Текст книги "Плывун"

Глава 30. Фиг вам!

Воскресное утро началось с того, что за дверями, в коридоре, послышалась громкая музыка и слова песни «Марш энтузиастов»:

 
В буднях великих строек,
В веселом грохоте, в огнях и звонах,
Здравствуй, страна героев,
Страна мечтателей, страна ученых!
Ты по степи, ты по лесу,
Ты к тропикам, ты к полюсу
Легла родимая, необозримая,
Несокрушимая моя.
 

Пирошников вскочил с дивана, накинул халат и выглянул в коридор. Музыка гремела с такой силой, что дрожали, тихонько позванивая, металлические плафоны электрических ламп. То там, то тут по коридору приоткрывались двери и оттуда выглядывали испуганные домочадцы.

А песня гремела:

 
Нам нет преград ни в море, ни на суше,
Нам не страшны ни льды, ни облака.
Пламя души своей, знамя страны своей
Мы пронесем через миры и века!
 

Музыка затихла, и вступил мужской голос, в котором Пирошников узнал голос Максима Браткевича:

– Товарищи домочадцы! Прослушайте выступление нового собственника нашего бизнес-центра господина Пирошникова…

Что-то щелкнуло в динамике, и Пирошников к своему ужасу услышал собственный голос:

– Драгоценные подданные! Мы, волею Божьей и Верховного имама Семиречья законный шейх Тридесятого Петропавловского бизнес-царства, объявляем о начале правления и желаем донести некоторые монаршие мысли…

Подданные один за другим появлялись в коридоре и застывали на месте, задрав головы, потому что звук доносился откуда-то сверху.

В коридоре стояли уже человек сорок, в основном женщины. По их лицам трудно было понять, какого мнения они о речи Пирошникова и доходит ли до них смысл сказанного. Наконец речь подошла к кульминации:

– …А посему мы передаем в собственность жильцов и персонала бизнес-центра все площади с минус второго по четвертый этаж общей площадью примерно шесть тысяч квадратных метров для проживания и ведения хозяйственной и коммерческой деятельности…

Снова раздался щелчок, и голос аспиранта объявил:

– Вы слушали инаугурационную речь главы нашего дома господина Пирошникова.

Этим непонятным словом он окончательно сбил с толку домочадцев.

Ропот прошел по толпе, все взоры устремились к главе дома, который стоял у своей двери в махровом халате, перепоясанном шелковым шнурком, не в силах сдвинуться с места, потому что это слишком походило бы на бегство.

– Что он сказал-то? – раздался в тишине женский голос.

– Слышь, дарит нам площадь…

– На тебе, боже, что мне негоже!

– Эй, дядя, ты чего задумал? – это уже адресовалось непосредственно к Пирошникову.

Он улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка выглядела покровительственной, зачем-то помахал народу раскрытой ладонью, как с трибуны Мавзолея, и не спеша скрылся за дверью.

Первым делом он запер дверь на замок, но остался в прихожей, прислушиваясь к звукам из коридора.

А там нарастало народное вече. Говорили все разом, стараясь перекричать друг друга, как в телевизионном ток-шоу, говорили обо всем, начиная с личной жизни Пирошникова и кончая правовыми полномочиями Верховного имама Семиречья. Но постепенно галдеж самоорганизовался, точнее, получил некое направление, когда Пирошников услышал знакомый говор.

– Шановни громадяни! Прошу тишины, заспокойтеся!

«Громадяне» слегка «заспокоились» и прокурор Данилюк продолжил свою речь на смеси украинского и русского.

– Що предлагает нам пан Пирошников? Вин хоче откупиться вид нас, подарував никому не нужные метры площади. Они же кривые! А хто це зробив? Пан Пирошников це зробив!

Далее Данилюк вполне логично, как и полагается работнику прокуратуры, развил мысль о том, что «пан Пирошников» мало того что раздает негодную площадь, он хочет, чтобы налог на недвижимость платили домочадцы! А знаете, каков этот налог? Что вы будете иметь с этих площадей – еще неизвестно, скорее всего пустовать будут. А налог – плати! Коммуналку – плати! Вот в чем злодейский замысел пана!

– Да не берите же! Кто вас заставляет? – прошептал за дверью Пирошников.

Что же предлагал прокурор? Он предлагал подаренную площадь все-таки брать, следуя заветному принципу «дают – бери», но ни о какой оплате налога и коммунальных услуг не может быть и речи, пока пан Пирошников не вернет вертикаль на место.

