Текст книги "Муравьёв-Амурский, преобразователь Востока"

Губернатору Муравьёву оставалось всего ничего – перенести систему организации колонии «однофамильцев», эффективность которой подтверждена историей существования на протяжении ста тридцати миллионов лет, на подведомственную территорию. На первом плане администратора был, как и у насекомых-общественников, тот же «казенный интерес». По его убеждению, государство обязано, вмешиваясь в дела «богатого класса», защищать «низшие классы». Речи «красного генерала» нередко называли социалистическими. По свидетельству В. Д. Скарятина, чиновника, занимавшегося золотопромышленностью, «всегда и во всем он за бедного и слабого против сильного». По большому счету общественное устройство в муравейнике как раз и является социалистическим: по трудовому вкладу каждой особи и с уравнительным распределением общего достатка между членами сообщества. Если у человечества социализм оказался утопическим явлением, то у муравьев – что ни на есть реальным. Н. Муравьёв и сам был примерным социалистом, заверяя брата Валериана в своей запасливости на черный день: «Уедем в глушь, где можно жить с нашими малыми средствами; на этот случай я храню мою заграничную штатскую одежду, которой достаточно на первый случай». Если мы по принципам организации быта и труда «станем муравьями», как это делал Муравьёв, то создадим себе справедливый и гуманный общественный строй без эксплуатации и войн.

Очертания такого строя набросаны в ходатайстве на отмену крепостничества Николаем Муравьёвым еще в бытность тульским губернатором: «Благосостояние и спокойствие государства зависит от возможно равного уравнения сословий… и тогда пролетариев в стране существовать не будет – главного орудия возмутителей общего спокойствия». А другая угроза в том, что «совокупление богатств в одне руки – система гибельная для каждого государства». Человеческая алчность стоит преградой ко входу в «муравьиное» сообщество равенства, справедливости и братства. Отсюда вся разница в истории нашего и их рода и в перспективах выживаемости родов на планете. Муравьёв рад бы устроить «муравьиное сообщество» по Сибири, но приходилось учитывать неизбежность фактора частной собственности.

* * *

П. И. Пахолков, сибирский коммерсант и пароходовладелец, считал, что муравьёвские реформы и преобразования «поистине изумительны, он ломал и переменял все до основания: как Пётр Великий в России. Ни одна отрасль не была им забыта… С 1854 года мало живал в Иркутске, но в короткие промежутки времени распоряжения были так многосложны и быстры, что для другого губернатора требовалось полгода, то Муравьёв мог сделать за неделю». Современник генерал-губернатора отмечал искоренение взяточничества; сравнивая с центральными районами, указывал на явную разницу в порядке и благородном обращении сибирских чиновников в сравнении с российскими. Указывал на переформирование на высшую ступень всех присутственных мест и на устройство дорог, преимущественно Сибирского тракта.

Исследователи признают, что реформатор Муравьёв выступал последовательным проводником новой экономической политики, основанной на частном капитале и свободном найме рабочих людей. И такая декларация в условиях всеобщего крепостничества! «Право собственности, – подчеркивал он, – есть главный рычаг деятельности человека». И в экономике новатор. Не его вина, что традиции принудительного труда в России оставались прочными, сломать их было не под силу, поэтому приходилось применять военно-административные методы колонизации Приамурья, вызвавшие возмущение свободолюбивых декабристов Д. И. Завалишина, В. Ф. Раевского, М. А. Бестужева.

Муравьёв содействовал выходу России на международный рынок: «Купец и есть выражение национальности, а торговля выгодна той нации, чьей больше произведений употребляется и продается». Вот и экономическая стратегия на все времена. Пионером торговли стала крупнейшая компания «Чурин и Ко». Иркутский купец Чурин, выдающийся предприниматель и человек высокой нравственности, стал легендой при жизни. Его отделения успешно действовали в Москве, Иркутске, Гамбурге, Париже, Нью-Йорке, Благовещенске и в китайских городах, прочно заняв нишу на мировом рынке.

