Текст книги "Филиал. Истории для кино"
Автор книги: Александр Житинский
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– И все ведь знают это, – сказал старик.
– Знают и берут билеты! Вот в чем ужас… Теперь говорят: Горохов…
– Афанасьев, – сказал старик.
– А я слышал – Горохов.
– Хрен редьки не слаще. Хотя если Горохов, то шансы улететь есть. Правда, небольшие. Я его давно знаю, опытный руководитель, – рассказывал старик. – Методы у него авральные, надо прямо сказать. Но если захочет, пару рейсов в неделю организовать может. Если сильно захочет.
– А Афанасьев? – спросил интеллигент.
– Этот осторожен. Всего боится. Думаю, при нем летать вовсе не будем, – прямо сказал старик.
– Почему же вы домой не ушли? Если Афанасьев? – не понял молодой.
– Ну Афанасьев тоже не вечен. Кругом перемены. Хочется надеяться… Скольких я на своем веку пережил… Силин, Прокопенко, Гуляев, Толмачев… – начал перечислять старик.
– Вы много летали… – уважительно произнес интеллигент.
– Два раза, – кивнул старик. – Два раза мне удалось улететь из этого аэропорта. Один раз при Силине и еще один раз при Толмачеве. Правда, случайно…
По радио объявили: «Вниманию пассажиров, вылетающих рейсом 4214 до Иркутска. Ваш вылет задерживается на два часа по метеоусловиям».
– Ну вот… – удовлетворенно улыбнулся старик.
Туркин с коробкой и корзиной плелся по пустому служебному коридору, безнадежно повторяя: «Кис-кис-кис…» Проходя мимо фаянсовой белой урны, он вдруг остановился, с раздражением взглянул на коробку и тут же, разорвав ее на куски, запихнул остатки в урну. Затем последовал дальше, повторяя все то же.
Афанасьев собрал молодых диспетчеров в комнате отдыха рядом с диспетчерским залом. Он усадил их за столик, сам уселся напротив и, испытующе оглядев подчиненных, начал:
– Ребятки, обстановка сильно осложнилась. Если Сакович не врет, мне завтра принимать аэропорт. Но аэропорт к этому не готов.
– Не волнуйтесь, Игорь Дмитриевич. Все будет о’кей, – сказал Миша.
– Тебе легко говорить. Придет новый руководитель полетов, начнет рейсы принимать, а отдуваться мне…
– А вы назначьте такого, чтобы можно было опереться, – посоветовал Саша.
Афанасьев обвел их взглядом.
– Я ведь из вас назначу, ребятки, – сказал он тихо.
Саша и Миша потупились.
– Ага, не хотите! – оказал Афанасьев.
– Я хочу, – застенчиво сказал Леша.
Афанасьев с сомнением посмотрел на него.
– А кто чуть не посадил ташкентский рейс?
– Исправится, – вступился за товарища Миша.
– С кем не бывает, – сказал Саша.
– Смотри, Алексей! Ты ведь знаешь – я рейсы не принимаю потому, что обратно им не улететь. Горючего нет и не предвидится. Я бы с радостью.
– Да я понимаю… – пробормотал Алексей.
Лыжница Зоя Сергеевна в это время с интересом прогуливалась по пустому диспетчерскому залу, разглядывала приборы. Светились голубым светом индикаторы. Внезапно запищало за пультом. Она подошла туда. Голос из динамика сквозь шорохи и трески сказал:
– Аэропорт! Я рейс 4412 из Риги. Прошу посадки.
– Пожалуйста, – сказала Зоя Сергеевна.
– Не понял. Повторите.
– Садитесь, садитесь…
– Дайте координаты.
– Не могу. Я здесь случайно, – сказала она.
– Вечно в этом аэропорту что-нибудь не так! Сажусь визуально! – сказал голос пилота.
– Счастливо! – улыбнулась Зоя Сергеевна.
Афанасьев выглянул из комнаты отдыха.
– С кем вы там разговариваете? – спросил он.
– Кажется, с самолетом.
– С каким?
– Из Риги.
– Ну?
– Садится он, – смутилась Зоя Сергеевна.
– Как садится?! – Афанасьев бросился к микрофону. – Рейс 4412! Посадку запрещаю! Как поняли?
– Поздно! Снижаюсь! – ответил пилот.
Афанасьев в панике выбежал из зала.
Диспетчер Леша и стюардесса Надя шли, прогуливаясь, по заснеженному полю аэродрома, как вдруг мимо них промчалась машина руководителя полетов. Афанасьев сидел рядом с водителем и что-то говорил в микрофон с озабоченным видом.
