Текст книги "Однажды начав"

– Да?! – Стас подошел еще ближе, – и ты мне это говоришь?! – сказал громко. – Из-за тебя погиб человек! Он был для кого-то сыном, братом, отцом, мужем. Был кому-то другом, просто, был хорошим человеком, – не выдержав, промолвил Стас.

– Кто? – с волнением спросил Никита.

Стас опустил свой взгляд.

– Серега?! – вскрикнул Никита. Где он?!

– Сергей погиб при исполнении служебного долга, – тихо ответил Стас, смотря ему в глаза, и отвел взгляд в сторону.

– Что?!

Настала тишина, которую через несколько минут нарушил Никита тихим голосом:

– У него дочурка пятилетняя осталась – Настенька, в Ярославле, – губы у него задрожали, – Серега мне ее фотокарточку на днях показывал: пять лет ей исполнилось. Я его два года знал. Хороший, как ты говоришь, человек. – Никита начал качать головой. – Нет, не из-за меня, а из-за Гаврика он погиб, из-за жадности этого жирного кабана.

– Из-за тебя, из-за тебя! Без таких помощников, как ты, твой Гаврик оставался бы Гавриком всю жизнь, а не стал бы Владиславом Вениаминовичем. Вы за деньги на все готовы.

– Нет, ты не совсем прав, лично я не из таких помощников, как думаешь. Но с тобой согласен, из-за меня погиб отец маленькой девочки. Пропала жизнь, целая жизнь, – с ужасом в глазах, сказал Никита, – и за что?!

Стас молча смотрел на забинтованного жалкого человека, лежащего на больничной койке, без капли сострадания.

Осознав, может быть, самое главное в своей жизни, Никита, вдруг сменив свой тон, сказал:

– Стас, будь другом, сделай кое-что для меня, бери бумагу и ручку, или запоминай, нетрудно.

– Я запомню, так надежнее, – он наклонился ближе.

Никита прошептал место, где спрятал большую часть своих сбережений. Он не доверял банкам:

– Все, что там есть – это вам на двоих, тебе и его вдове с ребенком. Не знаю ее имени, а дочку Настей зовут – это точно. Узнай Сергея адрес, фамилия его, кажется, Иваницкий. Поезжай в Ярославль. Ровно половину отдашь его семье и скажешь: «от папы Насти». Я надеюсь на тебя. Обещай, что сделаешь это. – Никита с надеждой посмотрел Стасу в глаза, чуть приподнявшись на локоть.

– Обещаю.

– Ну, вот и славно.

– А ты?

– А я пролежу еще немного, как начну ходить, меня никто не найдет и никакой охраны не надо будет. Пора мне начать новую жизнь с нуля! И ты мне не нужен. Увольняйся и езжай, ты теперь богатый человек, поверь мне – ты очень богатый человек!

Стас посмотрел на Никиту:

– Я уйду тогда, когда буду уверен, что ты в безопасности, – это было решение не только в знак благодарности, но, в первую очередь, его служебным долгом.

– Уходи, говорю, если и тебя грохнут из-за меня, я не выдержу, – прикрыл рукой лицо, заговорили эмоции.

– «Порядок – первый закон небес!» – это не я сказал, – ответил Стас.

Интуиция ему подсказывала, что Никита в опасности, времени совсем нет, и профессиональное чутье диктовало, как поступить. Стас ночью один вывез его из больницы в глухую деревню, нашел неприметную избу, поговорил со стариками, оставил Никиту, деньги на лечение, питание и на ремонт старого дома:

– Теперь я спокоен, Никита. Выздоравливай и будь спокоен. Я все сделаю, как ты сказал.

Стас остался до рассвета, на всякий случай.

Никита тоже не спал:

– Спасибо тебе, друг, – поблагодарил он.

– И тебе спасибо, Никита. Бог в помощь, – пожал ему руку и вышел.

