Текст книги "Время – московское!"

Глава 3

По ту сторону надежды

Март, 2622 г.

Город Полковников

Планета С-801-7, система С-801

– Господи! – громко ахнул кто-то.

Я вздрогнул.

– Товарищ лейтенант! – позвал меня Семеренко. – Поглядите, что это с ним?!

Пилот был извлечен из кресла и уложен на бетон. Шлем с него подчиненные сержанта все-таки сняли, проявив при этом, надо сказать, недюжинную сообразительность.

Вид у всех солдат был такой, будто они ожидали увидеть человека, а внутри скафандра оказался крокодил.

Нет, старлей Кабрин был человеком. Но человека этого убили перегрузки. Пятнадцать «же», двадцать?

В самом деле, все может быть. С вероятностью одна вторая.

Красавцы истребители, каждый по своей траектории, входили в атмосферу, когда станции защиты хвоста засекли работу радиоприцелов клонских флуггеров. «Орланы» увеличили скорость снижения, но клоны не отставали. И когда станции пропищали «Пуск ракет!», каждый умирал в одиночку.

Кто-то понадеялся на отстреленные ложные цели. Кто-то уходил по азимуту. Возможно, самый боевитый наплевал на приказ «аспидов игнорировать», повернул навстречу клонам, ушел от всех ракет на острых курсовых и все-таки ввязался в драку. Может быть, даже завалил пару мерзавцев.

А старший лейтенант Кабрин опустил нос и пошел к земле по баллистической, как камень. Паниковал парсер, горел сверхстойкий камуфляж, в наушниках гремело: «Температура тысяча двести!.. тысяча четыреста!.. тысяча восемьсот!» Титанир подходил к точке текучести, на кромках ярились языки плазменного пламени, Кабрин плавал в «красном тумане»…

И ракеты теряли его, захват срывался. А у Кабрина лопались сосуды, потяжелевшая двадцатикратно вода рвала почки, сердечная мышца выбивалась из сил, лишь бы еще хоть раз пропихнуть через аорту кровь, которая вдруг сделалась вязкой, как глина, инертной, как ртуть.

Полминуты – без последствий, минута – госпиталь, полторы – инвалид, две минуты – распухший, синюшно-черный мертвец.

– Старший лейтенант Кабрин был очень смелый человек, – сказал я. – И очень выносливый. По сути он был уже мертв, но летел к нам еще не меньше полутора часов.

– Это что, вирус какой-то? – спросил Семеренко.

– Перегрузки. Сержант, нужно срочно сделать как можно больше копий вот этого. – Я ткнул пальцем в письмо.

– Если у меня планшет работает… А, вот вроде ничего.

– Давайте сразу десяток.

Я с опаской следил за письмом, исчезающим в щели сканера. То-то смеху будет, если зажует! Планшет у сержанта допотопный, по всему видно – из мобзапасов.

Не зажевал. Но копии печатал раздумчиво.

– Пушкин! Что ты тут за бюрократию развел, понимаешь?

Я поднял свои ясные, войною промытые очи, которые враз округлились от изумления.

Опершись о стойку шасси «Орлана», с видом самым независимым и немного скучающим стоял Меркулов.

Одет он был полностью по форме, но не брился уже давненько. Левый рукав шинели – отрезан. Та же участь, надо полагать, постигла китель и рубаху. Вся левая рука от кончиков пальцев до плеча была плотно забинтована, а поверх – замотана прозрачной теплоизоляцией со множеством дутых пузырьков.

Капитан-лейтенант пребывал при пистолете и мече, а сверх того со здорового плеча свешивались перевязи еще двух палашей – пехлеванских, трофейных.

Я так офонарел, что от неожиданности перешел на «ты».

– Ты?..

– Что ты на меня уставился, как на привидение? Я, я, что мне сделается… А вот тебя, чертяку, увидеть не ожидал. Так чем это вы страдаете?

– Тут все очень серьезно…

Я, как мог быстро, ввел Меркулова в курс дела: курьер, Главный Ударный Флот, крейсера-»историки» (капитан-лейтенант, как и я, в составе ОПРОСа посещал Техноград, что сильно облегчило мою задачу).

