Текст книги "Четыре пьесы. Комнатная девушка ■ Так уж случилось ■ Отель «Монплезир» ■ Логика сумасшедшего"

Четыре пьесы
Комнатная девушка ■ Так уж случилось ■ Отель «Монплезир» ■ Логика сумасшедшего
Александр Жабский

© Александр Жабский, 2023

ISBN 978-5-0060-4500-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КОМНАТНАЯ ДЕВУШКА
Драма в 2-х действиях

Действующие лица:

Сидор Изотович Доброрадов – литератор относительно преклонных лет.

Алёна – старая приятельница Доброрадова, незначительно его младше.

Иллария – его домработница, студентка, внучка Алёны, 20 лет.

Матвей – однокурсник Илларии.

Инга – соседка Илларии по общежитию её возраста.

Ирина – соседка Илларии по общежитию её возраста.

Действие 1-е.

Картина 1-я.

Новая, только что купленная квартира Доброрадова. Она кое-как наспех меблирована и нисколько не обжита. Это едва угадывается в густом сумраке сцены.

В глубине гостиной беззвучно открывается дверь, щёлкает выключатель, комната озаряется ярким светом. Входят Доброрадов и Алёна. Они оживлены.

АЛЁНА. Ну и высоко же ты, Сидор Изотыч, забрался! Словно на вертикальном поезде ехали – ненамного и меньше по времени, чем до Москвы.

ДОБРОРАДОВ. Что ж ты хочешь, Алёночка, – 38-й этаж как-никак.

АЛЁНА. А пониже квартиры что, кончились?

ДОБРОРАДОВ. Я намеренно выбрал себе на самой верхотуре. Это же практически пентхаус! (Он подходит к окну и подзывает гостью) Смотри, какой вид открывается! Весь город как на ладони с предместьями.

Алёна опасливо приближается к окну, но вплотную к нему не подходит.

ДОБРОРАДОВ. Трусиха!

АЛЁНА. Ага! Никогда не бывала на такой высоте, если не брать в расчёт самолёты. А в них даже на сами иллюминаторы боюсь смотреть, не то чтобы выглянуть вниз. (Всё же подходит и смотрит в окно, вцепившись обеими руками в широкий подоконник) Это же куда выше колеса обозрения в нашем парке!

ДОБРОРАДОВ. Гораздо выше – тут и сравнивать нечего: от нас метров сто до земли. Вон аэропорт, смотри, почти у самого горизонта! Самолёты садятся…

АЛЁНА. Это же так далеко! На такси не меньше получаса отсюда.

ДОБРОРАДОВ. А видно все детали. И реку вон там – гляди, вон, слева?

АЛЁНА. Мышанку? Да нет, не может быть… До неё отсюда в два раза дальше, чем до аэропорта.

ДОБРОРАДОВ. Ну, может и не Мышанка… Всё равно красота! Люблю смотреть с высоты на дальние дали… А я ведь эту квартиру едва не упустил: на неё крепко глаз положил какой-то богачик, прямо как клещ вцепился. А я думаю, нет, я тебе, братец, её не уступлю…

АЛЁНА. И что, дал взятку?

ДОБРОРАДОВ. Ну, почти… Автограф девушкам в офисе продаж строительной компании. А они предложили богачику квартиру этаже на 20-м, примерно, но зато с 5-процентной скидкой. И тот от жадности отступился от моей.

АЛЁНА. Теперь-то твоя душенька довольна?

ДОБРОРАДОВ. Не то слово!.. Думал уже и не доживу до собственной квартиры – чтобы запер, заешь, дверь и делай, что вздумается; хоть в трусах ходи, хоть без трусов. Но бог вот услышал мои мольбы.

АЛЁНА. Где ж он мог их услышать? Ты же атеист, в храмы не ходишь.

ДОБРОРАДОВ. Я не знаю его технологии. Но если уж люди нынче могут слышать и видеть то, о чём прежде и не мечтали, так что говорить о всевышнем. Прогресс, надо думать, и его не минует.

АЛЁНА. А мне кажется, всё куда проще. Попалась твоя книжечка в соцсетях, где ты её размещал, на глаза какому-то американцу, знающему русский. Прочитал он её, дома пересказал своим. А те – другим. И так по цепочке до издательства слух-то и докатился. В Штатах ведь тоже наверняка сарафанное радио не в упадке.

ДОБРОРАДОВ. Может и так. Нельзя исключать. А вообще-то история неимоверно загадочная. У нас ни одно издательство не бралось напечатать: одному сама книга не по душе, как ты помнишь, другому своих денег вкладывать не хочется: мол, а вдруг не распродадим, так у меня, вообрази, просило часть расходов взять на себя, третье, четвёртое, пятое отговариваются «неформатом» – чёрт бы побрал это словцо! И вдруг – на тебе: звонок из Нью-Йорка, да ещё из самого «Саймона и Шустера»! Ты говоришь, американец какой прочитал… Да тут сам президент штатовский, никак не меньше должен был бы поди прочитать, чтобы этакое закрутилось.