– ЧП, что ли? – спросил Леша.
– Какое у нас ЧП? – возразила Надя. – Наверное, опять кто-то гуляет по полосе.
Они пошли молча, взявшись за руки.
– А не боишься? – спросила Надя.
– Не боюсь. Хочу принимать рейсы. Душа болит, стыдно… – сказал Леша.
– Все уже привыкли, – сказала она.
– А я нет. И не привыкну. Я диспетчер. Я должен принимать и выпускать самолеты. Летают же в Ленинграде, в Москве… А мы что – не можем?..
– Не хотим, – сказала она.
– А я хочу.
– Тогда мы совсем перестанем видеться, – сказала Надя. – Ты будешь сидеть за индикатором, а я буду летать, летать, летать…
– Ничего, Наденька, – успокоил он ее. – Я день и ночь работать готов, лишь бы что-нибудь изменилось.
– Только бы Лунев пришел… – вздохнула она.
– Лунев один ничего не сделает…
– А я ведь с Луневым летала…
– Когда?
– Это был его последний рейс перед Академией. Горючего нет, аэропорт закрыт, диспетчеры в шахматы играют… Тихий ужас! Как мы взлетели по расписанию – до сих пор не понимаю. Лунев сам регистрировал пассажиров.
– Ну это-то ни к чему… – сказал Леша.
– Пассажиры ему ворох цветов преподнесли. Ты не представляешь, какими они вышли из самолета. Один человек много может.
– И я смогу. Вот увидишь, – упрямо сказал он.
– Афанасьев тебя уволит.
– Посмотрим!
Вдали раздался гул. Надя и Леша подняли головы и увидели реактивный лайнер, идущий на посадку. Он коснулся колесами полосы, побежал по ней, взметая снег… За самолетом мчалась машина Афанасьева.
В гуле двигателей утонуло радостное «ура!», которым Надя и Леша встретили приземление самолета.
Организация иркутского рейса всецело захватила Горохова. Он сидел перед микрофоном в своем кабинете, сняв форменную тужурку и закатав рукава рубашки. На столе стоял стакан с чаем. Светился экран телевизора, на котором был виден самолет иркутского рейса. Рядом копошились люди.
– Ты пойми, Демьяныч, это дело нашей чести, – убеждал Горохов микрофон. – Мы уже регистрацию провели. Сегодня иркутский рейс должен быть в воздухе!
– Ой, сомнительно, Петр Герасимович, – отозвался динамик.
– Я же тебе керосин нашел! Ты его заправил?
– Заправил.
– Так в чем же дело?
– Неразгружен он. Надо разгрузить, а потом загрузить. Считай, сутки…
– Почему сутки?! Откуда сутки? – волновался Горохов.
– Из смены грузчиков вышел всего один. Да и тот…
– Что? Уже?
– Уже.
– Ну, я не знаю. Сам разгружай, но чтоб иркутский был готов. Я его провожу как ударный объект.
– Понял, – уныло отозвался голос Ивана Демьяновича.
Горохов переключил селектор.
– Нина? Готовь транспарант.
– Неужто полетим, Петр Герасимович? – радостно отозвался женский голос.
– А ты думала… – покровительственно улыбнулся Горохов.
В кабинет робко вдвинулся Туркин с корзинкой, остановился у двери, вопросительно глядя на Горохова. Тот выключил микрофон, посмотрел строго на посетителя.
– Вы по какому вопросу?
– Кот… – жалобно вымолвил Туркин.
– Что – кот?
– Пропал кот.
– Ну а я здесь при чем?! Вы меня от дела отрываете! Кот, понимаешь! – загремел Горохов.
– Это кот Василия Николаевича, – сказал Туркин.
– Панкратова? – Горохов понизил тон.
Туркин лишь слабо развел руками: кого же? Разве есть другие Василии Николаевичи?
Горохов молча пробарабанил пальцами по столу, обдумывая ситуацию. Лицо его стало сосредоточенным.
– Садитесь. Рассказывайте, – он указал на стул.
– Я референт Василия Николаевича. Туркин, – представился Туркин.
– Горохов, – Петр Герасимович через стол протянул Туркину руку.
– Сегодня из Иркутска прибыл кот. Василий Николаевич передал его с Эммой Павловной из Управления культуры. Я должен был встретить. Ну и… кот потерялся. Пошел гулять и не вернулся…
– Как это – пошел гулять?
– Ваша дежурная его выпустила. Пожалела…
Горохов нажал кнопку селектора.