Пехтура тем временем тоже приобщилась к государственному преступлению, вполуха слушая наш разговор и в оба глаза читая копии письма.

Меркулов все схватил на лету. Прервав меня, как обычно, на полуслове, он бросил:

– Понял. Где письмо-то?

Семеренко услужливо протянул ему оригинал, возвращенный планшетом в целости и сохранности.

Меркулов изучил документ, бормоча себе под нос:

– Угу… Ага… Ну да, «радиобакены»… Что там может пеленговаться, если клонские тральщики еще вчера все вычистили?.. «Фоторакеты»… Где тебе, ёкарный папенгут, фоторакеты сейчас найти?.. Так-так… «Россия и Бог»… Ну оно конечно… Для кого ты сказал, Саша, это все написано?

Меркулов, весьма ловко орудуя одной здоровой рукой, сложил письмо и запихнул себе в карман шинели.

– Для штаба Первой Группы Флотов.

– Ну то есть для главкома?

– Ну то есть да.

– Так, сержант, а ты человека в капонир послал, как я просил? – Меркулов теперь обращался к Семеренко.

– Так точно, товарищ капитан-лейтенант. Не вернулся пока.

– Плохо. Н-да… Они нас танцуют, а мы расслабляемся… Ладно. Держи, сержант, сувениры…

С этими словами каплей сбросил с плеча обе трофейные перевязи.

– …И слушай внимательно. Пушкин дельно рассудил, что письмо скопировал. Но десять штук – перебор. Значит, так: семь копий – уничтожить немедленно. Одну дай сюда. Одну оставь себе и спрячь получше. А с десятой копией отряди самого надежного человека… – Меркулов экзаменовал взором солдат, которые, в свою очередь, глядели на него с обожанием и мольбой («Меня, товарищ капитан-лейтенант, меня, я не подведу!»). – Вот этого. – Он ткнул пальцем в Матвеева. – Отряди его, пусть найдет любого офицера из командования укрепрайона или девятой дивизии, на худой конец. И скажет следующее, записывай…

Меркулов надиктовал донесение, в котором на удивление ясно, внятно и без всяких ёкарных папенгутов обрисовал ситуацию. Кое-что касалось и непосредственно меня.

– «На основании оценки сложившейся обстановки мы, капитан-лейтенант Меркулов и лейтенант Пушкин, приняли решение: попытаться лично доставить письмо в штаб Первой Группы Флотов. Поскольку наши шансы на успех невелики, прошу вас также приложить все усилия к тому, чтобы письмо попало к адресату». Записал? Молодец. И последнее слушай-запоминай. Клоны сейчас прут прямо сюда. Если их не остановит зенитная рота, следующая станция у них – летное поле. Это значит, стоять вы будете здесь и стоять будете насмерть. Появится офицер от капитана и выше – отдашь ему свою копию письма. Ну а при угрозе захвата противником – письмо уничтожить… Да и флуггер этот лучше бы тоже… Секретная машина как-никак…

– Понял, товарищ каплей. Не беспокойтесь, секретов клонам не дадим и сами не дадимся!

– Молодец. Да, как мы с твоими орлами вместе «скорпионов» давили – я запомню!.. Идем, Пушкин.

– А вы что – знаете, где штаб Первой Группы Флотов? – спросил я, когда мы отошли от «Орлана» шагов на двадцать.

– Этого только дурак не знает. И кончай «выкать» наконец! Я уж было обрадовался, а тут снова – «вы»!

– Извини. Ну и где штаб?

– Да где-то в бункере под Оранжереей.

– То есть точно ты все-таки не знаешь?

– А зачем точно? Сядем на летное поле «Б», а там у кого-нибудь спросим.

– Так ты лететь собрался? – у меня перехватило дыхание.

Что ж, мечты сбываются… Хотел ты, Пушкин, подняться в воздух – поднимешься.

Мог бы и сразу догадаться! Ведь Меркулов, закончив разговор с сержантом, сразу безошибочно взял курс на четверку флуггеров – ту, с которой на моих глазах взрывная волна сорвала сугробы маскировочной пены.

