Текст книги "Записки геологоразведчика. Часть 1: Семейные хроники, детство, школа"

После урагана, в одно из воскресных посещений, мама сказала, что семья переехала на ул. Ватутина, дом №20, кв. 4, комната 2. Новый адрес был недалеко от старого – через три дома. Дом брусовой, двухэтажный, два подъезда, с тесовой крышей. В каждом подъезде – четыре квартиры: две на первом этаже, две на втором. В доме №20 прожили восемь лет, здесь у меня появились друзья, поступать в институт тоже поехал отсюда. В этой коммунальной квартире влияние на быт моей семьи оказывали интересные соседи.

Ватутина, дом №20. 1946-1947 гг.

В доме №20 в каждой квартире имелись три комнаты, кухня, кладовая и туалет. Две комнаты большие, по 18 кв. м., и одна маленькая – 12 кв. м. Во всех комнатах имелась глухая печь (без плиты). Общая плита на всех располагалась на кухне. В каждой комнате ютилось, как правило, одно семейство. Ему надо было топить свою печь в комнате. Двое взрослых и трое детей – это обычная семья для большой комнаты. Были и солиднее. По сравнению с тем бараком, где жили до этого, комната в новом доме – просто рай на земле.

Туалет имел выгребную яму рядом с домом. В сильные морозы иногда отходы человеческой деятельности замерзали в деревянной квадратной трубе до второго этажа. Тогда в квартире на первом этаже ломали доски короба и выламывали ломами эту замёрзшую массу. Летом к этим выгребным ямам подходил специальный транспорт – 300-литровая бочка на конной тяге, и человек, которого все называли "золотарём", ковшом на длинной палке перекачивал содержимое ямы в бочку. В это время на улице и в комнатах дома разливался совершенно непередаваемый запах.

Питьевая вода бралась из специальных колонок на улице. Для этого покупали специальные талоны. Для жильцов дома построили двухэтажный деревянный сарай для хранения дров, скотины, иногда зимних заготовок, что создавало дополнительные удобства в те времена. В кухне стоял один или два маленьких стола – больше ничего не вмещалось. Огромным преимуществом нашей комнаты был большой балкон, выходящий прямо на улицу. А большим недостатком – выход единственного окна на северо-восток. Пока жили, не видели в комнате никогда солнца. Дома такого типа строились, как правило, из бруса, выпиленного из кондовой¹⁰ сосны. Простояв на солнце несколько лет, они приобретали коричневый цвет, как бы «загар». Крыши тесовые, в полтора слоя. Причём тёс имел по краям два желобка для стока воды. Сколько жили в этом доме, ни разу не было протечек воды в комнату с потолка. Позднее некоторые из таких домов для утепления снаружи обивали дранкой и штукатурили раствором. Квартиры изнутри штукатурились сразу при строительстве.

Большой проблемой в то время в домах было отопление. Во-первых, приходилось выписывать дрова, их привезти, распилить, расколоть и потом сложить в сарай. Надо было иметь хотя бы половину сухих для разжигания печи, а потом уже в нагретую печь клали и сырые. Во всех наружных отверстиях комнатной печи лежали полешки прямослойной, без сучков, древесины, которая сушилась для растопки печи. Чтобы растопить её, брали полешко и кололи ножом пяток лучинок, складывали их костерком в печке, потом клали несколько сухих поленьев, а сверху них уже сырые. В лучинки совали кусочек бумажки и поджигали. С огоньком возникала тоже проблема. Спичек не было, поэтому очень часто приходилось ходить по соседям в доме и искать, у кого топится печь, брать из неё маленький уголёк и в совке нести домой. Точно также к нам приходили соседи. Иногда открывали печь, а там тепло вчерашнего дня, и пытались раздуть хотя бы один уголёк. Дули в печь иногда до головной боли, все по очереди. Топка таких печей требовала определённых правил: вьюшку (заслонку) дымохода закрывали только, когда не было синеньких огоньков пламени – дрова полностью прогорали. Если так делали немного раньше, из-за недостатка кислорода начинался процесс образования угарного газа, и все жильцы в комнате к утру "отбрасывали коньки", что довольно часто происходило зимой в жилых помещения и в любое время года в частных банях. Если же закрывали вьюшку сильно поздно, то всё тепло выходило через трубу на улицу. Искусство топки заключалось в том, чтобы печь протопилась перед отходом всех ко сну, т. е. вовремя закрыть её. Тогда зимой, в самые лютые морозы, утром нормально вставали и умывались незамёрзшей водой.