– Демин? Кто у тебя там на выходе с перрона?
– Пирожкова.
– Дай ей дрозда, чтобы осторожнее обращалась с котами!
– Понял.
Горохов выключил микрофон, задумался.
– Какой кот? – спросил он.
– Ангорский, дымчатый.
– Борис, зайди ко мне, – сказал Горохов, вновь щелкнув клавишей селектора.
– А сам Василий Николаевич когда вернется? – обратился он к Туркину.
– В среду…
Горохов что-то пометил в перекидном календаре. Вошел Чиненков.
– Слушаю вас, Петр Герасимович.
– Боря, пропал кот Панкратова. Вот тебе товарищ…
– Туркин, – подсказал референт.
– …Туркин, и чтобы кот был. Понял? Из-под земли достань!
– Слушаюсь…
Туркин и Чиненков обменялись рукопожатием и вышли из кабинета. Горохов нажал несколько клавиш сразу.
– Всем службам! Пропал кот ангорский, дымчатый. Разыскать и доставить в мой кабинет. Объявить по вокзалу. Срочно!
В диспетчерском зале вновь царили тишина и спокойствие. Миша и Саша играли в шахматы. Леша сидел у индикатора, подперев голову рукой.
По трансляции передали:
– Граждане пассажиры! Внимание! Пропал кот ангорский, дымчатый. Нашедшего просят доставить животное в кабинет сменного заместителя начальника аэропорта. Повторяю: пропал кот…
– Зин! Слышала! Кот пропал!
Леша убавил громкость.
– У-у… Стыдуха… – глухо протянул он.
– Умно придумано, – прокомментировал Саша. – Сейчас весь аэропорт будет искать кота. Глядишь, время и пролетит.
– Никакого кота нет, я уверен, – сказал Миша. – Отвлекающий маневр… Тебе шах.
– Что же делать? Делать-то что? – бормотал Леша.
– Не ной, – сказал Саша.
– Аэропорт! Рейс 4765 из Архангельска просит посадки, – донеслось из динамика.
– Рейс 4765! Вас понял. Посадку запрещаю, – ответил Леша.
– Вас понял. Следую на запасной аэродром.
– Мат! – сказал Миша, переставляя фигурку.
Они снова принялись расставлять партию. По трансляции передали:
– Граждане пассажиры! Внимание!..
– Сколько можно про кота?! – вскричал Леша.
– Пассажиров, следующих рейсами до Иркутска, Харькова, Кишинева, Тбилиси, Мурманска, Хабаровска, прошедших и не прошедших регистрацию, просят собраться у выхода на перрон. Повторяю…
Леша подскочил к динамику, прибавил громкость. Пока дикторша повторяла объявление, на лице Леши отразилась целая гамма чувств – от недоумения до восторга.
– Слышали?! – закричал он.
– Что они – обалдели? Зачем это? – пожал плечами Миша.
– Значит, выпускают рейсы! Зачем же еще!
– Наивный ты… – ласково проговорил Саша, поглядев на Лешу.
Тот бросился к индикатору, уселся в кресло, приготовился к работе.
Аэровокзал зашевелился. Подхватив свои чемоданы и тюки, пассажиры стекались к выходу на перрон. Там образовалась толпа. Люди волновались, привставали на цыпочки, стараясь разглядеть – что происходит у дверей.
У дверей с турникетом стояла дежурная Пирожкова, рядом с нею командир иркутского рейса, а сбоку – небольшой духовой оркестр. Командир что-то шепнул Пирожковой. Дежурная распахнула двери на перрон и открыла турникет. Оркестр заиграл марш «Все выше…».
– Прошу вас, товарищи! – громко объявила дежурная.
Толпа повалила к дверям.
Компания в ресторане, заслышав далекие звуки марша «Все выше, и выше, и выше», – насторожилась.
– Ребята, надо пойти. Кажется, вылетаем, – сказала Валентина.
– Нас не купишь, – помотал головой Аркадий.
– Валентина, а десерт? – проговорил саксофонист с трудом.
– При чем десерт! Пошли, я вам говорю! Не думала, что вы такие несознательные! А еще советские песни играете! Фу! – разгорячилась певица.
– Не улетят они. Даже с песнями, – сказал Аркадий.
– С такими, как вы, мы никогда никуда не улетим! Только о себе! Пошли! – кричала она.
– Пошли, – пожал плечами Аркадий, поднимаясь.
– Я столик подержу, – сказал саксофонист.
– Эх ты! – Валентина резко поднялась, пошла к выходу. Администратор неохотно последовал за ней.