АЛЁНА. А может Трамп и прочитал. Ты же у него в подписчиках в соцсетях.

ДОБРОРАДОВ. Так это я же у него, а не он – у меня. А нас у него, таких, как я, не одна сотня тысяч.

АЛЁНА. Но ты нередко комментируешь его экстравагантны посты…

ДОБРОРАДОВ. Один я, что ли?

АЛЁНА. Может, из наших писателей – только ты. Вот администраторы его аккаунта тебя и приметили.

ДОБРОРАДОВ. Ага – и шумнули старине Дональду. А тот телефонировал в издательство. Алёнушка, ну чушь же это собачья!

АЛЁНА. Скорей всего, конечно, чушь… Но должно же быть этому случаю какое-то рациональное объяснение. Тут гвалт такой антироссийский по всей Америке стоит – и вдруг необъяснимая благосклонность к русскому писателю… Ладно б, ты ещё что-то против нашей власти написал и их порадовал, так ведь нет же.

ДОБРОРАДОВ. Они и тех наших, кто против власти пишет, тоже давно перестали переводить. Слушай, давай не будем гадать, а воспримем как манну небесную или проявление новых божественных технологий. Главное, капуста их зелёная свалилась на меня – и вот она, моя первая в жизни квартирёшечка.

АЛЁНА. Как первая? А до сих пор разве не было?

ДОБРОРАДОВ. Представь себе: ни разу, чтобы в ордере на заселение или бумагах на право владения собственностью на жильё было написано «Сидор Изотович Доброрадов». Так что можешь представить, как я балдею!

АЛЁНА. Да видно же по тебе! Господи, как я за тебя рада. Хватит уж по съёмным квартирам скитаться.

ДОБРОРАДОВ. Да-а, отсюда меня теперь только ногами вперёд…

АЛЁНА. Дай бог, чтобы не скоро, чтобы успел нарадоваться.

ДОБРОРАДОВ. Будем надеяться. Две недели прошли, а со мной – ничего. Так может и проскочу.

АЛЁНА. В каком смысле? О чём ты?

ДОБРОРАДОВ. В прямом. У меня же отца разбил паралич через 15 дней после вселения в нашу квартиру. Тоже всю жизнь по съёмным промыкался, и уже и с мамой, а потом и со мной. И вот наконец-то дали «секцию», как, помнишь, тогда, в начале 60-х, говорили – после стольких мытарств и переживаний. И тут организм надломился – и папа слёг. И так до смерти девять лет и пролежал с отнявшейся левой стороной. Так что я здорово менжевался в первое время после покупки квартиры: а ну как и у меня приключится подобное. За отцом-то мать ходила – дай бог каждому, а за мной будет некому. Свезут в богадельню, так там и сгниёшь…

АЛЁНА (раздосадованно). Не говори так, пожалуйста, Сидор!

ДОБРОРАДОВ. Разве это неправда? Хоть говори, хоть нет, а так ведь и было б.

АЛЁНА. Давай лучше о хорошем? Вот у тебя штор, смотрю, ещё нет – поехали завтра же вместе выберем шторы. И вообще, всё, что нужно для дома. Мебель какая-то у тебя несуразная…

ДОБРОРАДОВ. Это не купленная – вернее, купленная, но на Авито, совсем за копейки – на первое время, чтобы выкинуть было не жалко, когда обзаведусь добротной обстановочкой. Я и думал к тебе обратиться за помощью с её выбором. Тогда уж этот хлам окончательно отправится на помойку.

АЛЁНА (деловито). Надо прикинуть, что покупать. А спишь ты на чём?

ДОБРОРАДОВ. Да тоже на тахте с Авито – всего за тыщу рублей. А, кстати, кресло, в котором ты сидишь, мне вообще даром отдали, да ещё сами прежние владельцы и привезли.

АЛЁНА. Зря ты на даровщинку повёлся: ещё не хватало клопов занести.

ДОБРОРАДОВ. Да вроде их нет. Я всё, что куплено, обработал всякими антисептиками.

АЛЁНА. Клопам это как мёртвому припарки! Но будем надеяться, что ничего не занёс. Слушай, а обои кто эти клеил? Страхолюдье какое!

ДОБРОРАДОВ. Это же черновая отделка строителей. Конечно, всё надо менять по уму. Вот и хочу, чтобы ты занялась дизайном. У тебя же вкус не чета моему: вон как у тебя дома всё толково подобрано. И мне же так хочется!

