Текст книги "Кутузовский проспект"

«Хэллоу, общежитие слушает!» Здесь убили Зою Федорову

Как жаль, что этот дом так и останется навсегда связан с трагической историей, подоплека которой до сих пор остается неизвестной. 11 декабря 1981 года, когда многие жители Кутузовского проспекта готовились к предстоящему юбилею – 75-летию своего главного жителя Леонида Брежнева, Москву потрясло страшное известие: у себя на квартире в доме № 4/2 убита из пистолета Зоя Федорова. То, что она была всего лишь заслуженной артисткой РСФСР, абсолютно не соответствовало уровню ее былой популярности. Кинозвезда 1930-х годов, обретшая всесоюзную славу после «Музыкальной истории», где она составила достойную пару тенору Сергею Лемешеву, могла бы добиться и более высокого звания, если бы имела под рукой мужа-режиссера, как Тамара Макарова, Любовь Орлова, Марина Ладынина. Но она выбрала себе другую партию, не коммунистическую, конечно (хотя, согласитесь, в этом каламбуре что-то есть). 23 февраля 1945 года на приеме в Министерстве иностранных дел по случаю Дня Красной армии актриса увидела и без памяти влюбилась в американского красавца-дипломата, заместителя военного атташе Джексона Тейта.

Федорова поступила непатриотично – кругом столько молодых и статных героев войны, сталинских соколов и ворошиловских стрелков. Так нет же, подавай ей янки, пусть даже и краткосрочного союзника. Отношения развивались бурно и стремительно – в январе 1946 года актриса родила дочь Викторию. О браке не могло быть и речи. При Сталине личная жизнь граждан была под контролем государства, как и все остальное. Например, еще по закону от 15 февраля 1947 года были запрещены браки с гражданами зарубежных стран, а уже зарегистрированные браки признавались незаконными. В сложное положение попали тогда уже родившиеся у таких родителей дети. Многие судьбы оказались поломаны. К тому же Тейт был выслан из СССР как персона нон-грата в 48 часов в мае 1945 года.

Исход всей этой истории был предопределен – в декабре 1946 года дважды лауреата Сталинской премии Зою Федорову арестовали по обвинению в шпионаже (ее отец также был объявлен шпионом еще в 1938 году), ей не помог даже скорый брак с композитором Александром Рязановым, заключенный для сокрытия рождения дочери от иностранца. Причем Рязанов признал Викторию своей дочерью, за что поплатился пятью годами ссылки. Дали Федоровой «четвертак» – вполне обычный срок для послевоенного времени – 25 лет заключения. Благосклонности актрисы не раз добивались и Берия, и Абакумов, но, видимо, безрезультатно, посему лагерь заменили Владимирской тюрьмой, отличавшейся суровыми условиями содержания. Такая же участь постигла и ее семью: сестер арестовали, а дочь Виктория находилась в ссылке на севере Казахстана. На свободу сорокавосьмилетняя актриса вышла в 1955 году и почти сразу стала сниматься, но уже не в роли лирических героинь, а в эпизодических ролях, где партнером ее был не Лемешев, а Сергей Филиппов с его характерной внешностью («Медовый месяц», «Девушка без адреса»). Запомнилась актриса в кинокомедии «Свадьба в Малиновке» своим искрометным танцем с Михаилом Пуговкиным. В 1960–1970-е годы она была много занята в кино, но жила отнюдь не на гонорары.

Зоя Федорова была деловой женщиной, имевшей связи в самых разных кругах советского общества, в частности хорошо знала Галину Брежневу. Через нее в Москву стекалось немало дефицита и импортных вещей, что в итоге ее и погубило. В ее записной книжке насчитывалось более двух тысяч записей далеко не людей искусства. Федорова добилась не только квартиры на Кутузовском, но и возможности посетить США в 1976 году, где она встретилась со своим бывшим возлюбленным, вице-адмиралом в отставке. Вместе с впечатлениями о жизни в Америке домой она привезла и баулы со шмотками. Актриса считалась одной из самых известных продавщиц, «толкавших» привозные шубы из искусственного меха соотечественникам.