– Добро. – Никита задумчиво уставился на старую деревянную дверь, за которой исчез Стас и подумал о своей душе грешника, вспомнив великие слова: «исцелим тот, кто способен к раскаянию». Перед глазами всплывали его недостойные поступки, которые он совершил в жизни, начиная с подросткового возраста. Времени на размышления у него теперь было более чем достаточно. Анализировал все, что было возможно вспомнить, и понимал, как часто был не прав, обижая других: «а ведь когда-то я учился в институте», – думал он. Никита вспомнил свои юношеские веселые дни – этим он когда-то гордился. С сожалением припоминал детали одного события того периода, чем раньше хвастался в молодости среди своих сверстников, а сейчас ему было очень стыдно за прошлое. В тот момент, когда Стас ушел, Никита уставился на входную дверь и вспомнил своего заместителя декана факультета, Павла Николаевича. Однажды кто-то из группы сказал, что тот взяточник, и у Никиты появился «справедливый план наказания». Узнав адрес, с двумя приятелями подъехал к его дому. Было довольно холодно в начале марта. Они поднялись на четвертый этаж и позвонили в дверь. Открыла жена замдекана:

– Здравствуйте. Мы студенты, – сказал Никита, – Павел Николаевич, попросил, сменить вашу входную дверь: деревянную – на металлическую, которую заказал неделю назад.

– Странно, мне он ничего не говорил, минуту подождите, – она подошла к телефону, видимо, чтобы уточнить.

– А он на совещании у ректора, поэтому нас отправил, – смело добавил Никита с порога. – Так вы разрешите?

– Ну, хорошо, – сказала она и отошла в гостиную.

Кто бы мог подумать, что через несколько минут лакированная дверь запылает внизу, возле мусорного контейнера, а студенты-хулиганы уйдут спокойно, даже не задумываясь о том, что женщина может пострадать от холода. Это одна из бессовестных «шалостей» Никиты, а подобных и более серьезных преступных эпизодов разного рода в его жизни было немало. Сейчас, ему было очень стыдно за все поступки, он чувствовал себя виноватым перед всеми, готов был искупить вину и каяться. Никита лежал, прикрыв лицо рукой, и от души, в слезах просил прощения у Бога. Это были слезы раскаяния, но больше всего Никита просил прощения за гибель своего телохранителя. Его мысли сталкивались и вытесняли одна другую, но они все время возвращались к погибшему Сергею. Он размышлял о случившемся:

«Сережа – жертва. Но, что это за жертва – жертва борьбы за существование?», – Никита не мог с этим согласиться, – «будь она проклята эта «борьба за существование!» – Он злостно усмехнулся, мысленно употребив этот штамп, и продолжил свои мысли: «стремление человека жить, есть, одеваться, искать в жизни точку опоры – это и есть борьба «за место под солнцем». Детские и юношеские годы любого из нас – это подготовка к этой борьбе, с момента, когда ребенком маленький человечек впервые схватил корку хлеба и засунул ее в рот или побежал, чтобы укрыться от дождя».

У Никиты, внутри, будто проснулось то, что давно не давало о себе знать и без чего невозможно спасение души – СОВЕСТЬ. Совесть осознанная. Совесть, которая рождает добро. Наверное, каждому человеку необходимо давать возможность добру расширяться, чтобы в душе у него не оставалось места для зла. Горе учит.

«В течение всей жизни, на разных ее этапах», – продолжал рассуждать про себя Никита, – «человеческое существо борется, чтобы продвинуться хотя бы на шаг вперед. Каждый старается не поддаться обстоятельствам, угрожающим отнять у него точку опоры. Человек ищет возможность заработать на жизнь. Странно, что брошенное в жизнь не по своей воле, человеческое существо вынуждено бороться, чтобы остаться жить. Каждому, родившемуся на свет, приходится пробиваться собственными силами, кто как сумеет. Всегда так было: крепче хватайся и держись, а то затопчут! Разве удивительно, что в этой гонке кто-то кого-то отталкивает, а жулики всех мастей не упускают случая поживиться всеми правдами и неправдами? Конечно, такая борьба без жертв не обходится! Вот и Сергей – одна из таких жертв. И не только он. Я тоже – жертва! Что я делаю? Чем я занимаюсь? Я – пустой потребитель, не создающий ничего ни для себя, ни для кого-нибудь другого!».