Кстати, лучина для растопки иногда употреблялась ещё и для освещения комнаты. Мощность основной электростанции была всего 10000 квт, в резерве имелся генератор на 5000 квт. Внешней подпитки от других станций Урала тогда ещё не существовало. Потребителей же имелось очень много, и очень часто, особенно зимой, отключался жилой сектор, включая даже школу. Освещались при этом кто, чем мог. Свечи стеариновые были большой редкостью. Лучину вставляли в специальную петельку на спинке стула, под неё ставили таз с водой для падающих угольков. Когда надо было готовить уроки, зажигали свечу. Позднее мама купила керосиновую лампу, и освещение улучшилось. От этих открытых огней в квартире быстро коптился потолок и стены, поэтому раз в два года комнату приходилось белить заново. Отсутствие в комнате солнечных лучей даже летом, слабый свет электролампочки от перегрузки сетей вечером или его отсутствие, привели к тому, что у меня начала развиваться и слабо прогрессировать близорукость. Я сам это начал замечать только к тринадцати годам, но никто в то время не знал, как с ней бороться или хотя бы ослабить негативное влияние. Да и родители-то не знали о сути моей болезни. Думали, что очки люди надевают только к старости, а что такое близорукость и дальнозоркость даже не представляли. Когда я мгновенно вставлял нитку в ушко иголки, бабушка всегда удивлённо восклицала: "Это ж надо! Без очков, а как хорошо видит!"

Вдоль всех улиц и домов проложили деревянные тротуары, которые всегда содержались в приличном состоянии. Проезжая часть центральных улиц выглядела тоже неплохо и ремонтировалась, а вот на боковые выезды почти не обращали внимания. Один раз я даже около нашего дома на боковом въезде видел буксующий трёхосный "Студебеккер", когда в колеи бросали целые брёвна.

Поддержание личной гигиены в те годы – тоже проблема. Мыло не продавалось. Иногда выдавали в жидком виде какой-то чёрный полуфабрикат, но его тоже не хватало. Бабушка для мытья и стирки брала из печи золу. В непромытых головах заводились вши, и пару раз в месяц бабушка садила меня перед столом и вычёсывала мою голову очень частым деревянным гребешком.

Водить в женскую баню меня давно перестали и мыли дома в тазу, но, когда мне исполнилось десять лет, завелись друзья, с которыми отправлялся мыться в общую баню. Располагалась она на высоком берегу Ваграна, работала каждый день и имела два отделения – женское и мужское. Как сейчас помню, приходилось отстаивать огромные очереди. Отдельная дверь из мужского отделения вела в парилку, куда я с друзьями частенько заглядывал. В бане ребята с восхищением и завистью разглядывали мускулистые фигуры мужиков. У некоторых мускулатура имелась, как у Геракла из "Истории древнего мира". В те далёкие годы подавляющая часть мужчин занималась тяжёлым физическим трудом, и, чтобы обладать хорошей фигурой, им не надо было ходить качаться на разные тренажёры, как сегодняшним худосочным, зависимым от компьютера хлюпикам.

Друзья

Миша Штин

Как-то раз, пойдя за водой, около соседнего одноподъездного дома, увидел Мишу Штина и спросил его, что он тут делает. Одноклассник ответил, что здесь живёт. Мы учились вместе два или три года, даже на фото в четвёртом классе стоим рядом. Жил Миша вдвоём с матерью, которая работала на Центральном поле в подсобном хозяйстве СУБРа на разных сельхозработах. Комната, где Мишина семья снимала "угол", им не принадлежала. Хозяйкой была другая женщина, их землячка, которая тоже имела сына, но года на три младше нас. Перед самой войной, работая подсобником на экскаваторе, в результате несчастного случая, та женщина потеряла ногу. Прожить вдвоём с сыном на пенсию инвалида невозможно, приходилось пускать квартирантов. В те времена в одной комнате по разным углам часто стояли кровати, и спали две или три разных семьи.