Дочь Виктория, унаследовавшая от матери не только красоту, но и актерский талант, быстро пошла по ее стопам, обратив на себя внимание кинозрителей в фильме «До свидания, мальчики», затем были «Двое» (знаменитая роль глухонемой танцовщицы Наташи), «О любви» и другие. Своей внешностью она ярко выделялась на фоне прочих актрис – большие глаза, чувственные губы, сексапильная улыбка («сексапил № 5»!) – все это было какое-то «не наше», не советское. Обликом Виктория Федорова ближе стояла к Софи Лорен, чем к Нонне Мордюковой. Отец-американец узнал о существовании дочери лишь в 1964 году – такова была жизнь в ту комфортабельно-кутузовскую эпоху, когда нельзя было послать заграницу даже письмо без его люстрации.

Виктория Федорова разменяла не одного спутника жизни, были в этом ряду и экономист Сергей Благоволин, и годившийся ей в отцы сценарист-орденоносец Валентин Ежов, пивший как лошадь и пытавшийся втянуть в это скучное занятие и ее. В конце концов, разочаровавшись в мужчинах, она вернулась к матери на Кутузовский. Все это время она, как и Зоя Федорова, не оставляла попыток разыскать в Америке Тейта через редких американцев, попадавших сквозь железный занавес в Москву. Поисковая эпопея продолжалась лет пятнадцать. Пока, наконец, через третьи и даже четвертые руки не удалось переправить с оказией в Америку следующее послание:

«Мой дорогой, мой любимый папочка, как ты поживаешь? Мы страшно обрадовались, получив твое письмо. Я пришла в сильное волнение, но, дочитав до конца, очень расстроилась. Сколько же несчастий может выпасть на долю одного человека? Главное сейчас – твое здоровье. Тебе надо собрать все силы, чтобы победить болезнь. Если я правильно поняла, худшее уже позади. По рассказам мамы, ты очень мужественный и сильный человек, способный преодолеть все трудности, поэтому все, что тебе сейчас необходимо, это огромное желание выздороветь, а все остальное приложится, правда? Ты даже не можешь себе представить, какую радость доставляет мне каждая строчка твоего письма.

Мысленно я все время молюсь, чтобы ты выздоровел. В нашей жизни было больше плохого, чем хорошего. Я надеюсь на лучшее будущее. Иногда, когда мне случается раздавать автографы своим поклонникам, я желаю им счастья, такого же огромного, как слон. Тебе я желаю здоровья и счастья – такого же огромного, как все слоны в мире.

Дорогой папочка, я не знаю, как приблизить день нашей встречи… Мы не имеем возможности прямо обратиться в соответствующее учреждение, чтобы получить разрешение на поездку к тебе. Но, как мне удалось выяснить, все упирается в соблюдение некоторых формальностей. Вот только я не знаю, достанет ли у тебя сил заняться ими.

Было бы хорошо, если бы ты мог сделать следующее:

1. Удочерить меня.

2. Сообщить в американское посольство в Москве (и лично консулу Джеймсу Хаффу) о своем желании встретиться со мной в США. Если ты считаешь, что могут возникнуть политические осложнения, – не надо.

Если это сделать по возможности быстро, я надеюсь на нашу встречу. Папа, мой самый замечательный, самый любимый папочка, мне ничего не нужно, только увидеться с тобой. Я живу этой встречей, это будет самый счастливый миг в моей жизни. С той самой минуты, как мама рассказала мне о тебе, о том, что ты есть, я знала, что найду тебя и мы встретимся.

Мне очень, очень жаль, что ты болен и не можешь приехать сюда. Собери все свои силы, наберись терпения, и все будет хорошо. Кстати, мне кажется, что политическая ситуация сейчас как никогда благоприятствует нашей встрече. Как бы то ни было, я ничего не боюсь. У меня нет никаких других причин для поездки в США, кроме простого желания увидеть тебя. Если тебе трудно заняться всем этим, это вовсе не обязательно. Я не расстроюсь, потому что пойму тебя. Нежно тебя целую во все те места, которые причиняют тебе боль, чтобы тебе не было больно.

С огромной любовью, всегда твоя Виктория.

Папа, я написала это письмо вчера, а сегодня решила дописать несколько строк. Пожалуйста, пришли мне официальное приглашение обычной почтой на мой адрес. Интересно, дойдет ли оно? Чтобы нам встретиться, тебе придется выполнить все те формальности, о которых я написала. Еще раз целую тебя. Твоя дочь Вика. Мой адрес: Советский Союз, Москва, 121248, Кутузовский проспект, дом 4/2, кв. 243».

