Текст книги "Именем человечества"

З. Нюрнберг-столица нацизма

Нюрнберг – старинный немецкий город, ему без малого тысяча лет. В этом городе появились первые карманные часы и первый глобус, на котором не было ещё не открытой в то время Америки. Именно в Нюрнберге открылись одни из первых в Европе астрономическая обсерватория и гимназия. В этом городе родился и работал художник А. Дюрер, творили скульпторы А. Крафт, П. Фишер, Ф. Штос, создал свои знаменитые стихи и музыкальные произведения народный композитор Ганс Сакс.

В 1356 году император Карл IV издал «Золотую буллу», среди прочего провозгласившую, что каждый новый император Священной Римской империи должен собирать свой первый имперский рейхстаг в Нюрнберге. Этот город очень любил германский император Фридрих I Барбаросса, одержимый идеей о мировом господстве и бесславно погибший на подступах к Палестине во время Третьего крестового похода. Закономерно, что в 1930-е годы Нюрнберг стал партийной столицей нацистов. Они считали Германию, находившуюся под их управлением, Третьим рейхом.

В Нюрнберге нацисты устраивали партийные съезды и манифестации. Гитлер словно следовал предписанию «Золотой буллы» Карла IV: свой первый партийный съезд после прихода к власти НСДАП провела именно в Нюрнберге.

Вот как описывает одно из мест массовых нацистских акций, проводившихся в Нюрнберге, советский писатель и журналист А. Полторак, работавший в секретариате Нюрнбергского процесса: «Огромный стадион с трибунами из серого камня. Господствуя над всем, высилась махина центральной трибуны с множеством ступеней и скамей, с чёрными чашами на крыльях, где в дни фашистских сборищ горел огонь. Словно рассекая эту махину пополам, снизу вверх проходит широкая тёмно-синяя стрела, указывающая своим остриём, где следует искать Гитлера. Отсюда он взирал на марширующие войска и штурмовые отряды. Отсюда под рёв осатанелой толпы призывал их к разрушениям чужих очагов, к захватам чужих земель, к уничтожению „низших рас“. В такие дни город содрогался от топота тысяч кованых сапог. А вечерами вспыхивал, как гигантский костер. Дым от факелов застилал небо. Колонны факельщиков с дикими возгласами и визгом проходили по улицам. В дни процесса огромный стадион был пуст. Лишь на центральной трибуне стояло несколько дам в тёмных очках, очевидно американских туристок. Они по очереди влезали на место Гитлера и, щёлкая фотоаппаратами, снимали друг друга».

Поначалу никто не думал о том, что место заседаний Международного военного трибунала должно быть символичным. Советская сторона настаивала на проведении суда в Берлине, американцы называли Мюнхен. Выбор Нюрнберга определился не только тем, что находящийся там Дворец юстиции во время боевых действий почти не пострадал. Большим преимуществом его оказалось то, что в одном из крыльев здания была тюрьма, и, следовательно, отпадала нужда в перевозке обвиняемых в зал суда и обратно.

В дальнейшем, с подачи Главного обвинителя от США Р. Джексона, все начали говорить о персте судьбы при выборе места для суда над главарями нацистов. Проведение процесса в Нюрнберге даже считали определённого рода возмездием – ведь гитлеровским преступникам пришлось познать крах надежд на мировое господство и предстать перед судом в городе, который был для них своеобразной столицей фашистской империи, в котором нацисты утверждали, что нет иных законов, кроме тех, что установили они сами.

А в дни процесса по улицам «имперского града» бесцельно бродили одинокие люди, не знавшие, что теперь с ними будет. Некоторые из них везли дрова и хворост на маленьких тележках, в багажниках велосипедов и в небольших прицепах. Велосипеды стали самым распространённым и доступным средством транспорта. На них немцы перевозили довольно тяжёлые грузы, мешки и рюкзаки с картошкой, привезённой из соседних деревень.

Центр старинного города представлял собой почти сплошь разрушенные здания – сплошные руины, нагромождение камней, из которых то тут, то там тянулись, как костлявые руки скелетов, обломки железных конструкций. Многие жаловались на тяжёлый трупный запах из подвалов и из-под обломков, которые никто не спешил разбирать.