АЛЁНА. Не вопрос! Сделаем из твоего жилища уютное гнёздышко. А потом и хозяйку можно приводить…

ДОБРОРАДОВ. А вот это уж, Алёночка, незачем! Я же волк-одиночка, мне лучше всего одному. Не хватит общения – тебя, ещё кого приглашу. А так, чтобы кто-то беспрестанно маячил перед глазами – такого не надо.

АЛЁНА. Да знаю я – просто сказала… Но ведь надо кому-то же поддерживать тут порядок – всё же квартирка, как я понимаю, немаленькая.

ДОБРОРАДОВ (беспечно). Да что там, всего-то две комнаты: эта и спальня – справлюсь и сам. Ты ж меня знаешь. Как моя бывшая жена говорила, если б не основной инстинкт, ему ведь и женщина не нужна.

АЛЁНА (со значением). Ну вот опять же – основной инстинкт…

ДОБРОРАДОВ. Он основной, разумеется, но, скажу тебе честно, теперь уж не самый сильнодействующий.

АЛЁНА. А ведь когда-то… Я помню…

ДОБРОРАДОВ. Увы. По крайней мере, есть и пить хочется порой гораздо больше.

АЛЁНА. Ну что ж, тебе видней… Но всё равно квартире нужны заботливые руки. Да выносливые тоже: одна уборка этих хором будет отнимать кучу времени и сил!

ДОБРОРАДОВ (мечтательно). Куплю робот-пылесос. Всегда о нём мечтал. Пусть себе ползает по заугольям. Кстати, мебель надо будет такую выбирать, чтобы он всюду мог добраться – или на высоких ножках, или стоящую прямо на полу.

АЛЁНА. Учтём.

ДОБРОРАДОВ. Мебели я бы вообще завёл самый минимум. Простора хочется, воздуха в комнатах, чтобы не торчали всюду эти пылесборники. Ну а те, без которых не обойтись, найму кого-нибудь периодически убирать. Всегда найдётся кто-то из соседок, кому нужны деньги, а времени свободного в избытке. Что скажешь, разумно?

АЛЁНА. Пожалуй… А как искать будешь?

ДОБРОРАДОВ. Да как… Повешу в подъезде объявление у почтовых ящиков – самый простой способ.

АЛЁНА. А если в дом вселятся только одни состоятельные – кому твои гроши за уборку не нужны?

ДОБРОРАДОВ (озадаченно почесав в затылке). По знакомым кину клич. У тебя, кстати, нет никого подходящего на примете? А то можешь уже прямо сейчас рекомендовать – твоя креатура будет в приоритете.

АЛЁНА. Кое-кто есть, но пока ещё рано, пожалуй. Это надо делать после переустройства квартиры – чтобы претенденткам был ясен объём работ.

ДОБРОРАДОВ. Согласен. А в крайнем случае объявление можно подать в бесплатную рекламную газету.

АЛЁНА. Я тебя умоляю, по объявлению такие чувырлы понаприходят…

ДОБРОРАДОВ. А я буду придирчив – надо мной же не каплет.

АЛЁНА. Ну это-то да… (Помолчав, поднимается с кресла) Ладно, Сидуша. Поздно уже – я, пожалуй, пойду.

ДОБРОРАДОВ. Уже? И квартиру мою не осмотришь? (Подмигивает) А то может останешься до утра – как когда-то? Кроме меня, на тахте, гарантирую, вас никто не укусит, мадам.

АЛЁНА (накидывая плащ, ностальгически). Наши с тобой «оставашки-кувыркашки», месье, в прошлом покоятся – как и молодость наша. Пусть там и пребывают – так как-то спокойнее. Где ж моя сумочка… (Озирается, но вдруг останавливает сборы и пристально вглядывается в хозяина) А ты же только что сказал, что, как я поняла, угомонился?

ДОБРОРАДОВ. Я лишь сказал, что основной инстинкт перестал быть гегемоном, как рабочий класс. Но, как и этот класс, он никуда, поверь, не делся.

АЛЁНА (заинтересованно глядя на него). Да? То-то ты так подозрительно свеженько выглядишь. (Оглядывает его с ног до головы) И фасонисто!

ДОБРОРАДОВ. Положим, если судить по твоей неизменно обворожительной внешности, у тебя этот инстинкт передовых позиций никогда и не сдавал вообще.

Алёна бросает на него лукавый взгляд.

АЛЁНА. И всё-то ты видишь, инженер человеческих душ!..

ДОБРОРАДОВ. Да какой я там инженер: скорей уже – техник-смотритель.

АЛЁНА (наконец замечает свою сумочку у задней ножки кресла, в котором сидела и куда сама же её, придя, положила) Вот же она! Ладно, Сидуша, может мы как-нибудь ещё и вернёмся к этому вопросу. Сперва давай квартиру твою отделаем… Что-то мне не очень по душе подобные чуланы в качестве декорации к стариковскому адюльтеру (обводит руками непрезентабельную гостиную). Не заходят, как моя внучка Иллария по-студенчески выражается. (Подходит и исключительно дружески чмокает Доброрадова в щёку) Не провожай – тут рядом остановка.