– Есть другие идеи? По земле не пройдем. Я только что с озера, там такая свалка! Все дороги на запад перехвачены егерями, «Атураном» этим гребаным. Будь у нас хоть взвод танков, можно было бы попробовать прорваться, а так…

– А руку тебе где? Там?

– Там. В рукопашную братишек из сводного флотского батальона поднимал. Они сперва робели, но потом ничего пошло. Сбили мы егерей с тороса, и тут танк – мертвый с виду, гусеницы порваны, в пробоинах весь – ожил вдруг и как шарахнет плазмой! Пацанов рядом со мной – в угли, рукав шинели – в пепел, ну, китель загорелся… Но отделался ерундой, пара ожогов…

– Это хорошо, что ерундой, – сказал я, а сам подумал: «Рассказывай! Ты же рукой шевельнуть не можешь, висит плетью». – Не больно?

– Сейчас уже нет. Меня сразу к медбэтээру вывели, там мазилкой замазали, два укольчика вкатили и вместе с тяжелоранеными сюда привезли. Я вообще-то хотел остаться, но на меня налетел лютый кап-три с воплями, что расстреляет, если еще раз на передовой встретит.

– Расстреляет?

– Ну, все пилоты, дескать, обязаны находиться на летном поле, а не егерских офицеров мечом шинковать. Приказ Тылтыня.

– Слушай… А может, тебе лучше Тылтыня пойти поискать? Я уж как-нибудь сам слетаю, а? Как ты одной рукой управляться-то в кабине будешь?

Я знал, что слова мои пропадут всуе.

Знал. Но все же: человек ранен, причем на самом деле тяжело. Боли он сейчас не чувствует только потому, что добрый доктор военайболит поставил ему нейроблокаду. Иначе Меркулов мог бы и копыта откинуть – от болевого шока.

Но надолго нейроблокаду не ставят. Подразумевается, что Меркулов должен сейчас попасть в ближайший стационар. Там он завалится на койку, получит общий наркоз, пройдет операцию по пересадке кожи (и мышц?), после чего в ближайшую неделю будет пробавляться бульончиком с визором. А не геройствовать тут за всю свою (надо думать, погибшую) эскадрилью.

Меркулов, по своему обыкновению, меня просто не расслышал.

– Надо решить, как снимаем часовых. У меня нет настроения с ними препираться.

– У меня тоже. Но их всех грохнуло, я видел. Вместе с транспортером. Как бы и флуггеры не того…

– Что с виду целое, то и в воздух поднять можно… Давай тогда по вылету.

– Давай.

– Значит, так. Взлетаем вместе, высоту не набираем, пойдем на сотне, максимум – на полутора. Особо не разгоняемся, держимся на околозвуке, нам садиться через пять минут. Не полет получается, а прыжок. Держись рядом со мной, повторяй все маневры. Оружие применять будем в самом крайнем случае. Да, кстати, оружие… У тебя «Шандыбин» с собой?

– Нет. Только вот меч.

– Плохо. Хрен его знает, что там у них сейчас…

– Будем надеяться на лучшее. Еще нам нужно запасной вариант обсудить. Если по каким-то причинам на летное поле космодрома «Б» сесть нельзя – что тогда?

– Тогда?.. Хм, если нельзя сесть – катапультируемся!

– Ну а если там совсем плохо? Одни клоны кругом, а наших нигде не видно?

– Не может этого быть, – убежденно сказал Меркулов.

«Ну да. С вероятностью одна вторая», – подумал я.

Нам с Меркуловым повезло во всем, кроме самого главного.

«Дюрандали» оказались полностью боеготовыми. Машины были подготовлены техниками к немедленному взлету: топливо, ракеты и даже фантомы – все на месте.

Хотя поле и было основательно перепахано взрывами, мы благополучно взлетели – сыскалась пара чистых директрис.

Взлетев, я успел заметить, как батарея наших зениток задумчиво проводила нас стволами, но огня открывать не стала. А ведь в атмосфере на малых высотах защитное поле «Дюрандаля» включать очень рискованно – начинается такая болтанка, что кранты.

