Текст книги "Искусство правды"

Гражданская война продолжается
О фильме Андрея Кравчука «Адмиралъ»

Широко разрекламированный высокобюджетный фильм «Адмиралъ» рассказывает о жизни Александра Колчака. Изначально было понятно, что может представлять из себя эта картина, снятая в наше время, каким там предстанет главный герой, против кого и чего она, прямо или косвенно, будет направлена.

Однако, идя в кино на просмотр фильма, я все же надеялся на то, что увижу хотя бы попытку беспристрастного толкования событий революции и гражданской войны и роли в ней такой крупной фигуры, как адмирал Колчак. Надеждам не суждено было сбыться. Увидел то, что и должен был увидеть: безвкусную, низкопробную и злобно антисоветскую картину, густо измазанную мелодраматическими соплями. Не спасают фильм ни набор блестящих актеров (Константин Хабенский, Сергей Безруков, Анна Ковальчук и др.), ни использование потрясающих спецэффектов в сценах морских и сухопутных сражений.

Главный недостаток фильма заключается даже не в его оголтелой антисоветской направленности, а отсутствии главного субъекта и действующего лица – истории. Фильм рассказывает о судьбе Колчака в период с 1916-го по 1920-й гг. Однако, несмотря на всю насыщенность этого периода российской истории событиями, и притом весьма судьбоносными для нашей страны, центральной темой стала любовь адмирала к жене своего подчиненного Сергея Тимирёва Анне Васильевне. И на протяжении всего фильма поэтому только и слышно было: «Ах, Анна Васильевна, душа моя!», «Ах, Александр Васильевич, милый!» Даже в вагоне поезда, следующего в Иркутск, за несколько дней до своего расстрела, герой и его любимая сожалеют не о потерянной для них стране и разгромленной армии, а лишь о том, что им так и не удалось… потанцевать.

Видимо, создателям фильма явно не давали покоя лавры авторов «Титаника», в котором также трагедия затонувшего судна показана сквозь призму любви главных героев и жаль, в конце концов, становится именно их, а не тысяч иных пассажиров. Нелепа и неуместна ни к селу, ни к городу предпринятая попытка связать воедино события гражданской войны и съемки «Войны и мира» в 1964-м. А предстающий в роли своего отца Федор Бондарчук смотрится как обезьяна в роли человека. А ещё разбивающийся фужер шампанского и показанные крупным планом глаза состарившейся героини-любовницы и вовсе навевают воспоминания о гламурном шедевре Джеймса Кэмерона.

В фильме есть батальные сцены (неплохо, кстати, снятые, особенно, морские бои), но нет мировой войны, есть революционная матросня, жестоко расправляющаяся с офицерами, но нет самой революции, показаны некоторые исторические события войны гражданской, но нет осмысления того, за что, с кем и почему воевали белые под предводительством Колчака. Авторы предлагают зрителю принять как данность то, что белые – это почти что святые, так и не ставшие, вопреки заверению участника гражданской войны Василия Шульгина, «почти что бандитами», и то, что красные – это отродье и зверье.

Собственно и красных-то в картине практически не видно, так же, как и немцев. Редко появляющиеся в картине красные предстают как кровожадные инопланетные существа, лишенные не только милосердия и благородства, но и простого человеческого обаяния. Нелюди и всё! Даже красное знамя промелькнуло лишь единожды. А революция наступает в фильме как досадное недоразумение, помешавшее господам в белых мундирах пить шампанское, играть в фанты и хрустеть пресловутыми французскими булками. Так все прекрасно складывалось, и бац – революция!

Если бы авторы удосужились изучить хотя бы обзорно исторический материал, то выяснили бы, что адмирал Колчак приветствовал Февральскую революцию и даже заказал молебен в честь этого события на своем судне. Так же, как и генерал Корнилов, арестовывавший царскую семью. Это потом их пути с революцией разошлись, но все белые генералы родом из Февраля, это давно уже установлено, и станет открытием лишь для создателей «Адмирала» или его незадачливого зрителя, на которого и рассчитано сие зрелище.

Разумеется, белые в фильме никого не расстреливают, не устраивают массовые порки крестьян, не проводят насильственную мобилизацию. Колчака встречают как национального героя. Правда среди ликующих не видно ни крестьян, ни рабочих, а все сплошь мещане, буржуа, городские обыватели.