Очнувшись от нахлынувших на него философских мыслей, Никита, обнаружил для себя путь, тот единственный путь, по которому он намеревался двигаться дальше: «опора в Боге! Нужно стараться не к успеху любыми способами, а к тому, чтобы жизнь моя имела смысл. Я нашел свой путь и осознал ошибки. Я нашел опору! Надо мне постараться, чтобы и другие нашли ее: через небо и Бога на землю, к людям. Короткого пути в душу человеческую нет. Хочу попытаться чужую душу превратить в братски мне родственную, но моя душа далеко не совершенна, и я – не образец для других. Однако я думаю, что нашел то, что может объединить нас всех. Каждый из нас во что-нибудь верит: кто-то – в свой диплом института, который откроет дорогу в светлое будущее. Кто-то верит в высокое кресло чиновника, кто-то – в спортивные достижения, а кто – в искусство. У каждого человека своя маленькая вера. Миллионы людей – миллионы вер. И после этого мы все удивляемся, что не можем понять друг друга: чужая душа потемки. Да иначе и быть не может. Верим в разное, и ничего нет такого, что нас объединяло бы. Я нашел универсальное, единое, одинаково приемлемое для всех – это Бог. Хотя Он давно найден, но люди постоянно Его теряли. Нужно отыскать снова, вооружившись верой в него, принять то божеское, которое известно уже на протяжении тысячелетий: люби ближнего, не убий, не лжесвидетельствуй… – вместе поверить, следовать этому и тогда никому не придется остерегаться друг от друга. Если всем верить в одно, то можно верить и друг другу. Это, наверное, и есть духовное братство».

Никите оставалось сделать шаг, лишь один шаг, по совести, от чистого сердца, посвятить свою всю оставшуюся жизнь служению Богу.

Через полгода, Ремизов, будучи в полном здравии и физическом, и духовном, отблагодарил стариков. Он, по возможности, отремонтировал своими силами хозяевам домик. А в канун своего отъезда думал про себя, сидя у окна: «я должен быть благодарен Создателю за всех тех, кто встретился на моем жизненном пути. Они пришли именно ко мне для того, чтобы я понял и открыл что-то важное для себя. Пусть мне было тяжело, больно, неприятно, обидно, но я прошел через все это, выжил и стал сильным, поэтому, я говорю:

«Прости меня, Господи, и спасибо за незаслуженную мной доброту».

Глава 11

«Сердце алчного человека – океан, жаждущий дождя».

(Пьер Буаст)

Волошин, после взрыва обратился к своему начальству. Разъяснив по телефону сложившуюся нездоровую обстановку, как старший команды, отвечающий не только за выполнение поставленной задачи, но и за здоровье и жизни своих подчиненных, предложил пересмотреть договор с Гончаруком. В частности, предложил внести дополнительные изменения, а при отказе – аннулировать в одностороннем порядке, что было предусмотрено в документе под абзацем «Форс-мажор» и разойтись с миром. Начальник охраны сказал, что перезвонит и Волошин ждал его звонка уже два дня.

Игорь никогда не связывался с криминалом, принципиально. Таков был наказ его дедушки, Волошина Михаила Игнатьевича – ветерана войны, кавалера ордена Красной Звезды, награжденный медалью «За взятие Берлина» и другими медалями. Михаил Игнатьевич был очень принципиальным и честным человеком. Он воспитывал любимого внука с детства так, чтобы им гордились. Дед своего добился: внуком можно было гордиться. Как бы трудно ни было ему, честному человеку, выжить в этом изменчивом мире, никто не смог бы убедить Игоря Волошина в том, что есть в жизни у человека что-то более ценное и дороже, чем честь и свобода.