Бывший фельдмаршал германской армии Фридрих Паулюс, доставленный в Нюрнберг для дачи свидетельских показаний, проезжая по разрушенным улицам Нюрнберга, обронит: «Вот наглядная иллюстрация к словам Геринга: „Ни одна вражеская бомба не упадёт на Германию“». Нюрнберг был разрушен в результате массированных налётов американской авиации. Сохранились лишь пригороды.

Многие члены нашей делегации жили в сохранившейся гостинице «Гранд-отель», которую американцы спешно восстанавливали. В номерах ещё можно было обнаружить фирменные бланки гостиницы, на которых Нюрнберг именовался городом «партайтагов».

Во Дворце юстиции тоже кипела работа – убирали мусор, шла побелка, мыли полы, штукатурили, заделывали, чинили. Под охраной американских солдат туда и сюда сновали с деревянными носилками, метлами и другим инвентарём люди, одетые в зеленовато-коричневые пятнистые маскировочные костюмы. На спинах у них жёлтой краской выведены буквы «PW», что по-английски значит «призонер оф вор» – военнопленный. Американцы широко использовали на работах по восстановлению Дворца юстиции пленных эсэсовцев.

А вот у премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, как выяснилось со временем, насчёт пленных эсэсовцев были особые планы.

Считая Советский Союз угрозой для всего Западного мира, Черчилль ещё во время войны отдал приказ начальникам штабов английских вооружённых сил о разработке плана операции «Немыслимое». Этот план на 29 страницах оказался на его столе 22 мая 1945 года.

Операция «Немыслимое» должна была начаться 1 июля 1945 года. В этот день 47 английских и американских дивизий без объявления войны должны были нанести внезапный, сокрушительный удар по не ожидающим такой подлости от вчерашних союзников советским войскам. Эту атаку поддержали бы 12 немецких дивизий, которые англосаксы держали не расформированными в Шлезвиг-Гольштейне и южной Дании. Их личный состав тренировали британские инструкторы, готовя к грядущей войне с русскими.

План сухопутной кампании предполагал нанесение двух главных ударов в Северо-Восточной Европе: северный – по оси Штеттин – Шнейдемюль – Быдгощ, южный – по оси Лейпциг – Коттбус – Познань и Бреслау.

Считалось, что исход операции должны были решить танковые сражения, развернувшиеся восточнее линии Одер – Нейсе. В случае разгрома советских войск в результате этого молниеносного, внезапного удара они были бы отброшены с территории Германии и Польши к государственной границе СССР. А при неудаче союзников война неизбежно приняла бы затяжной, тотальный характер.

Были ли у англосаксов шансы на успех? На суше Красная армия имела ощутимый перевес. В наступательных операциях союзники могли задействовать лишь 47 англо-американских дивизий, включая 14 бронетанковых. Им противостояли бы силы, эквивалентные 170 дивизиям союзников, из них 30 – бронетанковые.

Но при этом англосаксы могли рассчитывать на внезапность удара, безусловное превосходство на море и почти двойной перевес в стратегической авиации. Силу и мощь последней они наглядно продемонстрировали массированными бомбардировками, сровняв с землёй Дрезден. С военной точки зрения это не имело никакого смысла, поскольку в городе не было сколько-нибудь значимых военных и промышленных объектов. Как и в том же Нюрнберге. Это было прежде всего недвусмысленное предупреждение Советскому Союзу, что такая же участь может постигнуть Москву Ленинград и другие крупные города.

В крестовом походе против России, по замыслу англосаксов, должны были участвовать Польша, Венгрия и другие европейские страны. Союзники надеялись закончить эту третью мировую войну там же, где и Гитлер по плану «Барбаросса» – на линии Архангельск – Сталинград.

План остался неосуществлённым. По мнению многих, своё веское слово сказали американские и английские генералы, которые лучше Черчилля представляли мощь нашей армии. Не поддержал его и президент США. Да и народы мира вряд ли поняли бы эту действительно немыслимую подлость.