Мишина семья приехала в Североуральск из соседней Кировской области (станция Зуевка, деревня Штины). Я заметил, что оттуда многие переезжали именно в нашу область. В Свердловске во время учёбы часто встречал выходцев из тех мест. В основном, девушек и молодых женщин, которые работали на разных фабриках, жили в съёмном жилье, как правило, в частном секторе на юге города. Держались землячки всегда "тесными кучками", часто это были родственники из одного села или района. Свердловск начал быстро развиваться и стягивал к себе рабсилу, в первую очередь, из беднейших сельхозрегионов, коим и была всегда бывшая Вятская губерния.

В 5 классе Миша не потянул учёбу и бросил школу. Через год пошёл в тот же класс, но, проучившись два месяца, бросил посещать занятия опять. Надо сказать, что у Миши имелся дефект речи –

Рис. 14: Викулов Л., Фертиков Г., Штин М.

он сильно шепелявил и очень стеснялся этого. Просто у него не выросла основная масса зубов. Были только по два резца сверху и снизу и по одному коренному крайнему зубу с каждой стороны. Это создавало массу неудобств во время приёма пищи. Зубы Миша себе поставил только через 6-7 лет. Ещё он сильно выделялся из окружения совершенно белыми волосами – редкостный альбинос. Я такие волосы встречал ещё один раз у нашего паренька из группы в институте – Юры Агафонова. Он приехал из Великого Устюга. Это, в общем-то, рядом с Кировской областью. Видимо, такой цвет волос характерен для многих жителей Русского Севера.

Миша с матерью переехал жить в п. Крутой Лог в 3 км от города. Там получили комнату в бараке, куда позднее подселилась ещё одна коечница. Мать Миши там работала свинаркой в отделении подсобного хозяйства – это свиноферма и позднее коровник.

Ещё через год друга взяли учеником строгальщика в ЦРММ СУБРа, где тот и проработал до призыва в армию в 1954 г. В этом же году Мишина семья переехала из Крутого Лога опять на Центральное поле и поселились в таком же бараке. В армии друг получил профессию шофёра, им и работал до пенсии на автобазе №9. Позднее женился на девушке-строителе и вырастил двух чудесных девчушек, одна из которых училась в одном классе с моим сыном.

В начале 60-х годов Мишиной маме дали две великолепные комнаты в благоустроенном доме с высокими потолками в новом центре города. Позднее получили и третью комнату, когда оттуда выехал жилец. Пока я жил недалеко, постоянно поддерживал отношения.

Лёня Викулов

Он старше меня на два года, но учились в параллельных классах. Жил Лёня в том же доме, что и я, в кв. №3, напротив моей квартиры. Только комната та окнами на юг – в ней всегда было солнце. В 7 классе Лёня остался на второй год, потому что имел экзамен на осень, а родители осенью взяли сына с собой в тайгу на промысел. Приплыли на плоту уже поздно, на экзамен Лёня опоздал. После десятилетки друга сразу взяли в армию. После неё поступил в Свердловский лесотехнический институт на лесохозяйственный факультет. Распределение получил в Свердловске и вскорости женился. Переехал в коммунальную комнату жены, которая располагалась в двухэтажном деревянном доме, в конце улицы Радищева, рядом с металлической вышкой, стоящей на горе. В середине 60-х, находясь в командировке, я пришёл проведать друга. Никакой мебели в комнате не было вообще, а под всеми четырьмя стенами комнаты бесформенно лежало тряпьё. Свободное место имелось только в центре, где на табуретках сидел Лёня с женой и маленьким дитём на руках. Позднее друг получил двухкомнатную благоустроенную квартиру в новостройке по ул. Белореченская. Родился второй ребёнок. Зарплата в городе была мизерная, и Лёня каждое лето выезжал в лесхозы и занимался сдельной работой по прорубке просек в лесах. Потом у жены начались какие-то проблемы с головой. Лёнина мать и сестра, встретив меня, жаловались на ненормальную семейную жизнь родного человека, пытались чем-то ему помочь. Чем всё завершилось, не знаю. Последний раз встречался с матерью Лёни в 1983 г., когда я с сыном Серёжей приезжал в гости в Североуральск.