Саксофонист подозвал официанта.
– Кеша, что там происходит? Почему музыка?
– Митинг по случаю отправки иркутского рейса.
– Может, в самом деле отправят?
– Вряд ли, – сказал официант. – Праздничный обед для экипажа заказан. Вряд ли.
– Тогда принеси, голубчик, кофе…
Разукрашенный лентами самолет стоял на заснеженном поле. К его боку, к багажному отделению, таскали чемоданы грузчик и мужчина в аэрофлотовской шинели. Они спешили закончить погрузку багажа.
К самолету был приставлен трап. На нем, как на импровизированной трибуне, стояли Горохов, Афанасьев, командир корабля и представитель пассажиров. Висел транспарант: «Даешь иркутский рейс!» Перед трапом стояла большая толпа пассажиров с вещами. Сбоку разместился оркестр.
Музыканты доиграли марш, и Горохов открыл митинг.
– Товарищи! Сегодня коллектив нашего авиапредприятия в ознаменование своих обязательств отправляет рейс на Иркутск комфортабельный лайнер Ту-134. Митинг, посвященный этому знаменательному событию, считаю открытым!
Оркестр грянул туш.
Старик с молодым интеллигентом продолжали свой разговор в удобных креслах, повернутых к широким окнам аэровокзала, через которые прекрасно была видна картина митинга на летном поле.
– Что ни говорите, Максим Петрович, а неприятно чувствовать себя отщепенцем. Хочется быть там, – указал за окно молодой.
– Одно из двух, – отвечал старик. – Или здесь чувствовать себя отщепенцем, или там чувствовать себя дураком. Мы, Андрей Константинович, не хотим быть дураками, не так ли? Но поневоле превращаемся в отщепенцев. Думаете, мне это приятно?
– Я отнюдь не протестую против формы. Но ведь она должна быть наполнена содержанием. Если бы после митинга всех рассадили по самолетам и тут же отправили…
– Эк чего захотели!
– И все же чертовски неприятно. Да и заметить могут, что нас нет, – молодой интеллигент заерзал в кресле. – Я, пожалуй, пойду, – сказал он после паузы.
– Как знаете, – пожал плечами старик.
Молодой поднялся и направился к выходу. Старик долго смотрел через окно, как бредет по аэродрому к митингующей толпе его фигурка с портфелем в руках.
– Слово предоставляется слесарю-наладчику завода игровых автоматов товарищу Середкину, – объявил с трапа Горохов.
Представитель пассажиров сделал шаг вперед.
– Когда отправят рейс на Кишинев? – дерзко выкрикнул из задних рядов молодой интеллигент.
– Вопросы потом, товарищи, – сказал Горохов.
– Наш завод игровых автоматов по итогам квартального плана занял второе место среди предприятий отрасли, – начал слесарь.
Грузчик и аэрофлотовец, поглядывая на толпу, запихивали в чрево самолета последние чемоданы.
Чиненков и Туркин в это самое время напряженно искали кота. Они брели в полутьме по подвалу аэровокзала среди переплетений труб с продранной теплоизоляцией и проводов. Под ногами что-то хлюпало. И тот и другой были изрядно перепачканы и злы.
– Кис-кис-кис… – безнадежно бормотал Туркин осипшим голосом.
– Да прекратите вы! – прикрикнул на него Чиненков.
– А как же звать? – растерялся Туркин.
– Зовите по имени. У вас курить есть?
– Я не знаю, как его зовут, – Туркин пошарил по карманам.
Они закурили, уселись на какую-то трубу.
– Чертова работа, – пожаловался Чиненков. – Мой дуб мне покою не дает. Чуть что: «Боря! Боря!» Старый дурак!
– Кто это? – испугался Туркин.
– Горохов… У тебя тоже старый пень? – неожиданно обратился он на «ты» к Туркину.
– Шестьдесят восемь, – осторожно сказал Туркин.
– А чего же он на пенсию не идет? Устал ведь, как пить дать, – зло говорил Туркин. – Нет, держится за кресло!.. Представь: этот старый судак назначен начальником аэропорта.
– Кто? – опять спросил Туркин.
– Ну Горохов же!.. Он уже взлета от посадки отличить не может. Ему только – давай, давай!.. Принцип реактивного действия не знает. Я серьезно… Не знает он, почему летают самолеты. Правда, они у нас не летают, больше на земле стоят… Тебя как зовут? – вдруг спросил он Туркина.
– Сережа.