Все как в песне: «Мой адрес Советский Союз»… Письмо было написано в сентябре 1974 года, отец ответил сразу, послав дочери вызов в Америку, полгода понадобилось Виктории Федоровой, чтобы пройти через многочисленные дебри советских инстанций, дабы покинуть пределы родины. В марте 1975 года она встретилась с отцом, о чем узнали, прежде всего, американские граждане – воссоединение семьи прошло под треск фотоаппаратов местных журналистов. Отличный повод лишний раз напомнить об ужасах «Империи зла», столько лет препятствовавшей встрече близких родственников!

Понятно, что, с трудом вырвавшись из клетки (пусть и находившейся на Кутузовском проспекте), Федорова не очень-то хотела возвращаться обратно. Тем более что в СССР ей могли бы навсегда закрыть выезд заграницу (и даже в Монголию). Заканчивалась ее трехмесячная туристическая виза, и в июне 1975 года она вышла замуж за летчика авиакомпании «Pan American». Интересно, что, как и ее мать, она также познакомилась со своим новым возлюбленным на приеме, только не в Москве, а в Нью-Йорке. Судьба совершила очередной круг, замкнув его, – ведь мать когда-то говорила маленькой дочке, что ее отец, боевой летчик, погиб на фронте. Так Виктория осталась в США, где в мае 1976 года родила сына. Американской гражданкой она стала в 1978 году, понемногу снималась (Элизабет Тейлор там и своих хватало), работала моделью, рекламировала косметику. Позже вышла замуж вторично.

Зоя Федорова, оставшись в Москве, не сидела сложа руки и после смерти Тейта в 1978 году дважды навещала дочь и любимого внучка в Америке, привозя ему матрешки. Вероятно, она рассчитывала совсем перебраться в Америку. Хотя, с другой стороны, кому она была там нужна со своей записной книжкой? Ведь это в брежневской Москве с ее тетками, обвешанными туалетной бумагой, Федорова чувствовала себя королевой. Страна вечно зеленых помидоров…

И вот, как гром среди ясного неба – Виктория узнала, что в Москве, в той самой квартире на Кутузовском, убита ее мать – выстрелом в затылок во время разговора по телефону (ее обнаружили в руках с телефонной трубкой – непременным атрибутом ее жизни последние десятилетия, что весьма символично). Учитывая тот политический резонанс, с которым приняли Викторию в США, можно себе представить, какой подтекст придали гибели ее матери американские газеты. Но и в СССР нашлось, о чем посудачить. Сам способ убийства – из иностранного пистолета – навевал дурные подозрения. Если бы еще поножовщина, тогда понятно. Спившиеся и опустившиеся донельзя бывшие звезды экрана нередко встречали свою смерть от ножа мужа-собутыльника. Но Федорова не пила, более того, она следила за собой, достойно принимая старость, продолжая сниматься.

Убийство на Кутузовском, в доме на правительственной трассе, заставило крепко призадуматься обывателя: где были не только сотрудники МВД, но и КГБ, которых, надо полагать, было немало на этом проспекте и в его подворотнях. Отсутствие внятного ответа от органов породило массу слухов. Всплеск творческой активности это событие вызвало у советских писателей – Юлиан Семенов откликнулся романом «Тайна Кутузовского проспекта», Юрий Нагибин – рассказом «Афанасьич». Каждый в меру фантазии предложил свою версию преступления, которое до сих пор дает богатую пищу для домыслов, заслоняя саму фигуру талантливой актрисы. А ведь одной из последних стала ее роль в оскароносном фильме Владимира Меньшова «Москва слезам не верит», где она сыграла колоритную вахтершу, с трудом осваивавшую английский язык: «Хэллоу, общежитие слушает!» Роль малюсенькая, всего-то несколько слов, а запомнилась многим. И что бы не послужило причиной убийства Федоровой, в памяти зрителей она останется прежде всего как талантливая актриса.

