Текст книги "Пути Звезднорожденных"

13

Ирвамессы были вышколены Элиеном и Ашерой так, чтобы встречать мелкие неприятности вроде сверхъестественной вьюги оживших листьев с безмятежностью младенца. И хотя безумие Даранка пережили немногие, на тех, кто уцелел, можно было положиться втройне.

– Держать строй! – гаркнул Ашера, и воины повиновались.

Никто из них не спустил цепких взглядов с каменной плиты, открывшейся уже на четверть.

Кони жалобно ржали, обезумев от ужаса, и рвались с привязи. Однако оринская узда и крепость молодой древесины, нашедшей дорогу к свету сквозь мертвящий панцирь руин, не позволяли им сорваться с мест и внести полное смятение в отряд ирвамессов.

Хуже других пришлось Элиену. Он не устоял на ослабевших ногах и упал на колени.

Шар малинового пламени, пожирающий его мозг изнутри, распух, казалось, до размеров небесного светила.

В следующее мгновение шар взорвался.

Мириады спятивших листьев, прежде ураганом круживших вокруг отряда, все разом ринулись к центру и молниеносно воспламенились.

Хохоча и ликуя, Девкатра извлек свою материальность из отмершей лиственной плоти, которая льнула к ирвамессам сонмищем огненных бабочек.

14

В те мгновения среди руин Варнага находился лишь один человек, способный зреть природу Крылатого Пса Хуммера и наблюдать за его жуткими выходками.

Этим человеком был Циндал.

Циндал, обуреваемый страшными видениями, лишенный движения и речи, видел Девкатру, сопровождающего их отряд, от самой деревни керков. Увы, он был лишен возможности сообщить об этом Элиену, ибо был загнан магическим ударом Ийен в западню безмолвия.

Временами тонкоматериальное тело Девкатры прорывало зыбкую оболочку распадающейся личности Циндала и питалось ею – твари нужно было набраться сил.

Но Девкатра не обжорствовал – он поглощал Циндала ровно настолько, насколько в этом нуждался. Так крохотные черви-личинки поедают плоть парализованной гусеницы. И лишь благодаря этой рачительности Девкатры оглушенный магией Циндал был все еще жив.

Чтобы обратить ирвамессов живым средоточием тысячекрылой пламенной плеяды, чтобы сделать из опытных воинов стадо, ревущее от боли и безысходного отчаяния, Девкатре пришлось отказаться от власти над Циндалом. И теперь несчастный воин мог наконец позволить себе спокойную смерть.

Но Циндал не воспользовался этой прекрасной возможностью раз и навсегда покончить со страданиями плоти. Он все еще был жив, хотя его тело неумолимо двигалось к гибели в роении искр и удушливом дыму, что принесли воспламененные листья.

За время, проведенное в соседстве с Девкатрой, Циндал разучился чувствовать боль.

Он приподнялся, опираясь на обожженные ладони, и пополз туда, где в роении таких легких и таких беспощадных огней погибали последние ирвамессы из отряда гиазира-свела.

Циндал не видел их – он полз на крики, которые только и могли служить ориентирами на этом хуммеровом пиршестве.

– Свел, убей его, свел!!!

– Молчи, Ашера! Молчи! Если я попытаюсь сделать это, ты умрешь… поэтому молчи…

15

Пламя не властно над плотью Звезднорожденного.

Звезднорожденный Октанг Урайн некогда прошел в теле Шета окс Лагина сквозь строй горящих кораблей на Священном Острове Дагаат. Сам Элиен дважды спасал своих подданных в Орине от огня, собственными руками изничтожая самое сердце пожара.

Да, Элиен ничего не видел среди бурана неистовствующих искр. Да, его волосы быстро истлевали, обнажая крупный, бугристый череп государственного мужа и государственного мага. Да, он знал, что рискует упустить Октанга Урайна. Но пока его неуязвимая плоть могла служить щитом для Ашеры Тощего, она должна была им служить – иначе во имя чего судьба наделила его этим едва выносимым бременем могущества?

Под ним стонал и ругался последними словами обожженный Ашера Тощий, вжатый в землю могучим телом Звезднорожденного. Он умолял Элиена отдать его смерти, но тот оставался непреклонен. Его верный соратник должен выжить во что бы то ни стало.