ДОБРОРАДОВ. Ну вот ещё! Разумеется, провожу. За одно ещё малость пройдёмся: погода-то нынче какая чудесная.

Он ловит её локоток и, галантно поддерживая за него, сопровождает гостью прочь из комнаты, напоследок выключив в ней свет.

Картина 2-я.

Студенческое общежитие. Комната на троих жильцов. Но в ней на кровати сидят двое, причём, один – явно гость, поскольку комната, судя по многим находящимся в ней приметам, девичья. Парень с девушкой сидят на некотором расстоянии друг от друга, в явном напряжении. Девушка горячится, парень нервничает.

ИЛЛАРИЯ. И не уговаривай меня, пожалуйста, Матюшка! Сказала нельзя – значит, нельзя. В любой момент могут вернуться девчонки…

МАТВЕЙ. Ларечка, но ты же сама говорила, что Ирка уехала на выходные домой, а Инга – у своего парня зависла, а это значит, на пару дней точно..

ИЛЛАРИЯ. И что? Иришка вполне могла не достать билет, её автобус могли запросто отменить, а то и вообще трассу закрыть – смотри какая метель на улице. Куда ей деваться? Ясно, поедет обратно в общагу. А Инга может с парнем поругаться: они беспрестанно цапаются – и тоже сюда поползёт, зализывать раны.

МАТВЕЙ. Конечно, всё возможно… Но разве нельзя им позвонить?

ИЛЛАРИЯ. И что я им скажу? Как ты, мол, Ирочка, едешь там, скоро ли будешь дома? Да она за дуру меня примет: чего звонить – не в космос же полетела. Сразу поймёт, что я не её комфортом в пути озабочена.

МАТВЕЙ. Ну и поймёт, что ты не её комфортом озабочена, а сексуально – и что такого?

Он не успевает договорить, как получает по коротко стриженой голове подушкой.

ИЛЛАРИЯ. Это кто озабочен?! Это я озабочена? Это ты озабочен!

МАТВЕЙ. А ты, значит, Иллария, нет?

ИЛЛАРИЯ. Нет!

Матвей поднимается с кровати, отбрасывает подушку, та падает на пол.

МАТВЕЙ. Ну, ясно. Тогда счастливо оставаться. Я ведь, как ты понимаешь, не в «Мортал Комбат» пришёл с тобой на пару поиграть…

ИЛЛАРИЯ. Ну и вали!

МАТВЕЙ. Не и свалю.

ИЛЛАРИЯ. Но если уйдёшь, то вообще ко мне дорогу забудь!

МАТВЕЙ. Уже начал забывать. Это какая улица – Ударников? Или Индустриальная?

ИЛЛАРИЯ. Фигляр!

Матвей принимается кривляться, принимать невообразимые позы и беспрестанно менять выражение лица. Иллария наблюдает за ним, потом начинает непроизвольно хихикать.

ИЛЛАРИЯ. Это что было, Матвей? Цыганочка с выходом на прощание?

МАТВЕЙ. Пытался вообразить и представить сексуально озабоченного фигляра.

ИЛЛАРИЯ. Обломись. Не получился. Вышел только ещё более дурацкий фигляр.

МАТВЕЙ. Сам знаю, что бездарь… Хотя обожаю лицедействовать. Потому и в театральный не пошёл. Скажут на вступительных, покажи-ка нам, Матвей батькович, сексуально озабоченного фигляра, так либо на какую-нибудь педагогиню кинусь из комиссии – и присяду лет на восемь за попытку изнасилования старой девы, либо схлопочу затрещину от неё же за безобразное копирование виляния ею задом – и скопычусь от обширного сотрясения мозга.

Иллария слушает его и хихикает.

МАТВЕЙ. Спокуха! Вторая попытка.

Он снова пытается телесно совместить фиглярство с сексуальной озабоченностью, и тут входит девушка. Это Инга.

ИНГА. Ой, это что у вас тут?

ИЛЛАРИЯ (Матвею выразительно). Ну, милый мой, что я говорила?

ИНГА (немного уязвлённо). А что ты обо мне ему говорила?

МАТВЕЙ. Да ничего особенного. Говорила, сейчас мы только начнём совершать фрикции, как вернётся Инга, у которой эти фрикции с её парнем завершились раньше нас.

ИЛЛАРИЯ. Ну ты, Матюха, и дура-ак!

ИНГА. (Илларии, совершенно буднично) Да брось ты… Так в общем и есть. А ты бы позвонила, что к фрикциям переходите, так мы бы с Глебом поужинали и повторили кое-какие эпизоды.