Преобразователь края для его «приведения в движение» привлекал богатых купцов и к завершению сибирского правления организовал «Амурскую компанию» с целью ведения честной торговли, содействия выходу на международный рынок и развития местных промыслов. При этом ввел новшество, опередившее свое время: он установил зависимость хозяйственной деятельности той компании от административных властей, тем самым попытавшись создать тип предприятия с государственным участием. Компания нового типа набрала начальные обороты в три миллиона рублей, однако вследствие противоречивости своих уставных положений с существующей экономической обстановкой и без муравьёвского надзора вскоре зачахла.

Изменения в административном управлении подчинялись задаче повышения управляемости за счет дробления Сибири на меньшие территориальные формирования при одновременном расширении губернаторских прав над таможенными, горными и почтовыми делами. Н. Муравьёв был направлен на окраину как представитель центра, но подаваемые им проекты несли местный экономический интерес и вызывали холодный прием в столице. По Пахолкову, так Муравьёв – это «один из самых деятельнейших и способнейших людей в России своего времени». А по-нашему, не один, а самый. Другой современник, В. И. Вагин, историк, видел в Муравьёве человека «почти гениального ума». А по нашему мнению, без всякого «почти».

Генерал-губернатор закладывал основы государственного, делового и культурного обустройства Сибири. Его преобразующая деятельность неоправданно предана забвению. Слишком был неинтересен, запущен и покрыт мраком неизвестности тот край, тогда как муравьёвскими реформами были охвачены буквально все сферы управления и экономического развития региона, равно как и его научной, культурной и общественной жизни. Недаром современники называли реформатора сибирским Петром Первым.

Глава 4
Экспедиция Невельского

Муравьёв как магнит притягивал к себе предприимчивых и энергичных людей, единомышленников. Еще в столице морской офицер Г. И. Невельской, получивший аудиенцию у Муравьёва, представил план исследования устья «ничейного Амура» с целью установления судоходности реки. До середины девятнадцатого века бытовало мнение о несудоходности Амурского болота, в котором, по рассказам Путятина, было всего три фута воды, и оно поддерживалось такими авторитетными мореходами, как Лаперуз и Крузенштерн. В апреле 1846 года подпоручику Гаврилову было предписано производство гидрографических работ на Охотском море и отыскание устья Амура, в которых он для конспирации должен был выдавать себя за «нерусского рыболова». Но Гаврилов встретил прибрежные мели, и его изыскания ни к чему не привели. Отчет Гаврилова был отправлен в Петербург, подкреплен мнением Лаперуза и Крузенштерна о том, что река Амур теряется в песках Сахалинского полуострова, и в докладе царю сделано заключение: «Амур для России значения не имеет». Царь сделал приписку: «Весьма сожалею».

Представления о географии Дальнего Востока были настолько дремучими, что остров Сахалин считался полуостровом. Пару веков назад Василий Поярков проплывал вдоль Сахалина по проливу, существовали карты, но вдруг остров странным образом обратился в полуостров. Метаморфоза. Вдобавок к тому хитроумные иркутские купцы наводили тень на плетень, чтобы сохранилось значение торгового пути в Китай через Кяхту. Миф о никчемности восточных окраин так укоренился в общественном сознании, что в 1846 году царь закрыл вопрос об Амуре «как реке бесполезной». Тем бы и продолжалась волынка вокруг вопроса о неведомых землях, но тут-то всему обществу на диво откуда-то выскочил Муравьёв, как черт из табакерки.

Зная, что Морской штаб убежден в несудоходности Амура и тормозит намерения Невельского, Муравьёв заверил его в полной поддержке. Итак, действовать! Сама судьба направила к нему этого моряка. Не откладывая вопрос в долгий ящик, Муравьёв в августе сорок восьмого года направил в правительство проект инструкции по «правильному изысканию устья реки», а Невельскому – копию неутвержденного документа «для сведения». Столичные чины выхолостили муравьёвскую инструкцию, сведя к задаче отыскания в устье Амура «под видом налаживания связей с гиляками» выгодного пункта, который со временем, при неких благоприятных обстоятельствах, можно было бы занять. Во исполнение задания генерал-губернатор отправил М. Корсакова в Охотское море для передачи правительственной «гиляцкой грамоты» Г. Невельскому, разыскать которого офицеру по особым поручениям не удалось.