Сейчас Элиен жалел только о том, что Великая Мать Тайа-Ароан не воплотила его в двадцати телах, ведь тогда он смог бы защитить от огня всех корчащихся сейчас в предсмертных судорогах ирвамессов.

А двадцать первое тело ему сейчас было необходимо, чтобы убить Урайна, присутствие которого он ощущал в сорока локтях от себя.

16

Циндал сбросил с себя горящие лохмотья чьей-то одежды, которые швырнул ему на спину ветер, и продолжил свой нелегкий путь. Сейчас он уповал на одно: чтобы солдатские байки об Ашере Тощем, воспоминание о которых все еще теплилось в его объятом жаждой подвига сознании, оказались правдой. И чтобы счастливая колдовская стрела Ашеры Тощего сыскалась при своем хозяине.

И еще: Циндал с животным ужасом ожидал нового вторжения Девкатры в свое сознание. Это ожидание было венцом его нечеловеческих мук.

У Девкатры, впрочем, пока были дела понасущнее питания. Он отдавал всего себя стихии вихрей, кутающих ирвамессов и их обреченных коней в гибельные коконы алчного огня.

Циндал успел. Его пальцы, почти полностью утратившие осязание, но все еще способные различать неровности человеческих тел, повстречались с ногой гиазира-свела.

– Назови… себя! – прорычал Элиен.

Циндал ответил ему грозным мычанием.

– Что… что тебе… надо?!

Осознав, что не сможет внятно промычать и собственного имени, Циндал напрягся, сосредоточивая всю силу своей мысли на образах стрелы и лука. В Ирвамессаде ходили упорные слухи, что гиазир-свел в состоянии читать чужие мысли, и Циндалу не оставалось ничего лучшего, как проверить достоверность легенды.

– Понял, – бросил Элиен, хотя не был уверен в том, что понял Циндала правильно.

Элиен запустил руку под обмякшее тело Ашеры – тот пару коротких колоколов назад потерял сознание – и, с ужасом отмечая, что даже там, на животе, одежда Ашеры уже начала тлеть, извлек на свет лук и Поющую Стрелу.

Тетива на луке была горяча, но все еще цела.

Элиен вложил оружие в руки Циндала. Пусть делает с ним что считает нужным.

Циндал жадно стиснул лук и поднес к изуродованным губам, покрытым спекшейся коркой крови, Поющую Стрелу. Сила, что таилась в ней, сейчас стремительно вливалась в его слабое обожженное тело.

Циндал рассмеялся: беззвучно и страшно.

Как ни странно, Девкатра услышал его смех и даже смог распознать тихий мелодичный звон Поющего Оружия. Однако новое знание не принесло Девкатре пользы: напротив, тварь обуял первозданный ужас.

Огромный пламенно-багровый бражник, окруженный ореолом хлопочущих крыльев – таким видел Циндал Девкатру сквозь плотно сжатые опаленные веки, – метнулся в сторону, к реке, тщась избежать губительной стрелы, наконечник который был выкован в незапамятные времена. Поющая Стрела была назначена поражать плоть Звезднорожденных. Однако в тот день ей было суждено сослужить другую службу.

Разум Девкатры был скован стальными цепями неразрешимых противоречий.

Его судьба была спаяна с судьбой Властелина страшным Зароком: ему надлежало уничтожить всех ирвамессов во что бы то ни стало. Девкатра должен был держать мглистую огненную завесу, пока не умрут все воины до единого. Но держать ее теперь стало опасно. Девкатра не мог спасаться бегством и в то же время не мог больше выполнять то, что диктовал ему Зарок.

Поющая Стрела отыскала погрязшего в гибельных колебаниях Девкатру – она возвратила тварь в обитель иных смыслов, туда, откуда приходят в мир ледяные ветры и кошмарные сны. Она отправила его домой – в непроглядную бездну, из которой выманил тварь искусный Властелин.

Властелин, которому еще предстояло явиться.

17

Огненный ураган прекратился, и Элиен снова получил возможность слышать, видеть и осязать.

Над Варнагом стояла непроглядная тьма. Земля вокруг была покрыта тлеющим прахом, который почти не давал света. Резкий запах горелого волоса и жженой плоти колол ноздри и язвил мозг напоминанием о бесславной гибели лучших из лучших.