МАТВЕЙ. О! А что я говорил? Вот слова разумного человека, который и сам сексуально озабочен, и понимает таких же.

ИНГА (пожимает плечами). Чего тут понимать-то. А кто у нас не озабочен?

МАТВЕЙ (указывая на Илларию). Вот – эта особа женского пола, собственной персоной.

ИНГА (немного растерянно). Что, Ларька, правда? (Матвею). Но это ты, между прочим, виноват – девушку надо раскочегарить, завести, а не ждать, когда она сама созреет. Может и не созреть.

МАТВЕЙ. Видит бог – я пытался, но она каждого шороха пугается. (Передразнивает). «Сейчас Ирка войдёт – трассу в её деревню из-за метели закрыли. Сейчас Инга войдёт – они уже с её Глебасей перепихнулись».

В Матвея летит вторая подушка.

ИЛЛАРИЯ. Гад такой! Когда я эти пакости тебе говорила? Инга, не верь ему! Я лишь сказала, что ты уехала к своему парню и в любой момент можешь вернуться.

ИНГА. Так заперли бы дверь.

ИЛЛАРИЯ. У тебя же свой ключ!

ИНГА. Ну прикнопили бы записку…

ИЛЛАРИЯ. Ага! Чтобы наша чумовая комендантиха явилась с участковым? Забыла, что его опорный пункт у нас на первом этаже?

ИНГА. Ну не знаю… В конце концов, и вошла бы, открыв своим ключом, так что уж в этом такого особенного. Не думай, не полезла бы к вам под одеяло… без приглашения.

МАТВЕЙ. А по приглашению?

В него врезается первая подушка, поднятая Илларией с пола. Матвей ловит её, отгораживает ею своё лицо от Илларии, оставив его видимым Инге, и подмигивает той. Инга понимает, что это приглашение подыграть.

ИНГА. Ну, если по приглашению… Но только Ларьки, конечно, а не твоему! Вы-то мужики, всегда, всех и повсеместно приглашаете.

ИЛЛАРИЯ. Тебя он уже что, приглашал?

ИНГА. Я обобщённо. Экстраполирую знакомые ситуации. И потом, когда я пришла, приглашать ещё было некуда. Вы тут собачились – вот в собачье дерьмо и вляпалась. Лучше б у Глеба осталась…

МАТВЕЙ. Можем поправить ситуацию.

ИЛЛАРИЯ. В каком это смысле?

МАТВЕЙ. В смысле конфигурации – эм-жэ-жэ.

ИЛЛАРИЯ (вскипев). А ну катись отсюда! Эм-жэ-жэ ему, как же. Губки обратно закатай!

ИНГА. Ребята, ну что вы? Понимаю, половая неудовлетворённость, давление в ушах, как говорит Глебася, и всё такое. Но можно же по-людски.

Звонит по телефону.

ИНГА. Ириша, ты где? На автовокзале ещё? (При этих её словах Иллария опять весьма выразительно смотрит на Матвея и жестом и мимикой показывает, что она как вводу глядела). Что, трасса закрыта? А когда откроют, не говорят? До победы будешь сидеть или в общагу вернёшься? Ну, ясно… И правильно: ещё в дороге застрянете и помёрзнете все к чёрту в лесу. Так когда тебя ждать? Нет, ничего не случилось, просто есть один разговор. Поняла. Давай! (Отключается и поворачивается к Илларии и Матвею). Ирка будет возвращаться, но не прямо сейчас – ещё билет надо сдать. По любому, у вас часа полтора верных есть. А я схожу до вечера к одним тут знакомым ребятам. Ключ свой оставляю (кладёт его на видном месте на столе), так что не дёргайтесь – никто вам не помешает.

У двери она останавливается и оборачивается.

ИНГА (игриво, при этом незаметно подмигивая Матвею: мол подыграла, как он и просил). А если правда придёт фантазия позаковыристее, сигнальте: могу одна присоединиться, а могу и с Глебасей – он у меня лёгок в таких случаях на подъём.

Уходит.

ИЛЛАРИЯ (вытирает рот салфеткой). Фу, противно. Как тухлятины отхлебнула.

МАТВЕЙ. Отстаёшь от жизни.

ИЛЛАРИЯ. И очень хорошо! Такой жизни мне не надо.

МАТВЕЙ. А другой не дано. Стоп-крана нет – с планеты не сойти.

ИЛЛАРИЯ (подходит к нему и нежно обнимает). Мне не нужен стоп-кран. У меня есть ты. И ты не такой, как они. Ты прости меня, Матюшенция, но я правда такая стеснительная, зажатая…

МАТВЕЙ. Но сейчас-то нам выдали все страховки!