Далее: ползущие по рокадной дороге конкордианские танки прорыва с плазменными пушками не сделали по нам ни одного выстрела. Видать, они настолько привыкли к безраздельному господству в воздухе своей палубной авиации, что даже не усомнились в приверженности двух черных флуггеров благому делу Ахура-Мазды.

А может, клоны самих себя перехитрили. Опознали машины правильно, но, располагая директивой от своего спецназа, пропустили нас в уверенности, что мы – «скорпионы», выполняющие очередное диверсионное задание на трофейной технике.

И наконец: мы умудрились попасть в окно между клонскими налетами, и потому Костлявая не грозила нам пальчиком из верхней полусферы. Небо было чистым!

Все шло как по маслу, но…

Оранжерея, она же Зимний Сад, она же «Батуми», являла плачевную картину.

От исполинского купола остались лишь отдельные прозрачные ломти. Араукарии покрылись голубым инеем. Великолепные финиковые пальмы, наоборот, горели.

Березовая роща в отделении умеренного климата была превращена прямым попаданием в обугленный бурелом. На искусственных водопадах успели намерзнуть ледяные брыли.

С любыми разрушениями можно было бы смириться. Дескать, новый Зимний Сад отстроим, лучше прежнего. Но вот что уязвило: в Оранжерее вовсю хозяйничали клоны!

Посреди альпинариев расположилась огромная штабная машина. Несколько автоматчиков шарили по трупам наших ребят. Особо хозяйственный субъект набивал мешок подмороженными бананами.

С тяжелым сердцем довернули мы на летное поле «Б».

А вот здесь наши еще сопротивлялись – пожалуй, даже чересчур.

Космодром был затянут густым дымом: горели корабли, флуггеры, танки, топливо. Ежесекундно тяжелый бурый туман озарялся россыпью вспышек – от края дымного облака и до края.

Насколько можно было судить по данным инфравизора и радара, на летном поле шло танковое сражение. А по закраинам – дичайшая пехотная свалка с элементами рукопашной.

Там, где было почище, а видимость получше – на обрамляющих космодром ледниках и сопках, – повсюду копошились человечки. Однозначно опознать их как клонов или наших не взялся бы никто. Там, где среди человечков вдруг появлялся бэтээр, похожий на отечественный «Зубр», через сотню метров сразу же обнаруживался клонский самоходный миномет – такие я видел на Глаголе. Вот и понимай как хочешь…

О том, чтобы идти на посадку, не могло быть и речи. Чтобы катапультироваться в это месиво – тоже.

– Пушкин, Пушкин, слышишь меня?

Хо, а УКВ-то пашет!

– Да! Говори!

– Я тут пробовал до наших внизу докричаться! Связь немножко работает! Мне какой-то кретин попался, не мог понять, кто я и откуда взялся! А потом трах-тарарах – и все, конец сеанса!

– Плохо!

– Очень! Ну что, Саша, прыгать будем?!

Мы оба – я и Меркулов – орали как резаные, хотя канал между нашими машинами работал идеально.

– Не уверен, что это хорошая идея!

– Я, если честно, тоже!

Мы уже пролетели космодром и теперь под нами проносился довольно однообразный, так сказать, пейзаж: белое всё, белое, бесконечно белое… Я подумал, что вот ведь жизнь как интересно устроена: и Меркулов, оказывается, может быть в чем-то не уверен!

– Знаешь что, давай еще один заход сделаем и оба попытаемся связаться с нашими!

– Ну давай…

Никакого результата. Нас вдобавок обстреляли. Причем, по-моему, обе стороны.

– Пушкин, а Пушкин?

– Слушаю.

– Может, рванем на третий космодром?

– Это ничего не даст. – Я поразился тому, как твердо, отчужденно и властно зазвучал мой голос. – Вот что, товарищ капитан-лейтенант. Летим на юг.

– Чего?!

– В донесении Иноземцева указано, что он оставляет вымпел «Ксенофонт» над Южным полюсом. То есть авианесущий Х-крейсер, с которого взлетели курьерские «Орланы», сейчас находится где-то там. Чтобы увидеть вспышки сигнальных фоторакет. Забыл?