Рыбалка. Часть 1.

Конечно, у меня в те ранние годы уже имелось очень много знакомых, которые принимали участие в общих мероприятиях, но основными закопёрщиками всех дел были трое – я, Миша, Лёня.

Так как у Лёни родители полупрофессионально занимались ловлей рыбы, то и мы также занялись этим делом. Надо заметить, что р. Вагран и р. Колонга в те годы имели воду кристальной чистоты. Стоя на мостах, можно было наблюдать стаи рыб, их длина 30-50 см, а отдельных и более. Тогда даже не представляли себе, как можно ту рыбу поймать. Это были многочисленные стайки хариусов и отдельные таймени. Другие рыбаки тоже не знали, как к ним подступиться. Были отдельные, чрезвычайно редкие, в основном, приезжие москвичи, которые ловили на спиннинг. Как легенду рассказывали, что начальник ОТИЗ экспедиции Атаназевич поймал на спиннинг у "директорских домов" тайменя весом 32 кг. Год или два позднее зять нашего знакомого Вити Булдакова ходил на Вагран с удочкой и приносил каждый день ведро крупных хариусов. Нам говорил, что ловит их на червя и мушку, но не сказал главного, что ловится хариус только в том случае, если не виден рыбак (о чём узнали много позднее). Ловил же он с пешеходного мостика, который на лето устраивали через Вагран напротив "директорских домов". Мы же ловили на удочки всех, кто клюнет. В те годы и в помине не было никаких рыболовных лесок из капрона или нейлона. На крючки вязали обычный конский волос из лошадиного хвоста и, в зависимости от крупности рыбы, ставили одинарный или двойной волос. Добыть волос тоже была непростая задача, хотя лошадей было кругом много – они возили продукты в магазины, воду в бочках, людей, ассенизаторские. Надо было осторожно сзади подкрасться к стоящей на привязи лошади и выдернуть из хвоста пучок волос. Ещё издали завидев нас, крадущихся к ним маленьких человечков, они точно знали, что ничего хорошего от нас ждать нельзя и начинали прядать ушами, а иногда и бить копытами в повозку. Тогда же я придумал поговорку: "Обходи лошадь спереди, а машину сзади!"

Сначала начали у скал немного выше моста. Первая словленная мной рыбка – ёрш, потом ещё несколько пескариков. На это место ходили ещё примерно год. Затем начали осваивать места вниз по Ваграну. На следующий год увидели на реке таких же пацанчиков и немного поболе, которые чего-то бродили вдоль берега со столовыми вилками в руках. Подошли поближе и присмотрелись. Оказалось, что колют вилками маленьких рыбок-усанов, которые стояли около камушков или под ними. Значительно больше по размеру были налимы, которые днём тоже прятались под крупные камни и коряги. Нам это дело понравилось и на следующий день, забросив удочки, мы с вилками кинулись на речку. Усанов было много и хватало на всех, но из-за их чрезвычайно малой величины общий вес прирастал очень медленно. Сначала бродили на мели, подняв брючины до колен. Очень редко попадались маленькие налимчики, тогда вес и объём заметно вырастал. Когда я принёс домой первую снизку этой рыбы, мама и бабушка удивились, выразили сомнение, можно ли эту диковинную рыбу кушать. Когда я их убедил, то бабушка почистила налимов, а усанов бросила на сковородку целиком и пожарила. Есть из каких-то соображений рыбу всё-таки не стали, и я её слопал сам. Мне понравилось.