Возмущенный разум домочадцев с восторгом встретил эти предложения.

Далее Данилюк от экономических требований перешел к политическим и потребовал от пана Пирошникова передать все властные полномочия народу, то есть демократически избранной Подземной раде. Проще говоря, передать Раде контроль над финансами бизнес-центра, которые, надо признать, уже пели романсы.

Маразм настолько крепчал, что Пирошников почувствовал острую потребность разрядить обстановку с помощью идиотской выходки.

Он щелкнул замком, приоткрыл дверь и высунул в коридор голову. Мгновенно все смолкли.

– Фиг вам! – выкрикнул Пирошников, для убедительности вздымая над головою фигу.

И снова нырнул обратно.

В коридоре раздались крики возмущения, но на приступ массы не пошли, а потихоньку разошлись по своим боксам.

Пирошников вернулся в комнату, где спала Серафима. Вернее, она уже проснулась и лишь дремала, сквозь сон прислушиваясь к мятежу в коридоре.

– Чего хотят? – спросила она сонно.

– Хлеба и зрелищ.

– А-а-а… Зрелищ – это неплохо. Я тоже хочу зрелищ.

– Вот и пойдем сегодня в кино, – сказал он.

– Да? С какой стати? – удивилась она.

– Мне нужно удалить свое тело из зоны действия Плывуна, – объяснил он.

– Не тело, а душу. Тело тут ни при чем.

– Да, пожалуй, ты права, – согласился он.

Серафима оделась и бесстрашно отправилась на кухню готовить завтрак. Через пять минут она вернулась с готовой яичницей и сообщила, что народ постарался не заметить ее присутствия.

Однако фига была предъявлена. Назвался груздем – не говори, что не дюж.

Поэтому после завтрака Пирошников с Серафимой, облачившись в спортивные костюмы, отправились в резиденцию на крыше, а там погрузились в теплый бассейн. Нужно было показать этим домочадцам, что «ничто нас в жизни не может вышибить из седла», как сформулировал это Пирошников словами Константина Симонова.

Как славно было плавать под стеклянной крышей, наблюдая сквозь прозрачные стены падающий снег, который таял, едва соприкоснувшись со стеклом, потому что крыша была с подогревом.

Вволю насладившись бассейном, они перешли в апартаменты, чтобы рассмотреть их на предмет предстоящего переезда.

Обстановка внутри напоминала гостиницу класса «люкс», а точнее, соответствовала представлениям Пирошникова о таких гостиницах, поскольку бывать в них ему не доводилось. Все очень комфортно, продумано, высокого качества – и начисто лишено каких-либо признаков индивидуальности.

Собственно, это и была гостиница для бывшего хозяина, которую предстояло превратить в дом.

Серафима обнаружила в платяном шкафу кое-какую одежду и без разговоров уложила ее в пакеты, которые спрятала в антресоли шкафа.

– Может, что-то оставить? Пригодится, – возразил Пирошников.

– Носить одежду с чужого плеча неприлично, – сказала она. – Если это не родной человек. Кроме того, она не подходит по размеру.

Исключение было сделано для роскошного синего шелкового халата с золотыми блестками, который висел в ванной. Он напоминал мантию или летнюю одежду Деда Мороза, – был легок и спадал, струясь, до самого пола, когда Пирошников его примерил. Халат оказался впору.

– Пусть висит, – сказал он. – Это же ничей халат. Просто для моющихся.

Серафима согласилась. Ей тоже понравился этот халат.

Подобный разговор возник, когда Серафима добралась до холодильника и продуктовых шкафчиков в кухне. Здесь было довольно много запасов – банки, упаковки, фасованные продукты – причем часть из них была вскрыта и отчасти использована.

Серафима вознамерилась все выбросить на том основании, что это чужое.

Пирошникову стало жаль продуктов.

– Давай оставим, – сказал он.

– Жаба задавила? – улыбнулась она.

Пирошников подошел к ней близко и тихо, но внушительно проговорил:

– Если ты хоть раз еще употребишь это омерзительное выражение, то я тебя… уволю!

Она в тон ему отвечала:

– А если ты когда-нибудь еще употребишь по отношению ко мне слово «уволю», то я уволю тебя!

Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, а потом вдруг вместе рассмеялись, и Пирошников, неловко хромая, закружил жену, как бы вальсируя.