– Соображаешь. И что мы будем там делать без указаний Пантелеева?

– Не знаю. Выйдем за атмосферу и попробуем привлечь к себе внимание «Ксенофонта».

– Как? Руками помашем?

– Может, и руками… По обстановке решим. Ты давай лучше курс меняй, а то нас сейчас над озером зенитки пощекочут.

– Ишь, раскомандовался, – одобрительно проворчал Меркулов. – Ладно, Саша, решение твое поддерживаю. Полюс так полюс.

Стоило нам лечь на новый курс, как радары сообщили о появлении гостя. Одинокий флуггер приближался к нам с востока.

– Видишь? – спросил Меркулов.

– Вижу. Пилот – тюха, плохо идет, сразу на высоту забрался… Его сейчас с земли из любой точки завалить можно.

– У меня определяется как «свой».

– А у меня – «неопознанный».

– Я его сейчас вызову.

Меркулов несколько раз пробовал связаться с неизвестной машиной, но безуспешно. Тем временем флуггер, идущий на сверхзвуке, приблизился, и его смогла захватить моя оптика.

Кажется, «Горыныч». Скажем так: если это наш флуггер, то я бы назвал его «Горынычем». Если же не наш, а клонский, то это малосерийный «Джерид».

– Давай ты.

Я перебрал все каналы, но ответа не получил.

Внезапно мне стало не по себе. Ладно мы летаем, у нас донесение для Пантелеева. А этот чего подорвался?

– Он уже у нас на хвосте, заметил? – спросил я.

Капитан-лейтенант долго не отвечал, а когда отозвался, голос у него был скрипучий, сдавленный.

– Заметил.

– Может, вальнем его?

Снова пауза, будто Меркулов некстати дался тягостным раздумьям над судьбами нашей родины.

– Зачем?

– Для профилактики.

– Брось.

– У меня защита хвоста сигналит. Облучение радиоприцелом.

– Это не он.

– Откуда уверенность?

– От радара.

Ой, мама… Групповая скоростная цель! И притом сравнительно близко! Тоже, надо думать, не дураки, идут на предельно малой высоте и только сейчас вышли из радиотени очередного кряжа.

– Фантом выпускай!

Меркулов не ответил.

– Отзовись!

Капитан-лейтенант молчал. Но, увидев, как от его «Дюрандаля» благополучно отделились обе половины фантома, я сделал вывод, что у него все более-менее в норме.

Так же молча Меркулов провел грамотный отворот со снижением, еще теснее прижимаясь к земле. Я повторил.

Клонские истребители (кто б сомневался, что групповая цель – это они?) с радара пропали. Станция защиты хвоста заткнулась, а значит, супостаты тоже потеряли нас из виду.

Неожиданно ожил приемник. Вызов на четвертом канале.

– Вызываю флуггеры на курсе сто семьдесят!

– Вас слышу. Назовите себя.

– Данкан Тес, пилот русского флота. Вы Меркулов?

Так вот кто у нас на хвосте висит… Ну до чего же фронтовой мир тесен! Дантес, здравствуй моя радость, не успел соскучиться… И как это трогательно, услышать из уст американца: «Пилот русского флота»!

– Я лейтенант Пушкин. Капитан-лейтенант Меркулов в соседней машине. Что вы здесь делаете?

– Мы с Тексасом видели, как вы взлетаете. Поговорили с солдатами, решили помочь. Тексас сбит огнем с земли. Я один здесь.

– Спасибо, Данкан. Если хотите – присоединяйтесь. И предлагаю меньше болтать.

Я хотел добавить короткое «аспиды неподалеку», но сделал скидку на иностранца. А вдруг он еще не научился понимать наш пилотский жаргон? Пришлось объяснять более пространно, хотя сам же я и предложил болтать меньше:

– В тридцати пяти километрах от нас на малой высоте идут конкордианские истребители.

– Я знаю. Беру их на себя. Назовите ваш будущий курс, чтобы я знал где догнать вас потом.

«Куда тебе, дитя прерий, тягаться с четверкой, а то и шестеркой „Абзу“? Уделают они тебя. И хорошо еще, если не всухую».