Большой певец российской сцены Вячеслав Войнаровский дружил с Зоей Федоровой, часто приходил на Кутузовский: «За две недели до убийства я был у нее в гостях с женой. У нее сидели американцы, она могла за границу переправить пару-тройку бриллиантов. Ходили слухи, что Зоя в лагере стучала. Возможно, кто-то ее заложил и отомстил. После убийства нас с женой таскали раз шесть в милицию. Все время спрашивали про молодого человека, который снимал у нее комнату. За ней следили, а парень мог оказаться засланным казачком». Тут, конечно, возникает вопрос: зачем же Федоровой с ее бриллиантами сдавать комнату в квартире? Скучно, что ли, было жить одной? Вопрос повисает в воздухе.

Виктория Федорова писала, что мать ее была чрезвычайно общительна, в доме было всегда полно народу, биографы же отмечают подозрительность актрисы, дескать, даже водопроводчика с трудом пускала на порог. Тем не менее среди жильцов дома были и те, кому она была всегда рада. До войны в СССР прогремел двухсерийный кинофильм «Великий гражданин» Фридриха Эрмлера (бывшего чекиста), главную роль в котором – пламенного большевика Шахова – сыграл Николай Боголюбов, снималась там и Зоя Федорова. На съемочной площадке они подружились, Боголюбов был ее на восемь лет старше. Красивый человек, с открытым, волевым лицом принципиального борца за правое дело.

Кинокартина протежировалась Сталиным, как всегда внесшим поправки в сценарий, и снималась одновременно с т. н. большими процессами 1937–1938 годов. По сути, Шахов – это Киров, убийство которого в 1934 году дало старт массовым репрессиям. Фильм подверстывался под политические реалии, оправдывал аресты бывших ленинских соратников и оппозиционеров и их дальнейший расстрел. И в этом его значение, уникальность, о которой не перестают повторять киноведы: «Что такое “Великий гражданин”? Это удивительный конгломерат. Строго говоря, это не вполне тоталитарный фильм… хотя мы сейчас знаем прекрасно, да и тогда знали, что, по сути, это всё враньё, что агентами иностранных разведок ни Троцкий, ни Бухарин не являлись. И хоть все догадывались, что это не так, на основании поэтики и эстетики Достоевского, на попытке анализа интеллигентского “самгинского” сознания Эрмлер создает историческое полотно. С точки зрения сопоставления с действительностью оно достаточно фальшиво, а с точки зрения психологической убедительности внутри произведения искусства, на мой взгляд, не утратило интереса по сей день», – пишет киновед Нея Зоркая.

Плакатный образ Боголюбова оказался чрезвычайно востребован при Сталине. Он играл на сцене МХАТа преимущественно в советских ходульных пьесах, где было два типа персонажей – отличные и просто хорошие люди. Иногда встречались и плохие, но редко. Как отмечает коллега по сцене Владлен Давыдов, «его могучая приземистая фигура, низкий глуховатый голос, страстный темперамент, мужественное лицо и обаяние сделали его символом положительного героя-борца сталинской эпохи. Качества личности артиста прикрывали схематизм и демагогичность многих персонажей конъюнктурных фильмов и пьес… Боголюбов играл эти роли с такой верой и убежденностью, что казалось – он и вне сцены продолжает жить жизнью своих героев». Кому как не Давыдову, слава которого так и осталась в 1940– 1950-х годах, понимать трагедию Боголюбова.

Он получил шесть Сталинских премий, причем один, без жены, актрисы Софьи Соколовой. Всего таких выдающихся людей в СССР было десять человек: три авиаконструктора (Яковлев, Микоян, Гуревич), три кинорежиссера (Пырьев и Райзман, документалист Копалин), один писатель (Симонов), один композитор (Прокофьев) и два актера (помимо Боголюбова еще и Охлопков). Он мог бы войти в специальную сталинскую книгу рекордов Гиннесса. Кроме того, была у Боголюбова и святая обязанность – играть маршала Ворошилова, роль которого он исполнил, по крайней мере, шесть раз. Так было принято, что одни и те же актеры десятилетиями играли сталинских соратников, их кандидатуры утверждали сами вожди. Например, Александр Хвыля (незабываемый Дед Мороз) играл Буденного.

