Текст книги "Воскресение Христово"

Стоило ли столько лет мыкаться по белу свету для того, чтобы в конце концов попасть в это ужасное место?

Стоило ли затрачивать ту массу энергии, которую пришлось затратить в жизни мне, чтобы в конце концов лежать неподвижной, разлагающейся фигурой под тяжестью толстого слоя холодной земли?

Стоило ли испытывать то огромное количество нравственных и физических мук, которые пришлось переиспытать мне на протяжении моей жизни, чтобы в результате попасть в беспощадные руки Смерти – этого единственного реального божества, – которая злорадно опустила меня в беспросветную тьму могилы?

Какой смысл в этих нестерпимых, чисто физических страданиях, непосредственно предшествующих моменту смерти? Кому и какая от этого польза?

Какую непонятную нам цель преследует природа в этом диком процессе разложения?

Для чего я и многие другие смертные старались скапливать в своем мозгу на протяжении всей своей жизни этот запас сведений, это богатство знаний?

Неужто для того, чтобы безвозвратно все погибло? А еще говорят, что ни один вид энергии не пропадает в природе. По-видимому, это большое заблуждение. Я изучил десять языков, я прошел высшую школу, я работал над многими вопросами человеческого знания, затративши на все это соответственное количество нервной энергии. Теперь мой труп в гробу. Куда же делась и во что обратилась вся эта масса затраченного мною труда?

Она пропала, безвозвратно погибла. Разве это не обидно? Разве не больно человеку сознавать, что весь его умственный багаж, накопленный столькими трудами во время жизни, все его мысли, чувства, желания, всё его «Я» бесследно исчезает, безвозвратно погибает, попадает в какое-то небытие, в какую-то нирвану?..

И вот теперь мой труп лежит в холодном смраде собственного разложения. Страшная тишина этой постоянной ночи иной раз нарушается работой червей, подтачивающих гроб и мой труп. Несчастный труп!

Прошло некоторое время. Громадный червяк вполз в мою левую ноздрю и, с трудом пробираясь сквозь набухшую, полуразложившуюся слизистую ткань, достиг нервного вещества головного мозга. Достиг и начал все глубже и глубже внедряться в него, выедая постепенно и те божественные участки моего мозга, в которых хранились драгоценности накопленного мною при жизни знания. Классическое место моего организма, седалище моей души, которым я думал, которым желал, которым чувствовал, – это место, эта драгоценная нервная ткань, – оно наконец стало добычей ужасных червей.

Стоит ли рождаться на свет, стоит ли жить, стоит ли работать после всего этого?»

Эти мысли особенно резко предносятся нашему сознанию при виде смерти Спасителя на кресте.

«Слушай, – говорит в своем пророческом исступлении пред самоубийством Кириллов своему «черту», Петру Верховенскому, – слушай большую идею: был на земле один день, и в средине земли стояли три креста. Один на кресте до того веровал, что сказал другому: «Будешь со Мною в раю». Кончился день, оба померли, пошли и не нашли ни рая, ни воскресения. Не оправдалось сказанное. Слушай: этот человек был высший на всей земле, составлял то, для чего ей жить. Вся планета, со всем, что на ней, без этого человека – одно сумашествие. Не было ни прежде, ни после Ему подобного, и никогда, даже до чуда. В том-то и чудо, что не было и не будет такого же никогда. А если так, если законы природы не пожалели и этого, даже чудо свое не пожалели, а заставили и Его жить среди лжи и умереть за ложь, то, стало быть, вся планета есть ложь и стоит на лжи и глупой насмешке. Стало быть, самые законы планеты ложь и дьяволов водевиль. Для чего же жить тогда, отвечай, если ты человек?» (слова Достоевского).

Или как говорит философ В. Соловьев: «Если бы Христос не воскрес, если бы Каиафа оказался прав, а Ирод и Пилат – мудрыми, то и мир оказался бы бессмыслицей, царством зла, обмана и смерти. Дело шло не о прекращении чьей-то жизни, а о том, прекратилась ли истинная жизнь, жизнь совершенного праведника» (В. Соловьев «Пасхальные письма»).

Вот в какие тупики попадает человеческая мысль при отрицании воскресения Христова. Вот к каким печальным выводам должны придти люди, отвергающие этот кардинальный догмат нашей веры.