У свела Вольного Города Орина теперь появилось множество новых забот – мелких и скорбных. Но прежде чем обнять Циндала, прежде чем принести воды заходящемуся в кашле Ашере, Элиен бросился к плите с косматой звездой.

Плита была мертвенно холодна: колдовское пламя обошло стороной ее массивный монолит. Злосчастная дверь в подземелья Тайа-Ароан вновь была закрыта.

Элиен широко раздул ноздри и принюхался – так и есть, запах Сделанного Человека. Да, Октанг Урайн совсем недавно прошел здесь. Прошел – и вновь растворился. На сей раз – во влажном сумраке прибрежных лесов. Буйство Девкатра предоставило ему необходимое для этого время.

Теперь Элиен не знал, где находится Урайн. Это означало, что слуга Хуммера удалился от него более чем на сотню локтей.

Уподобившись ищейке, Элиен мог бы пойти по его запаху, но это означало бы лишь отставать все больше и больше. Ибо Звезднорожденный – не прыткий гончий пес. Теперь с Элиеном не было даже верного коня – лишь двое изувеченных людей, ставших его Братьями по Огню.

18

«Циндал был добрым воином. Он спас жизнь Ашере и, быть может, даже мне. Я говорю „быть может“, потому что не знаю, замышлял ли Урайн убить меня в ту осеннюю ночь или же он просто хотел беспрепятственно скрыться из подземелий Тайа-Ароан с кузовком новых магических приобретений.

Увы, Циндал не дожил до возвращения в Орин, хотя мы с Ашерой выхаживали его как родного сына. Он умер, когда вдалеке показался размытый ливнем абрис моего города, которому было суждено измениться в самом недалеком будущем.

Двенадцатого числа месяца Вафар Горные ворота Орина распахнулись перед свелом и Отцом Ирвамессады. Мир был погружен в ожидание зимы».

Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»

19

На те деньги, что Кальт сэкономил на мече, он купил своей смешливой подруге подарок. Серебряный браслет украшали четыре дивно ограненных сапфира, каждый величиной в лесной орех – синими солнцами они парили в дымке алмазной пыли, повинуясь прихоти столичного ювелира, и, казалось, сами знали, что прекрасны. Кальт не был сентиментален, но даже он почувствовал: камни дышат печалью разлуки.

– Значит, прощай.

– И все? Тебе больше нечего мне сказать? – удивился Кальт. Он рассчитывал хотя бы на «спасибо». Ведь вроде бы браслет девушку обрадовал.

– Конечно, есть! Вот я и говорю: счастливого пути!

– Ну знаешь…

– Если бы ты был обычным парнем – парнем без амбиций, я бы, пожалуй, упрашивала тебя остаться еще на пару дней. – Девушка лукаво подмигнула Кальту.

– А так? – смущенно спросил Кальт. Только что он поймал себя на мысли, что и сам не прочь был бы остаться…

– А так я знаю: мои просьбы тебе рассердят. Какой же смысл упрашивать?

– Дело не в том, что просьбы твои. А в том, что мне ничьи просьбы не указ…

– И все-таки, если бы я была благородной дамой, а не публичной девкой…

– Что за околесица! – Кальт невольно спрятал глаза – девушка попала в яблочко. – Просто мне и впрямь нужно ехать… Я ведь здесь по делу…

– Вот мы и пришли к тому, с чего начали. Я говорю тебе «прощай». – В глазах девушки блеснули слезы, которые Кальт поспешил не заметить.

В общем, прощание вышло нескладным, но трогательным. Вернуться Кальт не обещал.

«Это довольно странно – возвращаться к женщинам, обслуживающим постояльцев дешевой гостиницы», – подумал он тогда.

А еще он убеждал себя, что в будущем, когда он достигнет всего и даже более, чем всего, в его жизнь ворвется настоящая любовь, исполненная чистоты и величия. Но на душе у Кальта было гадко и муторно. Только дуракам это легко: выкармливать блистательное «завтра» пленительным нектаром увядающего «сегодня».

20

Очень скоро Кальт покинул Харрену и вступил на Тропу Скорби – узкую заброшенную дорогу, которая вела к гробнице Эллата.