Впрочем, до этого ли мне? Если товарищ Дантес хочет отдать свою жизнь за товарища Пушкина – имеет право. И уж подавно имеет право не выслушивать нудные нотации о том, что гибель его будет бесславна и бессмысленна.

– Генеральный курс сто восемьдесят и так до самого полюса. Скоро высоту наберем, иначе топлива не хватит. Как поняли, Данкан?

Но парень исчез из эфира так же внезапно, как и появился. Зато вернулся Меркулов. Правда, говорил он так, будто при каждом слове в него вбивают по гвоздю и ему приходится замолкать, чтобы перетерпеть очередную вспышку боли.

Собственно, так ведь и было: нейроблокада переставала действовать.

– Вот. А ты. Говорил. Валить. Наш парень. Российский.

– Американский, раз уж на то пошло. Как рука?

– На хер рука. Новую. Куплю.

– Нам еще часа два лететь. И на полюсе там невесть что. Может, вернешься, пока не поздно? Тебе в стационар надо, а не это вот.

– Отставить.

Что ж, визиволлен, как сказал бы Людгер Ходеманн.

– «Ксенофонт», «Ксенофонт», вызывает Александр Пушкин, гвардии лейтенант российского военфлота… Вызывает лейтенант Пушкин, позывной «Лепаж»… Эскадрилья И-02 19-го отдельного авиакрыла, преобразованного в начале марта во 2-е гвардейское… Борт приписки «Три Святителя»… Вызывает Пушкин… Уникальную сигнатуру позывного дать не могу, нахожусь на чужой машине…

Эту шарманку я прокрутил раз двадцать, ответом же мне служила многозначительная тишина.

Передачу вел в самом широком диапазоне, на предельной мощности. Мои цифровые свисты, треск и пришепетывания слушала небось целая флотилия конкордианских фрегатов. Чтобы расшифровать мою трепотню, им требовалось не меньше пяти часов, а вот запеленговать свистуна было делом двухсекундным.

Я сменил пластинку.

– Твою мать… Так твою мать и этак за ногу, «Ксенофонт»… Вызывает Пушкин… Это не шутка, такая у меня фамилия… Сигнальных фоторакет не имею… Нет у меня ваших драных сигнальных фоторакет, понимаете?..

Какая разница, что говорить, если эти ребята все равно не слышат?

– «Ксенофонт»! Отзовитесь, сперматозоиды, у нас с напарником топливо на исходе… «Ксенофонт», падаем через пятнадцать минут… Через пятнадцать минут амба, понятно вам, козлы драные?..

А если слушают все-таки, но не могут ответить?

– Вот что, «Ксенофонт», я скоро из эфира уберусь и надоедать вам перестану. Так вы уж потерпите еще немного, примите устное донесение. Один ваш курьер, старлей Кабрин, дотянул до Глетчерного…

Дальше я рассказал все обстоятельства своего ультракороткого знакомства с Кабриным. Поведал о том, как мы с Меркуловым честно пытались доставить послание Иноземцева адресату. И как нас, двух идиотов, одного раненого, а другого контуженного, чувство долга привело на ледяной край мира, где не оказалось ничего и никого, даже врагов.

Закончил я свою речь, адресованную звездам и туманностям, следующим образом:

– В общем, я не думаю, что главком Пантелеев пришлет сюда флуггеры с полномочными курьерами. Потому как обстановка аховая. За космодром «А» расписываться не буду, я его сегодня не видел. На летном поле «Б» полтора часа назад уже шло встречное танковое сражение. К Глетчерному со стороны озера двигались крупные силы противника. Поэтому вы должны действовать немедленно и притом на полную катушку. Мои сведения может подтвердить капитан-лейтенант Меркулов, который пилотирует соседний «Дюрандаль».

Меркулову было в тот момент не до меня. Его прессовала невыносимая боль в сожженной руке, но он все-таки нашел в себе силы прошипеть сквозь сжатые зубы:

– Меркулов – я. Правильно. Пушкин. Говорит. Бейте. Гадов.

– Ну все, «Ксенофонт», я закончил. Слышали вы меня, не слышали – прощайте.