Еще одна особенность фильма – это обилие поповщины во всей своей красе. Здесь и бесконечные молебны, и отпевания, и крестные знамения, и расстрелы непременно на фоне церквей. Только представьте: русское военное судно идет полным ходом на немецкий корабль, а его солдаты и офицеры с непокрытыми головами просят помощи и защиты у бога! И лишь благодаря божьей помощи, по версии создателей картины, избегают расставленных ими же самими мин. Иерархи церкви, особенно те, кто недавно призывал предать анафеме коммунизм и советскую власть, будут весьма довольны картиной.

Удачно, на мой взгляд, показаны лишь сцены движения войск Каппеля (его неплохо сыграл Безруков) на помощь Колчаку в Иркутск, во время которого генерал лишается ступней обеих ног, а затем и жизни. А оставшиеся без командующего войска попадают в засаду, расставленную красными на подступах к городу. Но и здесь не обошлось без курьеза. Идиотической выглядит сцена, в которой Каппель призывает своих солдат, оставшихся без патронов, идти в атаку прямо под пулеметный огонь красных. А гибель санитарки, срезанной пулеметной очередью так ожесточает каппелевцев, что они прорывают неприятельские позиции и обращают противника в бегство. Видимо, не было там Анки с Петькой из «Чапаева», которые косили бравых, одетых в черные мундиры с черепами на кокардах каппелевцев из пулемета так, что им не помогала никакая психическая атака.

Помню, в детстве, смотря советские фильмы о гражданской войне, я часто был на стороне белых и никак не мог привить себе чувства ненависти к ним. Что уж говорить о более позднем восприятии. В советском кино классовый враг порой представал в очень даже притягательном виде. Такими были, например, генералы Чарнота и Хлудов из «Бега», поручик Бруснецов из фильма «Служили два товарища», ну и, конечно, милейшие Турбины. Ничего подобного в фильме Кравчука нет. Это одна из особенностей нынешнего восприятия событий тех лет в массовом сознании: все поставить с ног на голову! Были красные хорошими, а белые плохими, теперь все наоборот. И напрасно, видимо, мучились сомнениями литературные Рощин и Телегин, переходил из одного стана в другой мятущийся Мелехов, бессмысленными были споры Турбиных, ожидавших петлюровского наступления.

Лишенный исторического содержания фильм не раскрывает главного проблемного вопроса: где был и что делал адмирал Колчак в период с июля 1917-го, когда был выслан Керенским в США, до ноября 1918, когда провозгласил себя Верховным правителем России? Но даже не слишком искушенный в историческом знании зритель может найти ответ на этот вопрос в фильме, видя, как во время церемонии провозглашения Колчака Верховным правителем рядом с российскими триколорами развеваются британские и американские знамена. Сегодня уже можно с твердой уверенностью сказать, что адмирал Колчак был прямым ставленником Запада. Этим и объясняется его отсутствие в России в течение довольно длительного периода времени и неожиданное появление осенью 1918 года в Омске.

Какую задачу решает этот фильм сегодня? Неужели заказчики фильма хотят продолжения гражданской войны? Только теперь эта война будет идти в сознании людей? Чьим интересам служит картина? А здесь уже проще. Перед началом картины видишь знакомую заставочку киностудии «XX век Фокс» и даже пару секунд сомневаешься, на тот ли фильм ты попал, не перепутал ли кинозалы? Нет, оказывается всё правильно.

Сначала нам прислали из-за океана живого Колчака, пытавшегося с помощью американских, английских, французских и чехословацких штыков уничтожить Советскую республику, а теперь, спустя много лет после его расстрела, наши верные «друзья» спонсируют создание романтического фильма о нем. И здесь уже не только гражданской войной попахивает, но и интервенцией с последующей оккупацией.

2008 г.

В защиту Шарикова

Пожалуй, нет в русской литературе столь многострадального персонажа как Шариков. Талантливая, без сомнения, книга Булгакова, давно уже стала объектом всевозможных манипуляций общественным сознанием.

Фильм Владимира Бортко, прогремевший в конце 80-х на советском телеэкране, сыграл не менее, а может, и более деструктивную роль. За всё это время, пожалуй, только ленивый не пнул в живот несчастного человека-пса. И почти никто не выступил в защиту этого трагического образа. За редким исключением, быть может. Ну, Виктор Анпилов, затюканный со всех сторон сравнениями с булгаковским героем, осмелился открыто заявить о своей симпатии к Полиграфу Полиграфовичу. Ну, Эдуард Лимонов назвал «Собачье сердце» гнусной антипролетарской пародией. Вот и всё.