Девушка из гостиницы никак не шла у него из головы. Против этой напасти помогало только одно лекарство – Кальт вынул из ножен, притороченных поперек седла, меч, подаренный ему Сегэллаком. За два прошедших дня Кальт прибег к этому средству тридцать два раза.

Меч был велик и прекрасен. Будучи восставленным острием клинка в землю, он доставал Кальту до подвздошья. Его пламенеющий клинок имел обоюдоострое лезвие, а у его основания любой мог зреть два ушка, расположенных на расстоянии ладони от гарды.

Если бы Кальт был награжден судьбой талантом песнопевца, он посвятил бы убранству гарды особую песнь. Гарда была выполнена в виде двух змееобразных кадских химер. Полузмеи-полупсы с отверстыми зубастыми пастями расходились в стороны, устрашая врагов и восхищая союзников.

«Этот клинок не для посредственностей и не для трусов. Этот клинок для тех, чьи сила и выносливость пребывают в гармонии с ратным искусством», – говорил Сегэллак.

Кальт смущенно поскреб в затылке – про него ли это сказано? Не бесчестит ли он клинок?

«Как бы там ни было, если Сегэллак решил, что этот меч мне по руке, значит, так оно и есть. Негоже сомневаться в выборе жреца Гаиллириса», – успокоил себя Кальт.

«Храни себя и меня» – было выгравировано на клинке.

Кальт любовно провел по гравировке подушечкой указательного пальца, словно бы надеялся впитать смысл надписи не столько умом, сколько телом. Затем он бережно вернул меч ножнам.

Чтобы овладеть клинком, требуются немалая сила и прорва времени. Но Кальт чувствовал: не пройдет и шести месяцев, как рукоять этого меча станет столь же привычна его ладоням, как звук собственного дыхания – его ушам.

– Храни себя и меня, – негромко повторил Кальт, смакуя каждое слово. – Ну уж потерять тебя мне точно не грозит, – вдруг сказал он, обращаясь к мечу, и любовно погладил ножны, в которых было упрятано его сокровище.

Свой прежний меч Кальт, кстати, тоже прихватил с собой. Сколь бы ни был хорош новый клинок, но продать старый ему не хватило духу. В его глазах это было равносильно предательству.

Тропа Скорби стала чуть шире и наконец вышла из сумрачного леса.

Кальт пришпорил жеребца и поднялся на вершину холма. Его взору открылась долгожданная гробница.

С высоты холма гробница казалась растрескавшимся серым яйцом, что было покинуто проклюнувшимся птенцом лет сто назад.

Кальт нахмурился. Усыпальницу величайшего воина он представлял себе иначе.

21

«Эллат, Мудрый Пес Харрены». Каждая буква надписи, опоясывающей купол гробницы, была высотой в человеческий рост.

Кальт спешился и осмотрелся. Где гробницы, там и воры. А где воры, там и добрая драка.

Он пристегнул к поясу ножны, в которых отдыхал его старый меч (Кальт не хотел марать подарок Сегэллака случайной кровью, да и таскаться с новообретенной громадиной было неудобно), и обошел гробницу по кругу.

Никого.

Ощутив не только облегчение, но и легкое разочарование, Кальт оставил своего коня у коновязи и вошел внутрь.

Как он помнил со слов Сегэллака, гробница сотинальма сильно пострадала от удара молнии. Вещий перун Гаиллириса повредил не только купол, но даже и знаменитую бирюзовую крышку саркофага. Кальт знал, что воры изрядно покуражились над ней, так что любоваться было особенно нечем. Но его это не смущало. Он приехал сюда не за красивостями.

Он переступил порог обшарпанного овального зала и преклонил колени.

– Приветствую тебя, Мудрый Пес Харрены, – прошептал он, когда Семь Мгновений Молчания бесшумно канули в вечность.

Только после этого Кальт решился подойти к саркофагу.

Его крышка представляла собой плиту из гигантского цельного куска зеленой бирюзы. Бирюза, испещренная густой сетью черных прожилок, была тщательно отполирована и заключена в стальной кожух. Кальт знал – на крышку саркофага Эллата пошел самый большой шмат бирюзы, что когда-либо добывался на копях Сармонтазары.