– Вот! Вот что нам было надо! – восклицал он. – Послать друг друга нах! Вот теперь я поверил, что мы какая-никакая семья.

Отдышавшись, он сказал.

– Давай рассудим. Продукты, которые вскрыты, – это чужие продукты. Ими пользовались. Их жрали, грубо говоря. Мы их выбросим… Но нераспечатанные продукты – это услуга администрации для проживающих. Они пока ничьи…

– Каких проживающих? Здесь останавливался один человек!

– А это совершенно неважно. Останавливался он – теперь останавливаемся мы. И продукты – наши. Убедил?

– Хорошо, – согласилась она. – А макароны выбрасывать? Их из упаковки переложили в стеклянную банку.

– Это вопрос философский, – сказал Пирошников. – Я бы оставил.

Обследование апартаментов показало, что почти ничего, кроме одежды, ноутбука и любимых предметов, типа настольной лампы или персональной чашки для чая, сюда везти нет надобности. А посему переезд завершили в тот же день, съездив пару раз на лифте туда-сюда. Теперь в распоряжении Пирошникова и Серафимы были столовая, гостиная, кабинет и спальня. Не считая гостевой комнаты и кухни. Впрочем, последняя была совмещена со столовой.

Домочадцы наблюдали за переездом внимательно, но неназойливо, препятствий не чинили, от комментариев воздерживались. Пирошников запер квартиру и магазин, который еще официально не открылся после возвращения на старое место, и они с Серафимой отправились в кино.

В публичном кинотеатре Пирошников не был так много лет, что и не вспомнить. Последним точно датированным воспоминанием был просмотр фильма «Приключения Буратино» вместе с Толиком и Наденькой, когда Толику было примерно лет восемь-девять, то есть больше тридцати лет назад. Неудивительно, что современный кинотеатр поразил Пирошникова – и кресла, и звук, и очки, чтобы смотреть объемное изображение… Короче говоря, все, кроме самого фильма, который не имел никакого отношения к жизни, к людям и к самому Пирошникову.

Странно, подумал он. Буратино имел отношение к моей жизни, хотя я был тогда взрослым человеком. Да он и сейчас имеет к ней отношение. Я до сих пор ищу Золотой ключик.

Фильм закончился около девяти часов вечера, и Пирошников с Серафимой не спеша пошли пешком по Большому проспекту Петроградской стороны и дальше, погружаясь в сеть улочек, которые привели их к дому. Подходя к нему, они заметили у главного подъезда желтый фургон с надписью «Водоканал» и прибавили шаг.

– Что там еще стряслось? – пробормотал Пирошников.

В вестибюле они увидели человек шесть домочадцев, которые что-то обсуждали и смолкли, завидев Пирошникова.

– Езжай наверх, я зайду к Максиму, узнаю, – распорядился Пирошников, передавая Серафиме ключи от резиденции.

Она уехала на лифте, а он по лестнице направился вниз.

В коридоре минус третьего было довольно многолюдно для вечернего часа. Домочадцы стояли группками и тоже замолкали, когда Пирошников проходил мимо.

Все это вызывало тревогу, но паники в людях он не замечал.

Наконец он дошел до бокса аспиранта и постучал в дверь.

– Заходите! Открыто! – раздался изнутри голос Максима.

Пирошников вошел. Максим сидел за компьютером, на экране которого был изображен бизнес-центр в виде схемы, и что-то вычислял на калькуляторе.

– Что тут произошло? – с ходу спросил Пирошников.

– Присядьте, – Максим указал на стул. – В общем, ничего страшного. Но вам будет весьма любопытно.

И он рассказал. Как и было обещано, Подземная рада собралась в кафе попить пива и покричать заклинания, а юноша Август с гитарой снова пел песни и читал стихи.

– Сейчас покажу. На этот раз я звук записал.

Он включил маленький телевизор, и Пирошников увидел ту же картину, что в прошлый раз: с десяток домочадцев во главе с предводителями за столиками и Августа у барной стойки с гитарой в руке.

Август взял аккорд на гитаре, но не запел, а начал читать стихи, немного заикаясь:

 
Печальная Вологда дремлет
На темной печальной земле,
И люди окраины древней
Тревожно проходят во мгле.
 
 
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
 
 
Замолкли веселые трубы
И танцы на всем этаже,
И дверь опустевшего клуба
Печально закрылась уже.
 
