Текст книги "Нам есть чем удивить друг друга"

Глава 4. «Секретный агент»

В эти же дни в Москву рейсом из Франкфурта вернулся Илья Борисович Нагорный импозантный мужчина лет пятидесяти с бородкой, весьма недурно сохранившийся для своих лет. Встречала его жена, красивая, но уже заметно увядающая женщина в темных очках.

Пока шли к машине, Нагорный искоса поглядывал на жену, пытаясь понять, в каком она состоянии. Убедившись в своих подозрениях, он решительно усадил ее на место рядом с водителем, а сам сел за руль.

– Чего так? – насмешливо осведомилась Марина.

– Не хочу, чтобы мы врезались в столб или выскочили на встречку. Марина, ты опять пила!

– Это было вчера, – и не думала отпираться она.

– Ну да, а сегодня продолжилось, – зло пробормотал Нагорный.

Равнодушно пожав плечами, Марина закурила и уставилась в окно. Уже когда выбрались на шоссе, с вызовом спросила:

– Это все, что тебя интересует?

– Нет, разумеется.

– А что тебя интересует еще?

– Например, как наши дела?

– А как ваши дела? Как аферы в Германии? Удалось облапошить добропорядочных бюргеров? Ты им втюхал какую-нибудь фальшивку? Или мазню современного гения, не умеющего рисовать?

Нагорный быстро глянул на нее, но решил не обострять ситуацию. Всерьез ссориться с женой он не собирался. Были заботы и поважнее.

– Наши дела в Германии сложились неважно, – примирительно сказал он.

– Что так? Бюргеры поумнели? Или опять зарвался?

– Скорее, поставил не на ту лошадь.

– Ну да… Тебя опять надули наши западные друзья. А знаешь, почему это происходит с завидной регулярностью? – с вызовом поинтересовалась Марина.

– И почему же?

– Потому что ты перед ними лебезишь. Это здесь ты смел и находчив, а там… Там ты все равно чувствуешь себя перед ними человеком второго сорта.

– Ерунда.

– Нет, милый, не ерунда, – с удовольствием продолжала Марина. – ты как был советским фарцовщиком, так и остался. Только и всего. Учишь тебя, учишь, толку никакого.

Стиснув зубы, Нагорный какое-то время молчал. Справившись с нахлынувшей злостью, поинтересовался:

– А у нас тут ничего любопытного не образовалось?

Марина молчала, но по виду ее было ясно, что новости есть. Надо только дать ей почувствовать свою незаменимость и превосходство.

– Ладно, Марина, не сердись, ты же знаешь, что я просто хочу тебе добра. А эта привычка пить с утра до добра не доведет.

Марина издевательски расхохоталась:

– Слушай, не строй постную физиономию, это тебе совсем не идет. Добра ему захотелось! Илюша, для тебя добро имеет лишь сугубо материальное выражение!

– Ну, почему же, – вяло запротестовал Нагорный. Углубляться в такие материи ему вовсе не хотелось – было не до них.

– Да, ладно, давай не будем о вещах, недоступных твоему пониманию, – великодушно процедила Марина. – А что касается дел… Возник один старикан и сказал, что у него есть подлинник прижизненного портрета Державина…

Нагорный, подняв брови, уставился на жену:

– Ты серьезно?

– Смотри на дорогу, а то в столб врежешься!

– Думаешь, это и на самом деле может быть подлинник? – уже загораясь, спросил Нагорный.

– А вот придет старикан с портретом, мы и определим, – охладила его пыл Марина. – теоретически – может. Я смотрела источники.

– Слушай, это же потянет тысяч на пятьсот долларов! Полмиллиона…

– Вот именно столько старикан за него и хочет, – засмеялась Марина.

– Он что – с ума сошел?

– Да нет – говорит, безвыходные обстоятельства, деньги нужны срочно. Что-то про свою дочь рассказывал…

– Ты умница.

– Ишь, как мы запели… Может, ты мне еще нальешь?

Илья Борисович последние несколько лет большую часть времени проводил в Штатах и Европе – российский рынок художественных ценностей ему как-то приелся. Ведь он крутился на нем с юных лет, когда впервые окунулся в этот мир, распродавая коллекцию часов внезапно умершего деда. Это было в последние годы советской власти, когда жизнь сорвалась с катушек и понеслась как сумасшедшая черт знает куда. Однако правоохранительные органы еще действовали, и начинающий коммерсант Нагорный свел с ними тесное знакомство. Из него пытались сделать секретного агента, а Илья, хоть и был молод тогда, решил, что выгоднее быть как бы двойным агентом – работать и на органы, и на себя. Тем более, что с помощью информации, которая доходила до него, он провернул несколько вполне серьезных дел. Но в какой-то момент зарвался и обнаглел. Кураторы из органов поняли, что, выполняя их поручения, он слишком много берет для себя, прикрываясь именем конторы. На него обиделись и включили в группу спекулянтов антиквариатом, не делавших никакого различия между честно купленным товаром и краденным, и даже добытым банальным грабежом или обманом. Мало того, их еще обвинили в том, что они сами заказывали и организовывали грабежи и нападения.

