Текст книги "Горизонт, которого нет. Темная тайна Черного моря. Книга 1"

После окончания службы, за неоднократные победы, Император отдал Владимиру в распоряжение несколько земель. Кроме того, около трёхсот крепостных душ для работы. Не самых хороших, конечно, но «дареному коню в зубы не смотрят» счел Владимир, и возражать не стал.

Изрядно уставшему и постаревшему от битв, как на поле брани, так и в кулуарах власти, Владимиру было уже за тридцать пять (обычно до этого возраста доживали не многие). И теперь предстояло вернуться к тому, от чего он ушёл давно, правда, в другой роли. В роли главы. В крестьянах он по-прежнему видел несчастных людей, которых обделила судьба. А приличное жалование за военную службу позволяло Владимиру думать, что все в его силах. Потому он спешно откланялся и поехал осмотреть владения.

И вот, только стоя на своей земле, убедился Владимир в «щедрости» Императора. Дарёный им «конь» требовал неимоверных сил и вложений. Земля к юго-востоку от Юзовки в полях оказалась обедненная, каменистая, а в лесах, довольно обширных, – заболоченная. Неподалеку были горы, потому на часть земель часто нападала засуха, а другие же, напротив, заливали дожди. С гор случались оползни.

Триста крепостных, что были отданы к землям в придачу, состояли из доходяг, женщин, детей, стариков. Едва ли на сотню набиралось более-менее крепких молодых мужей. Ни бойцов дружинных, ни ремесленников, ни кузнецов. Будто с глухой деревни или с полей соседней области согнали всех неугодных к работе, заставили построить землянки, да и подарили Орлову.

Могли ли эти проблемы остановить Владимира? Едва ли!

За пять лет усердной работы вместе с несколькими однополчанами, пришедшими на помощь, и крепостными крестьянами, Владимир сумел распахать и обогатить земли, отстроить деревни, возвести храм и даже проложить дороги, что очень помогло наладить промысел и ремесла. Крестьян он уважал, как тех же солдат, считая их тяжкий труд мирной войной за жизнь и благополучие. И работавшие на Владимира люди видели его отношение. Пусть ещё не все жили сыто, но крестьянам уже было с чем сравнить – и это была лучшая их доля. Предыдущие помещики разорили крестьян, деревни почти вымерли от болезней и голода, развитию промыслов мешали набеги разбойников, и уж тем более не было помыслов у господ о благоустроении и разделе урожая с холопами.

Владимир же с ходу оценил положение дел, и наперво созвал дружину, самолично занявшись её обучением. Обязал иметь в каждой деревне, как минимум по одному лекарю, потратив на это солидные суммы из своих сбережений, и заняв у тех, с кем успел сдружиться. От этого в деревнях воцарился порядок и люди, наконец, перестали умирать от всего подряд. Следующим шагом стало создание Совета деревень. Первоначально Совет помогал Владимиру в решении споров, проблем, вопросов, в подсчетах по уплате налогов, подготовке запасов, а позже взял на себя и функции суда.

Часть лесов пришлось вырубить под угодья, дома и на продажу. Этот, очень тяжелый для всех, период в итоге дал возможность расплатиться с долгами и даже обернулся небольшой прибылью.

Особо Владимир выделял образование, традиции и духовность. Умные мужчины потенциально выходили в его коммуне на первый план. Отличившихся он даже лично освобождал от крепостной ноши и отправлял учиться, если позволяли возможности и средства. Благодаря этому у народа появился стимул жить и надеется на светлое будущие.

Тем не менее, даже для самих крестьян было неслыханно, чтобы хозяин сам работал наравне с холопами. Владимир же специально обращал внимание на то, что делал и на принимаемые решения, чтобы народ видел громадную работу, которую он вел. Благодаря этому люди проникались к нему не только уважением, но и преданностью.

Сарафанное радио работало тогда не хуже, чем любое средство массовой информации в наше время. И, прознав о возможности лучшей жизни и удела, многие крестьяне из других поместий попросту сбегали на вотчину Владимира, порой бросая все пожитки. Иногда сбегали даже целыми поселками.