Взгляд из XXI века

ФРАНК ЭДЕЛЬМАНН,

главный инспектор Нюрнбергской тюрьмы:

– Первоначально, начиная с мая 1945 года, большая часть главных нацистских преступников размещалась на территории Великого герцогства Люксембург в роскошной гостинице. Там главные военные преступники имели большую свободу передвижения, получали хорошую пищу, могли давать интервью. В августе-сентябре того же года подсудимые были перевезены в Нюрнберг. Их разместили в местной тюрьме, в её крыле для уголовников. Обстановка в камерах была спартанская.

После самоубийства Роберта Лея за каждым заключённым через глазок постоянно наблюдал отдельный охранник. Мало кто знает сейчас, что Геринг был наркоманом. Когда его поймали, у него были с собой десятки тысяч капсул паракодина, наркотика, похожего по действию на морфин. По сути, в его чемоданах содержался почти весь мировой запас этого наркотика. Геринг в день принимал около 100 капсул.

Перед казнью главные нацистские преступники не высказывали последнего желания – по той простой причине, что они не знали, когда состоится казнь. Приговорённые успели только сказать какие-то слова или просто молча приняли смерть. Например, Юлиус Штрейхер уже с верёвкой на шее кричал: «Да здравствует Гитлер!»

Из беседы в 2016 году.

4. Честно, объективно и добросовестно

В те далёкие дни 1945 года в Нюрнберге не действовали водопровод, канализация, не было электричества, не работали транспорт и связь. Прямая телефонная связь между Москвой и Нюрнбергом была установлена лишь на заключительной стадии процесса. Связь по прямому проводу поддерживалась через Берлин.

Судебное действие такого масштаба происходило впервые в мире, нужно было решить множество как стратегических, так и организационных проблем. Для этого, ещё до начала судебного процесса, прошло несколько организационных заседаний Международного военного трибунала. Эти заседания проходили не в Нюрнберге, а в Берлине, в здании четырёхстороннего Контрольного совета по Германии. На них был обсуждён и принят Регламент трибунала, рассмотрены текущие вопросы, в том числе о форме одежды судей, порядке их размещения в зале суда, об организации переводов, о приглашении защитников, создании секретариата трибунала, присяге для членов трибунала и работников секретариата.

В разбомблённом городе нелегко было разместить делегации союзников. Если из Великобритании, Франции и СССР ожидались делегации в составе 20–25 человек каждая, то США заявили о приезде 600 представителей, которые хотели жить с комфортом. Пожелания в основном были выполнены. Главный обвинитель от США Р. Джексон поселился в огромном особняке с теннисным кортом и музыкальной гостиной, в которой стоял концертный рояль. Ездил он в бронированном лимузине Гитлера и шикарном мерседесе Риббентропа.

Между странами-организаторами трибунала оставались разногласия, например, по списку обвиняемых. Советская сторона настаивала на публикации его к 1 сентября 1945 года, однако споры продолжались вплоть до начала суда. Англичане, например, были против включения в список преступных организаций Генерального штаба нацистской Германии. Всё решило голосование: англичан никто не поддержал. Шли дискуссии также по статьям обвинения.

Председательствующим для ведения самого процесса в Нюрнберге был избран член трибунала от Великобритании лорд-судья Дж. Лоренс. Решением от 17 октября 1945 года Международный военный трибунал уполномочил лорда Лоренса подписывать все официальные распоряжения и приказы.

Все члены трибунала поочерёдно приняли присягу, торжественно заявив о том, что будут выполнять свои обязанности честно, объективно и добросовестно.

Важной чертой Нюрнбергского трибунала явилось обеспечение необходимых процессуальных гарантий для подсудимых. Они имели право защищаться лично или при помощи адвокатов предоставлять доказательства в свою защиту, давать объяснения, допрашивать свидетелей и т. д.