Итак, если Христос не воскрес, тогда, как говорит Достоевский, – антропофагия, людоедство.

Если же Христос воскрес, с Ним все воскресает, все исполняется света, смысла, добра и надежды.

Если Христос воскрес, тогда, значит, мы все воскреснем, ибо слово Божие говорит: Ныне Христос возста от мертвых, начаток умершим бысть (1 Кор. 15, 20). Если же мы воскреснем, значит, есть загробная жизнь, есть воздаяние, есть праведный Судия, есть потусторонний мир, к которому мы должны приготовиться здесь, на земле, и где Господь коемуждо воздаст по делом его (Рим. 2, 6).

Тогда и земная жизнь получает свой смысл и свое значение. Тогда и смерть не страшна, ибо она есть переход к другому, новому, высшему миру. Тогда и добродетель имеет свой конец. И порок – возмездие. И преступление – наказание. Вера и надежда – оправдание.

Мы, христиане, твердо верим в воскресение Христа, и потому в день Святой Пасхи у нас так светло, так радостно на душе.

 
И все полно торжественной хвалою,
И солнце льет лучи свои с небес,
И носится тогда над радостной землею
Победный клик: Христос, Христос воскрес!
 

(Н.П. Аксаков)

Наконец, воскресение Христово есть торжество человеческого прогресса, человеческой культуры.

Ведь если Христос не воскрес, то нет никакого смысла в прогрессе. Прогресс обесценивается, теряет свою силу, становится пустым словом. В самом деле, к чему тогда вся эта лихорадочная, непрерывно текущая мировая работа? Какой толк в ней? Какому Богу приносятся в жертву и жизнь, и здоровье, и покой, и свобода? И во имя чего все эти скорби, унижения, падения, слезы, плач и скрежет зубов?

Говорят, во имя спасения человечества, во имя будущего, когда наступит рай земной, когда не будет на земле ни страданий, ни мучений, когда будет одно сплошное «благоденственное и мирное житие».

Но позвольте, как справедливо заметил в «Подростке» Ф.М. Достоевский:

«…Зачем я непременно должен любить моего ближнего или ваше там будущее человечество, которое я никогда не увижу, которое обо мне знать не будет и которое, в свою очередь, истлеет без всякого следа и воспоминания, время тут ничего не значит, когда земля обратится, в свою очередь, в ледяной камень и будет летать в безвоздушном пространстве с бесконечным множеством таких же ледяных камней, то есть бессмысленнее чего нельзя себе представить? Вот ваше учение. Скажите, зачем я непременно должен быть благороден, тем более, если все продолжается одну минуту?

Один чрезвычайно умный человек говорил, между прочим, что ничего нет труднее, как ответить на вопрос: “Зачем непременно надо быть благородным?” Видите ли-с, есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, – то есть убежденные, что их подлость есть величайшее благородство, подлецы стыдящиеся, – то есть стыдящиеся собственно подлости, но при непременном намерении все-таки ее докончить, и, наконец, просто подлецы, чистокровные подлецы. Позвольте-с: у меня был товарищ Ламберт, который говорил мне еще шестнадцати лет, что когда он будет богат, то самое большое наслаждение его будет кормить хлебом и мясом собак, когда дети бедных будут умирать с голоду; а когда им топить будет нечем, то он купит целый дровяной двор, сложит в поле и сожжет там же, а бедным ни полена не даст. Вот его чувства! Скажите, что я отвечу этому чистокровному подлецу на вопрос: почему он непременно должен быть благородным? И особенно теперь, в наше время, которое так переделали, потому что хуже того, что теперь, никогда не бывало. В нашем обществе совсем не ясно, господа. Ведь вы Бога отрицаете, подвиг отрицаете, какая же косность, глухая, слепая, тупая может заставить меня действовать так, если мне выгоднее иначе? Вы говорите: “в разумном отношении” к человечеству есть тоже моя выгода; а если я нахожу все эти разумности неразумными? Да черт с ними и до будущего, когда я один только раз на свете живу. Позвольте мне самому знать мою выгоду; оно веселее; что мне за дело до того, что будет через тысячу лет с вашим человечеством, если мне за это, по вашему кодексу, – ни любви, ни будущей жизни, ни признания за мной подвига? Нет-с, если так, то я самым преневежливым образом буду жить для себя, а там хоть бы все провалитесь».