Через какое-то время этот процесс был рационализирован. Вилки мы подвязали на полуметровые палки. Эта нехитрая штука позволила решить сразу две задачи: мы зашли на более глубокие места, где было больше рыбы, и второе, вилка на палке давала мало ряби на поверхности и меньше пугала рыбу. Наши уловы сразу возросли, и родителям рыбы тоже хватало. Позднее с этим методом стали осваивать реку и ниже по течению. Сначала опустились до скал Три брата, а потом и до пионерлагеря. У скал дно реки было завалено каменной плиткой разных размеров, под которыми любили сидеть налимы. Добывали отдельные экземпляры до 50 см. А лагерное плёсо у берегов содержало много топляков, остававшихся в разные года от молевого сплава леса. Однажды, в самом начале этого плёса, заметили с плота стоящего на дне реки налима. Наш паренёк спустился осторожно в воду, глубина где-то по поясницу, и приколол его. Это был хороший экземпляр длиной около 70 см. Вся остальная рыба такому способу добычи не поддавалась, т. к. плавала на некотором расстоянии от дна и его не касалась. Были многочисленные попытки приколоть окуня, чебака, пескаря – всё безуспешно. Позднее нас научили ловить небольших щучек проволочными петлями. Из отожжённой тонкой проволоки на конец палки одевали проволочку с самозатягивающейся петлёй на конце. Бродишь вдоль берега по траве и высматриваешь стоящих там щучек. Наводишь петлю с головы до середины туловища и резко дёргаешь вверх. Большинство щучек допускало наводку петли и только некоторые пятились назад или сбегали в сторону.

Но однажды я зачем-то полез бродить в воду, когда уже были ледяные забереги. Оказалось, что в такой холодной воде пескари теряли подвижность и ложились на дно. Я их несколько дней успешно добывал, не говоря дома, что брожу с голыми ногами. От этих холодных рыбалок через два года слёг с тяжелейшим суставным ревматизмом. Но всё равно то время чрезвычайно голодное для нас. У меня развилось на этой почве малокровие. Врачи прописали пить гематоген и рыбий жир. Мама предприняла неимоверные усилия и добыла и то, и другое. Не исключаю, что помогло ей то, что она тогда уже работала в горкоме партии. Гематоген пить было можно – это обработанная бычья кровь, а вот рыбий жир мне очень не понравился.

Зимние забавы

В эти же годы среди мальчишек города распространилось катание зимой по городу на коньках и т. н. ледянках с горок. Коньки, в основном, хоккейные (их ещё называли «дутики») и «снегурочки» привязывали кожаными ремешками и верёвочками прямо к валенкам и гоняли по улицам, благо, зима длилась более полугода, а движение транспорта было очень умеренным. Затем кому-то в голову пришла мысль цепляться за движущийся транспорт и таким образом без особых усилий передвигаться по городу. Для этих целей из толстой 5– или 6-миллиметровой проволоки делалась как бы кочерга длиной до двух метров с крючком на конце. Я с друзьями на обочине дороги ждал проезжающий мимо транспорт – автомашину или лошадь с санями. Пропускали и бросались быстро вслед, уравнивая скорость, забрасывали крючок на задний борт и ехали. Шофёра, зная эти уловки, через заднее окошко в кабине смотрели, сколько на борту крючков. Иногда резко тормозили, выскакивали из машины и пытались кого-нибудь поймать. Но как только машина резко тормозила, ребята бежали врассыпную. Не помню случая, чтобы шофёр кого-то из нас поймал. Но забавы эти очень опасны. При мне рано набросил крючок один мальчик, его резко дёрнуло и забросило под машину. Он там как-то инстинктивно сложился в кольцо – крутящееся заднее колесо толкнуло ребёнка вперёд. Тут с улицы дико закричала женщина, и шофёр услышал, затормозил, что и спасло мальчика. На этот раз всё закончилось благополучно. Автомобилей в то время было очень мало, а по улицам, в основном, носились извозчики на лошадях, запряжённых в сани и кошёвки, обдавая прохожих «поцелуйными» звуками. Эти похитрее шофёров. Они видели пацанов, стоящих на обочине, и точно знали, что кто-то прицепится. В один из моментов езды извозчик резко оборачивался и бил здоровым длинным кнутом по «нахлебникам». Довольно часто попадало, что для нас было весьма неприятно.

Катание на ледянках – тоже очень приятное дело. Они изготавливались как бы из скамейки перепиленной пополам. Её днище (полоз) обмазывалось конским навозом и обливалось водой. Когда обмазка замерзала, то становилась готовой к употреблению. 1-3 человека становились или садились на неё (первый держался за ножки) и спускались с горок. Эти катания происходили, в основном, с левого и правого берегов р. Сарайная.