«В желтом янтаре найдешь письмена солнца. В серой яшме – письмена воды. В зеленой бирюзе – письмена земли», – так учил Кальта его дед, передавая ему азы мастерства.

Кальт не сказал Сегэллаку, что направляется в гробницу Эллата не только для того, чтобы поклониться праху великого воина, но и за тем, чтобы прочесть письмена земли. Ему очень не хотелось выставиться перед Сегэллаком человеком прагматичным.

Совсем недавно Пути Силы пагубно сместились – это знал каждый, кто зарабатывал лозохождением. Знал и Кальт. А вот что получилось после такого смещения, не знал никто. Выяснять, как и что, приходилось, бегая на своих двоих по городам и весям. Все карты лозоходцев, на создание которых ушли труды многих поколений, враз стали старыми и никчемными. А новые карты? Новых еще никто не успел нарисовать.

Для того-то Кальт и пришел в гробницу Эллата. Он желал проверить: не превратилась ли пораженная молнией крышка саркофага в некое подобие новой карты? Гипотеза эта была очень смелой. К ней Кальта подвела старинная легенда о том, как Висморлин однажды уронил свой небесный молот на плиты ласарской площади, прямо перед носом у Кроза. Пять плит растрескались и трещины эти указали Крозу в точности туда, где имелись разные добрые места: залежи олова и меди, тучные пастбища, целебные родники и наилучшая лощина для фамильной усыпальницы рода Акретов.

Кальт изучал крышку саркофага с величайшим вниманием, пока его рука машинально водила грифелем по писчей табличке. Вот она, правда о новых Путях Силы земель Ре-Тара. Вот она, правда о Тардере – и он должен прихватить эту правду с собой…

Раньше столица стояла в месте, которое зовется среди посвященных Золотым Цветком. Стихии покровительствовали ему, жители Тардера были счастливы и богаты. Теперь – и это видел Кальт, читая в камне, как в раскрытой книге – Золотой Цветок переместился на юго-восток. Увы, не бывать более Тардеру благословенным местом, ибо только Золотой Цветок способен сделать город процветающим, природа каковой связи не только надмирная, но и, по меткому замечанию сладкопевного Лида, грамматическая.

Неудивительно, что царю Неферналламу не сидится в столице. Неудивительно, что он готов уполовинить свою казну, лишь бы перенести престол в другое место. После того как Золотой Цветок ушел, жить в Тардере стало невыносимо. Кальт слышал: позапрошлым летом четверть населения Тардера унесло моровое поветрие, а весной, когда таяли снега, разразилось наводнение, затопившее зернохранилища, мастерские и знаменитые кузницы… Торговый и мастеровой люд съезжал из города, отдавая за бесценок дома и утварь… Но легко сказать «перенести столицу»! А как ее перенесешь, когда не понятно, где теперь Золотой Цветок?

Десятки лозоходцев подвизались при дворе Неферналлама, тщась найти новое благословенное место для столицы, но достичь желаемого пока еще никому не удалось.

Кальт спрятал грифель и доску в дорожную сумку и улыбнулся. Теперь он не сомневался, что отыщет Золотой Цветок.

«А вдруг у меня и правда звезда во лбу?»

22

«Что такое Золотой Цветок?

Это место, где пересекаются Пути Силы. Над этим перекрестком – благословение Земли и Неба.

Нашел ли кто-нибудь из тех, кто откликнулся на приглашение царя Неферналлама раньше Кальта, Золотой Цветок?

Нет. До того как Кальт принялся за дело, тридцать шесть лозоходцев испытывали судьбу. Все они признали себя проигравшими.

Чем примечательно место, которое зовется Золотым Цветком?

Если в его центре, «венце», водрузить чашу с кедровым маслом, масло в чаше закипит спустя время, достаточное для приема пищи.

И это все?

Нет. Если в «венце» посадить лиловый померанец, он увеличит число своих листьев вдвое за время между закатом и восходом.

Теперь все?

Нет. Если в «венце» приложить ухо к земле, то услышишь свое имя, сказанное голосом не человечьим и не звериным.

Почему так сложно найти Золотой Цветок обычными средствами?