И это не единичные голоса. Такого рода речи и рассуждения раздаются везде. Вот, например, у одного индусского подвижника Суоми Вивеконанда мы находим такие же точно мысли.

«Если жизнь есть только нечто маленькое, пятиминутное, – говорит он, – если вселенная есть только случайное соединение атомов, то почему я должен делать добро другим? Зачем нужно милосердие, справедливость, сочувствие? Самое лучшее, к чему надо было бы стремиться в этом мире, – было бы “убирать сено каждому для себя, пока солнце светит”.

Если нет надежды на будущее, зачем я стану любить моего брата, а не перережу ему горло? Если нет ничего дальше, а есть только неумолимые, бездушные законы, я должен бы стараться только сделать себя счастливым здесь. Вы встретите людей, которые говорят в настоящее время, что для них основанием всей нравственности служат соображения о пользе. Что это за основание? Доставить наибольшее количество счастья наибольшему числу? Но зачем я стану это делать? Почему бы мне не причинить самое большее несчастье наибольшему числу, если это служит моим целям?

Если пользой считается наибольшее количество счастья, то моя польза заключается в том, чтобы быть эгоистом. Я могу достичь наибольшего счастья, обманывая и губя других» («Философия йога»).

И действительно, если наша жизнь прекращается смертью навсегда, тогда один исход остается для всех. Именно: жить для себя, в свое полное удовольствие, жить за счет других, за счет их радостей, здоровья, счастья, покоя и свободы.

Так именно теперь неверующие и живут:

 
По крови и трупам, друг друга давя,
Куда-то стремится народов семья…
 

Ну, хорошо. На время согласимся с тем, что все свои труды, заботы, страдания мы должны принести в жертву будущему человечеству. Но ведь будущие люди не смогут принять от нас этого драгоценного подарка. Будущие люди с более чуткой совестью, с более развитым чувством общечеловеческой солидарности и любви будут терзаться от сознания, что их благополучие куплено такою дорогою ценою, и тогда они в тысячу раз несчастнее нас и уж совершенно не годятся для роли увенчивающих мировую историю счастливцев будущего. Потому что всякий должен был бы тогда сказать, как Иван Карамазов: «Зачем эта гармония, когда в ней не примут участие те, кто ее создал, когда им никогда не дадут белых одежд и веток пальмовых? Говорят, что все должны страдать, чтобы купить вечную гармонию. Но зачем тут дети и их страдания? Отказываюсь от всякой гармонии, если она стоит так дорого. Не стоит она слезинки, хотя бы одной только той девочки с Гай-Маркета. Не стоит, потому что слезинки остались неискупленными, невознагражденными. Не хочу гармонии, из любви к человечеству не хочу. Слишком дорого оценили гармонию, не по карману. Я не могу столько платить за гармонию. И потому я свой билет на вход спешу возвратить Ему обратно.

Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет почтительнейше Ему возвращаю».

Возможен, правда, другой ответ и другой исход из этих противоречий. Возможно, что будущее поколение обо всем позабудет, все припишет себе самому. Но тогда мы имеем просто свинство, отталкивающее безобразие, при одной мысли о котором мутит и тошнит, при мысли, что ради мещанского довольства и благополучия этих господ была заплачена такая цена, пролита была мученическая кровь.

«Нет, идея прогресса, – пишет в своей книге «Интеллигенция и религия» профессор политической экономии С. Булгаков, – не дает и не может дать исхода из трагических противоречий жизни, человек не может спастись от них в прогрессе».

Только в признании истины, что за крестом следует воскресение, что Христос воскрес, – решение всех «вечно тревожных и страшных» вопросов. Христос победил смерть, победил страдание. Если так, то наше служение ближним – не работа Сизифа или данаид, наполняющих бездонную бочку без всякой надежды сделать человека действительно счастливым, а соучастие в работе Христовой, которая должна окончиться в Царстве любви и славы Божией. С этой точки зрения страдать с ближними и для ближних, сострадая, отдавая им жизнь, – значит залагать камни действительного и вечного счастья на земле (Еп. Михаил «О вере и неверии»). Только та уверенность, что страдания на земле готовят нас и ближних наших к блаженной жизни с Богом, что будущее не только заставит страдальцев забыть прошедшее, но и заставит благословлять эти муки прошедшего как путь к радости и счастью, только эта уверенность окончательно примирит нашу мысль с засильем страданий на земле.