 
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя…
 

Данилюк поднялся на ноги и, взмахнув большой стеклянной кружкой, затянул:

– Мооо…

– Убери звук, – попросил Пирошников.

Максим убрал звук, и Пирошников сам дочитал начатое Августом стихотворение до конца, пока на экране Подземная рада бесшумно выкрикивала заклинания:

 
– И сдержанный говор печален
На темном печальном крыльце.
Все было веселым вначале,
Все стало печальным в конце.
 
 
На темном разъезде разлуки
И в темном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто…
 

Он сделал знак прибавить звук.

Август взял еще один аккорд и запел есенинское «Не жалею, не зову, не плачу…» Пел он высоким голосом, с чувством. Пирошников невольно заслушался.

И вот, когда он пропел последние строки – «Будь же ты вовек благословенно, что пришло процвесть и умереть…» – раздался треск и картинка резко сместилась, Пирошников успел заметить, как Август едва не упал, схватившись рукою за барную стойку, а несколько домочадцев грохнулись со скамей, уронив кружки.

Это продолжалось мгновение, после чего картинка возвратилась на место, мужики поднялись и бросились к Августу обнимать его, будто он забил гол. Радостные крики смешались с матерными возгласами, наступило народное ликование.

Пирошников все понял.

– Подвижка, – сказал он.

– Да, – подтвердил Браткевич. – Ему удалось сместить здание на десять сантиметров. При этом крен дома слегка выправился.

Аспирант докладывал результаты эксперимента несколько виновато, полагая, что Пирошникову неприятно будет узнать об этом. Чтобы загладить это известие, он поспешно добавил:

– Но дом все равно погружается, хотя вертикаль сместилась. И антигравитация совсем не работает! Я уменьшал до нуля. Все стояли и сидели как вкопанные. И в другую сторону тоже.

– Все равно молодец парень… – проговорил Пирошников.

Он задумался, а затем протянул руку к Максиму.

– Дай-ка пульт…

Максим дал Пирошникову пульт управления петлей. Пирошников осмотрел его. Устроен он был просто: имелись две кнопки и дисплей, на котором стояли деления и была обозначена красной чертой опасная зона в области повышенной гравитации.

– Я сейчас, – сказал он и вышел в коридор с пультом.

– Осторожней только! – успел крикнуть вслед Максим и уселся за приборы записывать визит Пирошникова к Подземной раде.

А Пирошников, зажав пульт в руке, как пистолет, прямиком направился в кафе «Приют домочадца».

Он вошел в кафе и остановился на пороге, не переступая витой шнур, который охватывал все помещение по стенам.

Судя по всему, Подземная рада закончила пленарное заседание и теперь праздновала победу разума, чествуя Августа. Сам герой сидел в окружении Данилюка и Даниила Сатрапа, уши у него горели, а по лицу блуждала застенчивая пьяная улыбка.

Компания успела пополниться несколькими дамами из числа домочадок, которые тоже пили пиво и, судя по воодушевлению, готовы были запеть.

И они действительно запели, едва завидев Пирошникова.

«К нам приехал, к нам приехал наш царевич дорогой!» Все дружно подхватили.

Пирошников, не поднимая пульта, незаметно направил его на коробочку, приткнувшуюся у закрытой створки двери. В нее входили оба конца светящегося шнура петли гравитации.

Правой рукой Пирошников сделал жест, как бы поднимающий сидящих за столами на ноги, а сам левой рукой нажал на кнопку уменьшения силы тяжести. На его глазах стройная картина поющей здравицу Подземной рады стала распадаться на куски, какие-то фигуры поплыли вверх, крутясь и переворачиваясь, кто-то полетел вбок и, ударившись о стену, отскочил. Одна из женщин пела уже под потолком, повиснув там боком – она как бы лежала на потолке, ее невесомое платье взвихрялось вокруг, но она не замечала этого, отдавшись гимну.

Август, сидевший спокойно, поначалу не реагировал на исчезновение силы тяжести, но вдруг, попытавшись вскочить на ноги, чтобы поймать стартующего со скамьи к потолку Даниила Сатрапа, сам взвился над столом, сделал сложный пируэт и полетел по направлению к стойке бара.

Но всего забавнее вело себя в этой ситуации пиво, которое в полном соответствии с законами физики приняло сферическую форму и, выпрыгнув из кружек, летало совершенно произвольно. Если, к несчастью, пиво натыкалось на поющего и летающего члена Рады, то оно разбивалось на тысячи шариков, окружавших летуна, подобно рою пчел.