Но ведь как несправедлива судьба – еще вчера ты обожаем всеми, небрежно принимаешь приглашения на кремлевские приемы, устал от орденов и медалей (вешать некуда), квартира на Кутузовском, дача под Москвой, спецраспределитель. И вдруг – телефон перестает звонить, все меньше приглашений от киностудий, да и в театре репертуар все больше не твой, не подходящий. И дело даже не в том, что молодость прошла. Эпоха сменилась. И маршал Ворошилов тоже. Боголюбов уходит из театра в 1958 году. Все реже снимается. В чем-то своей судьбой он похож на Николая Черкасова, другого сталинского любимца. Старость Боголюбова была одинока, он пережил жену актрису, сына Юрия, мастера дубляжа. Последней его ролью был опять же бессловесный маршал Ворошилов в «Освобождении» в 1970 году. Скончался актер в 1980 году.

Дом фокусника или зачем сжигают доллары

В СССР не знали более популярного фокусника, чем Арутюн Акопян, что жил в доме № 10 по Кутузовскому проспекту. Благодаря огромной зрительской аудитории многие пытались повторять его фокусы, но далеко не у всех это получалось. Артист был настолько щедр, что сам раскрывал свои секреты, в частности в журнале «Наука и жизнь». Особенно тот, когда он превращал пустую бумагу в деньги или, сжигая доллары, к изумлению публики предъявлял ей рубли. Показывать этот фокус его часто приглашали в Кремль – выступать на приемах перед иностранцами (валюту он брал у них и потом возвращал обратно). Больше всех ликовал товарищ Хрущев: «Смотрите, какие чудеса показывают наши артисты: мы сжигаем вашу валюту – и появляется наш советский рубль! Вот какой он твердый и непотопляемый!» Те в ответ только ахали: «Много видели чудес, но таких, чтобы доллары сжигать, – только в СССР!» Делать деньги из ничего было актуально во все времена. Кроме того, Акопян владел гипнозом, заставляя летать спящих зрительниц. В народе говорили, что он даже любую дверь мог открыть без ключа.

А манипуляции с картами и вовсе сделали его легендарным, с одной колодой он мог продемонстрировать более пятисот фокусов. В общем, в карты с Акопяном лучше было не играть. Выглядел он всегда с иголочки – прекрасно пошитый костюм, модный галстук. Во время своих выступлений он все время что-то напевал – любимые с детства армянские мелодии, пританцовывал. В доказательство своей абсолютной честности фокусник произносил любимую фразу с нескрываемым армянским акцентом: «Прошу вас обратить внимание, уважаемые товарищи зрители…» Ассистенткой у Акопяна была его супруга Лия, так что фокусы были семейным делом, если можно выразиться.

И при этом Акопян был самоучкой. Когда ему было двадцать лет (род. в 1918 году), в Москве на эстрадном концерте он увидел артиста-фокусника, да так и заболел этим искусством на всю оставшуюся жизнь: «Когда я приехал из Еревана в Москву и уже поступил в институт инженеров землеустройства, то попал однажды на концерт в Театре миниатюр, где меня буквально поразил один номер. Я смотрел, затаив дыхание и широко раскрыв глаза, на те чудеса, которые творил невысокий, невзрачный с виду человек. Он назывался – я тогда впервые услышал это слово – иллюзионистом. С той поры я не пропустил ни одного концерта и не раз пытался пробраться за кулисы, но всегда на моем пути вставал сторож. Однажды моя попытка все-таки удалась. И к счастью, у выхода на сцену стоял знаменитый “ящик без дна”, из которого артист мог вынуть все что угодно. Я сунул в ящик голову и так увлекся его исследованием, что не заметил, как возник иллюзионист за моей спиной. “Вор!” – закричал он, схватив меня за плечо. “Это жулик-профессионал, – подтвердил сторож. – Я его давно заприметил!” Вызвали милицию. И только вмешательство ректора института, которому позвонили по телефону, спасло меня от более крупных неприятностей. Через два года иллюзионист снова приехал в Москву. Тогда, в полутьме кулис, он меня не разглядел, а я изменил на этот раз свою исследовательскую тактику: помогал таскать тяжеленные чемоданы, бегал за папиросами и за пивом, смотрел в глаза… Наконец он смилостивился, раскрыв секрет одного нехитрого трюка. На этом мой курс иллюзионных наук закончился. Я окончил институт и уехал домой, в Ереван. Но все-таки забросил вскоре свою профессию инженера: мысль о фокусах не давала мне покоя».