В частности, подсудимым предоставили защитников из немцев, которым платили неплохие деньги. Оказавшись на скамье подсудимых, они располагали услугами 27 адвокатов (причём многие из них были в прошлом членами нацистской партии), им помогали 54 ассистента-юриста и 67 секретарей. Подсудимые имели возможность знакомиться со всеми документами, которые представлялись на процессе, причём в переводе на немецкий язык. Все они понимали, что говорится на процессе: был организован синхронный перевод на четыре языка – английский, французский, русский и немецкий. Подсудимые могли представлять свидетелей. Причём количество свидетелей со стороны защиты подсудимых было в два раза больше, чем со стороны обвинения. В целом, на защиту было потрачено в три раза больше времени, чем на обвинение. Достаточно сказать, например, что один только Геринг, которого называли «наци № 2», выступал на процессе почти два дня.

В зале суда и на местах были допрошены сотни свидетелей, рассмотрены тысячи документов, фотографий, просмотрены документальные фильмы, кинохроника. Достоверность и убедительность доказательной базы не вызывали сомнений. Стенограммы Нюрнбергского процесса составили почти 40 томов, содержащих 16 тысяч страниц. Заседания записывались на магнитную плёнку и диски.

Нюрнбергский процесс был гласным в самом широком смысле этого слова. Все 403 заседания трибунала были открытыми. В зал суда было выдано 60 тысяч пропусков, часть из них получили немцы. Печать, радио, кино дали возможность миллионам людей во всём мире следить за ходом процесса. Именно для этой цели представителям средств массовой информации была отведена бóльшая часть мест в зале заседаний – 250 из 350.

Словом, Нюрнбергский процесс был действительно судом, а не политическим судилищем победителей над побеждёнными.

Взгляд из XXI века

КОНСУЭЛО МАДРИГАЛЬ,

Генеральный прокурор Испании:

– Я считаю, что полезно напоминать о тех деяниях, за которые судили на Нюрнбергском процессе. Это были деяния, изменившие наш мир и наше восприятие нас самих. Их нужно помнить и изучать, поскольку эти деяния были совершены совсем недавно. Однако многие о них уже забыли.

В то же время многие не знают о том, какую оценку получили эти деяния с юридической точки зрения и какова была за них ответственность, какие уроки мы можем извлечь из того, что было сделано в Нюрнберге. Нужно усовершенствовать судебную процедуру, законы, сформулировать такие процедуры международного уголовного права, которые позволяют предусмотреть ответственность за эти тяжелейшие деяния, дать им определения, классифицировать их с тем, чтобы все страны смогли прийти наконец к единому мнению в применении международного уголовного права в отношении войн, военных преступлений, преступлений против человечности и геноцида.

Из беседы в 2016 году.

5. Коллеги и союзники

При работе над Уставом Международного военного трибунала возникали споры, ведь главные партнёры по антигитлеровской коалиции имели различные правовые системы (англосаксонская, континентальная и социалистическая). В каждой стране существовали свои правовые традиции, действовали национальные системы законодательства (они существенно различались, особенно в процессуальном плане).

Главный обвинитель от США на Нюрнбергском процессе Р. Джексон вспоминал, что испытал нечто наподобие шока, «услышав, как российская делегация отзывается о нашей англо-американской практике [обвинения]. ‹…› Они [советская сторона. – Прим. авт.] полагают, что англо-американская система права кажется им несправедливой, так как она не даёт подсудимому представления о полном объёме доказательств, собранных против него. ‹…› В этой критике определённо есть рациональное зерно».

Союзники с интересом присматривались друг к другу. По воспоминаниям наших сотрудников они повсюду встречали тёплое и дружеское отношение, особенно со стороны рядовых сотрудников американской делегации, искренне стремившихся помочь нам в работе. Но многое в работе удивляло обе стороны.

До начала судебного процесса аппарат американской делегации состоял из двух основных отделов – документального и следственного. В дальнейшем его организационная структура в зависимости от выдвигавшихся задач видоизменялась. Например, после начала процесса был создан отдел, который специально следил за выступлениями адвокатов и готовил материалы для возражений защите.

Начальник документального отдела полковник американской службы Стори, юрист по образованию и профессии, распоряжался обширной библиотекой, занимавшей два больших зала. В ней размещалось несколько тысяч томов различных документов: официальные издания гитлеровского правительства, министерств, ведомств, начиная с момента прихода нацистов к власти, то есть примерно за полтора десятка лет; печатные издания фашистских главарей, такие как «Миф XX века» Розенберга или «Гитлерюгенд» Шираха, комплекты фашистских газет, журналов и т. д.