– Скажи, Серега, разве ты в тысячу раз больше не знаешь, чем твой Панкратов? Кто ему речи пишет?
– Я, – потупился Туркин.
– А почему он их читает, а не ты? Задумывался когда-нибудь?
– Нет, – честно ответил Туркин.
– Потому что такие, как ты, не задумываются. Вот почему.
– А ты лучше, что ли? – обиделся Туркин.
Чиненков задумался, затягиваясь сигаретой.
– Мне ничего не надо, – оправдывался Туркин. – Только бы не дергали меня. Я такие речи писать могу. У меня стиль хороший. Пускай он их говорит, мне не жалко. У него голос, а у меня стиль. Я так считаю, что говорить должны те, у кого голос и внешность. А думать… те, у кого голова. Как считаешь?
– Потому мы здесь в подвале и сидим! Ищем твоего поганого кота! А они на трибунах стоят! – Чиненков со злостью отбросил сигарету, зашагал куда-то вдоль трубы.
Туркин рысцой последовал за ним.
– Я, если хочешь знать, еще хуже тебя! – не оборачиваясь, чеканил Чиненков. – Мне много нужно. Практически все!.. Я хочу своей очереди дождаться. А пока мне нужно задницы лизать… Котов, ядри их душу!..
Туркин пошел медленнее, стал отставать.
– Скажешь, я подонок? А я понятие имею! Я это все в гробу… – Чиненков оглянулся.
Туркина сзади не было.
– Серега, ты где?!
Чиненков дернулся назад, сделал шаг, другой… Туркин сидел на трубе, уткнув лицо в ладони. Он плакал.
– Ты чего, Сережа? Ну чего ты?.. – растерялся Чиненков. – Да брось ты… Найдем мы твоего кота. Сейчас все будет…
Он помог Туркину подняться, повел его дальше, поддерживая за плечи.
– Давай, Сережа… Кис-кис-кис…
– Кис-кис-кис… – всхлипывая, повторял Туркин.
Пассажиры переминались на морозе, окутанные паром.
– Слово имеет руководитель полетов товарищ Афанасьев, – объявил Горохов.
Афанасьев сделал шаг вперед, откашлялся.
– Товарищи! Наш аэропорт имеет лучшие в стране показатели по безопасности полетов. Достигнуто это путем постоянного повышения профессионального мастерства при четком взаимодействии с работниками метеослужбы…
Леша оторвал взгляд от индикатора, оглянулся на играющих в шахматы приятелей.
– Вот что. Валите отсюда, – вдруг решительно сказал он.
– М-м? – промычал Саша, не отрываясь от доски.
– Давайте! Давайте! – Леша вскочил, принялся их выпихивать.
– Спокойствие! – промолвил Саша.
– Да объясни ты! – воскликнул Миша.
– Мешаете.
Игроки, поддерживая доску с расставленными фигурами за углы, послушно ретировались в комнату отдыха. Леша захлопнул за ними дверь, закрыл на ключ. Затем он решительно вернулся к пульту, вздохнул, как перед прыжком в глубину, и сел в кресло.
– Всем рейсам, следующим курсом 250! – объявил он в микрофон. – Внимание! Аэропорт открыт. Посадку разрешаю. Как поняли?
– Рейс 4897 из Мурманска. Вас понял. Прошу посадки, – тут же отозвался голос из динамика.
– Даю координаты.
В двери диспетчерского зала забарабанили.
– Митинг, посвященный ударной отправке рейса 4714 на Иркутск, разрешите считать закрытым! – объявил Горохов. – Начинаем посадку!
Оркестр вновь заиграл туш. Первые пассажиры взошли по трапу, предъявляя билеты бортпроводнице. У тех и других были счастливые сияющие лица.
– А как с остальными рейсами? – выкрикнул молодой интеллигент.
– Вопрос решается, товарищи! – ответил сверху Горохов.
Вдруг над аэропортом раздался гул двигателей. Все подняли головы вверх. На посадку шел лайнер Ил-86.
– Это еще что?.. – растерянно прошептал Афанасьев и, расталкивая поднимавшихся по трапу пассажиров, бросился к своей машине.
Он хлопнул дверцей, машина умчалась.
Горохов, насупившись, смотрел в сторону садящегося самолета.
Пассажиры с других рейсов, участвовавшие в митинге, нестройной толпой потянулись обратно к аэровокзалу.
Навстречу им по летному полю бежала дежурная Пирожкова, держа в руках листок бумаги, который колыхался на ветру.
Она подбежала к трапу.
– Петр Герасимович… – пролепетала она, тяжело дыша.