ИЛЛАРИЯ. Да. (Проникновенно смотрит ему в глаза). И я хочу тебя. Я не сексуально озабоченная, нисколечко, я либидо не разбрызгиваю – я только тебя одного хочу.

МАТВЕЙ. Так и я.

ИЛЛАРИЯ. Ага! Как же, как же! Вон как глазоньки-то наши загорелись, когда услышал, что Инга готова к нам присоединиться. А на эм-жэ-жэ кто только что губёшки раскатал?

МАТВЕЙ. Да по приколу же.

ИЛЛАРИЯ. Не больно верю, конечно, но уж очень хочется верить – иначе как любить? Как поёт Валерия: «Ты меня обними, а потом обмани»…

МАТВЕЙ (перебивая). Что ты сказала?

ИЛЛАРИЯ. А что я сказала?

МАТВЕЙ. Ну, только что ты сказала: «Иначе как любить».

ИЛЛАРИЯ. Ну да, верно.

МАТВЕЙ. То есть ты… Ты хочешь сказать…

Иллария смотрит на него влюблённо.

ИЛЛАРИЯ. А чего тут говорить: всё и так ясно.

МАТВЕЙ. Что ясно?

ИЛЛАРИЯ, А тебе не ясно?

МАТВЕЙ. Мне ясно. Но тебе-то почему ясно?

Иллария берёт его руку и прижимает её к своей высокой груди.

ИЛЛАРИЯ. Потому что не у тебя одного, Матюшенция этакая, есть всё ж таки сердце.

Она тянется к выключателю и гасит в комнате свет.

Слышится громкий шёпот, перемежаемый шорохом снимаемой одежды: «Давай однушку или, накрайняк, комнату снимем?» – «А на какие шиши?» – «Заработаем». – «Как?» – Каком кверху». – «Дурак!» Последнее слово скрадывается звуком поцелуя.

Картина 3-я.

Та же квартира Доброрадова, но уже стильно отделанная и оформленная согласно безупречному природному дизайнерскому вкусу его подруги Алёны.

Доброрадов, одетый в удобную домашнюю куртку, сидит в старинном лакированном кресле-качалке и что-то читает в лежащем на его коленях ноутбуке. Кресло-качалка покачивается, задевает высокой спинкой торшер, отчего свет в комнате тоже словно покачивается. Создаётся атмосфера зыбкости.

Входит Алёна.

АЛЁНА. Я позвонила. Сейчас девочки нарисуются. Я им дала твой телефон. Их трое: моя внучка и её соседки по комнате в общежитии.

ДОБРОРАДОВ. Твоя внучка живёт в общежитии?!

АЛЁНА. Представь себе. Полгода с ней воевали всем семейством, даже сватья, которой всё обычно по барабану, кроме фитнеса – помешалась на старости лет, и та подключилась, но девка упёрлась, как герой-подпольщик. Хочу, дескать, самостоятельности – и не препятствуйте мне!

ДОБРОРАДОВ. Мне кажется, дело вовсе не в самостоятельности, а в свободе.

АЛЁНА. Ясное дело! Надзора, как дома, в общаге нет, делай, что хочешь – я ж понимаю. А про самостоятельность и говорить не приходится, если родители и за общагу платят, и на прокорм дают.

ДОБРОРАДОВ. Чего ж тогда она решила подрабатывать?

АЛЁНА. Да с парнем со своим хотят квартиру снять. Ну или комнату.

ДОБРОРАДОВ. Понятно. (Помолчав) Которая из них?

АЛЁНА (долго не отвечая). Знаешь, я решила не говорить тебе. Всё же совсем другое поколение: иные, порой странные для нас понятия, принципы, устои. Ты положишься на мою рекомендацию, а потом окажется, что она тебя не устраивает – отношением к делу, необязательностью…

ДОБРОРАДОВ. Она что же, настолько безответственная?

АЛЁНА. Да вроде нет… И всё равно мне эти молодые – как инопланетяне. Бог знает, что у них на уме, какая к тому или иному занятию мотивация – ну и так далее. Словом, не хочу, чтобы выглядело потом, будто я навязала тебе по-родственному некондицию.

ДОБРОРАДОВ. Воля твоя, конечно… А может ты и права… У меня внук ещё маленький, второклассник, так что если и инопланетянчик, то с менее сложной, конечно, организацией. Хотя… Я и его далеко не всегда адекватно понимаю. Но в его возрасте наше взаимное недопонимание можно компенсировать чувствами – обнимашками там, целовашками, а со студенткой это, ясно, не прокатит.

АЛЁНА. То-то и оно… Ладно, пойду – не хочу, чтобы внучка тут меня видела: ещё чего доброго такого нафантазирует.

ДОБРОРАДОВ. Бог мой! Ну, знакомы мы сто лет – что в этом компрометирующего?

