уточнение?

На этот раз Глобчак среагировал спокойно:

– Давай!

– Вы, как мне кажется, не учитываете вариант подхода духов со стороны Уграмской степи, откуда выходил на минометную позицию Листошин.

– Опять забегаешь вперед! Все я учитываю, и вскоре вы сможете в этом убедиться.

Комбат расстелил карту:

– Смотрите. Сегодня в 16.00 вторая рота начинает выдвижение на высоты. Ваши же взводы на броне бронетранспортеров следуют с ней. Не доезжая моста, твои, Калинин, люди спешиваются и уходят в виноградник. Выводишь взвод к руслу реки, имея перед собой мост. Там и оседаешь. Взвод же Листошина прибывает на сопку. Откуда одно отделение, Семен, перебрасываешь в Кидрабское ущелье. Недалеко, метров двести вглубь, и прячешь его на обоих склонах, чтобы могли и Арихель видеть. Остальных людей выводишь за острог, в степь. Духи, разумеется, отметят наши маневры. И на пост ночью не пойдут, но ближе к утру, думаю, разведку все же проведут. Амирхан будет заинтересован нашими движениями. Он, естественно, поймет, для чего мы занимаем господствующие высоты, и проверит, можно ли просочиться мимо них к тому же мосту, одновременно разведав, не укрепились ли мы на нем. И разведку скорее всего он пустит из Кидрабского и Арихельского ущелий, а также, возможно, со стороны «зеленки», по руслу, и из-за острога, из степи. Ваша задача на предстоящие сутки – обнаружить эту разведку, не прерывая ее действий. Пусть духи пошарятся по окрестностям, прощупают подходы. Возможно, и вторую ночь они посвятят тому же. И даже попытаются обстрелять пост. Пусть! Вреда существенного блокпосту они не нанесут, но определят, откуда им в изменившейся обстановке можно подготовить и осуществить новый удар по посту. И мы должны сами показать эти направления, заманив в западню! Это общий замысел. Как будут реально развиваться события, не знает никто. Но работать по изложенной схеме. Вот теперь прошу вопросы.

Но на этот раз вопросов у офицеров и не было.

Комбат удовлетворенно кивнул головой и обратился к Калинину:

– Ты скоро в отпуск убываешь?

– С шестого числа!

– Тогда сегодня же возьми с собой заместителя командира роты старшего лейтенанта Гудилова. Ему исполнять твои обязанности, пока будешь отдыхать. Вот пусть уже сейчас вживается в обстановку!