Это не могло быть не замечено. Ибо ярость соседствующих феодалов границ не ведала. Испорченные отношения с ними весьма дурно влияли на торговлю. Но, оставаясь дипломатичным, справедливым и осторожным в любых вопросах, а также сохраняя хладнокровие, Владимир всё же смог договориться.

Единственной проблемой, которую Владимиру решить за всю жизнь не удалось, было пьянство. Люди пили постоянно, и к сорока годам, если доживали, были уже крепкими пьяницами. Работали они не в полную силу, совершали много глупостей, частенько с пагубными последствиями. И как ни покажется странным, но чем спокойнее были времена, и чем лучше людям жилось, тем больше они начинали пить. Наказания и запреты не приносили заметных изменений. Не могло на это повлиять и духовенство, которое порой и само во главе с духовниками закладывало так, что просыпалось в компании местных «дам облегченной социальной ответственности». Только беды и катастрофы сплачивали людей, и заставляли отказаться от горячительного хотя бы на какое-то время. Но сразу после похорон павших, которых унесла беда или катастрофа – все по новой возвращалось на круги своя. Владимир и сам выпивал малость, но либо не без повода, либо для лечения души и тела после слишком тяжелого трудового дня.

Намного хуже дела обстояли в личной жизни Владимира. Становление вотчины и дела быта отвлекали его от заведения семьи до тех пор, пока ропот приближенных не стал походить на оскорбления, а здоровье не начало потихоньку его подводить. Пришлось найти невесту и жениться почти принудительно. Девушка была не особо знатного рода, вполне обыкновенная и робкая. Для ее семьи это было едва ли не манной небесной, так что никто даже слова сказать не посмел.

Свадьбу сыграли скромно, в имении, после венчания в отстроенной Владимиром церкви. Торжество удалось, а вот жизнь в браке была вовсе не сказочной. К жене Владимир относился как к рабыне скорее, ничуть не понимая разницу. Собственное представление о поведении и назначении жены у Владимира сложилось в зрелом возрасте на основе виденного в разных домах и семьях. Жена должна быть верной, покладистой, отдаваться, когда надо, не приставать, когда не надо, родить не менее четырех наследников, уметь готовить, стирать, убирать, штопать одежду и вообще следить за домом.

«Бабы? Да нужны, конечно! Но либо как украшение, либо чтобы работала! Ну, и чтобы приплод выхаживала!» – не раз слышали от Владимира.

Прислугу Владимир почти не держал, разве что конюха, кузнеца и уборщика. Все мужчины. И коли жена работать должна по дому, так чем она отличается от прислуги, за исключением интимных сношений? Иногда возникало смутное чувство, что жена должна быть другой, но какой?! Когда она проявляла какую-то инициативу, Владимир серчал и пресекал это, либо окриком обижая, либо по лицу отмашкой, а то и вовсе запирал в комнате на хлебе и воде. В свет он ее не выводил. Вместе с женой его видели лишь когда гости сами приезжали в имение или появиться с женой строго требовалось. И это было настоящим испытанием для них обоих. Не могла жена сойти ему под стать, когда дома была на уровне прислуги.

Ярослав свою мать запомнил плохо. И даже не от того, что ее не было рядом, а потому, что Владимир старался сам воспитать сына, не держать его, как он говорил, возле «мамкиной сиськи». Ему был нужен сильный наследник, а не «сопливый маменькин сынок» и «слабый человечек». Оттого детство Ярослава не было сладким, как у других дворян. Рано пришлось учиться грамоте и управлению делами: отец брал его с собой и в поля, и в поездки. Часты были и пешие прогулки по лесам и окраинам. Учил Владимир сына драться и владеть оружием. Условия, конечно, не были совсем спартанскими, но и покоя было мало. Всё, что успел Ярослав о женщинах из детства своего вынести – что это матери-кормилицы и более слабое племя, кое нужно защищать. И более Ярославу было неведомо. Затем пошла учеба кадетом, потом армейская служба. Молодой дворянин стал взрослее, возмужал, и невольно проявлял интерес к противоположному полу. Но благодаря воспитанию отца, все время думал, что это слабость и даже стыдился своих мыслей о женщинах. Барышень близко к себе не подпускал. Считал достойным только мужское общество и только мужскую дружбу – настоящей.