Довольно быстро Акопян добился признания, в т. ч. и за рубежом, где его не раз отмечали высшими профессиональными наградами. Им восхищались даже в Индии, стране факиров и фокусников. Сам Акопян называл себя манипулятором, главным его секретом были руки – золотые руки, которые он демонстрирует на многих афишах. В молодости, достигая вершин мастерства, он репетировал по восемнадцать часов в сутки, позже это время сократилось до четырех часов: «Репетировать для манипулятора – это значит прежде всего тренировать руки, добиваться необычайной ловкости, быстроты и точности движений. Вот я беру какой-либо предмет, будь то платок или игральная карта, и чувствую его каждой клеточкой ладони, каждым суставом пальцев. Я могу удержать этот предмет там, где у других он никогда не удержится. Могу мгновенно спрятать его, молниеносно перебросить с одного места на другое… Как-то на конкурсе за рубежом, когда я одной рукой манипулировал двумя колодами карт, члены жюри никак не хотели поверить, что у меня на ладони или на запястье нет каких-то скрытых приспособлений. А их не было: руки, и только руки. Вы, вероятно, видели у меня трюк с разорванной афишей. На глазах у зрителей я рву афишу на мелкие клочки. Потом, комкая эти обрывки, расправляю их – и афиша оказывается целой. Убежден, что вряд ли найдется такой наивный человек, который всерьез поверит, что я каким-то образом собираю, “склеиваю” разорванный лист бумаги. Скорее всего, думают зрители, он подменяет афиши. Да, подменяю! Но вот как я это делаю, в какой момент происходит подмена – никто не замечает. И в этом, на мой взгляд, прелесть трюка». Фокус с афишей был фирменным – его запомнили многие, из разорванной афиши Акопян вынимал бесконечные разноцветные платки, карты, наконец, деньги. А еще ему удавалось каким-то образом прятать платок в кульке бумаги, чтобы потом, развернув ее, продемонстрировать исчезновение платка.

Игре в карты (и не только) Арутюн Акопян обучил и своего сына Амаяка, воспитав в нем достойную смену, последний рассказывал: «Сначала мы жили на Неглинной, у Трубной площади, в бывшем “доме терпимости” предпринимателя Ечкина. Это была жуткая коммуналка с традиционной коридорной системой. Туда знаменитостей страшно было приглашать. Потом переехали на Кутузовский. Вот там двери нашей квартиры практически никогда не закрывались! У нас собирались чуть ли не все артисты Москвы. В 1961 году Министерство культуры даже поручило отцу принять в своем хлебосольном доме французскую делегацию кинематографистов во главе с Жераром Филипом. Знаменитого артиста я помню смутно – тогда еще совсем маленьким был. А вот приезд к нам Жана Марэ запомнил гораздо лучше. К тому времени папа купил в Переделкине небольшой домик, и гостей можно было принимать уже там».

В квартире на Кутузовском Акопян часто собирал своих друзей, среди которых были Рина Зеленая, Мария Миронова и Александр Менакер, Роберт Рождественский. Хозяин угощал их с истинным кавказским гостеприимством, жарил шашлык из молодого барашка на мангале, что ставился во дворе дома. Вся округа наполнялась вкуснейшим ароматом, заставляя соседей завистливо повторять: «Опять Акопян баранину жарит!»

Объездив весь мир, Акопян приносил своему государству огромные доходы, но ему тоже кое-что перепадало. Он обожал автомобили. Его «Волгу ГАЗ 21», припаркованную у подъезда, знали все соседи. А в 1970 году ему разрешили ввести в страну подержанный «Шевроле», напоминающий своими габаритами огромную сигару. Любимыми фразами Акопяна были: «Главное – вовремя затормозить!» и «Всегда езжай своим рядом!». Эти принципы исповедовал он и в жизни, идя по которой своей колеей он сумел достичь всенародной любви.

Даже тяжело больной Арутюн Акопян не выпускал карты из рук, продолжая перебирать колоду. Перед смертью он сказал сыну: «Сынок, жизнь – это не карточная игра и не фокус. Судьба часто подбрасывает тебе крапленые карты, но это не означает, что надо шельмовать…»

В доме № 10 также жил авиаконструктор Роберт Бартини, талантливый ученый и изобретатель (тоже большой фокусник в своем роде), придумавший экраноплан и много чего необычного, предлагавший создать авианосец на подводных крыльях.