Критикующая Шарикова публика, надо сказать, весьма разношерстная: от либералов до суперпатриотов, от интеллигентствующих витий до подсобных рабочих. Всем им почему-то захотелось противопоставить себя этому герою. Полагаю, что образ Шарикова позволяет любому ничтожеству и любой посредственности возвыситься в собственных глазах. Но это всего лишь иллюзия, притом, иллюзия весьма вредная.

Глашатаи перестройки из кожи вон лезли, когда пытались шельмовать русский народ и русскую историю. А тут и повод подходящий нашелся. И стали мы с вами с их легкой руки нацией шариковых. Двадцать с лишним лет уже прошло, многое было переосмыслено, многое отвергнуто, но продолжаются иронические замечания, а то и презрительные выпады против замученного изуверами литературного персонажа.

Любимым приемом всех и всяческих манипуляторов стало противопоставление Шарикова его создателю – профессору Преображенскому. Набило оскомину упоминаемое к месту и не к месту крылатое выражение: «Взять всё и поделить». В 2003 году партия Союз правых сил вышла на выборы с лозунгом: «Мы хотим не отнять и поделить, а работать зарабатывать». И с треском провалилась. В разоренной, нищей, раздираемой социальными противоречиями стране, пожалуй, только невменяемый политик мог взять на вооружение подобное идеологическое убожество.

Политический фантом Жириновский во время предвыборных дебатов 2008 года бросает в лицо Зюганову: «Вы из партии шариковых, вы хотите взять всё и поделить. А мы вот из партии профессоров преображенских».

Хватит издеваться и ёрничать! Думаю, что пришло время выступить в защиту Шарикова. Прежде всего, следует сказать о том, что само противопоставление профессора Преображенского и Шарикова по меньшей мере некорректно. Куда более уместно было бы сравнивать Преображенского со Швондером. Но этого почему-то не происходит. И неясно, по какой причине. Может, национальность последнего смущает? Поневоле начнёшь верить в существование еврейского заговора. Хотя мне кажется, что причина в другом. Неприязнь к Шарикову со стороны интеллигенции – это показатель непонимания и презрения по отношению к собственному народу. И здесь есть о чём задуматься.

Строго говоря, Шариков не является личностью. Шариков – это жертва биологического эксперимента, проведенного изувером-профессором, не сумевшим предвидеть последствий своего опасного опыта. И вся ответственность за поступки и высказывания появившегося на свет существа ложится на плечи его создателя. Сравнивать профессора Преображенского с Шариковым также неуместно, как сравнивать доктора Франкенштейна с тем монстром, которого он создал из различных частей человеческих трупов. Несчастное чудовище искренне не понимало, кто и зачем создал его на свет, в чём смысл его существования, почему оно обречено на одиночество. А когда разобралось, то жестоко отомстило своему создателю. Читая Мэри Шелли, мы всецело на стороне монстра, у которого даже нет имени. Мы сочувствуем и сострадаем ему. Осуждаем жестокого ученого. Почему же, наблюдая первые жизненные шаги нового существа, созданного Преображенским, мы не испытываем подобных чувств в отношении профессора? Ведь Преображенский и есть красный Франкенштейн, под водочку с селедочкой критикующий советскую власть, но неплохо существующий за ее счет, как справедливо заметил писатель Олег Шишкин.

Мировосприятие Шарикова – по-детски наивное. У него не сформированы четкие представления о добре и зле, о допустимом и запретном, о нравственном и безнравственном. Отсюда все его глупости и гнусности. Шариков видит мир таким, какой он есть: где-то прекрасным, где-то безобразным. Его понимание справедливости и выражено формулой: «Взять всё и поделить!» Это понимание утопическое, но честное. Шариков действительно не может понять, почему в обстановке разрухи и нищеты, когда народ терпит тяготы и лишения, один человек живёт в семи комнатах! И наплевать ему, Шарикову, что человек этот – профессор. Пусть даже, Господь Бог, в которого он не верит. Несправедливость налицо, и он не может с ней смириться.