Воспоминания сами собой роились в голове Ярослава, пока в пути было спокойно и ничто не прерывало его мыслей. С одной стороны Ярослав очень соскучился по дому за годы службы и редкие побывки, не терпелось уже скорее попасть на родную землю, с другой – он ехал с поникшей головой, ибо превзойти на службе блистательные подвиги отца ему не удалось. Последнее сильно угнетало, задевая его гордость, честь и сущность, не говоря уже о том, что сулило пересуды на родной земле. Все теперь будут сравнивать отца и сына и говорить, мол «отец-то был лучше», что просто не может не злить дворянина. Так что жизнь в битвах казалась даже проще и понятнее, чем туманное будущее родине.

«Отец сделал так много, а что сделал я? И что теперь делать?» – мысли проносились, но не находили ответа.

Обоз остановился и Ярослав, поблагодарив старого извозчика, проследовал на ближайший базар. Несмотря на ранний час, там было людно и шумно. Восточные торговцы всеми силами зазывали прохожих покупать и шумно торговались. Это было для них делом чести испокон веков. Ярослав тоже был не промах и всегда выбивал выгодную цену, но в этот раз ему хотелось просто купить и уйти. Престарелого торговца однако ж возмутило принять плату без торга, хотя Ярослав молча протянул за его товары в три раза больше, чем оно того стоило, ожидая, когда тот ему соберет все в тюк:

– Почему не торгуешься? – Не сдерживая раздражения, с характерным акцентом, произнес продавец по имени Азиз.

– Солнце сегодня не с той стороны встало! Не благосклонно для торга! – ответил Ярослав.

– Солнце всегда встает одинаково! Не принято у нас так! Не торгуешься, значит не уважаешь! – огорченно произнес Азиз.

– Будет тебе, почтенный! Возьми деньги и отдай, что требуется. Тут много. На том и разойдемся!

– Нет! – возмущенно сказал Азиз, – За эти деньги потребуй хотя бы… это блюдо! – тут же сменил гнев на милость и услужливость. – Жене отвезешь! Рада будет тебе в нем фрукт носить! Или вот – масло из оливы! Как слеза! Бери!

– На кой оно мне, старец?! Нету у меня жены! Глаголют же! И настроя нету!

– Такой мужик и без бабы? Ай, не поверю! Ну хоть орехов с сухарями? Или вот – свежайший рахат-лукум! Даже у султана вчерашний уже…

– Хорошо! Орехи и сухари, и вот этот бурдюк с водой.

– Вот! Другое дело! – обрадовался Азиз, – Кофе еще тебе положу и турку на память!

– Да не пью я это!

– Бери, тебе говорят! – снова рассердился Азиз.

– Шут с тобой, клади это отдельно! – отмахнулся Ярослав.

Азиз собрал два тюка и отдал Ярославу.

– Приходи еще! Я еще кинжалы завтра принесу на продажу!

– Благодарю…

– Аллах с тобой!

Ярослав собрал тюки и побрел к пирсам.

«Утомил, паразит, со своим навязчивым гостеприимством!» – подумал Ярослав. Но не успел отойти и на сотню шагов, как налетели босяки и детвора, требующие подачки. Отдал пару копеек и одну из двух пресных лепешек, чтобы отстали, ибо не давали пройти. Украдкой пронаблюдав, как они бегут к этому же торговцу, очевидно обратно сбывая полученное.

«Эх! И почему я уже даже не удивляюсь сему?! Пес с ними! Прочь отсюда!» – пронеслось в голове, и Ярослав направился к пирсам.

В порту разгружалось несколько судов, и несколько готовилось к отплытию, включая военный парусник «Спесивый». Царили суета и шум.

«Как корабль назовете, таков путь он и пройдет! Надеюсь, не брыкается и не скинет с борта!» – мысленно усмехнулся Ярослав, пробираясь к своему кораблю.