Другие катания, уже на больших санях, мы делали с длинной горки-улицы мимо клуба "Строитель" вниз, почти до конного двора СУБРа, который располагался в то время почти в пойме Ваграна, и от него уже был поворот на мост. Для этих целей брали большие сварные сани или иногда грузовые из-под лошадей. Садились сразу 10-12 человек. Спереди обязательно садился рулевой – мальчик с коньками. Во время движения он держал коньки на дороге и должен был удерживать сани в прямолинейном направлении. Скорость развивалась очень высокая, и опасностей встречалось много. Во-первых, эту горку-улицу пересекали справа несколько боковых улиц, а во-вторых, при попадании конька у рулевого в какую-нибудь ямку или щель, неизбежна поломка саней и тяжёлая травма ног у рулевого. Всё обходилось благополучно. Однако не у всех и не всегда. Гора была всё же крутая. И вот однажды, поднимаясь вверх после очередного спуска, я и друзья увидели мчащийся сверху вниз полностью загруженный лесовоз "Студебеккер". Его скорость спуска показалась непомерно великой, все ребята непроизвольно отшатнулись на обочину и, без команды, все разом, обернулись – скорость лесовоза нарастала. Через малый промежуток времени увидели клубы снежной пыли и услышали грохот. Бросили сани и побежали вниз. Там, где заканчивалась улица, дорога делала крутой поворот – 90 градусов влево. А на условном продолжении улицы, за забором, стояли конюшни конного двора СУБРа. Шофёр, не удержав машину, на большой скорости, повернул руль влево, машину же по инерции опрокинуло вправо, она сделала несколько оборотов вокруг продольной оси и лежала на боку со смятой кабиной, а брёвна раскатились до конюшни. Шофёр пострадал несильно – ему выбило челюсть. Если бы он не догадался повернуть круто влево, а поехал прямо на конный двор, то при малейшем препятствии для движения машины – а там их было немало – водителя просто расплющили брёвна в кабине.

В те же годы внизу, около клуба СУБРа, регулярно заливался на стадионе каток. Людей каталось очень много. Катание на своих коньках было бесплатным. Но там же находился и прокатный фонд, где за символическую плату дети брали на время любые коньки и лыжи. В выходной день на катке яблоку негде было упасть – столько собиралось людей. Мы туда тоже ходили очень часто.

Чуть позднее стали на лыжи. Сначала занялись катанием с горок и прыганьем с трамплинов. Основные лыжные горки располагались на берегах Ваграна, множество в районе старого месторасположения кирпичного завода. Они были достаточно крутыми, и в конце многие имели трамплины высотой до одного метра. Там-то я впервые заметил, что из-за близорукости плохо вижу лыжню внизу и трамплин. Но всё равно спускался, пока не сломал лыжи. Справедливости ради надо сказать, что их часто ломали на горках и те, кто хорошо видел.

Когда Миша переехал жить на Крутой Лог, начали осваивать горки там. Но это было сложнее. Потому что спуск – на склонах, покрытых деревьями, поэтому трассы те иногда шли зигзагом. Следующую пару лыж я там-то и сломал, не успев отвернуть, врезался в дерево.

Катаясь на лыжах по тамошним лесам, мы видели много заячьих следов. Попадались даже набитые плотные тропы, идеальные для лыжника. Ловить зайцев петлями меня и друзей научил отец Лёни – Тимофей Иванович. Он подробно рассказал, как и что из чего делать. Брали кусок троса около полутора метров, отжигали его в печи или на костре, разбирали на отдельные проволочки и каждую чистили наждачкой до блеска, а потом натирали хвоей, чтобы снять человеческий запах. Затем с одного конца делали затягивающуюся петлю диаметром около 30 см и навешивали её над тропой на высоте 20 см от снега, а второй конец привязывали к близко стоящему деревцу или к какой-нибудь солидной палке и зарывали её в снег. Зайцы особенно активно бегали в сильный мороз. Я ставил 5-6 петель в окрестностях Лога, за зиму снял двух уже замороженных зайцев. Потом Миша признался, что одного снял из моей петли. Может, снял и больше, но мне сказал про одного – друг жил там постоянно, а я приходил раз в неделю. Потом поведал, как добивал ещё живого зайца и как тот кричал. Такую же историю я услышал о раненом из ружья зайца от одного охотника. С тех пор охоту на них полностью прекратил и даже из ружья в них никогда не стрелял, хотя встречал очень часто на Севере.