Это было очень красиво.

Август же, пролетев несколько метров на высоте человеческого роста, неосторожно залетел за стойку, а поскольку шнур петли был протянут перед ней, естественно, покинул зону невесомости и грохнулся на пол с большим шумом.

Летающая Рада прекратила пение и уставилась на Августа кто как мог, кувыркаясь. А он, поднявшись и отряхиваясь, с восторгом взглянул на Пирошникова, повторяя:

– Сэнсей… сэнсей…

И тогда Пирошников перевел большой палец левой руки на кнопку увеличения силы тяжести, и все летающие члены Рады и гости внезапно начали отвесный спуск, как парашютисты без парашютов. Кто-то попал на пол, кто-то на столы и скамейки. Они попытались встать, но нарастающая сила тяжести держала их на месте, клоня книзу все больше.

Крики, возгласы, ругательства захлебнулись.

Август с ужасом смотрел на Пирошникова. На него в самом деле страшно было смотреть в эту минуту.

Внезапно он выключил пульт и, не дожидаясь, пока Рада придет в себя, резко повернулся и вышел из комнаты.

Глава 31. Царская милость

Геннадий трудился недаром: уже через несколько дней он представил Пирошникову план дарения домочадцам принадлежащей Пирошникову площади.

Он предложил осуществить это с помощью сертификатов на приватизацию полезной площади в 42 квадратных метра, к которому прикладывался договор с бизнес-центром в лице директора, согласно которому хозяин площади соглашался платить бизнес-центру за коммунальные услуги плюс налог на недвижимость.

Бизнес-центр же, в свою очередь, расплачивался с управляющей организацией ЖКХ.

Пирошников занимался деловыми вопросами в кабинете Джабраила, обставленном офисной мебелью из красного дерева. Отчего, с одной стороны, сознавал себя не в своей тарелке, а с другой, был исполнен некоторой гордости и самоуважения.

– Тэк-с, – сказал он. – Есть вопросы. Сертификат именной?

– Нет. Именной только договор.

– Значит, сертификат – это своего рода ваучер?

– Это слово лучше не использовать, вы понимаете… – сказал Геннадий.

– Значит, его можно продавать, этот сертификат. И будет так же, как с ваучерами, – задумался Пирошников.

– Не вижу в этом ничего страшного. Кто хочет – получит деньги.

– А если владелец сертификата не подписывает договор, но и от сертификата не отказывается?

– Срок действия сертификата – три месяца. За это время владелец обязан либо подписать договор, либо уступить сертификат другому лицу, – парировал Геннадий. – И это лицо обязано подписать договор немедленно.

– Ладно. А как конкретно выбирается площадь? У нас же разные планировки, а сертификаты все на 42 метра?

– Если владелец согласен получить площадь меньше, ему компенсируют деньгами, а если наоборот, то он доплачивает…

Пирошников почувствовал, как его затягивает эта игра с деньгами и сертификатами, в голове включается счетчик и он превращается в бизнесмена – слово, которое он ненавидел так же, как и жабу, которая душит.

Видимо, это были ипостаси одной и той же отвратительной сущности.

– А может ли владелец сертификата подписать самостоятельный договор с управляющей компанией? Зачем ему наш бизнес-центр в качестве посредника? – задал коварный вопрос Пирошников.

Но Геннадий был готов и к этому вопросу.

– В принципе, имеет право. Но ему выгоднее действовать через нас. Мы для управляющей компании оптовый покупатель, а он – розничный. Нам большая скидка. Мы как бы выполняем роль товарищества собственников жилья.

– Ну а как Рада захочет сама создать такое товарищество?

– Не смогут. Вы же туда не пойдете. Единогласно не получится, а по частям – то же самое, что по отдельности.

Как видно, Геннадий все предусмотрел. «Надо дать ему хорошую квартиру, – подумал Пирошников. – Деловой парень».

Он даже эскиз сертификата заказал в дизайнерском бюро – с голограммой от подделки. Пирошников его утвердил и велел печатать тираж.

– Слушай, а где ты деньги берешь? – вдруг догадался спросить он.

– В банке. У меня же банковская подпись есть. А вот у вас нету. Надо сделать, – сказал Геннадий.