Отвлекшись на кричащего носильщика, он внезапно наткнулся на какую-то нищенку в парандже, которая носила корзины от борта недавно причалившего судна. Та уронила корзину, из которой рассыпались овощи. Она сразу же начала что-то громко кричать противным голосом на своем языке. По тону было ясно – проклинает до пятого колена.

Ярослав поставил тюки и стал собирать все обратно в корзину.

На минуту портовый шум стих и даже сама крикливая женщина притихла от удивления, перестав сыпать проклятиями.

Казалось бы, что тут такого? Оплошность нужно исправить, ты же мужчина, да еще и офицер! Но это было не просто необычно, это было неслыханно. Чтобы русский офицер стал марать руки?! Не в жизнь!

Как ни крути, во время войны отношение к местным далеко не такое, как описывают в сказках и летописях. Оно избирательно, высокомерно или пренебрежительно. Большинству солдат и моряков был чужд и быт, и порядки османского общества, и, уж тем более, традиции народа. От неуважения к культуре росло и неуважение к людям.

Некоторый офицерский состав, порой и младший, искал в местных возможность самоутвердиться и показать «кто в доме хозяин». То есть с типичными замашками «маленьких людей» – унизить, посмеяться, силой заставить или иначе вынудить что-то сделать, да просто сделать гадость. Иначе говоря, другой офицер как минимум бы плюнул, обматерил и пошел бы дальше, а мог и избить. Но Ярослав не равнялся на «всех», делая то, что по совести ему велено. А совесть местами еще очень даже болела, и раны на ней не спешили зарубцеваться.

Когда Ярослав закончил, то вручил женщине корзину и извинился. Порт словно застыл на секунду. За Ярославом наблюдали все – моряки, солдаты и весь портовый сброд.

Ярослав огляделся, взял свои мешки и собирался пойти дальше, как вдруг женщина схватила его за рукав и сказала на ломанном русском:

– Ты не должен… Не плыви на корабль!

– Что?

– Не надо тебе плыть… на этот корабль! Беду… будет!

– Что ты несешь? Какую беду? – недовольно произнес Ярослав. Та промолчала, возможно, не понимая. – Слушай! Иди своей дорогой! Не до тебя уже! – строго сказал Ярослав, махнул рукой, и быстрым шагом отправился к трапу.

Он уже прошел по трапу и поднялся на палубу, как внезапно услышал сзади, все тот же неприятный резкий голос:

– Нет! Не плыви! – крикнула женщина. Ярослав обернулся и опешил, увидев её в опасной близости к себе.

Сумев проскользнуть мимо охранявшего трап матроса и быстро пробежав по трапу, она схватила один из мешков Ярослава и швырнула за борт. Только тогда ее схватил матрос и потащил прочь с корабля.

– Сдурела, стервоза?!!! – крикнул Ярослав.

А она заладила все одно и тоже – «не плыви!» и ничего больше.

– Извините, покорнейше, господин капитан! Сейчас я ее выведу!

– Извините?! Чаек считать меньше надо! Гони ее в шею! Дуру чокнутую!!! – крикнул на матроса Ярослав.

«Черт!!! Вот гадина!!! Все припасы и рубаха на корм рыбе!» – злился Ярослав, наблюдая, как мешок спешно погрузился на дно.

– Ха-ха! – раздался позади вредный смех.

Это был боцман, он шел следом. Коренастый мужик с вредным и насмешливым выражением лица. Когда он улыбался или смеялся, его лицо напоминало свиное рыло, просящее кирпича. Сальные волосы, узкие глаза, недостаток зубов во рту, кривой нос. В зубах он зажал папиросу. Будь он в штатском получил бы в нос в первые же секунды, только за свой вид, но его спасала форма моряка.

– Что тут смешного? – резко спросил Ярослав.

– А чего – нет?! Смешно ведь! Эти нищенки! На все идут лишь бы ограбить прям средь бела дня! И на погоны не смотрят! Повезло, вижу, познакомиться?! Ха-ха!

– Ограбить? Она же выбросила мешок за борт!