Была и святая святых документального отдела – хранилище подлинных трофейных немецких документов, захваченных американскими войсками. Тут были архивы штаба оперативного руководства верховного главнокомандования германских вооружённых сил, захваченные во Фленсбурге, архивы, министерства иностранных дел, обнаруженные в Марбурге, личные архивы Розенберга, Франка и многие другие. Как позже выяснилось, американцы, высадившись на континенте, выделили специальных офицеров, задачей которых являлось обнаружение гитлеровских архивов и обеспечение их сохранности. В результате этих мер, к моменту начала процесса архивы, находившиеся в распоряжении американской делегации, составляли несколько тысяч экземпляров подлинных трофейных документов.

Необходимо учитывать и другое обстоятельство. Откатывавшиеся всё дальше на запад под ударами советских войск гитлеровцы заблаговременно эвакуировали свои наиболее ценные архивы на территорию, впоследствии занятую американскими и английскими войсками.

Для удобства пользования этими обширными архивами были разработаны специальная нумерация, тематическая картотека, каталоги. На многие документы составлены краткие аннотации на английском языке. Благодаря этому нужный документ мог быть найден буквально через несколько минут.

«Впервые работая вместе с американцами, мы убедились в их деловитости, организованности и, как у нас говорят, оперативности, – рассказывал Георгий Николаевич Александров, начальник нашей следственной части на Нюрнбергском процессе. – Для осуществления порученной нам работы времени оставалось не так уж много, и эти качества американцев импонировали нам. Откровенно говоря, мы немного побаивались, что соблюдение различного рода этикетов займёт немало времени, оторвёт от выполнения поставленных задач. Но этого не произошло».

В то же время какие-то детали работы американских следователей на первых порах вызывали у наших по меньшей мере недоумение. Например, они начали получать протоколы допросов обвиняемых, проводившихся американскими следователями. Происходило это по рассказам советских следователей так: «В кабинет входил американский солдат и с небрежным видом выкладывал на стол объёмистый пакет, на котором стояло „Тор secret“, то есть „Совершенно секретно“. Не говоря ни слова и не получив расписки, солдат молча, с независимым видом уходил».

Нашу небольшую следственную группу разделили на две взаимосвязанные части – документальную и следственную. Основная трудность заключалась в том, что приходилось оперировать документами исключительно на немецком или на английском языке и пользоваться повседневно только этими двумя языками. В составе американской делегации были сотрудники, владевшие немецким языком, и это в значительной мере облегчало связи с американцами, позволяя довольно быстро отыскивать необходимые документы в американских архивах. Кроме того, очень помогал приданный нашей группе небольшой штат переводчиков.

Отдельные документы представляли собой объёмистые тетради, записки, дневники и т. п., иногда в сотни страниц немецкого текста. Всё это нужно было перевести на русский язык или аннотировать, отобрать действительно необходимое, классифицировать по отдельным темам, вопросам и подсудимым. Не обо всех документах, хранившихся в американских архивах, наши сотрудники даже просто по техническим причинам не могли быть осведомлены. За короткое время до начала процесса они просмотрели свыше пяти тысяч подлинных немецких документов.

Отобрано же было всего лишь несколько сот, причём важнейшие из них полностью переведены на русский язык, а на менее важные составлены подробные аннотации.

Одновременно один из следователей с группой переводчиков внимательно изучал поступавшие от американцев многочисленные объёмистые протоколы допросов и сигнализировал следователям из документальной части о том, что в его поле зрения появился тот или иной интересный документ. «Документалисты» проверяли свои картотеки, и, если он у них ещё не побывал, они немедленно извлекали его из архивов и обрабатывали для последующего использования. В этой работе участвовали и другие наши следователи. Присутствуя на допросах у американцев, они записывали номера отдельных документов, которые фигурировали на допросах, и передавали их в документальную часть.

Нужно сказать, что многие американцы вообще проявляли большой интерес ко всему русскому. Иногда в кабинет нашей делегации заходил кто-нибудь из американцев и на вопрос, что ему угодно, отвечал, что никогда в жизни не видел русских и просит извинения, что пришёл просто посмотреть на настоящего русского.