Ад начинается по ту сторону надежды – вот что я понял, когда мигающий зеленый глазок открытой сессии погас.

Мы с Меркуловым находились в ближнем космосе почти точно над Южным полюсом. Топливо заканчивалось. Достичь первой космической скорости и перейти в полноценный орбитальный режим мы уже не могли.

Долой ложную скромность – мы с Меркуловым совершили подвиг. Невероятный и удивительный. А чтобы мы смогли спокойно долететь до полюса, другой невероятный и удивительный подвиг совершил Дантес.

И все это совершенно без толку. С тем же успехом мы могли втроем дуться в картишки.

А ведь я полдуши отдал за то, чтобы сюда долететь! Седину нажил!

Летели, показалось, целую жизнь. В полном радиомолчании.

Изредка я нервно позевывал, потягивался, ерзал. Никогда раньше мне не доводилось летать на флуггере без скафандра. От этого мысли в голову лезли исключительно уместные.

О катапультировании без скафандра на высоте свыше восьми километров не может быть и речи – в условиях исчезающе малого давления кровь закипит прямо в сосудах. А если я спущусь на средние высоты и катапультируюсь там, то поверхности, пожалуй, достигну. Где и замерзну насмерть, ведь спасателей никто не пришлет.

Эти соображения отравили мне весь полет до полюса. А когда я не смог докричаться до «Ксенофонта», стало мне совсем худо.

«Что делать?!. Что?!. Пойти на вынужденную?.. Попытаться сесть?.. В эту мешанину трещин, расселин, торосов?.. Ну даже сядем мы с Меркуловым… В кабине „Дюрандаля“ можно протянуть еще сутки… Да и то не факт. Она-то герметичная, но чем мы будем греться, когда заглушим двигатели?!»

– Саша. Клоны. – Меркулов продолжал свои вынужденные упражнения в краткости и был не очень-то внятен, но одного взгляда на радар мне хватило, чтобы понять: никаких посадок не будет.

Будет последний бой. К нам приближались клонские истребители – не менее полной эскадрильи.

И это даже здорово.

– Принимаем бой, Богдан?

– Какие вопросы.

– Товарищи, приказываю: от боя уклониться. Вас прикроют. Даю телекодом координаты точки встречи.

– Ты. Что? Крыша. Едет?

– Это не я, Богдан! Не я! Ты понял?! Понял?! Это «Ксенофонт»! Дает посадку!

– Понял. Не ори.

Многим розам радости было суждено распуститься в моем сердце в ту минуту, как говорят в Конкордии.

Из ничего… из пустейшего, радарами насквозь прохваченного пространства, совсем близко от нас, возникли полтора десятка отметок, хором ответившие запросчику: «Свои!»

Самая жирная отметка принадлежала Х-крейсеру, остальные – «Орланам».

Затем, на четвертом канале, я услышал уж совсем невероятное:

– Здесь младший лейтенант Данкан Тес. Как слышите?

– Б…! Данкан?! Ё… … …!

– Зачем вы ругаетесь? Что я сделал неправильно?

– Дантес, родной, ты где?!

– Шесть ноль сзади вас. Высота два два.

– Лови телекодом точку посадки!

– Это чистый космос.

– Там авианосец. Наш авианосец!

– Спасибо. Не могу лететь. Топливо ноль.

– С этого же надо начинать! Дай мне свои координаты, только точно, и если ты в скафандре – катапультируйся!.. Э, нет, стой, погоди! Один вопрос: как ты смог?!

– Что?

– Ну там же полно аспидов было?!

– Семь. Все порваты в клочки. Я правильно говорю?

– Замечательно ты говоришь! Семь аспидов?! Ты сам их сбил?!

Тут вклинился тот же сухой, отстраненный голос с борта «Ксенофонта»:

– Гвардии лейтенант Пушкин, я понимаю ваши чувства, но прошу вас помолчать хотя бы до посадки.

– Хорошо… А, главное! Вы координаты парня к северу от нас сняли? Данкана Теса?

– Да.

– Точно сняли? За ним надо обязательно выслать спасательный флуггер!

– Вышлем. И хорош трепаться! Р-расчирикался…