– Что случилось? – недовольно спросил Горохов, спускаясь.
– Вот… – она протянула листок.
– Погоди… – Горохов достал из кармана футляр с очками, водрузил очки на нос, принялся читать бумажку.
Он прочитал текст, тяжело вздохнул и, аккуратно сложив, спрятал во внутренний карман шинели. Засунув руки в карманы и не взглянув на Пирожкову, Горохов пошел прочь от самолета по летному полю.
Бортпроводница у трапа, пропускавшая пассажиров, не выдержала, обратилась к Пирожковой:
– Танька, чего там?
– Телефонограмма. Лунева назначили. Завтра приступает к должности.
Горохов уходил вдаль по бескрайнему полю – сгорбленный, сломленный ударом судьбы.
Аэровокзал бурлил. Новость о Луневе передавалась из уст в уста, ее обсуждали. У кабинки справочной службы выстроилась длинная очередь.
В прорези окошка появилось лицо.
– Девушка, это правда?
– Что?
– Ну, Лунев…
– Правда.
Лицо сменилось.
– Девушка, я слышал, Лунева назначили?
– Назначили.
– А какой он?
– Что значит – какой?
– Хороший или плохой?
– У нас все начальники хорошие, – с достоинством отвечала Мила.
– Сколько ему лет хотя бы?
– Кажется, пятьдесят.
– Что делается! – лицо исчезло.
Появился кавказец.
– Девушка, скажи, в Баку теперь совсем не будем летать?
– Почему вы так решили?
– Лунев…
– Будем летать по расписанию.
– Хорошая девушка…
Возникло лицо молодого парня, который уже пытался познакомиться с Милой.
– Девушка, как вас зовут?
– Мила.
– А Лунева как зовут?
– Геннадий Сергеевич.
– А меня зовут Витя, – он протянул в окошечко руку, пожал Милину ладошку. – Говорят, правильный мужик?
– Не знаю.
– Давайте встретимся!
– Где?
– Во Фрунзе. Если улетим. Теперь ведь улетим, да?
– Не знаю.
Парня вытеснила деревенская старушка.
– Доченька, расскажи…
– Что вам рассказать?
– Про этого… нового начальника.
– Зачем это вам?
– Не летала я никогда, понимаешь? У меня сын в Сибири. Туда только самолетом можно. А я боюсь… Недельку здесь потолкалась, еще больше испугалась. Загробят, как пить дать, при такой-то службе… Вот я и думаю: мне дальше ждать или как? Может, что переменится?
– Не могу сказать.
– А кто могёт?
– Подождите, я узнаю.
Мила опустила шторку окошка, набрала по телефону номер.
– Тань, а Тань… Там у вас Нади нету?.. Ну которая с Луневым работала… Скажи ей, чтобы ко мне пришла. Только быстренько!
В тесной комнатке набилось человек десять молодых аэрофлотовцев – бортпроводницы, пилоты, техники… Пирожкова остановилась в дверях.
Надя рассказывала.
– Театры любит… Как прилетим в какой-нибудь город, сразу идем в театр всем экипажем. Потом обсуждение спектакля… Особенно комедии. Но не пустые, а со смыслом. Правда, смеялся на них он мало, все больше грустнел. Выйдет из зала, головой тряхнет и говорит: «Ничего, еще не вечер…»
– А что это значит? – последовал вопрос.
– Кто его знает?.. Я его как-то спросила: «Геннадий Сергеевич, почему вы комедии любите?» А он говорит: «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. Маркс сказал». – «Чего же вы не смеетесь?» – спрашиваю. – «Да видишь, Надя, – говорит, – никак нам с прошлым не расстаться, никак…»
Вошла Пирожкоова.
– Надя, тебя Мила просит зайти. В справку.
– Зачем?
– Не знаю.
– Пассажиры, видать, интересуются, – сказал один из пилотов.
– А как же? Всем интересно, – согласился другой.
Надя пошла к дверям. Несколько человек двинулись за нею.
Чиненков и Туркин вылезли из канализационного люка, откинув изнутри крышку, и оказались в хозяйственном дворе ресторана. Здесь стояли баки, переполненные пищевыми отходами, в которых копошилось множество кошек.
У распахнутого служебного входа в ресторан стояла «Волга» – пикап с откинутой задней дверцей. В нее грузили ящики с помидорами, на заднее сиденье наваливали какие-то пакеты. Сноровисто бегали официанты под присмотром буфетчицы.
– Наверняка кот здесь. К местным прибился, – сказал Чиненков, указывая на кошек.