Сейчас же, получалось, что он, родной внук своего деда, у которого в жилах течет кровь победителя, Игорь Волошин, не раз проливавший кровь на войне, защищая интересы своей страны, взял оружие и рискует жизнью из-за денег, за интересы какого-то проходимца. Ни о каком патриотизме или защите достоинства не могла идти речь. «Это не делает мне чести!», – думал Игорь ночью, стоя в коридоре очередного номера люкс, очередной гостиницы, очередного провинциального городка, охраняя сон и покой мошенника и афериста – «это для меня – позор!».

Волошин почувствовал себя обманутым, когда получил отказ от своего начальства, который долго не связывался с ним. Тот уверял, что все нормально: это – служба и как нужно вести себя в подобной ситуации, Игорю, лучше всех остальных, должно быть известно. Имелось в виду: «не надо паниковать». А в конце разговора, как бы, между прочим, чтобы Волошин не волновался насчет Стаса, и «укусить» его словом, он добавил:

– Кстати, звонил Станислав Красин. Он уволился, ни черта не объясняя: струсил, видимо.

– Ну и, слава Богу, – успокоился Игорь, – Стас не трус, просто, он оказался умнее нас.

О судьбе своих остальных ребят ничего не было известно.

Больше всего Игоря расстроил тот факт, что его начальник даже не поднял вопрос об изменении условий договора – это наводило на мысль, что ему хорошо заплатили. Наплевательское отношение к подчиненным, которые рисковали жизнью днем и ночью, привело Волошина в ярость: «шкура продажная!» – подумал он про своего шефа.

Поразмыслив, он поднял вверх глаза, в которых давно не замечалось былого огня с блеском ярости. Десантников бывших не бывает. И если перед ними стоит трудная, почти нерешаемая задача, то выполнение будет обязательным, точным и в срок. Смелое сердце воина, не будет ждать, чтоб время подоспело. Волошин приказал своим двум охранникам уехать обратно, одному из них – сдать оружие начальнику охраны. У второго под расписку взял оружие и в четвертом часу утра постучался в дверь номера Гончарука.

– Кто там? – Послышался за ней низкий голос Амира.

– Свои.

Амир, чуть приоткрыв дверь, высунул пистолет и хмуро спросил, подавив зевок:

– Чего шумишь? Хозяин спит.

– Это у тебя хозяин, – сказал, Игорь, упираясь в ствол револьвера, – надо поговорить.

– Ты с дуба свалился? Я сейчас выстрелю.

– А ты попробуй, – сказал в ответ и показал дуло своего «Макарова», нацеленное ему между ног.

– Давай, без шума.

– Давай, без «давай», Амир. Разговор есть.

Амир, медленно отодвинулся от двери, держа на мушке Волошина, впустил и закрыл дверь:

– А ты смелый.

– Уберешь свою пушку, я тоже уберу, – предложил Игорь первым, – подними своего хозяина. Не бойся, не убью.

– Храбрость редко обходится без глупости, – у Амира на грозном лице с бородой и шрамом появилась чуть заметная ухмылка, – ладно, давай вместе. Учти, если бы я тебя не знал, ты бы уже лежал в крови.

– Верю, Амир, мы бы оба лежали.

Они медленно убрали одновременно оружие, смотря друг другу пристально в глаза. Чутье подсказывало большому Амиру, что с этим отчаянным парнем, который ниже его на целую голову и намного легче, лучше все-таки не шутить: «живее будешь». Но гордыня взяла верх над его трезвым рассуждением:

– Иди рядом и без глупостей, – сказал он своим низким тембром, показывая этим, кто из них тут старший.

Гончарук в последнее время без таблеток снотворного не засыпал. Он спал так глубоко, что Амиру пришлось три раза безуспешно имитировать громкий кашель. Игорь не стал ждать, он подошел к кровати и, неожиданно для Амира, резко дернул ее в сторону. Гончарук медленно приоткрыл глаза. Увидев Волошина, с удивленным взглядом посмотрел на своего телохранителя, тот пожал плечами.

– Который час, Амир? – тихо спросил он сонным хриплым голосом.

– Три часа тринадцать минут.