* * *

История открытия и освоения Сибири полна впечатляющих подвигов. Петра Первого не отпускал навязчивый вопрос, сошлась ли Америка с Азией или они разделены проливом. Героические походы Ермака воодушевили отчаянных последователей. Елисей Буза в 1637 году спустился по Лене-реке и вышел на Ледовитый океан. Одновременно Иван Постников добрался до Индигирки. Казак Михаил Стадухин основал Нижнеколымск, а Семён Дежнёв в 1648 году первым установил, что Азия и Америка разделены океаном. Позже этот пролив назван Беринговым. Один открыл, а другому присвоили. Походы продолжались, и казачий атаман Владимир Атласов отличился открытием Камчатки, уникального заповедника термальных источников и вулканических извержений.

Потом настал черед Василия Пояркова и Ерофея Хабарова, сорвавших покровы с белых пятен на южных рубежах Дальнего Востока. В. Поярков с отрядом первым спустился по Амуру, узрел через пролив остров Сахалин, прошел по Охотскому морю и по хребтам возвратился в Якутск. В пути он встречался с разными народностями, жившими «сами по себе». Поход В. Пояркова во втором сплаве повторит Муравьёв. За Поярковым начались походы Хабарова, завершившиеся образованием Албазинского воеводства; его станицы кормили соседний Нерчинский уезд.

В 1667 году появилась карта Сибири, выполненная воеводой П. Годуновым по указанию царя Алексея Михайловича. В эпоху Петра Первого, следившего за Востоком, начались исследования Сибири, для ведения коих по приглашению из Германии прибыл именитый доктор Мессершмидт. В начале восемнадцатого века царь Пётр возвел Санкт-Петербург, «прорубив окно в Европу» с видом на Балтийское море, и Россия стала морской державой. Но окно – это еще не дверь и не ворота, и освоение Сибири продолжалось. В 1725 году была снаряжена экспедиция Беринга на крайний Восток, а за ним под эгидой Академии наук Крашенинников составил первые описания Камчатки.

На смену Петру пришла Екатерина, тоже Великая, которая не осталась в стороне от сибирского вопроса, на то она и Великая. В 1768 году Екатерина, как всегда здраво подумавши, направила в далекие края знаменитого немецкого натуралиста Симона Палласа, издавшего авторитетные труды по изучению природы Сибири. В трудные времена наполеоновских войн внимание правительства к изучению Сибири ослабилось, но все же Крузенштерн обследовал труднодоступные районы Охотского моря, а барон Врангель вышел к берегам Северного океана, составив книгу с этнографическими и географическими сведениями.

При Екатерине светлейший князь Потёмкин-Таврический, не зря, а с пользой Отечеству ставший ее фаворитом, укрепил Россию Новороссией, Кубанью, Крымом и крепостью Севастополь. Россия обзавелась мощным Черноморским флотом, который под началом Фёдора Ушакова без устали громил турецкие и прочие эскадры, пока не навел порядок в южных акваториях. Но настала очередь новых великих деяний, успех которых зависел от него, генерала Н. Муравьёва, и размах его свершений никак не должен был уступать предшествующим продвижениям, а даже превзойти их. Причины сей очередности событий поясняет муравьёвское замечание: «Россия за последние сто пятьдесят лет сделала столь быстрые успехи на западных границах, что только отдаленность восточных служит оправданием неподвижности ея в тех странах и морях». Поэтому вначале появился Потёмкин-Таврический, а после него – Муравьёв-Амурский.

* * *

Между тем Г. И. Невельской муравьёвский проект инструкции, выданный «для сведения», воспринял как «для исполнения». В 1849 году на транспорте «Байкал» он возглавил экспедицию, установив два важнейших географических открытия. Первое из них в том, что Сахалин из полуострова неожиданно для географов опять стал островом с проливом от материка глубиной до пяти саженей, а лейтенант Казакевич на шлюпе нашел устье большой реки, вошел в него и пристал к гиляцкой деревне Чадбах. Гиляки, проживавшие на амурском берегу с незапамятных времен, и не догадывались, что их только что «открыли» для истории вместе с Амуром. По данным промеров, устье оказалось судоходным и доступным как с севера, так и с юга.