– Ку-ку, мужик! Добро пожаловать на турецкий берег, ваше высокоблагородие-капитан-очевидность! Она и ее сраные подельники потом выловят мешочек! Так что не волнуйся! Все будет в целости и сохранности… Только вот у нее! Ха-ха! Поделом! Внимательнее быть надо! А не помогать крысам!

– Вздор! Что же теперь людьми не быть?! И вообще, что за обращение к старшему по званию?

– Ах, извините-извините! Можете присылать секундантов по адресу – море! – кривлялось боцманское свиное рыло, – На этом судне – ты пассажир, а не старший по званию! Если что-то не нравится в моем обращении, можешь пожаловаться капитану, конечно… Но вот вопрос! К чему это приведет? Уж точно не к списанию меня на берег! Скорее к тому, что поплывешь со своими погонами через неделю на другом корабле!

– Как звать?

– Неважно!

– Ну, тогда слушай, залупа свиная! За дерзость можно поплатиться не просто «списанием на берег»! Я ведь кабанов и покруче отправлял червей кормить! – спокойно, но жестко произнес Ярослав, глядя в глаза противнику.

Оба уже готовы были схлестнуться.

– А ну, отставить! – раздался резкий голос старпома, – Еще одно замечание, и одного в карцер, другого отправлю на берег! Дважды повторять не буду!

– Есть! – отозвался боцман, – Еще поговорим, за залупу! – процедил сквозь зубы боцман, и мерзко улыбнувшись и толкнув в плечо Ярослава, пошел к лестнице на нижнюю палубу.

– Не сомневайся! – парировал Ярослав, – Только разговор будет короткий!

«Такая дрянь даже в море ведь не тонет!» – подумал он тогда.

Делать было нечего. Предстояло путешествие без пайка, сменной одежды и прочих личных вещей.

Глава 3 Чертоги тайн

Спустя несколько минут корабль, наконец, тронулся и вскоре вышел в открытое море. Солнце в зените обжигало и, казалось, плавило даже воздух. Бриз, бивший в кливер, тянул корабль за собой и давал надежду на то, что путь минуется легко.

Ярослав расположился в маленькой каюте, открыв иллюминатор, чтобы не задохнуться от жары. Утонувший тюк не шёл из головы. Он понимал, что, по-хорошему, надо было нырять за вещами или собирать новый баул, и ждать еще неделю, когда прибудет другой корабль. Но так хотелось скорее покинуть эти места и больше никогда не возвращаться. Да и денег на недельный постой и новые сборы не хватило бы. Припомнив ситуации похуже, он счел всё же, что и из этой выйдет с достоинством и победой. Кроме того, некоторые попутчики – солдаты и офицеры, видевшие ситуацию, – предложили помощь. Уцелевшие сухари Ярослав оставил себе, а турку и кофе сменял на хорошую рубаху и флягу с водой, что облегчало положение.

На второй день пути ветер внезапно стих и наступил полный штиль. Море было как зеркало – ни единого всплеска. Лютая жара, вонь и качка – без того отвратительны, добавлялось к ним теперь бесконечное ожидание, бездействие… Мерзость этих ощущение владела всеми, и командой, и пассажирами, пронизывая раскалённый воздух на палубе, прелый дух кают и затхлое пространство трюмов. Качка клонила ко сну, но жара, от которой хотелось содрать с себя кожу, не давала заснуть. Пытка, не иначе!

Ярослав вышел на палубу спасаться в тени мачт и парусов. Он стоял, молча опираясь о борт и смотрел вдаль. Подумать было о чем. Это и происходившее в стране, и воспоминания о доме, а также события, ставшие причиной изменений.

Ярослав не смог стать большим военачальником и был скорее солдатом, хоть и дослужился до капитана батальона. Его это тяготило до последних дней службы. Ведь отец в чинах был намного выше. Мысль увидеть разочарование в глазах родителя была невыносимой.