АЛЁНА. Я ей с подружками так и сказала: мой старинный знакомый, поэтому не тушуйтесь – не съест.

ДОБРОРАДОВ. А если съем?

АЛЁНА. Их-то? Этих инопланетянок? Или подавишься, или отравишься. Так что лучше и не поползновляйся.

ДОБРОРАДОВ. Ну-ну…

Алёна уходит.

Доброрадов продолжается качаться в качалке, задевающей торшер.

Звонит мобильный телефон. Доброрадов принимает звонок.

ДОБРОРАДОВ. Да, слушаю. А-а, это вы – одна из соискательниц работы у меня? Как вас величать? Инга? (Смотрит на часы на стене). Что ж, вы пунктуальны – это очень похвально. Не то чтобы именно сейчас для меня так важны были какие-то пять-десять минут, да и полчаса в общем-то, но просто приятно иметь дело с уважающим тебя человеком. Не зря ж говорят, точность – вежливость королей. Я добавлю: и королев. Впрочем, вы покамест только принцесса. Давайте, подходите к домофону и набирайте номер квартиры: я сразу открою. Потом – на 38-й этаж. Знаете? Ну и прекрасно.

Выходит из комнаты. Слышится звонок домофона в прихожей. Голос Доброрадова «Отворяю», и вскоре возвращается он сам и ведёт с собой Ингу.

ДОБРОРАДОВ. А где же ваши подружки? Я понял так, что вы втроём собирались ко мне.

ИНГА. Да мы и ехали в автобусе втроём. Но потом у вашего дома решили не ломиться гурьбой, а заходить по очереди.

ДОБРОРАДОВ. И где ж они сейчас, ваши подруги-конкурентки?

ИНГА. Ждут меня в «Бургер-кинге» напротив вашего дома. Это ведь у нас не долго будет?

ДОБРОРАДОВ. Нет-нет! Как добрались?

ИНГА. Да нормально.

ДОБРОРАДОВ. Я всех об этом спрашиваю с тех пор, как поселился на этакой верхотуре. Одна моя знакомая шутит, что теперь ко мне словно поездом добираться.

ИНГА. Причём пассажирским – как мама говорит, пятьсот-весёлым: останавливается у каждого столба. Ну, в смысле чуть не на каждом этаже.

ДОБРОРАДОВ. Россия, что ж вы хотите, у нас магистрали протяжённые, а скоростных совсем мало. Вам где удобнее присесть – в качалке или в кресле?

ИНГА (восхищённо). Ого какая качалка! У моих родных есть, но современная, какая-то куцая, а у вас огромная, сразу видно – старинная. Правда, можно попробовать?

ДОБРОРАДОВ. Да чего же там пробовать? Чай не суп варите. Садитесь и качайтесь, раз это вам нравится. А я вот в кресле напротив вас примощусь. Тоже, кстати, удобное. Потом вы тут всё обсидите, если будете у меня работать.

ИНГА. Надеюсь, что буду… А что надо делать? Убирать квартиру только или что-то ещё?

ДОБРОРАДОВ. Прежде всего – и это главное! – надо понравиться мне. Я ведь и сам не ленивый, так что всё сваливать на вас не стану: если увижу где грязь или непорядок, не буду вас дожидаться, а сам приберу. Чтобы вы поняли, мне не тупо уборщица необходима, а как бы это сказать… комнатная девушка – иначе сказать, камеристка. Так в старину их называли. Но тогда это были крепостные, а мы с вами люди свободные, современные и раскрепощённые. Так ведь?

Инга молча кивает.

ДОБРОРАДОВ. Хотите мне понравиться?

Инга делает жест, означающий ну да, мол, типа.

ДОБРОРАДОВ. Приходить ко мне достаточно будет один раз в неделю. Если, конечно, захотите чаще – что-то там особенно довести до ума, то только рад буду; главное – позвоните заблаговременно, чтобы я был дома.

ИНГА. Значит, уборка только при вас?

ДОБРОРАДОВ. Да. А что, это вас каким-то образом напрягает?

ИНГА. Ну… Я привыкла убирать голышом, а потом – сразу в душ.

ДОБРОРАДОВ. Вы можете не изменять своей привычке – меня это не смутит. Если только сами…

ИНГА. Вы любите молоденьких девочек?

ДОБРОРАДОВ. Если вы говорите в низменном смысле, то это далеко от истины. А если в чистом…

ИНГА. В чистом, к сожалению, не бывает!

ДОБРОРАДОВ. Как вы категоричны…

ИНГА. Жизненный опыт.

ДОБРОРАДОВ. В столь юном возрасте?

ИНГА. Мы теперь взрослеем рано. Как наши прабабушки в войну. Тоже было нелёгкое время.