Мало кому хватает терпения промерять шагами сотни лиг с чашей кедрового масла и корзиной, наполненной саженцами лилового померанца.

Как нужно действовать, чтобы непременно найти Золотой Цветок?

Для этого нужно прозреть и прийти в его «венец» сразу.

Совершил ли Кальт то, что требовал от лозоходцев царь Неферналлам?

Совершил. И награда не показалась ему скромной.

В том месте, на которое указал Кальт, находился древний город Суэддета.

Так благодаря лозоходцу Кальту Суэддете было суждено стать новой столицей Ре-Тара».

«Семь Стоп Ледовоокого»

Глава 8
Плен

1

Чтобы следовать Путем Стали, нужна Сталь. Элементарно? Более чем.

Стали у плененной Харманы было негусто. Стальной мотылек был единственным оружием, которое находилось теперь в ее распоряжении.

Ее узилищем стала сырая сводчатая комната, поднятая зодчим на высоту двести локтей над беснующейся морской стихией. Комната располагалась на последнем этаже жилого флигеля замка Пелнов.

Хармана думала о побеге, точнее, о его невозможности. Наивного авантюризма в Хозяйке Гамелинов не было ни на грош.

Вот, например, стальной мотылек. Она никогда не полагалась на него, хотя всегда носила при себе – он был вшит в корсет лифа. Когда прислужницы Тарена Меченого обыскивали ее своими блудливыми руками, они, разумеется, не нашли его.

В сложенном состоянии он походил скорее на ороговевшую гусеницу, этот стальной мотылек. Он обретал крылья, лишь когда его хозяйка подцепляла ногтем защелку. «Вж-жик!» – пело раскрывающееся лезвие. Это означало, что мотылек готов к смертоносному полету.

Вдосталь наигравшись со своей недетской игрушкой, Хармана привычным движением сложила нож.

Бросив взгляд на зарешеченное окно, она тяжело вздохнула. Ее положение было отвратительно всем. Но еще и тем, что стальной мотылек ничего в нем не изменит. Обратись он даже двуручным мечом.

Пожалуй, даже если бы у нее отросли крылья, если бы даже решетка на окне оказалась вдруг выпеченной из слоеного теста, лучники Пелнов едва ли позволили бы ей отлететь от Лорка хотя бы на сто саженей.

2

– Может быть, так: «…и тогда Гамелины смогут насытиться разве что блевотой моих доблестных солдат»?

– Нет. Слово «блевота» не годится. Нет в нем должного пафоса.

– Тогда, может, лучше так: «…и тогда языки Гамелинов будут лизать испражнения тех, кто заодно с ними»?

– Не-ет. От воззвания не должно тянуть сортиром. Слова должны быть по-военному крепкими, но без грубости.

– Тогда, может, совсем просто: «Мы выступим разом и тогда Гамелинам каюк»?

– Нет, это совсем никуда не годится. Этот просторечный «каюк»… Воззвание не должно быть таким кратким. Эх, сюда бы сейчас моего давнего учителя риторики…

Тарен Меченый пребывал в отвратительном расположении духа. Чтобы развеяться, он разговаривал сам с собой.

Свершилось: он стал новым Хозяином Дома Пелнов после того, как старый Хозяин, Тай-Кевр Неистовый, канул в небытие, оставив после себя окровавленные нагрудник, меч и перстень.

«Ничего не скажешь: конец, достойный истинного Пелна», – подумал в ту памятную ночь Тарен. Тогда ему было весело. Теперь – не очень. И впрямь, чего веселиться?

Теперь он, Тарен Меченый, должен расхлебывать кровавую кашу, которую заварил Тай-Кевр, чей рассудок – теперь Тарен в этом не сомневался – был помутнен странной распутной дивой, которую тот, влекомый похотью, спас от костра.

Тай-Кевр мертв и ему уже ничего не угрожает. По крайней мере в этом мире.

Там, в Наг-Нараоне, Тай-Кевр сделал только полдела, оставив ему, новому Хозяину Пелнов, вторую половину. Бесславную и подлую половинку.

Да, в конечном итоге Пелны отомстили Гамелинам за погубленных родичей. Десять лет спустя. Впрочем, десять лет – это не срок для такого важного дела, как кровная месть.