Туркин жмурился на солнце.
– Откуда вы, такие красивые? Боря, погляди на себя! – сказала буфетчица.
Чиненков принялся отряхиваться.
– Кота ищем, Ирина Семеновна.
– Какого кота?
– Потерялся важный кот. Не поможете?
– Не до тебя сейчас. Тут такое творится!
– А что случилось? ОБХСС?
– Хуже… Лунева назначили.
Чиненков окаменел.
– Ну все. Это все, – не разжимая зубов, проговорил он.
Туркин с корзиной ходил вдоль мусорных баков, высматривая кота… Кошки лениво укрывались за баками. Чиненков подошел к Туркину вплотную. Туркин испуганно взглянул на него.
– Лунева назначили, слышал?
– Думаете, это серьезно? – спросил Туркин.
– Это крышка… Мне. Тебе. Котам… Всему крышка!
– А мне почему? – спросил Туркин.
– Ты что – не понимаешь? Теперь и твой Панкратов полетит. Все полетят.
– Так это же хорошо… Давно не летали. Мало же летали… – лепетал Туркин.
– Дурак! – Чиненков круто повернулся, зашагал к служебному входу.
– Боря! А я? – растерялся Туркин.
Чиненков остановился, обернулся.
– Мой тебе совет: лови здесь кота – любого! – и дуй на службу. И сиди тихо. С котом. Жди новостей.
Он скрылся в дверях.
Туркин раскрыл корзину и трусцой побежал к бакам. Кошки кинулись врассыпную.
Саксофонист все еще сидел в ресторане, ждал товарищей. Вокруг суетились официанты – убирали грязную посуду, рассчитывались с посетителями, свертывали скатерти, клали на столы ножками вверх стулья.
Саксофонист смотрел на это удивленно.
Подошел официант.
– Давайте рассчитаемся.
– А я не собираюсь уходить.
– Ресторан закрывается.
– Вот как? Интересно, почему?
– Буфетчица и шеф-повар уволились.
– Быстро у вас все делается. А кофе?
– Гражданин, я спешу.
– Да объясни толком, Кеша! – воскликнул саксофонист.
– Лунев, – коротко сказал Кеша.
– И… что?
– Ваш товарищ был прав. Назначили Лунева.
– И на этом основании я не могу выпить кофе? Не понимаю!
В зал ресторана со служебного хода вошел Чиненков в грязной шинели. Подошел к официанту.
– Иннокентий, налей мне сто пятьдесят.
– Боря! – взмолился официант. – Ну ты же знаешь… Борьба за трезвость!
– Пожалуйста, здесь осталось, – саксофонист налил в фужер коньяку из фляги.
– Спасибо, – Чиненков присел на стул.
Саксофонист отсчитывал деньги. Официант взял, пересчитал, положил на стол сдачу.
– Сдачи не надо, – сказал музыкант.
– Я лучше знаю, что надо и что не надо, – сказал Иннокентий с достоинством и отошел.
– Что с ним? – удивился саксофонист. – Сдал до копейки.
– Лунев… – вздохнул Чиненков и залпом выпил коньяк.
– А что это все-таки значит?
– Это значит – полетим… – мрачно сказал Чиненков.
– О! Тогда я побежал. Извините! – саксофонист исчез.
Чиненков посмотрел ему вслед и слил остатки его коньяка в свой фужер.
Руководитель полетов Афанасьев, как раненый зверь, метался у запертых дверей диспетчерского зала, в котором Леша продолжал методично сажать самолеты.
– Алексей, немедленно прекрати! – взывал он.
Афанасьев подбежал к окну. Увидев, что по взлетно-посадочной полосе катится очередной самолет, он снова подбежал к двери.
– Сажай! Сажай! Потом я тебя посажу!
За дверью слышался ровный глуховатый голос Леши:
– Рейс 4918, вас понял. Даю координаты. Удаление восемь, курс 250. Посадку разрешаю…
Афанасьев вновь подбежал к окну. Вывернув шею, стал вглядываться в небо. Поодаль в нерешительности маялись Саша и Миша.
– Что вы стоите?! Вызывайте «Скорую»! – накинулся на них Афанасьев.
– Зачем?
– Он сумасшедший! Не видите?!
По полосе катился зарубежный самолет с маркой авиакомпании «САС». Афанасьев приник к двери диспетчерского зала.
– Лешенька, христом-богом прошу… Зачем губишь? Зачем иностранца посадил? Нам и без иностранца не разобраться… Что он о нас подумает?.. Алексей! Ты слышишь меня?! – сорвался он в крик.