Эврика! Открытие давало России великолепный шанс речного выхода к Великому океану, которого она до тех пор не имела! Это был единственно доступный маршрут из глубины материка на морской простор, что и входило в стратегию генерала.

Вот он, прорыв в будущее! Почему спит Морское ведомство? Россия и Амур! Одной без другого не бывать! Развитие Дальнего Востока генералу виделось в выходе на Тихий океан, а ключом к тому – право судоходства по Амуру, которое предстояло отстоять. М. Корсаков без обиняков прописал историческую роль Муравьёва в Амурском деле: «Без него не обратило бы правительство внимания на эти места… и достались бы они в руки англичан, этих морских хищников. Рыщут они по Сибири… выдают себя за путешественников, стараются ознакомиться с китайскими границами».

Англичане не дремали. Их лазутчик Галли, пользуясь русским хлебосольством, втерся в иркутское общество, где для прикрытия давал уроки английского в доме Трубецких, а сам тайно отслеживал амурские дела. Едва его спровадили на берег Охотского моря, как в Иркутске объявился еще один английский «турист», некий геолог Остен, путешествовавший для иллюзии благовидности намерений с супругой. Он пробрался в Нерчинск и уже приступил к строительству плота для спуска по Амуру, как Муравьёв дал команду поручику В. В. Ваганову доставить «геолога» в Иркутск, живым или мертвым.

Доставили живым. Муравьёв бил тревогу: «Как только англичане установят, что эти места никому не принадлежат, так непременно займут Сахалин и устье Амура… Тогда Россия лишится всей Сибири, потому что Сибирью владеет тот, у кого в руках левый берег и устье Амура». Он увязал дело лазутчиков с необходимостью посетить Камчатку, на что канцлер Нессельроде наложил вердикт: «Отклонить всякую решительную меру… из опасения разрыва дружественных сношений с Англией».

Но Муравьёв в подобных сношениях не нуждался, и началась клоунада из серии «нарочно не придумаешь». В конце 1848 года без всяких сношений с Муравьёвым составлена тайная экспедиция подполковника Ахте под видом исследования Забайкальского края для ведения «звериного промысла». В ту пору сведения о границе с Китаем, предположительно установленные по Нерчинскому договору 1689 года, от реки Горбицы, впадающей в Шилку, и до Охотска, не заслуживали ровно никакого доверия. Удский край упоминался в Нерчинском договоре, но сведения были настолько ошибочны, что направления хребтов указаны неверно. Неизвестную границу разве что обозначали четыре столба, обнаруженных при возвращении из восточной экспедиции русским путешественником с немецкой фамилией Миддендорф. Встревоженный географ принял их за китайские пограничные знаки, доложив о сенсации по прибытии в столицу.

Получив сведения о четырех столбах, Нессельроде доложил Государю, что в политическом отношении граница от Горбицы и по горам неудобств не имеет, но следует «со всей осторожностью» сделать ее осмотр, не приближаясь к Амуру, дабы избежать встреч с китайцами. При этом продвигаться следовало не по южному нагорью, а по северному, неоспоримо принадлежавшему России, и в целях конспирации выдавать себя за частных предпринимателей. Одновременно намечалось отправить академика Миддендорфа для «дипломатических переговоров с гиляками» об уступке России некоторой земли «за несколько пудов табаку» и о заселении там двух-трех русских семей, не больше, с возможным увеличением их поселения «при располагающих условиях». Вполне подходящая программа для канцлера, который слышать не хотел об Амуре.

Мало того что Нессельроде, так еще и генерал-губернатор Западной Сибири П. Д. Горчаков в письме к военному министру князю А. Чернышёву доложил, что «жители Сибири не имеют к России привязанности и им удобнее получать за золото от англичан и американцев то, что поныне доставляется из России, тогда как Муравьёв льстит себя патриотическими помыслами сибиряков». Министр доставил письмо Николаю Первому, приложив прошение об учреждении Комитета «для обсуждения вопроса об отложении Сибири от России». Отказаться от Сибири! И это военный министр! С таким правительством имел дело Муравьёв.