И, если закрыть глаза на мелочи, Пелны отомстили почти безупречно. Песнь о падении Наг-Нараона достойна быть писанной на змеиной коже, варенной в змеиной крови. Достойна быть положенной на музыку и пропетой во всех замках Синего Алустрала. Взять хотя бы сцену в пиршественном зале – это ведь готовая баллада!

Особенно хороша баллада была с точки зрения именно Тарена, который очевидцем дневных событий в Наг-Нараоне, разумеется, не являлся и узнал обо всем со слов молодого Аввена, опоэтизировавшего всю эту гнусную историю от первого слова до последнего взмаха меча расчудесными эпитетами и метафорами, не говоря уже об умелом смещении акцентов. Так, в истории Аввена Герфегест сам чуть было не сдался на милость Пелнов, и только «похотливая дородная кошка Хармана» отговорила его, «заклиная нечестивыми зароками с Хуммером и своим пересохшим лоном».

В общем, кондитер из Аввена вышел бы отменный: глазурью и цукатами он смог бы довести до высокого ранга царского торта и горбушку житного.

Мысленный взор Тарена оторвался от созерцания пышных руин Наг-Нараона и вернулся к серости дня сегодняшнего.

– Но теперь? Что делать теперь, о Намарн Всеведущий?!

– Может, так: «Мы выступим разом и тогда трусливое гамелинское отродье сгниет заживо в нечистотах, коим подобны дела их и речи»?

Тарен Меченый в негодовании отшвырнул восковую дощечку, на которой битый час тщился набросать пламенное воззвание к Хозяевам других Домов.

3

– Плохо, очень плохо.

Тарен Меченый перебрал уже две дюжины вариантов. А воззвание все не складывалось…

Увы, новый Хозяин Пелнов понимал: другие Дома не склонить к союзу, изощряясь в поношении Гамелинов, которые, конечно, порядочные сволочи, но пользуются поддержкой ныне здравствующего императора и любимы многими недалекими представителями даже сочувствующих Пелнам Домов.

«Хулой Гамелинов ничего не добьешься. Здесь нужна хитрость, а еще лучше – обман. Вот если бы выяснилось, что Герфегест Конгетлар растлевает на досуге малолетних… мальчиков! Допустим, этого Элая… Он, впрочем, уже совершеннолетний. Что паршиво.

Зато он гражданин Орина! А ведь там, кажется, мужеложство вообще запрещено. Вот и дивно: Герфегест, склонив Элая к противоестественной связи под видом алустральских обычаев гостеприимства, тем самым нанес оскорбление действием законам Орина и самому Элиену Звезднорожденному! А это неслыханное нечестие. Можно обзавестись свидетельскими показаниями, состряпать пару улик, дать волю политическому красноречию… Чтобы даже император Торвент сказал: «Да что тут обсуждать? Смерть Гамелинам!»

Тарен схватился за свежую восковую дощечку – прежняя после многочисленных затирок пришла в совершенную негодность.

Но вдохновения все не шло. Тарен долго сидел над дощечкой, пока наконец на ее девственном воске не появились три имени – единственный результат напряженных получасовых раздумий.

Хармана, Элай, Герфегест.

Герфегест. Проклятый Конгетлар в шкуре Гамелина. Последний из Дома велеречивых убийц и трехгрошовых мудрецов. Ему удалось то, что не удавалось никому до него под небом Синего Алустрала: стать Хозяином чужого по крови Дома. Ему удалось не только заставить всех забыть о Приговоре Конгетларов, в соответствии с которым он, как отпрыск Павшего Дома, должен быть отправлен к праотцам, но и заставить всех считаться с собой, словно бы с императором.

«Как он исхитрился приобрести столько доброжелателей?» – недоумевал Тарен Меченый.

Торвент Мудрый, император Синего Алустрала, без ума от Герфегеста и попустительствует всему, что бы этот новоявленный Гамелин не задумал.

Хармана прирезала своего мужа, а заодно брата, Стагевда, и отдалась Герфегесту в первый же день знакомства. Затем возвела его в Хозяева собственного же Дома. Ганфала – да будет мир праху его! – сильнейший маг Алустрала, пока был жив, тоже носился с Герфегестом словно дурень с писаной торбой.