Итак, в воскресении Христа решался вопрос о смысле мира, жизни, истории, о правде мира. Без него всё как бы умерло, и с Ним все воскресает, исполняется света и смысла, становится светоносным, даже теория прогресса, которою теперь человечество отгораживается от религии, получает высший смысл и значение.

Вот почему так легко, так отрадно и светло бывает на душе в день Святой Пасхи. Вот почему пасхальный звон всегда звучит так торжественно и дивно. Вот почему в этот великий и светлый день больше, чем когда бы то ни было, хочется жить, верить, всех любить и молиться. Христос воскрес!

Нo мы видим уже, как против нас выдвигается главный логический идол нашего времени – «научность», перед которой пасуют, преклоняют свои колени многие, даже смелые, умы. Мы слышим хриплый, металлический, мертвый голос ее оракулов, безапелляционно изрекающих: как можно говорить о воскресении, о чудесах, вообще о таких вещах, которые давно упразднены наукой и отнесены к числу отживших суеверий?

В ответ на это последнее возражение мы приведем слова православного публициста Мейера, встреченные нами в журнале Министерства народного просвещения. Нижеприводимые слова как нельзя лучше и удачнее опровергают несправедливость этого атеистического утверждения.

«В религиозных верованиях играет огромную роль идея чуда, которую нельзя истолковать как попытку объяснить какое-либо явление природы. Чудо всегда понималось как нечто необычное, возможное лишь для каких-то сверхчеловеческих сил. Поэтому, когда дело идет о веровании в чудо, научная критика теряет свою силу. Говорят, будто наука доказала невозможность чудес. Но ведь всякий раз, когда наука доказывает невозможность того или иного чуда, то есть указывает на нарушение в данном чуде так называемых законов природы, она только подтверждает, что данное чудо – действительно чудо. Но возможно ли вообще то, что невозможно с точки зрения законов природы? “Где пожелает Бог, там нарушается порядок природы, ибо Он творит, что благоизволит” (Великий канон святого Андрея Критского).

Научное описание явлений природы не мирится, конечно, с чудом. Наука перестала бы быть наукой, если бы она отказалась от идеи закономерности. Это ее регулятивный принцип. Но научное описание не охватывает полностью всей реальности. Если бы это было так, чудо, конечно, было бы немыслимым. На самом же деле наука не может себе ставить таких задач, и то, что не вмещается в рамки научного описания, строго говоря, не должно рассматриваться как абсолютно невозможное. Наука, таким образом, устраняет чудо не из реальности, а из своего описания реальности».

Если, таким образом, наука не может вообще отрицать чуда, то истину воскресения она тем более не может отрицать, потому что это чудо из чудес.

Трезвонят… Христос воскрес!.. Христос воскрес!.. Вы верите? Нет?

А я верю! Я верю! Это так широко, так смело, так полно глубокого таинственного смысла… Говорят: будет время, и земля обледенеет и, как ледяная могила, будет носиться в пространстве… Но отчего же так хочется жить? Отчего так хочется мечтать и верить, что это вздор, призраки и только?..

Смерть не берет всего. Все разумное, светлое, бессмертное остается… Оно все больше и больше осаждается на земле, как иней, и будет время, – вся земля проснется в одно утро разумною, светлою, бессмертною… Христос воскрес — это запев к той нескончаемой жизни.

Такой звонкий, красивый, вдохновенный запев. Он поднялся над землею рано, еще вся земля спала и не мечтала об иной жизни.

Он прозвенел неожиданно, смело, чарующе и поманил туда, в даль, в иные, края… Пусть люди не верят, а он звенит.

Он будит тоску по иной жизни, он зовет… И если когда-нибудь люди совсем перестанут верить в него и он не поднимется больше к небу в пасхальную ночь, это будет означать, что земля уже обледенела и бессмысленно носится в пространстве…

Пусть звонят колокола! Пусть бьют в набат! Это – протест человечества против своего одиночества, смерти, бессмысленности… Это вера, милая, детская, трогательная вера в свою весну, в свои солнце, цветы, ласки, когда человечество узнаете все, найдет счастье и отдохнет…

Христос воскрес!