Царь, однако, нанес на прошении резолюцию: «Будем иметь в виду до приезда Муравьёва». За министром, готовым отказаться от Сибири, значились как некоторые полезные для страны действия, так и губительные. Будучи военным агентом при дворе Наполеона, он пользовался доверием полководца, снабдив его фальшивыми картами русских территорий, что повлияло на поражение армии интервентов. Но предпочтения министра-консерватора холодному оружию затормозили в России стрелковое перевооружение, что крайне пагубно отразилось на ходе Крымской войны.

* * *

В затянувшейся тяжбе соседних держав у Муравьёва имелись претензии не столько к китайской, сколько к русской дипломатии: «Амур ведь нам не принадлежал – не принадлежал и китайцам, – но почему тридцать с лишним лет Азиатский департамент иностранных дел оставил предмет этот без внимания при всех представлениях местных начальников? Почему Лавинскому (бывшему иркутскому губернатору) приказано было остановиться всякими исследованиями в этом отношении, тогда как не воспрепятствовали англичанам во всех их претензиях на Китай? <…> В три года от настоящего числа мы потеряем все наши права на устье Амура, а может быть, и на Камчатку». Задача казалась невозможной: одновременно занимать, заселять, осваивать и защищать огромную территорию на протяжении Амура и охотского побережья в условиях, когда Европа поняла важность обладания ею для влияния на Китай, Японию, Корею и весь Тихоокеанский регион и когда российское правительство бездействует. Эту задачу Муравьёв, по его собственному заключению, и решит амурскими сплавами: «Первым сплавом Амур открыл, вторым – защитил, третьим – присоединил к России».

В очередном письме Государю генерал делает ответный ход, излагая опасность сибирского отсоединения от России и увязывая его с борьбой за золото и с настроениями в столице, где «редкий департамент не вооружен против настоящего управления Восточной Сибирью». Он утверждает, что будущее благоденствие Сибири заключается в верном и удобном сообщении с Восточным океаном, но «каких потребуется от правительства сил, чтобы Восточная Сибирь не сделалась английскою, когда в устье Амура встанет английская крепость и английские пароходы пойдут по Амуру до Нерчинска и даже до Читы?» А дальше Н. Муравьёв преподносит образец геополитического видения истории: «Без устья Амура англичане не довершат своего предприятия на Китай, ибо с правой стороны впадают в Амур судоходные реки по населенным китайским провинциям, и восточная оконечность Сибири занимает англичан – это несомненно». Одной пробкой в устье реки затыкалась вся амурская акватория и Китая, и России. Крайне требуются русская крепость в устье Амура и военный флот, который закрыл бы Охотское море, делает вывод генерал.

Теперь перед Муравьёвым встала задача концентрации сил для закрепления российского присутствия в Сибири, и в начале 1849 года он направил в Военное министерство доклад под названием «Об усилении военных средств в Забайкалье». Но как обеспечить их усиление на протяжении двух тысяч верст границы, если содержание регулярных войск в отдаленном и необжитом крае слишком затратно? Генерал-губернатор пришел к заключению о необходимости образования Забайкальского казачьего войска. Благо казаки рекрутировались в отряды с самообеспечением имуществом и вооружением.

Более того, генерал-губернатор опасался, «чтоб не втерлись иностранцы между Россией и Китаем… с дозволением ходить вверх и вниз по реке». Помимо казачьих формирований он полагал ввести в состав войска инородческие полки и двадцать семь тысяч горных рабочих Нерчинского округа, отбывавших подневольные работы на рудниках. Если до сих пор Сибирь использовалась как место ссылки, то не настала ли пора направить ссыльных на благо ее защиты и освоения? Иначе зачем было их ссылать?

Запросы канцлеру Нессельроде лишь подтвердили опасения Муравьёва: вместо поддержки он наткнулся на противодействие. Чего можно было ожидать от немецкого протестанта, призывавшего признать весь Амурский бассейн китайским и отказаться от него навсегда? Поклонник Священного союза считал, что продвижение Амурского дела вызовет недовольство Европы, значит, не принесет пользы России. Чьи интересы отстаивал канцлер, российские или европейские? Канцлеру вторил министр финансов Ф. П. Вронченко, ссылавшийся на пустую казну. У Муравьёва оставался путь личной встречи с царем, а до нее – действовать на свой страх и риск.