Ну и помянутый владетель Орина Элиен связан с ним узами кровного братства. А Сиятельный князь Варана Шет окс Лагин – выходит, тоже, через Элиена.

Тарен Меченый уронил голову на руки.

– Сыть Хуммерова! – взвыл он в отчаянии.

Увы, Тай-Кевр оказал ему медвежью услугу, подняв Пелнов против Гамелинов. А оказавши – сбежал. Разве смерть – это не лучший способ скрыться с поля боя?

4

Тарен Меченый размышлял, вслушиваясь в гнетущую тишину своей комнаты.

Восковая дощечка лежала рядом.

Он не смотрел на нее больше. К чему? Те три имени, что были на ней записаны, Тай-Кевр и рад был бы забыть, да не мог.

«Вот, допустим, Элай. Сын Элиена. Нужно же было ему приволочься в Синий Алустрал как раз на эти Игрища Альбатросов! Неужели нельзя было подождать до следующих?»

Когда Тай-Кевр принял решение истребить Гамелинов, это была чистейшей воды авантюра. Припоминая настроения Сильнейших на судьбоносном совете, где Тай-Кевр, разогретый ласками своей шлюхи, с горящими глазами предложил план сокрушения Гамелинов, Тарен Меченый заключил, что все поддержали главу Дома исключительно от скуки.

Давно, понимаешь ли, не было толкового дела. Молодо-зелено! Никто не подумал о последствиях! А если и подумал, то решил, что всегда спрячется за спиной Тай-Кевра. Он, Тарен, именно так и подумал…

Ну а среди последствий едва ли не самым мрачным оказался, конечно же, Элай.

Элай был локтевой занозой в заднице.

Если бы не Элай, все происшедшее в Наг-Нараоне Элиена не касалось бы. А так…

Этот сопливец – единственный сын Элиена. Единственный наследник оринского престола. А он, Тарен Меченый, не идиот и не безумец. Ни один волос не упадет с головы Элая в Лорке, пока он Хозяин Пелнов.

«Ну, допустим, с волосами решено. А как быть с остальным? Может, отпустить Элая домой?

Нет, не очень-то дальновидно. Если дела пойдут хуже некуда и Сармонтазара снова влезет со своими файелантами в Синий Алустрал – а они, кстати, ведь уже научились строить настоящие файеланты! – у нас по крайней мере будет в руках ценный заложник. Едва ли Элиен или его братец Шет окс Лагин возьмутся штурмовать Лорк, в то время как к горлу их возлюбленного Элая будет приставлен клинок. Едва ли. И об этом тоже нужно помнить, лелея Элая и исполняя его прихоти.

А какие у него, собственно, прихоти?

Кажется, госпожа Хармана. Вот какая у него прихоть. Его главная и самая смешная прихоть».

Тарен Меченый невольно улыбнулся.

5

Все женщины хороши, кроме Харманы Гамелин. Все женщины плохи, кроме Харманы Гамелин. Так полагал Тарен Меченый.

Он не любил парадоксы. Вещи нравились ему простыми и понятными. Но с Харманой без парадоксов не получалось. Напротив, парадоксы быстро размножались – быстрее кроликов. Не прошло и минуты, а в голове у Тарена оформилась новая максима: «Харману просто необходимо убить, хотя убить Харману совершенно невозможно».

Хармана является Хозяйкой Гамелинов по всем законам наследования. Она не была удочерена, не является незаконнорожденной, она не получила титул от мужа. Зацепиться совершенно не за что – в безупречной родословной Харманы нечего оспорить. Ее магическая сила велика. Путь Стали – ее Путь, и никто среди Гамелинов не знает его лучше.

Герфегест Конгетлар – исчадие Пути Ветра. А значит, в плане магических способностей Герфегест не годится Хармане в банщики. Всем известно: магическая сила Гамелинов находится в руках Харманы и она распоряжается ею, как считает нужным. Хармана отдает свою любовь мужчине – и Гамелины сильны и могущественны. Пока жива Хармана, Дом Гамелинов будет процветать. Неудивительно, что Ганфала Рыбий Пастырь лез из кожи вон, чтобы сжить Харману со свету. Увы, кость оказалась не по зубам старику – ею-то он и поперхнулся…