ДОБРОРАДОВ. Весомый аргумент… Но я всё же не думаю, что вы так уж бестрепетно оголитесь перед стариком – даже если вам позарез нужна работа.

ИНГА. Да без проблем!

Она вскакивает с качалки, отчего та увеличивает амплитуду и начинает больше наклонять торшер. В его колеблющемся свете Инга быстро стаскивает с себя кофту и джинсы, остаётся в крохотных стрингах и таком же бюстгальтере. Затем поворачивается спиной к Доброрадову.

ИНГА. Помогите мне расстегнуть лифчик, если не трудно.

Доброрадов кривится.

ДОБРОРАДОВ. Я и так вижу, что вы хорошо сложены – подробности же давайте оставим вашему молодому человеку – если он, конечно, у вас есть.

ИНГА. Есть. Его Глебом зовут.

ДОБРОРАДОВ. И Глеб не возражает против таких вот ваших презентаций?

ИНГА. А что тут особенного? Женское тело и в Антарктиде женское тело. Как и мужское. Уже и малолеток не осталось, которые с ним не знакомы.

ДОБРОРАДОВ. Понятно. Спасибо, милая Инга. Оденьтесь. Я вам позвоню – в любом случае, вас ли выберу или одну из ваших подруг.

ИНГА (медленно одеваясь, словно рассчитывает, что Доброрадов даст слабину и передумает). Они не подруги – они конкурентки. Мы боремся за место под солнцем. И они вряд ли порадуют ваш стариковский взор своей наготой, как я бы могла. Так что примите это в расчёт.

ДОБРОРАДОВ. Непременно! (Дождавшись, когда Инга завершит одевание) Всего вам наилучшего, милая девочка. И, пожалуйста, попросите следующую вашу подру… пардон, конкурентку подняться.

Картина 4-я.

Та же самая комната в квартире Доброрадова. Входят Доброрадов и Ирина, которую хозяин встретил, проводив Ингу.

ДОБРОРАДОВ. Рад познакомиться – Сидор Изотович. А вас как зовут?

ИРИНА. Ирина. Без отчества.

ДОБРОРАДОВ (кивая, мол принял к сведению). Вы успели перекинуться словом с Ингой?

Ирина мнётся.

ИРИНА. Ну, в самых общих чертах…

ДОБРОРАДОВ. О чём?

ИРИНА. Что тут у вас надо делать и всё такое. Но вы не подумайте, я не собираюсь сверкать у вас во время уборки голой задницей. Это Ирина у нас оторва. Вы думаете, она про то, что убирается нагишом, просто так вам наболтала?

ДОБРОРАДОВ. А какой у неё мог быть умысел?

ИРИНА. Да захомутать вас!

ДОБРОРАДОВ. Меня? Старика? Да зачем же я ей, если у неё есть молодой парень Глеб?

ИРИНА. Да ей этот её Глеб до одного места! Спит с ним изредка, а когда удаётся, денежки с него тянет – но так всё, по мелочи.

ДОБРОРАДОВ. Первое или второе?

Ирина недобро смеётся.

ИРИНА. Да и то и другое. Там этого Глеба, вы бы видели, метр с кепкой в прыжке. Нет, может он и маленький гигант большого секса, как в старом фильме с Хазановым…

ДОБРОРАДОВ (удивлённо перебивает её). Старом?

ИРИНА (немного растерянно). Ну да: меня ещё и в проекте не было, когда его сняли.

ДОБРОРАДОВ (вздыхает). Верно, ему уж лет этак двадцать пять, если не больше… Боже, как время летит!

ИРИНА (возвращается к теме). Да и денег каких-то с Глеба особых не взять… Работает где-то, что-то, конечно, зарабатывает. Но при этом и просаживает в карты регулярно – какой-то он невезучий. Так что Инге достаётся лишь то, что успеет у него вырвать, пока не проигрался.

ДОБРОРАДОВ. Грустная картинка.

ИРИНА (согласно качает головой). А тут богатый одинокий немолодой писатель, новая квартира и всё такое. Расчёт простой и почти стопроцентный: старикан клюнет на её ещё свежие прелести и потеряет голову.

Доброрадов смотрит на неё раздосадованно и смущённо.

ДОБРОРАДОВ. Ну хорошо, конкурентку вы разоблачили. А у вас самой-то какой расчёт?

ИРИНА (невозмутимо). Да тот же самый!

Доброрадов столбенеет от подобной прямолинейности.

ИРИНА. А что врать-то? Только у меня стати получше, а потому и шансов побольше. (Весьма выразительно поводит бюстом) А у Инги кожа да кости – она же вам показывалась?

ДОБРОРАДОВ. Только в белье.

ИРИНА. И ваше счастье. А то под бельём все костяшки торчком. Недаром Глеб вечно в синяках – сама на пляже как-то видела. А вот у меня…