Конечно, Шариков, собирается жить, прежде всего, для себя любимого, а не для народа. Но опять-таки, по причине биологической и социальной незрелости. Шариков – амбициозен. Он желает иметь имя, отчество и фамилию, хочет занять серьёзную должность, иметь социальный вес, так сказать. Он любит выпить и вкусно поесть, его тянет к женщинам. А почему бы и нет? Сделали против воли человеком – так дайте всё, что человеку положено!

В фильме Бортко есть потрясающая сцена, на мой взгляд, лучшая в картине. Среди ночи Шариков со свечой в руке подходит к зеркалу и начинает всматриваться. В себя! Глаза Шарикова, устремленные в зеркальное отражение, выражают ту муку, которую испытывает главный герой. Он ищет ответы на те самые вопросы, которые задавал себе несчастный монстр Франкенштейна: кто я, зачем я, откуда я? Нашел ли он ответы? Не знаю. Как не знаю, хотел ли передать этот внутренний конфликт режиссёр фильма. Может быть, произведение киноискусства по мере своего возникновения и развития зажило своей жизнью?

Рафинированные интеллигенты Преображенский и Борменталь не смогли совершить чудо. Не сумели из человека-собаки сформировать полноценную личность. Прекрасно осведомлённые в области химии, биологии и медицины, они оказались никудышными психологами и педагогами. Из обуреваемого пороками существа не смогли сделать полноценного человека. Не оттого ли, что сами противопоставили себя новому, рождаемому в муках обществу. При соответствующем воспитании из Шариковамог бы выйти образцовый советский гражданин, созидатель Новой Реальности, которая была не за горами. У Преображенского же вышла какая-то «реинкарнация» Клима Чугункина – человека старого мира: алкоголика, бездельника и преступника.

Русская интеллигенция на протяжении десятилетий пела песни о любви к собственному народу, совершенно не понимая его. Готова была фрондировать и вольнодумствовать, когда ей самой ничего не угрожало. Разглагольствовала о революции, представляя её в образе доброй феи, исполняющей заветные желания. И ужаснулась, когда революция вдруг грянула, обнажив свой чудовищный оскал. И попряталась по углам и завыла от отчаяния. Но ведь по-другому и быть не могло. Революция – это вовсе не ослепительная молния, как её представлял писатель-интеллигент Аверченко и ему подобные, вонзавшие в спину революции свои отточенные ножи. Революция – это беспощадный акт насилия. Но вместе с тем – это и рождение нового мира.

И этот мир пришлось строить, опираясь на миллионы рабочих и крестьян – грубых и малограмотных, отлучённых доселе не только от политики и культуры, но и от самой русской истории, которых новая власть настойчиво вытаскивала из состояния климчугункиных и поднимала до уровня человека-созидателя.

2008 г.

Дайте повод покаяться
О фильме Павла Лунгина «Царь»

Картина повествует о довольно коротком (1565-1569) эпизоде в истории введенной Иваном Грозным опричнины, если быть точнее, то о развитии конфликта царя (Петр Мамонов) и митрополита Филиппа (Олег Янковский).

К сожалению, современные исторические или претендующие на такую роль фильмы грешат одним и тем же – их герои действуют не в контексте исторической эпохи, а как бы сами по себе, а поэтому и воспринимаются зрителями так, как хотели создатели картин, а не так, как собственно и было в истории. И в итоге мы видим не серьёзное полотно эпохи, не вдумчивый взгляд в прошлое, а то гламурную мелодраму с антисоветским уклоном вроде «Адмирала», то средненький боевичок эпохи Смуты типа «1612».

В фильме Лунгина царь Иван в самом начале фильма предстает глубоким старцем, впавшим в безумие (несмотря на то, что в 1565 году, когда была введена опричнина, государю исполнилось лишь 35 лет). До конца фильма все происходящие события рассматриваются автором только как порождение больного мозга грозного царя, а не как следствие самых разных внешних и внутренних причин и обстоятельств.

Вечно молящийся перед иконами и, тем не менее, творящий страшные зверства Иван, гениально (в том смысле, что сыграл он так, чтобы передать мысль автора фильма) сыгранный Мамоновым, предстает как воплощение какого-то вселенского зла. Сопротивление этому злу, выраженное в подвиге митрополита Филиппа и есть, по-видимому, основная мысль автора, есть то, ради чего он снял картину. Но переборщил, и, не дотянувшись до высот эйзенштейновского «Ивана Грозного», превратил русского самодержца в римского императора Калигулу из одноименного фильма Боба Гуччионе и Тинто Брасса.