– Что, нельзя было подождать до утра? – злобно посмотрел на Игоря.

– Вы, пожалуйста, присядьте, мне надо обсудить наш с вами договор.

Поморщившись, толстяк поднял голову и отмерил Игоря строгим взглядом с ног до головы.

– Погоди! – Перебил его Владислав Вениаминович и злой приподнялся на подушку. – Ты, вообще, кто такой?! – Он злостно перевел свой взор на своего телохранителя, – Амир, накажу! Что стоишь?! Вышвырни за дверь! – Гавкнул он.

Амир стоял рядом, чуть позади Игоря. Он лишь попытался ухватить его за локоть, как через мгновение оказался на полу. Почти двухметровый гигант лежал на спине и Игорь, упираясь ногой о его грудь, заставил лежать, скомандовав так громко, что тому стало не по себе:

– Лежать! Оружие! – Волошин почувствовал такой прилив сил, который бывает у человека в состоянии аффекта. У него было ощущение, что находится в окружении в тылу врага и только от него зависят жизни своих сослуживцев и успех операции. В такие моменты он видел четко свою цель – обреченную жертву, и, как хищник в джунглях, он действовал быстро, уверенно и хладнокровно.

Амиру пришлось подчиниться. Игорь, поднял оружие с пола, в темпе обыскал его, достал второй пистолет, выкидной большой нож и наручники.

– Парень, спокойно, спокойно. Не шуми, – присев удобнее на кровать, широко раскрыв удивленно глаза, Гончарук, как будто сам себя успокаивал, – что тебе надо? Скажи, разберемся.

Рука его медленно тянулась под подушку, но Игорь ожидал такого:

– Для начала: «Встать!» – уже в своей стихии штурмовика, сурово, по-военному приказал Гончаруку Волошин, держа его на мушке.

Взяв за шкирку, положил его на пол и посадил рядом с Амиром, пристегнув их наручниками через металлический узор кровати. Они так и остались сидеть, высоко подняв каждый свою руку. Амир оказался со стороны окна, справа от Гончарука, подняв левую руку, Гончарук – правую. Игорь поставил стул перед ними и сел. Молча смотрел на них: что-то или кого-то напоминала эта «картина».

– Значит так, – Игорь перевел взгляд на Гончарука, – за тобой охотятся и мне наплевать, кто и за что. Твое счастье, что Стас не погиб. Скажи своим, чтобы моих ребят отпустили по домам. Повторять не буду.

Он передал ему радиопередатчик и Гончарук выполнил указание. Понимая, что опасность миновала, толстяк обратился к нему со спокойной уже мимикой на лице и в своей манере:

– Один вопрос…

– Не привыкли жить на зарплату? – перебил его Волошин.

– На зарплату? – хихикая, высокомерно переспросил Влад. – Видите ли, – начал было интеллигентно, – зарплата – это сущее наказание для человека за то, что тот по своей глупости не умеет воровать, обманывать, кидать. Понимаете? Не я придумал эту систему.

– Систему? – Игорь наклонился к нему и монотонным голосом медленно отметил: – червь, рожденный ползать, учит соколу летать! Думаешь, что ты, жирная сволочь, самый умный? И, что управы на тебя не найдется? Ошибаешься!

– Может и найдется, может и ошибаюсь. Поживем, увидим, – с усмешкой сказал Гончарук.

– Если доживешь.

– И все же, можно мне задать один вопрос? – Навязчиво повторил толстяк, уверенный в своей безнаказанности, и, не дожидаясь разрешения, продолжил: – скажите, как вам удалось завалить моего «гуманоида»? Я так и не понял, хотя сам находился рядом, но ни черта не успел разглядеть. Вроде смотрел, но ничего не увидел – спросил, широко улыбаясь, расслабившись окончательно, сказывалось влияние снотворного.

Амир, не поднимая голову, пробормотал под носом:

– Сам не понял.