– Рейс 4617, посадку разрешаю… – донесся из-за двери Лешин голос.
– Леша, мне же до пенсии полгода. Потерпи чуток… Потом сажай, кого хочешь… Будь человеком, Алексей!.. – умолял Афанасьев.
Он вдруг выпрямился, глаза его сверкнули безумным огнем.
– Предатель! – заорал он и вдруг схватился за грудь.
– Вызывай «Скорую», – шепнул Миша Саше.
Тот побежал по коридору.
Афанасьев без сил подошел к окну, оперся на подоконник.
– Как сажает… – восхищенно прошептал он. – Как классно сажает… Гаденыш… Мне бы так сажать.
У кабинки справочного бюро в немом молчании застыла огромная толпа пассажиров. Новости передавались по цепочке от деревенской старушки, которая так и дежурила у окошка с просунутой в него головой, и далее по залу, как волны.
Надя в кабинке рассказывала, старушка изредка поворачивалась к толпе и передавала свое резюме.
– Говорит: добрый, – и снова головой в окошко.
– Добрый… добрый… добрый… – зашелестело в толпе.
– Говорит: двое детей. Жена – инженер.
– Двое детей… инженер… жена… – пошло кругами.
И снова напряженное ожидание.
– Говорит: честный. Без обману.
– Честный… обману… честный…
Последовала долгая пауза, во время которой тишина достигла такой степени, что стало слышно, как мяучит где-то кот.
– Говорит: не пьет! – радостно сообщила старуха.
В толпе разнесся гул не то одобрения, не то изумления.
– Спроси, бабуля, порядок будет или нет?
Старушка сунула голову в окошко и тут же вынырнула.
– Порядок любит! – одобрительно передала она.
– Любит… любит… любит… – передавалось по цепочке.
– Пошли, Георгий, все понятно, – кивнул грузин своему приятелю, и они начали выбираться из густой толпы. Люди смыкались за ними.
А чуть поодаль, в тех же креслах, но теперь развернутых лицом к залу, чтобы можно было видеть толпу у справочной, сидели те же, знакомые нам, интеллигентный старик, румяный интеллигент и производственник, который по-прежнему дремал, надвинув шапку на глаза.
– Луневу я не завидую, – сказал старик. – Принимать такое хозяйство. Тут нужно сперва все сломать, а потом строить заново.
– Не согласен с вами, Максим Петрович, – возразил молодой. – В сущности, требуется только одно: твердо сказать, как обстоит истинное положение вещей. Лунева поддержат. Пассажиры полны энтузиазма.
– А служащие аэропорта? Они привыкли к тому, что самолеты не летают. Им так удобнее. Они уже потеряли квалификацию… Да и пассажиры ваши… – с сомнением сказал старик.
– Есть молодые силы. Надо выдвигать их.
– Сказать просто… Хозяйство большое, его сразу не повернуть. Боюсь, неразберихи только прибавится.
– Вы скептик, Максим Петрович.
– Я просто больше вас жил, Андрей Константинович.
– И все же что-то должно произойти.
– Иркутский рейс до сих пор стоит… – как бы невзначай заметил старик, обернувшись на окно.
– А вы видели, как много сегодня прибыло рейсов?
– Видел… Принять рейсы – не штука. Надобно их отправить.
– Все зависит от руководства! – убежденно сказал молодой.
– Ничего от руководства не зависит, – покачал головой старик. – Вы говорите, что Лунев деловой, умный, порядочный человек. Вполне допускаю. Допускаю также, что в первый месяц что-то изменится. На энтузиазме… А потом все вернется на круги своя. Вот увидите.
– Давайте встретимся здесь через год, – предложил молодой.
– Если доживу…
Раздалось объявление:
– Товарищи пассажиры! Произвел посадку рейс 4675 из Махачкалы. К пассажирам большая просьба: помогите разгрузить багаж. В аэропорту не укомплектована бригада грузчиков. Желающих прошу собраться у выхода на перрон.
– Ну вот вам и перемены, – сказал старик – Скоро объявят, что не укомплектованы экипажи и попросят пассажиров самих управлять самолетами…
– По крайней мере, это будет честно! – сказал интеллигент.
– А по-моему, лучше бы укомплектовали бригаду грузчиков, – не сдавался старик.
Производственник сдвинул шапку на затылок, привстал, осмотрел собеседников.
– Хватит болтать. Пошли грузить, – сказал он.
Он поднялся с кресла и направился к выходу на перрон. Старик и молодой, переглянувшись, последовали за ним.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?