Отдельно следует рассказать о том, как американцы работали на допросах.

Для допросов в здании Дворца юстиции, на втором этаже, была выделена обособленная секция со специальной охраной и особым коридором, через который проводили арестованных непосредственно из здания тюрьмы. В этой секции были расположены кабинеты следователей. Вход в секцию разрешался только по особым пропускам. Миновав пост американской охраны, посетители попадали в длинный коридор и приобретали в дальнейшем полную свободу действий – беспрепятственно могли переходить из одного кабинета в другой в зависимости от того, кто из допрашиваемых больше всего интересовал. Несмотря на все внешние строгости, обстановка в кабинетах американских следователей, по мнению наших, нередко напоминала театральное зрелище. В них постоянно проникали просто из любопытства многие сотрудники американской и других делегаций, не имевшие никакого отношения к следственной работе.

Внешне допросы по-американски представляли примерно такую картину.

В конце кабинета, у окна, за большим столом, сидел следователь. Справа от него располагался стенографист. Обычно это был молодой человек в форме американского солдата с абсолютно бесстрастным и безразличным лицом, записывавший ход следствия на маленькой, почти бесшумной стенографической машинке, напоминающей обычную портативную пишущую машинку. С другой стороны стола, наискосок от следователя, сидел переводчик и, наконец, напротив следователя – допрашиваемый.

Вдоль стен почти до самой входной двери были расставлены стулья, на которых сидели любопытствующие. Иногда количество зрителей достигало 10–12 человек. При этом каждый из них мог в любое время встать, выйти из кабинета и также свободно возвратиться, занять свободный стул или просто встать у стены. Всем присутствовавшим не возбранялось курить. У дверей стоял или сидел на стуле солдат американской охраны в белом шлеме, с белым поясом и в белых перчатках, в брюках защитного цвета, в белых гетрах, обтягивавших щиколотки ног. Кобура для пистолета также была белого цвета.

Американские следователи не обращали никакого внимания на вечное движение в кабинете и невозмутимо выполняли свою работу. Допрос обычно начинался с произнесения присяги. Следователь вставал, приглашал встать допрашиваемого и переводчика. Оба они поднимали вверх правую руку, следователь произносил слова присяги, а допрашиваемый и переводчик повторяли за ним. Все остальные, присутствовавшие при этой церемонии, оставались на своих местах. До вручения обвинительного акта главные военные преступники допрашивались в качестве свидетелей. Допросы продолжались и после предъявления обвинения, но к присяге приводились только переводчики. Присяга была трафаретной. Она гласила следующее:

«Клянусь Всевышним Богом, что буду показывать правду, только правду и ничего, кроме правды. Да поможет мне Бог».

Нужно сразу сказать, что после этих торжественных слов присяги, как вспоминали наши прокуроры и исследователи, обвиняемые и свидетели лгали с такой наглостью и цинизмом, что даже у спокойных и выдержанных американских следователей порой сдавали нервы.

Американские следователи в большинстве своём были представлены офицерами военного времени в чине от майора до полковника. В прошлом это были люди различных юридических профессий, знаний и способностей. Следователи работали чётко, по графику, были снабжены всеми необходимыми документами, справками и т. п. Частенько им ассистировали наиболее осведомленные сотрудники документального отдела.

Однако в работе американских следователей, по наблюдениям наших, зачастую не чувствовалось не только целеустремленности, но и особой заинтересованности в результатах. Обычно у них не было и единого общего плана допроса, подсудимые были распределены между следователями без какой-либо определённой системы. Например, Кейтель и Йодль, представлявшие гитлеровскую военную клику, Шахт и Функ, представлявшие гитлеровскую экономику и финансы, допрашивались почему-то разными следователями. Допросы свидетелей проводились также без какой-либо системы. Кроме того, в процессе работы следователи нередко менялись. В результате было исписано огромное количество бумаги, однако использовать в ходе процесса практически оказалось возможным лишь немногое.