Солдаты, с которыми воевал Ярослав, были ему как братья. Планируя наступления, разведку или оборону он подчас им не говорил лишнего – они буквально по взгляду, жесту или короткой шутке понимали, что нужно делать. Оттого взвод был чуть ли не элитным подразделением полка, и за весь срок службы потерял только трех бойцов. Побывать в самом пекле приходилось не раз, но всегда сила и бодрость духа, русская смекалка, выдержка и, конечно же, опыт одерживали верх. Полк Ярослава позже назвали частично в его честь – Яростным. При одном упоминании о нем враги уже знали, что их будет ждать поражение, и, даже если полк заманить в засаду, разбить его – задача невыполнимая. Бойцы сражались даже не до последнего патрона, а пока кругом не оставалось ничего, чем можно было бить врага, будь то нож, палка, камень – казалось, они могли стрелять даже песком и землёй.

И если бои для Ярослава стали уже частью его самого, то общение с начальством ладилось отнюдь не всегда. Опыта у Ярослава было на три головы больше, чем у многих полководцев, но доносить его до понимания генералов не хватало услужливости, изворотливости и хладнокровия. Иногда хотелось разбить лицо паразиту-генералу, что действует как топор там, где нужен хирургический скальпель. Подбрасывали сюрпризы и сослуживцы – поступками, которые были непонятны Ярославу. Особенно, если как-то были замешаны женщины. По некоторым случаям провинившиеся попадали под наказание или даже с позором отправлялись на каторгу. Бесспорно, смекалка и безбашенность порой помогали в добыче ценных разведданных, но Ярослава, как командира, любые выходки раздражали, особенно когда бойцов приходилось прикрывать от гнева начальства, если что-то неуставное всплывало.

Уходил со службы Ярослав в смешанных чувствах. Последней каплей стала выходка сослуживца – ставшая спусковым крючком для увольнения из армии (благо срок уже подходил). И этот случай был третьей и последней потерей в его подразделении при его командовании.

Тогда родилась горькая поговорка: «На войне любви нет места… но нет места более верного для проявления любви, чем война!». Только там проявляется любовь и милосердие в самой искренней и человечной форме, если ее проявляет человек, а не живущий в каждом бойце зверь. Но увы, чаще всего такая любовь недолгая.

Сержант Александр Викторов был отличным бойцом и разведчиком, но при этом весьма сентиментальным, за что и получил негласное прозвище «Романтик». При контратаке русской армии, когда османские войска уже теснили к Сирии, молодая турчанка в одной из деревень попыталась вывезти из-под обстрелов детей – своих братьев и сестер и просто соседских.

Дети – частенько разменная монета как для атакующих, так и для отступающих войск. Ведь стрелять по детям это и низость, и военное преступление. Солдаты Паши этим и пользовались. Девушка, желая спасти младших, отдала их обозу с отступающими бойцами османов – они проходили через деревню на заре, при первых звуках обстела русскими солдатами с подступов господствовавшей высоты. Хотя те же янычары, разрозненными бандами ещё накануне обирали эту деревню, теперь они покидали рубежи, пытаясь выдать себя за гражданских, чтобы сменить дислокацию и перегруппироваться. Такие методы были во всех войнах и во все времена. Стоять насмерть было принято только в русской армии.

Девушке едва исполнилось пятнадцать лет, но смелости было как у взрослого солдата. Чтобы дать время уйти обозам, она отвлекла огонь на себя, беспорядочно стреляя из всего, что под руку попадалось, оставшись от павших и отступивших солдат. Ловко перебегая меж стен и камней, она стреляла, создавая впечатление, что воюет взвод, как минимум. Стрелять она не умела, а может и не пыталась целиться даже, поэтому пули летели во все стороны. Она, конечно, ни в кого не попала, но нервы солдатам потрепала знатно. В конечном счете, ее прижали, слегка ранив, – обезвредили и взяли в плен.

Взяли ее как раз Ярослав с Александром с еще одним молодым бойцом. Увидев, что вместо взвода солдат, по ним палила одна худенькая девчушка, Викторов проникся к ней уважением и даже симпатией. Он сам оказал ей первую помощь, перевязал раны, дал воды и свою пайку хлеба:

– Не надо бояться! Успокойся! Все будет хорошо! – сказал он тогда.

Ярослав был жестче и после осмотра деревни, заметив, что девушка в четком сознании, повел ее на допрос, подозревая, что она вполне может быть шпионкой османов. Такие порой и вправду попадались.