Мысль о Калигуле не покидала меня на протяжении всего просмотра фильма. Когда оклеветанных бояр клеймили каленым железом, а затем выдали на растерзание диким зверям, когда царица вместе с опричниками била метлой по лицам несчастных, когда зрителя спускали в пыточные камеры, когда слышен был хруст выворачиваемых суставов и видны реки крови, когда сжигали живьем распоясавшегося юродивого, а «немец» демонстрировал царю палаческие приспособления, невольно вспоминался Древний Рим. Даже «блаженную» девочку-сиротку не пожалели – её убивает медведь тяжелым ударом «железной» лапы. Палачи, убийцы и сумасброды. Иной Руси-России в фильме нет. Есть лишь праведник Филипп, и тот погибает.

Еще одна черта фильма – это желание не осмыслить такое сложное историческое явление, как опричнина, к которому и по сей день нет однозначного отношения, а снять триллер – ужастик, насытив его психологизмами и натурализмами. Кровь и икона – вот главный антураж картины. И действительно, выходя из зала, чувствуешь себя, как будто побывал в аду кромешном.

Складывается впечатление, что в течение тех четырёх лет (со времени введения опричнины и до смерти Филиппа), царь только и делал, что сумасбродствовал и пил людскую кровь. Народ в фильме и вовсе оказался растворён в какой-то темной массе, полностью подчинившись воле безумного царя. И непонятно поэтому, почему в финальной сцене фильма (лучшей, на мой взгляд) этот же самый народ ослушался своего государя и не пришел смотреть на его «веселье» – очередную показательную казнь «изменников», хотя за это ему (народу) полагалось наказание? «Где мой народ?» – спрашивает царь. А вокруг него лишь пустота и одинокая бродячая собака на пустынной улице. Режиссер почему-то не захотел продолжить эту сцену примерно такими титрами: «В 1572 году, после набега крымского хана Девлет-Гирея на Москву царь Иван Грозный отменил опричнину и под страхом смерти запретил даже произносить это слово. Многие опричники были казнены». И у зрителя не было бы такого мрачного отчаяния в душе. Ведь история не прекратила свое течение и после опричнины. И еще 11 будет бушевать Ливонская война, в которой будут и победы, и поражения. И правление царя будет продолжаться аж до 1584 года. Ни о предшествующих введению опричнины событиях (весьма значительных и славных), ни о последующих не сказано ни слова, ни намека не дано. И теперь не шибко образованные взрослые и незрелые ещё юноши и девушки будут считать Грозного исчадием ада. И не вспомнит никто ни о покорении ханств, ни о многочисленных реформах Избранной рады.

Можно возразить, что это не является темой картины, в которой речь идет о противостоянии добра и зла, воплощениями которых являются соответственно царь и митрополит. Но в том-то и дело, что в таком случае целостного образа Ивана Грозного мы не получаем.

Конечно, изрядная доля истины в таком толковании опричного правления есть. Но если опять-таки рассматривать правление Ивана IV в контексте мировой истории, то оценки могут и поменяться. Ведь еще советские историки (например, Р. Скрынников или Д. Альшиц) подсчитали, что при этом царе было казнено от 3 до 4 тысяч человек, преобладающее большинство которых – новгородцы, обвинённые в измене, так как обнаружилась «грамота», согласно которой Новгород намеревался отдаться под власть польского короля Сигизмунда II.

Не будем вдаваться в подробности, а лишь приведем также хорошо уже известные цифры, касающиеся правления современников Грозного, – английского короля Генриха VIII и французского Карла IX. Во времена правления первого из них в Англии было казнено 72 тысячи человек, обвиненных в бродяжничестве. А второй прославился организацией массового убийства протестантов-гугенотов, унесшего за 2 недели около 30 тысяч жизней.

Как говорится, почувствуйте разницу! В каком-то смысле лунгинский царь прав, заявляя митрополиту, что как человек-то он грешник, а как царь – праведник.

Между тем деяния западноевропейских королей не являются основанием ни для англичан, ни для французов считать своих правителей палачами и убийцами. Русские же почему-то иного мнения. Ох уж эти русские, дай только повод покаяться.

2009 г.