– Думаю, Амир, ты не то, что не понял, ты просто не успел понять, – это разные вещи. Да, а ведь когда-то я считал, что только одному человеку под силу тебя уложить. Оказывается, ошибся, – с интрижкой сказал Гончарук.

– Кому еще? – удивился здоровяк.

– Ты его не знаешь, сам не знаю, кто такой, я тогда в темноте не разглядел. Давно это было, лет десять, а то и пятнадцать назад. Но парень был… «ураган!»: валил всех наповал с одного раза. Тебе повезло с работой, что я его не нашел. Но ты, Амирчик, стареешь, друг мой, старе-е-ешь! – Гончарук, казалось, забыл, что сидел на полу, в пристегнутых наручниках и под мушкой. Он что-то заболтался.

– Отставить разговоры! – скомандовал Волошин, не обращая внимания на эти слова, даже не представляя и не догадываясь, кого только что имел в виду толстяк в ночной рубашке, сидя на полу, в двух шагах от него. Игорь раздумывал свои дальнейшие действия.

А толстяк не догадывался, как ему повезло. Он не представлял, не знал и не мог знать о том, что только что родился в этой рубашке, на этом полу, благодаря тому, что его не узнал человек, которому он за один вечер сломал всю жизнь, искалечил близкого друга, разлучил с любимой женщиной и ребенком.

Волошин молча встал со стула, ключ от наручников бросил в дальний угол кровати, оставил все оружие Амира на стуле и направился к выходу. Он успел отойти лишь на несколько шагов, как окно с занавесом вдруг пробила автоматная очередь. Игорь рефлекторно сразу упал на пол и стал отстреливаться, к сожалению, не имея возможности менять свой угол стрельбы и помочь Амиру с его оружием. Грохот в ночи стоял неимоверный. Все в комнате было разбито. Стреляли вслепую, хаотично. Ответный огонь был коротким, Игорь успел сменить магазин. Отстрелял две обоймы – этого было достаточно, чтобы автоматная очередь затихла. Послышался визг тормозов и рев двигателя автомобиля. Настала тишина и кошмар закончился. За окном никого не оказалось. Стреляли с возвышенности, что напротив их окна на втором этаже.

Гончарук лежал за спиной окровавленного Амира, целым и невредимым. Он дрожал, как кролик перед удавом. Амир по чистой случайности закрыл его своим огромным торсом. Несколько пуль попали ему в голову, руку и грудь. Притаившегося под его бездыханным телом, трясущегося от страха толстяка, не сразу заметил Игорь. Он нашел ключ на полу и отстегнул наручники. Жалко стало Амира, исполнившего свои обязанности до конца и даже больше. Его неожиданная и нелепая смерть – суровое поучение жизни: мы часто начинаем ценить людей только тогда, когда их больше нет. Волошин смотрел на мертвого коллегу, и перед глазами всплыла картина погибших на войне сослуживцев – друзей. Он на миг замер, стоя перед погибшим богатырем.

Гончарук, испачканный кровью, дрожа, попытался подойти к стулу, на котором лежали револьвер, пистолет и нож Амира, но Игорь, вовремя заметив подлые намерения толстяка, прыжком выбил его с ноги и поднял оружие:

– А вот сейчас я тебя, гада, пристрелю из его же оружия, так будет по-честному, – сказал, стиснув зубы, Игорь и снял с предохранителя пистолет Амира.

– Нет, нет! Не убивай!!! Я тебе все скажу, все отдам! – умолял Гончарук, стоя на коленях.

Но Волошина ничего не интересовало, для него главное – быть подальше от криминальных элементов и увести своих товарищей от греха подальше:

– Его смерть на твоей совести. Очень жаль. Амир выбрал не тот путь, – сказал Игорь и положил лицом вниз Гончарука, пристегнув наручниками руки за спиной.

Через несколько минут приехала милиция. Она обнаружила зарезанного во дворе Фокина, по прозвищу «Маз». Тот не должен был там оказаться, но видимо, не доверяя никому, сам следил за каждым движением Гаврика, боясь упустить его из виду, но, к несчастью, оказался не в том месте и не в то время.