«Хорош гусь… – подумал Пирошников про себя. – Самую необходимую вещь не сделал. Диктатор клюев…»

Вечером он долго обсуждал с Серафимой эти вопросы, но не с экономической точки зрения, а с морально-нравственной. Как разделить что-то большое так, чтобы у всех или хотя бы у большинства осталось ощущение справедливости? Давний дележ государственной собственности с помощью ваучеров породил ощущение обмана.

Как будет с сертификатами?

Хотя уже заранее было ясно, что ничего хорошего не будет. Почему-то это уверенное чувство сопровождает на Руси все реформы.

Тем не менее в назначенный день домочадцы в составе полномочных представителей семейств собрались в том же кафе «Приют домочадца», чтобы получить заветные сертификаты, которые стопкой лежали на барной стойке, а за стойкой стояли Пирошников с Геннадием на фоне бутылок виски и вина.

Члены Подземной рады, еще недавно парившие здесь между плафонами, настороженно посматривали на Пирошникова, хотя самой возможности полетов уже не было: Максим давно смотал петлю гравитации и унес домой.

Кстати, самого Браткевича Пирошников среди собравшихся не увидел.

Домочадцы сидели рядами, столы были сдвинуты к стенам. Серафима занимала место в первом ряду, как и тогда, на силлабо-тонических практиках.

– Ну что, начнем? – тихо спросил Пирошников своего управляющего.

Геннадий посмотрел на часы.

– Сейчас. Еще полторы минуты.

Минуты тянулись томительно. Домочадцы переглядывались: чего ждем? Как вдруг из динамиков, висевших по бокам барной стойки, грянул марш из кинофильма «Весна»:

 
Восходит солнце ясное.
Блестит в траве роса.
Цветут вокруг прекрасные
Мои поля, мои леса.
Страна моя любимая,
На всей земле одна
Стоит никем непобедимая
Моя Советская страна!
 
 
Товарищ, товарищ!
В труде и в бою
Храни беззаветно
Отчизну свою!
С тобой твой великий
Советский народ.
Во имя свободы
Сквозь грозы, невзгоды
Он к цели заветной
Непреклонно идет.
 
 
Все то, о чем мечтается,
Все то, что мы хотим,
Все то, что нам понравится,
Мы создадим, мы создадим!
В трудах, в боях проверенный
На много лет вперед
Глядит и смело, и уверенно
Большой и дружный наш народ!
 

Музыка смикшировалась, и тут же из-за дверей послышался грохот пионерского барабана. Распахнулась дверь в коридор, и оттуда под это музыкальное сопровождение в кафе вступил торжественный отряд поздравителей.

Впереди с барабаном у живота шагал гармонист Витек, колотивший палочками по мембране. За ним в строгом костюме и повязанном на шею пионерском галстуке вышагивала Софья Михайловна, держа руку над головой в пионерском салюте. А позади твердо ступала тройка офицеров-ветеранов в форме трех родов войск, с множеством орденов и медалей на груди.

В центре капитан первого ранга в отставке Семен Залман нес знамя 31-й морской отдельной бригады. Ассистировали ему неизвестные полковники примерно его возраста.

У Пирошникова похолодело внутри. По тому, как корчилась в первом ряду Серафима, не в силах сдержать беззвучный смех, он понял, что тут не обошлось без нее.

Это был дружеский сюрприз падишаху от его свиты. Видно было, что уроки силлабо-тонических практик не прошли даром.

Зал встал и разразился аплодисментами. Собственно, выбора не было.

А старик Залман, оборотившись к залу, произнес:

– От имени ветеранов Вооруженных сил поздравляю жильцов дома с торжественным событием: вручением дарственных сертификатов на дополнительную площадь…

Опять раздались аплодисменты.

– Слово предоставляется гвардии полковнику-орденоносцу товарищу Голубеву Анатолию Гавриловичу.

Полковник выступил вперед и сказал примерно то же самое, добавив несколько цифр по району. Другому полковнику говорить не дали.

Залман повернулся к Пирошникову и протянул ему знамя части. Пирошников принял дар и понял, что нужно говорить.

Держа знамя перед собою, он вдруг по какому-то необъяснимому наитию набрал в грудь воздуха и тихо затянул:

– Моооо….

– Кузэй! Кузэй! Кузэй! – грянул зал.

Дальнейшее было обыкновенно, если не считать того, что дом осторожно переместился еще на полградуса по направлению к вертикали.