* * *

Сто пятьдесят лет назад с лишком казачьи отряды обозначили присутствие России на Амуре, но их успехи не давали покоя завистливым маньчжурам, силой завладевшим китайским троном и воссоздавшим империю Цин. Ни с того ни с сего цинское правительство объявило о принадлежности северного Амура и с ним заодно всего Забайкалья своей империи и пошло войной на уже освоенные русскими земли, выдвинувшись с правого берега. Выбор яснее ясного: русские или китайцы заселят левый берег, если при их попустительстве не вмешается еще и третья сторона. По праву первопроходцев казаки поставили на пустующих землях остроги: Нерчинский – на реке Шилке и Албазинский – на Амуре. Образованное в 1682 году обширное Албазинское воеводство простиралось по обоим берегам Аргуни и Амура до устья реки Зеи. Заметим, по обоим берегам двух рек; отнятые маньчжурами земли и намеревался возвратить Муравьёв.

Один из русских острогов размещался в семистах километрах к югу от Амура.

Военные стычки с китайскими отрядами продолжались десятки лет, пока дело не решила героическая оборона острога Албазино, длившаяся с полгода в 1686–1687 годах. Семьсот казаков, державших крепость против восьмитысячной маньчжурской армии, сбили китайскую спесь, вынудив империю Цин признать по Нерчинскому договору левое побережье Амура, вплоть до его устья, ничейной территорией до разграничения будущими поколениями. Русские процветающие станицы прекратили существование, берег замер в ожидании нового передела. И он пришел, возмутитель спокойствия Николай Муравьёв.

С той памятной поры русские экспедиции еще не раз и вполне основательно появлялись на просторах северной Маньчжурии, хотя и не смогли на них закрепиться. Забегая вперед, сообщим здесь, что при сдаче полномочий Муравьёв рекомендовал преемникам занимать острова вдоль правого берега Амура, который, по его мнению, рано или поздно будет русским. Но преемники были уже не те. О них вполне определенно высказался П. И. Пахолков: «Как жаль стало его, когда увидели, что преемники оказались людьми настолько ограниченных способностей, что никакого сравнения с блестящими дарованиями Муравьёва, и мы охотно забыли все дикие выходки с нами, а его великие дела остаются ежедневно перед нашими глазами».

* * *

В 1850 году экспедиция Г. И. Невельского, бывшего уже в чине капитана первого ранга, вновь направилась на восток с предписанием «не касаться Амура». Но, ободряемый личными планами Муравьёва и в нарушение инструкции, мореход заложил новые поселения: в Императорской гавани – пост Костантиновский, при входе в Амур – селение Петровское, а в устье реки основал Николаевск, подняв над ним российский флаг. Ему оказывал содействие майор Н. В. Буссе, занявшийся перевозкой грузов поселениям из Аяна на корабле «Николай». Начало плаваниям по Татарскому проливу было положено, горсть людей оживляла край, пока им не поступил приказ от адмирала Путятина о запрете всяких занятий территории, «принадлежащей Китаю». Запрет шел от Нессельроде. Союзником Муравьёва был князь А. Меншиков, ведавший морскими делами и оказывавший поддержку плаваниям Невельского.

Самоуправство моряка вызвало раздражение правительства. Амурский комитет постановил снять все посты с Амура, а капитана Невельского разжаловать в матросы, пренебрегая несомненными заслугами, благодаря которым России открывались перспективы крупнотоннажного выхода по реке на океан. Понимая, откуда ветер дует, комитет выставил обвинения и Муравьёву, но не осмелился выставить ему наказание. Муравьёв и министры А. Меншиков и Л. Перовский не сдавались, и под их напором царь Николай Первый передал управление комитетом наследнику престола.

Заслушав доклад Муравьёва об инциденте на Амуре, Государь назвал поступок Г. И. Невельского «молодецким, благородным и патриотическим» и наградил его орденом Святого Владимира. Создана Амурская экспедиция, возглавляемая Невельским, но под общим управлением генерал-губернатора, которому вручены сразу две награды, как когда-то было на Кавказе. На докладе Амурского комитета царь Николай Первый произнес знаменитую фразу: «Где раз поднят российский флаг, там он спускаться не должен».