Эти особенности работы американского следственного аппарата на Нюрнбергском процессе привели к тому, что допросы, проводившиеся американскими следователями, в известной мере нередко носили формальный характер. Порой у советских следователей создавалось впечатление, что американские следователи стремятся прежде всего во что бы то ни стало выполнить установленный им график, даже в ущерб существу дела.

Все допросы они вели в исключительно быстром темпе, вопрос следовал за вопросом, причём с такой поспешностью, что допрашиваемый не всегда успевал дать полный ответ. Крайне редко задавались дополнительные или уточняющие вопросы. Александров вспоминал: «Не помню случая, чтобы ко времени обеденного перерыва или окончания рабочего дня кто-нибудь из американских следователей не закончил допрос, хотя то или иное обстоятельство оставалось ещё не выясненным или допрашиваемый не успевал толком ответить. Обычно следователь смотрел на часы, поднимался со своего кресла и объявлял, что наступило время обеденного перерыва или конца работы, и поэтому допрос прекращается. Казалось, следователи во что бы то ни стало стремятся задать как можно больше намеченных вопросов и выполнить график, а содержание ответов – это, так сказать, дело второстепенное».

Именно поэтому появлялись на свет такие «уникальные» документы, как, например, протокол допроса бывшего австрийского канцлера Шушнига. Этот протокол занимал не меньше сотни страниц печатного текста. Он содержал массу самых разнообразных вопросов и крайне поверхностных и маловразумительных ответов обо всём. Такого рода допросы скорее напоминали своеобразный автомат по выдаче вопросов и ответов. Да, перед американскими следователями не ставилась задача добиться признания подсудимых. Это было бы просто смешно, ведь речь шла о нацистских главарях, о главных военных преступниках. Такой задачи не ставили перед собой и советские следователи. Но хотя бы элементарно выяснить до конца каждый поставленный вопрос они всё же считали необходимым.

«Техника» американских допросов в значительной степени определяла и их тактику. Допросы, проводившиеся американскими следователями, носили прежде всего, если так можно сказать, информационный, зондирующий характер. К чему порой приводили эти методы, спешка и стремление американских следователей объять необъятное, можно судить хотя бы по такому эпизоду.

Однажды к нашим попал протокол допроса Шахта. В нём был записан длинный разговор американского следователя с Шахтом о так называемом методе «МЕФО». Понять толком из протокола, о чём идет речь и что такое метод «МЕФО», было нельзя. Предполагая, что такого рода запись протокола могла быть результатом плохой работы переводчика, наши решили обратиться к первоисточнику – к американскому следователю, который допрашивал Шахта. Но и он не смог вразумительно объяснить, в чём дело, и отослал к консультанту американской делегации по финансовым вопросам. В конечном счёте, чтобы разобраться с методом «МЕФО» – а он имел первостепенное значение для обвинения Шахта, – пришлось обратиться во время допроса непосредственно к автору этого метода – самому Шахту.

Советских следователей очень интересовало поведение подсудимых на допросах у американских следователей. Это было нужно для того, чтобы обвинители могли выработать наиболее тактически правильную линию поведения и быть подготовленными к возможным неожиданностям при встречах с главными военными преступниками. С этой точки зрения, по мнению Александрова, они не дали нам ничего особенно ценного. На допросах у американцев подсудимые вели себя достаточно чинно. Они раскланивались, расшаркивались, ожидали приглашения сесть, встать, более или менее охотно давали показания. Лишь однажды Ганс Франк после несколько более чем обычно энергичного допроса бросил оскорбительное слово в адрес американского следователя, но тотчас же был удален из кабинета.

Многое объясняется тут отсутствием у американцев опыта ведения следствия, действующими принципами англосаксонского процессуального права, не предусматривающего предварительного следствия строго в нашем понимании. Ведь у них главные баталии разворачиваются в суде.

Устав же Международного военного трибунала и определённая им процедура восприняли некоторые особенности и англосаксонского, и континентального, и советского уголовно-процессуального права. В Нюрнберге, по сути дела, все участники процесса впервые отступили от своего собственного уголовно-процессуального закона. Это диктовалось особенностями самого главного процесса человечества, его масштабами и историческим значением.

Взгляд из XXI века

СЕРГЕЙ НАРЫШКИН,

председатель Российского исторического общества: