Текст книги "Искусство правды"

Да, смрт!

О борьбе сербов за свою свободу, о югославских войнах, о судьбе Балкан пишет в своей книге Эдуард Лимонов, отдавая дань уважения своим сербским друзьям: живым и павшим.

Книга называется «СМРТ». Не мягкое русское «смерть», а пронзительное сербское «смрт». «Сербская смерть быстрее русской, она как свист турецкого ятагана», – пишет в предисловии автор. Будучи свидетелем и даже непосредственным участником тех горячих событий, Лимонов вначале ограничивался лишь написанием военно-полевых очерков, часть которых вошла в его книги «Убийство часового» и «Анатомия героя».

Тема Сербии присутствует и в других книгах автора, таких как «Книга воды», «Священные монстры», «Книга мертвых» и др. И вот, наконец, перед нами, книга рассказов, посвященных балканским событиям 1991-1993 гг.

Спокойно, рассудительно, без лишних эмоций и красивых метафор, повествует автор о своем участии в тех далеких уже событиях. Нет здесь былых «изысков», вроде «группового изнасилования, в котором сам участвовал в полупьяни» («Анатомия героя»), нет и сознательного наполнения текстов ужасами войны. Лимонов пишет о боях под Вуковаром, об осаде Сараево, о сражениях в Книнской Краине, об армейском быте и бедствиях беженцев, о трагедии смешанных браков в условиях гражданской межнациональной войны, о взаимной ненависти и ожесточении, и, конечно, о смерти. Не ограничиваясь описанием балканских войн, автор мысленно переносится в Москву 1993 года, в Приднестровье, в Абхазию. Сопровождает читателя на передовую «крестьянских войн» конца XX века. Как будто в свете фотовспышки видим мы отряд Шамиля Басаева, воевавшего в 1992-м на стороне Абхазии, народного комбата «батю» Костенко, защищавшего Бендеры от вторжения снегуровских «румын», армейский «ЗИЛ», таранящий стеклянные двери технического корпуса Останкино.

Лимонов рассказывает о своих встречах с сербскими политиками и военными: Радованном Караджичем, Биланой Плавшич, Воиславом Шешелем (рассказы «Голуби» и «ястребы», «Воевода»), о своем путешествии по горной дороге из Сараево («Strangerinthenight»), во время которого на теле убитого серба был обнаружен католический крест! А серб-католик – это уже хорват.

Живописуя свое участие в атаке на врага, автор дает читателю представление о тактике уличного боя, о том, например, что гранату следует бросать в открытые двери или окна, но ни в коем случае не в стекло. 3 октября 1993 года, будучи под обстрелом в Останкино, автор видел, как брошенные «героическими ребятами» бутылки с «коктейлем Молотова» рикошетили от стекла в кусты, которые тут же и загорались. И лишь один из спутников автора, майор, «посоветовал желторотым вначале разбить окно камнями, целя не в центр, а с краю, а уже потом швырять бутылку со смесью. Угол здания сразу запылал».

Со знанием дела Лимонов описывает тактику мусульман во время обстрела колонны бронетехники. «Подбивали обычно в узкой улице первую и последнюю машину. По бензобакам работали гранатометчики с первых этажей. И, наконец, когда из загоревшихся машин выскакивали танкисты, а из загоревшихся БМП (боевая машина пехоты) выскакивали бойцы, по ним работали пулеметчик и автоматчики». Позднее так будут действовать чеченцы во время печально известного новогоднего штурма Грозного 1995 года.

В рассказе «Черногорцы» Лимонов пишет о своих встречах с местными писателями, «писцами». За их внешний вид, образ жизни и манеру поведения называет их «разбойниками».

В свое время и в моей жизни был небольшой эпизод, связанный с югославами. Теплым июльским вечером в компании двоих друзей мы проходили мимо летнего кафе, в котором один из моих спутников, Егор, работал охранником. В кафе раздавались крики, ругань, началась драка. «Чурки!» – решил Егор и побежал на помощь своему «коллеге». Через несколько секунд, однако, все утихомирилось. Выяснилось, что в кафе сидели вовсе не «чурки», а югославы, и немного разбушевались, «разбойники». Помню, меня поразил тогда их внешний вид. Чернявые, заросшие щетиной, с крупными носами, очень уж смахивали они на кавказцев. Тогда я не стал задумываться о причинах этого сходства. Спустя несколько лет нашел ответ у Лимонова: «отуречивание». Долгие столетия жизни бок о бок с турками дали о себе знать. Находясь в окружении враждебных империй – Османской и Священной Римской – сербы не могли сохранить этническую чистоту. В результате появились сербы-католики и сербы-мусульмане. В Югославии конца XX века религиозная принадлежность стала определять принадлежность национальную. Во времена Тито национальные противоречия отошли на второй план, уступив место противоречиям социальным. «Однако языки пламени вражды вырвались в девяностые годы». Оттолкнувшись от текста простой сербской частушки, Лимонов совершает экскурс в историю.

 
Тито маэ свои партизаны,
А Алия свои мусульманы.
 

«Четники», то есть сербские националисты, поясняет автор, «порой воевали во Второй мировой войне против партизан Тито». «Сербы вообще никогда особо не жаловали Иосифа Броз Тито, хорвата по национальности», – утверждает Лимонов.

Или другая частушка: «Йосиф Тито…Усташейвоспита!» Усташи – хорватские ультранационалисты, воевавшие на стороне Гитлера и лютовавшие во время войны хуже фашистов. «Ельцин – усташа! Почему вы не уберете Ельцина?» Такой вопрос задает автору старуха-беженка. «Усташа» – это в устах сербов чуть хуже дьявола».

В рассказе «Война в саду» Лимонов продолжает развивать тему, начатую им еще в «Книге мертвых». Он сравнивает войны в Приднестровье, Абхазии, на Балканах и даже в Чечне и приходит к выводу, что все они объединены стремлением защитить свои дома, свою землю виноградников и апельсиновых рощ, фруктовые сады, обширные пастбища. «Я никогда не встретил ни одного добровольца, готового воевать за квартиру в морозных центральных регионах России», – пишет автор. Защищая свою землю, на которой взрастают виноград и абрикосы, приднестровцы дали отпор «румынам», ворвавшимся к ним в 1992-м. Оберегая свои апельсиновые рощи, абхазы встретили пулеметным огнем грузинские войска Шеварднадзе. Да и чеченцы, отчаянно сопротивлялись российскому вторжению именно по этой же причине: своя земля, свои дома, свои пастбища, свои стада.

В рассказах о Книнской Краине Лимонов дает целую галерею портретов: кадровых командиров и самозваных генералов, оторви-сорвиголов – аркановских «тигров», и страстных сербских «солдаток». Вместе с автором мы отправляемся в самоволку и совершаем путешествие в Венецию («Самовольная отлучка»), ищем факс в осажденном сербами городе для отправки репортажа в редакцию «Советской России» («Факс»), сочувствуем сербской семье, потерявшей в результате обстрела свою кормилицу («Белая лошадь»), знакомимся с особым секретным подразделением, состоявшим из юнцов и специализировавшимся на проведении диверсионных актов («Ladolcevita»). А ещё – садимся в такси и едем в компании японца и его переводчика через Балканы в Белград, попадая по глупости таксиста прямо на передовую, на хорватские позиции («Через Балканы»).

Как обычно, неисправимый Лимонов не скрывает своего презрения к обывателю. «Тем из читателей, кто занят гнусной и скучной деятельностью в одном и том же офисе или трудом на одной и той же фабрике, либо на одном поле, или согнувшись перед облезлым компьютером, стоит страшно загрустить и возненавидеть себя». Лимонов как всегда категоричен, но как всегда прав.

Всей своей жизнью, всем своим творчеством, являющемся по сути отражением жизни, Лимонов показал и доказал свою причастность к великому и вечному. Как бы громко ни хлопал дверью, покидая мир литературы и уходя в политику, неизменно возвращался и совершал новые открытия. И если политика, война и любовь врывались в книги Лимонова и прочно там оседали, то его общественно-политическая деятельность была и остаётся насквозь пронизана литературой.

2008 г.

Придавленные бюстом Сталина
О фильме Никиты Михалкова «Утомленные солнцем 2: Предстояние»

Какое время – такое и кино. Если в сегодняшней политике, а главное – массовом сознании уживаются порой несовместимые вещи, вроде пещерного антикоммунизма с одной стороны, и благоговения перед советским периодом истории с другой, гордость за Победу в Великой войне вместе с принижением, а то и отрицанием роли Верховного, тяготение к твердой руке, порядку, основанному на справедливости, и одновременно не изжившим себя страхом перед новым 37-м, то в кино всё это сплетается в один клубок и концентрируется в полутора-двухчасовом художественном фильме.

Таким и получился новый «великий фильм о великой войне» «Утомленные солнцем 2: Предстояние». Можно было бы добавить – «великого» режиссера и поёрничать, разбирая многочисленные ляпы михалковского фильма. Однако, посмотрев фильм, делать этого почему-то не хочется. А по окончании просмотра сердце наполняется не яростью, не злобой, не иронией даже, а грустью. Грустью о том, каким замечательным мог бы выйти фильм, если б не пронизывающий его идиотский антисталинизм. Причем антистализм этот весьма поверхностный, не задевающий душу, а как будто бы являющийся просто дежурным атрибутом нынешней кинопродукции о войне.

От всей этой кинопродукции, недостатка в которой на кино-телеэкранах сегодня нет (и это понятно, ведь тема войны неисчерпаема), фильм Михалкова отличает не только подчеркнутый натурализм (этим сейчас не удивишь), но и приближение к подлинному реализму. Посмотришь, бывало, какой-нибудь новый, даже суперпатриотичный фильм о Великой Отечественной и уныло отмахнешься от него со словами театрального мэтра: «Не верю!» Потому что все происходящее на экране больше походит на компьютерную игру про войну, а не является художественным отражением действительности.

Выгодно отличаются «Утомленные 2» и от первой своей части, которую смотреть невыносимо скучно, и на повторный просмотр решится не каждый. «Предстояние» очень динамично, а главное – наполнено неподдельным героическим пафосом и драматизмом.

Жанр новой картины совершенно иной, чем первых «Утомленных». Если в том случае мы имели дело с мелодрамой, то здесь перед нами настоящий патриотический экшен. Да и сюжетная линия, хоть и продолжается, но, как видно по «Предстоянию», мало занимает создателя фильма. Потому и сам Котов, и его главный недруг энкавэдэшник Митя Арсентьев – оба чудесно спасшиеся – не являются центральными персонажами киноповествования.

Конечно, многие сцены фильма окрашены в антисоветские и антисталинские тона. Здесь и обмочившийся от страха в присутствии важного чина НКВД директор пионерлагеря, и написавшая донос на свою подругу «бдительная» пионерка, и не пожелавший спасать тонущую девушку «эвакуатор» партийного архива. Хитрый прищур Сталина так вообще напоминает его образ, созданный киношниками времен второго (горбачевского) этапа разоблачения культа личности вождя.

Не обошлось и без религиозной составляющей (куда ж теперь без этого!). Нелепо выглядит «крещение» Нади Котовой, спасшейся от немецкой воздушной атаки судна под красным крестом, невесть откуда взявшимся отцом Александром, который несчастную девушку, и без того нахлебавшуюся воды, окунает в нее же «во имя отца, и сына, и святого духа». А сама Надя спасается, держась за противолодочную мину, на которую налетает тот самый, отказавшийся взять ее на борт партаппаратчик на своем судне. Не сильно впечатляет молитва двух мусульман – штрафника и кремлевского курсанта – в окопе под Москвой. Ну а спасти Котова от гибели смогла только церковная люстра, задержавшая падение немецкой авиабомбы. «Вот что крест животворящий делает!» Создатель «великого кино» мог бы и не разыгрывать столь банальных эпизодов, которые смотрятся весьма неправдоподобно.

В самых первых реальных, а не сновидческих кадрах фильма, конечно, «смешались люди, кони, мечи, секиры, топоры…» Особо опасных преступников держат почему-то в приграничной зоне. А сразу после того, как им объявляют о начале войны (едва ли такое практиковалось), и одновременно с едва начавшемся расстрелом из пулеметов «врагов народа», то есть политических, немецкие самолеты совершают налет и бомбят лагерь. Это, да еще и неожиданный пересмотр статьи с политической на обычную уголовную и спасает Котову жизнь. Пресловутые танки под парусами мелькают в фильме всего две-три секунды и не вызывают особого раздражения или саркастических ухмылок. Хотя, естественно, немцы маркировали свою бронетехнику несколько иным образом.

Но несмотря на всю эту пропитку фильма церковным ладаном и застарелым антисталинизмом, несмотря на обилие несуразностей и несоответствий исторической действительности, он в целом вызывает почему-то положительные эмоции.

Думаю, что Михалкову отлично удалось показать главное – величие советского человека, в полной мере проявившееся в трагические годы войны, его стойкость и веру, несгибаемую волю и праведную ненависть к врагу. Не могут оставить равнодушными сцены гибели кремлевских курсантов (элиты Красной Армии), направленных оборонять подступы к Москве и попавших во вражеский котел. Отлично сняты окопные кадры, проникнутые каким-то инфернальным холодом и ужасом ожидаемых событий. А от трагической, хотя и ожидаемой развязки кровь холодеет в жилах. Прекрасна в своей ненависти спасшая Надю Котову молодая русская женщина, порешившая своими руками в сарае двух немцев. Ужасны сцены гибели цыганской семьи, расстрелянной осатанелым фашистом, а также массового сожжения всех жителей деревни, в которой погибли те самые два немца.

Михалков отделяет величие советского человека, его подвиг в Великой войне, величие самой эпохи от личности вождя этого народа, преподносимого им в гротескном или карикатурном виде. Но, как говорилось в самом начале, какое время – такое и кино. А Никита Михалков ведь всегда был царедворцем, и действовал согласно политической конъюнктуре, и кино снимал сообразно ей. Кто же не помнит его чекистский детектив «Чужой среди своих» или драму времен революции и гражданской войны «Раба любви».

Может когда-нибудь культурная политика российской власти будет более внятной, более патриотичной и не пропитанной либеральными антисоветскими пятнами. Тогда и кино его (без сомнения, чертовски талантливое), будет более вменяемым, и мы еще увидим Михалкова-сталиниста.

А история, начатая в «Предстоянии», не закончена. Впереди еще «Цитадель».

2010 г.

Новая Надежда Проханова
О книге Александра Проханова «Виртуоз»

В Тридевятом царстве, Тридесятом государстве вдали от людей, укрывшись в пещере, склонившись над рукописью, сидит убеленный сединами старик. Сидит и пишет свою книгу, книгу судеб государства российского. Имя старца – Александр Проханов, очередная глава его писания – «роман-триллер» «Виртуоз».

Интриги и заговоры, надежды и разочарования, призраки грядущего величия и жалкая картина настоящего. Все это фон, на котором, разворачивается действие романа. Как уже справедливо отметил Шамиль Султанов, в романе Проханова нет народа как субъекта истории. Есть элита, властные и околовластные круги, существующие отдельно от народа, как бы в другом измерении. Народ лишь подразумевается, но его интересы в расчет не берутся.

Интрига романа строится на противодействии двух «августейших» особ – бывшего президента Виктора Викторовича Долголетова (Путина), именуемого в романе Ромулом, и президента сегодняшнего Артура Игнатовича Лампадникова (Медведева) – Рема. Отношения между лидерами регулирует могущественный серый кардинал Кремля Илларион Васильевич Буслаев, он же Виртуоз.

Ромул когда-то отказался от третьего президентского срока, потому что некий таинственный старец предсказал с точностью до года гибель верховного правителя России в грядущей междоусобной борьбе за власть. Поэтому президентство было отдано Рему, чтобы после, когда пророчество сбудется или не сбудется, вновь возвратиться в кремлевские палаты. Ромул, отказавшись от президентства, получил статус «Духовного Лидера России». Но почувствовавший вкус власти Рем, не стал играть по правилам, предложенным Ромулом, и обнаружил свои собственные президентские амбиции. Попытавшись совершить военный переворот, Ромул терпит поражение, обвиняется в государственной измене, дискредитируется в глазах общественности. Его голова оказывается отсеченной ножом десантника Гренландова (в нем угадываются черты полковника Буданова) и после ее обескровливания сдается в тайный музей профессора Коногонова, где уже хранятся головы других ушедших в мир иной лидеров России XX века.

В сеть интриг оказывается вовлечен молодой историк из Тобольска Алексей. По замыслу Рема, воплощение которого было поручено Виртуозу, из него раздувают фигуру нового царя, потому как он является далеким потомком последнего русского императора Николая. Помимо его воли Алексея втягивают в борьбу Ромула и Рема. Он входит в предлагаемую ему роль, но чудесным образом его царское происхождение начинает давать о себе знать, он чувствуют свою спасительную миссию и уже не сопротивляется, а стремительно вливается в бурлящий котел российской политики. Но и сам в конечном счете становится жертвой обмана, измен и предательств. И поражение Ромула становится и его поражением. Новоиспеченному «царю», не пожелавшему спастись бегством, делают лоботомию и лишают разума, превращая в материал для чудовищных экспериментов изувера-профессора.

Торжествующий Рем принимает шутейный парад на Красной площади и наделяется статусом «Духовного Лидера Русского Мира».

Как всегда, многие персонажи романа Проханова узнаваемы. Здесь и лидер пропрезидентской партии Сабрыкин (Грызлов), и митрополит Арсений (Кирилл), и режиссер Басманов (Михалков) и многие другие представители нынешней российской элиты. Все они, так или иначе, оказываются фигурами в шахматной игре, придуманной Ремом и разыгранной Виртуозом. Все клянутся в верности то одному лидеру, то другому, а после благополучно предают своего вчерашнего благодетеля. Никто не отвечает за свои слова и действия. Беспринципность и трусость, алчность и лукавство, нравственное убожество и ничтожность – все эти черты российской элиты начала века показаны автором со всей присущей ему виртуозностью.