Допрос вел командир полка. Предпочитая допросы с пристрастием, он не гнушался любых методов, лишь бы выбить правду (ну или то, что ему хотелось услышать). Негласно его прозвали «Инквизитор». Ярослав был жесток, но никогда не применял насилия, особенно к пленным женщинам, считая их однозначно слабее и не заслуживающим подобного. Командира же приходилось буквально останавливать, чтобы он ее не растерзал.

Спустя несколько часов выяснились все мотивы действий девушки. Ярослав окончательно остыл и все понял правильно. Командир тут же приказал немедленно снарядить погоню и захватить беглецов, среди которых могли быть как эмиссары Паши, командиры или иные важные единицы, так и диверсанты, которые на два дня отодвинули наступление русской армии.

Девушка плохо знала русский, но кое-что все-таки понимала. И когда услышала приказ, что, если едущими в повозках будет оказано сопротивление, разрешено открывать огонь на поражение, поняла, что дети попросту попадут под перекрёстный огонь. В ту же секунду она бросилась на командира, пытаясь заколоть его невесть откуда взявшимся в ее руках железным прутом.

Схватка закончилась быстро – сержант Викторов оттащил её и увёл. Командир отделался царапинами, порванным кителем и бешенством. Викторов привёл ее в подвал разрушенного дома – импровизированный карцер, – но приковывать не стал. Она забилась в угол и всячески пыталась спрятать лицо (на допросе ей этого не позволяли). Александр присел рядом и на ломаном турецком, что успел выучить, завязал разговор:

– Adınız ne? (Как тебя зовут?)

– Beni yalnız bırak! Sizi ilgilendirmez! Yanlış! (Отстань! Не твое дело! Неверный!)

– Pekala, seninle bir şekilde iletişime geçmeliyim. Sakin ol lütfen. Benim adım Alexander. (Ну должен же я к тебе как-то обращаться. Успокойся, пожалуйста. Меня Александром зовут.)

– Aichel… (Айшель)

– Aichel! Artık aptalca şeyler yapma! Vurulmak istemiyorum. (Айшель! Не делай больше глупостей! Я не хочу, чтобы тебя расстреляли.)

– Umurumda değil! Onlar için öleceğim… Başka kimsem yok! Buraya geldin! Sizler haydutlar ve katillersiniz! (Мне все равно! Я умру за них… У меня больше никого нет! Это вы сюда пришли! Вы бандиты и убийцы!)

– Bizim hakkımızda böyle düşünmemelisin … (Зря ты так о нас думаешь…)

– Ve nerede yanılıyorum? Evine silahla girmedim! Ailemi ve toprağımı savundum! (В чем я не права? Я в ваш дом не входила с оружием! Я защищала свою семью… и свою землю!)

– Это война! И нас сюда позвали помочь… Ve yurttaşlarınız topraklarımıza saldırdı. Ne yapmamızı istedin? Onların izini takip ediyoruz. Kimse şahsen seni ve kardeşlerini istemiyor… Her halükarda, ben… Ama hayatın karşılığında ödeyeceğin bir şey yapmak zorunda değilsin … (И нападали на наши земли твои земляки. Что же нам было, по-твоему, делать?! По их следу мы и идем. Тебе лично и твоим братьям никто зла не желает… Во всяком случае я… Но не надо делать то, за что поплатишься жизнью…)

– Bununla ne umursuyorsun? (Какое тебе дело до этого?)

– Görünüşe göre, seninle konuştuğum için bir dava var. İçmek! (Ну, выходит, есть дело, раз говорю с тобой. Попей!), – сказал Александр и дал ей флягу с водой, – İyi gidiyorsun! Seni koruyacağım. Sonuçta, kararınıza saygı duyuyorum ve ölmenizi istemiyorum … (Ты молодец! Я буду тебя защищать. Я уважаю твое решение и не хотел бы, чтобы ты умерла…) – сказал он и добавил, отведя взгляд, – Не то мне придется тоже…

Девушка открыла лицо, а по ее щекам текли слезы. Ее трясло от боли, страха и холода. Александр протянул ей платок и чуть обнял, присев ближе. Она сперва дернулась, но в подвале ей было так сыро и холодно в рваной легкой одежде, что все же придвинулась ближе. Так и сидели.