Одной из центральных тем романа является противостояние не только двух фигур во власти, но и двух концепций, развиваемых этими фигурами. Первая – концепция открытого общества и приоритета либеральных ценностей, представленная Ремом. Ей противопоставляется концепция русского развития, которую олицетворяет Ромул. Но Ромулу, по мысли автора, мешает та самая насквозь прогнившая, неблагонадежная элита, на которую нельзя опереться, которая кидается в объятия лидера, когда он на коне, но готова бежать от него и по-сучьи льнуть к ноге нового хозяина, когда расклад сил меняется. Да и сам Ромул, мучающийся слуховыми галлюцинациями и в ночной тиши совокупляющийся с резиновой куклой, никак не тянет на роль «Духовного Лидера России», которую сам на себя и взял. Ромул не смог даже удачно осуществить переворот, потому что все те лица, что были посвящены в заговор, оказались элементарно перекуплены Ремом. И здесь мы видим разочарование самого автора, чьи призывы, на протяжении нескольких лет обращаемые к «национальному лидеру» так и не были услышаны, чьи молитвы не имели ответа, чьи шаманские заклинания не возымели эффекта.

Разочарованный Проханов ищет новую зацепку, новую надежду, спасительную фигуру и концепцию, способную сплотить разорванное русское общество, кашеобразное сознание русского человека. И находит, по крайней мере в романе, в идее монархии. Ведь в финале книги выясняется, что ДНК бутафорского «царя» Алексея оказывается идентичной ДНК последнего русского императора. А значит – царь настоящий!

По мере развития интриги, Алексей посещает военный полигон и присутствует при запуске новой баллистической ракеты «Порыв» (Именно так! Не «Прорыв», а «Порыв»), но ее удачный запуск оказывается разыгранным спектаклем, в котором роли солдат и офицеров сыграли профессиональные актеры. Алексея приглашают присутствовать при спуске на воду новой подлодки, получившей имя «Царь Михаил Романов», но после картинной торжественной церемонии ее разрезают на части автогеном. Алексей посещает Думу, где своей проникновенной речью, в которой пытается объединить пласты русской истории и положить конец изнуряющему нацию конфликту красных и белых, правых и левых, производит фурор, а депутаты разных фракций, готовые во время пленарных заседаний растерзать друг друга, в едином восторженном порыве рукоплещут новому кумиру. Алексей присутствует на богослужениях, посещает Тобольск и Екатеринбург, Ганину Яму, чувствует свое духовное и кровное родство с погибшим монархом. Окунается в горнило пятидневной российско-грузинской войны, на которой ему является Сталин, открывающий ему свое метафизическое понимание русской истории. В колонии под Нижним Тагилом Алексей находит состарившегося, но живого (!) Юрия Гагарина, добывшего для людей «Формулу Рая», а в одной из психиатрических больниц под Невьянском встречается с поэтом Юрием Кузнецовым, пишущем поэму о Рае и подвергающемся изуверским опытам. Но и тот, и другой погибают сразу после посещения их Алексеем, потому что их прозрения оказываются не только ненужными, но и опасными нынешним властителям России.

Весь роман Проханова пронизывает мысль о русском развитии, о преодолении смуты, заживлении ран народа, прорыве в будущее. Но каждая новая надежда оборачивается жестоким разочарованием. Русское развитие не состоялось. Великая Россия – монархическая или какая бы то ни было – оказывается не нужна заполнившим властные коридоры и занявшим удобные чиновничьи кресла российским правителям. Чаяния народа, его мечты и желания затушевываются красивой бутафорией и имитацией величия. Царский трон не вакантен, он давно упразднен. Роли во власти распределены, правила игры заданы. А потому и новая надежда Проханова оборачивается жесточайшим разочарованием. И как честный художник Александр Андреевич не мог привести читателя к счастливому концу. Фарс с лжецаревичем оборачивается трагедией. И лишь едва уловимая черный туча, надвигающаяся на торжествующего на своей инаугурации Рема, является предвестником грозных предзнаменований.

Среди лесов, среди диких зверей пишет свою книгу старец. Какое новое открытие он совершит, какую новую надежду даст страждущему, изнуренному, потерявшему веру в себя и свою страну разочарованному русскому народу?

2009 г.