В это время в здании напротив шли непростые споры как о продолжении наступления, так и о том, что делать с пленницей. Ярослав не видел в ней угрозы, а командир с высоты своего полета не мог спустить попытку покушения и нанесенное оскорбление. Закончив обсуждать стратегию, командир отдал приказ расстрелять девицу, как бы между прочим, этим поставив точку.

Приказ командующего о погоне оправдан – ведь время военных действий. Но с точки зрения житейской оправданы и отчаяние девушки, и ее попытка остановить командира. Только вот не все имеют холодный рассудок, тем более на поле брани.

Ярослав, оставшись один на один с полководцем, вступился за турчанку:

– Ваше высокоблагородие! Разрешите обратиться?

Командир жестом позволил говорить.

– Содеянное несоизмеримо наказанию. Девчонка – явно не боец. Разумнее наказать – шугануть ее кнутом, или шпицрутеном, на худой конец арестовать на какое-то время, да отпустить, когда наступление пройдет дальше. Но убивать-то зачем?!

Но комполка аргументы не интересовали:

– Странно слышать от вас такое, капитан! И вдвойне прискорбно, что нужно объясняться! Из жажды мести, она вполне может примкнуть к врагу. Она бралась за оружие, научиться правильно им владеть – дело не хитрое. Я отдал приказ расстрелять ее! Обсуждения закончены, извольте исполнять.

– Но помилуйте! Ее ведь тоже можно понять!

– Смеете перечить? Или у вас проблемы с исполнением приказов?!

– Никак нет… – процедил сквозь зубы Ярослав.

– Исполняйте!

Ярослав козырнул и вышел. Приказ должен быть исполнен. Ярославу, пришлось пойти в карцер и распорядиться. Тот диалог надолго остался в его памяти:

– …Сержант Викторов.

– Капитан! – встав по стойке ответил Викторов.

– Принимайте командование для приведения распоряжения о казни в исполнение…

– Никак нет…

– Что?

– Никак нет! Ярослав Владимирович… Не приму! – ответил Викторов все также стоя по стойке смирно и смотря перед собой.

Ярослав схватил, отвел Александра в сторону и сказал:

– Романтик, ты сдурел? Субординацию нарушаешь?! Это приказ командира полка!

– Ну раз мы на «ты» … Слава… Именно выполняя такие вот приказы… – он отвел взгляд в сторону девушки и, посмотрев в глаза Ярославу, добавил: – Я был рядом и все видел… Скажи, чем мы отличаемся от османов?

– Тем, что воюем за свою землю и родных, за родину, за правое дело, Саша! Не мне тебе объяснять, мы почти с первых дней битв вместе и оба знаем это!

– Но мы сейчас уже на их земле! И конкретно она не шла на нас войной, а просто защищала своих, как защищали мы своих!

– Мы солдаты, Саша!..

– …а еще мы люди, Слава! Русские люди! А не варвары и звери! У нас есть принципы, честь и совесть. Вот против варваров и бесславных ублюдков я костьми лягу! Но не против женщин и детей, чьих бы кровей они ни были!

– Ты ведь понимаешь, что за мятеж тебя ждет?! Участь дезертира! Ты этого хочешь?

– Будь по сему! Раз так, тогда… стреляй! Или достань саблю и руби прямо сейчас! Я даже защищаться не буду! – твердо сказал Викторов, – Я собираюсь уйти и забрать ее с собой!

– Саша, ты мне как брат, неужели ты переметнешься к врагам?

– Нет! К врагам – никогда! Я обещал ей… что все будет хорошо! Если это будет значить, что нас обоих расстреляют… Я уже сказал – будь по сему! Я не буду участвовать в терроре и убийстве на потеху высокому начальнику, который, как сопляк, не может от бабы защититься! Им бы все только в дуэли играть, да людей давить, как тараканов!

– И ты пожертвуешь?.. Дружбой, солдатской верностью, Родиной, всем?.. Ради кого? Ради девки?