Но делалось все уже второпях и наспех, в условиях разламывающего государства, так что в суде доказать, что Нагорный тоже был заказчиком и наводчиком не удалось. Сел он ненадолго только за скупку краденного. И вышел на свободу уже в момент крушения государства рабочих и крестьян. Тут же объявил себя узником совести, пострадавшим от политических преследований, и жертвой тоталитарного режима. В те приснопамятные времена этого было довольно, чтобы чувствовать себя в полной безопасности.

О том, чтобы сменить специальность, Нагорный даже не задумывался. Ибо тогда уже просторно распахнулись границы и открылся доступ на антикварные рынки Запада, где российские культурные ценности, которые во времена обнищания большинства народа и паралича так называемых «органов» можно было добывать без всяких усилий, стоили совсем иные деньги. Тогда же Нагорный и познакомился с молодым искусствоведом Мариной, которая влюбилась в него с чрезмерной горячностью. И стала незаменимым советчиком и экспертом, потому как была из семьи потомственных искусствоведов с большими связями в этом особом и замкнутом мире, где действовали свои законы и установления, говоря по-блатному, понятия. Марина, скоро ставшая женой Нагорного, придала его бизнесу – тогда он уже был владельцем антикварного салона «Элита» – основательность и респектабельность.

Время летело, и в стране стремительно складывался новый контингент покупателей раритетов – так называемые «новые русские». Одни скупали произведения искусства для форса и престижа, между которыми они не видели никакой разницы, другие, понимали, что это весьма надежное вложение бешеных денег, упавших им в руки. Появление этих «ценителей», запросто перебивавших цены на западных аукционах, заставило Нагорного снова вернуться на родные нивы, но на Запад его все равно влекло неуклонно. Устроиться там основательно было его заветной мечтой.

Надо сразу отметить, что Илья Борисович от рождения был наделен природой способностью втираться в доверие, морочить голову самым фантастическим образом, врать без всякого зазрения совести, давать любые обещания и не выполнять их. Среди попечителей и партнеров его салона тем не менее числились некоторые известные юридические лица и солидные банки. Это следовало из содержимого буклетов, которые Нагорный раздавал своим клиентам. А так ли это было на самом деле, никто сказать не мог. Дела его шли так хорошо, что он мог надолго уезжать из России, оставив все здешние дела на попечение жены. Но на Западе, где все расчетливы и чтут законы, а обещания подтверждают контрактами, нарушать которые себе дороже, Нагорный зарвался, погорел на рискованных сделках, а пару раз его развели и кинули еще более прожженные дельцы. В общем, он вернулся в Россию – зализывать раны и поправлять свое финансовое положение, а за кордоном бывал теперь только наскоками.

Глава 5. «Граф Калиостро»

Нагорный сидел в своем рабочем кабинете. Перед ним на столе стояла специальная белая посудина, на которой лежала монета. Он надел защитные медицинские очки, плотно прилегающие к лицу, перчатки, взял стоявшую рядом колбу с какой-то жидкостью, вытащил пробку и капнул на монету несколько капель. Жидкость вспухла пузырями, задымила, размывая поверхность монеты. Верхний слой ее стал расползаться, образуя дыры, и в них проступил новый рисунок… Нагорный аккуратно очистил монету сначала кисточкой, потом специальной салфеткой. На очищенной от верхнего слоя монете красовался профиль лобастого курносого мужчины с тяжелой челюстью, под которым видны были цифры —1825…

Налюбовавшись монетой, Нагорный спрятал ее в сейф, снял очки, перчатки, бросил их в ящик стола, откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза.

Без стука вошла Марина – элегантная, изящная и холодно деловитая. Илья Борисович открыл глаза, внимательно посмотрел на жену.

– Можешь не принюхиваться, – раздраженно бросила Марина. – Я не пила.

– Умница, я очень рад. Ты же знаешь, как быстро алкоголь действует на женщин, в кого они превращаются.

– А чем мне еще прикажешь заниматься? Например, сегодня вечером? Тебя же опять не будет дома. Что на сей раз? Деловой ужин? Или светский раут с девочками из эскорта?

– Дорогая, ты же знаешь, что девочки из эскорта не моя прихоть. Что делать, если наши богатеи не могут без них?

– Ну, конечно! Они не могут! А ты у нас праведник.

– Я этого никогда не говорил. Да и тебя это не волновало, когда мы встретились… Что ж ныне? – усмехнулся Нагорный.

– Да что тебе объяснять!

Нагорный встал, подошел к креслу, на котором сидела Марина, положил руки ей на плечи, слегка сжал пальцы.

– Оставь, пожалуйста, – брезгливо дернула она плечами. И даже попробовала встать.

Но Нагорный рук не убрал, не давая ей подняться.

– Марина, нам нужны деньги. Большие деньги. Нам с тобой, чтобы решить все наши проблемы.

– Наши… Это твои проблемы. Я даже не знаю, чем ты теперь занимаешься, что за дела проворачиваешь за моей спиной. Все темнишь…

– Кстати, где твой старикан с портретом Державина? – не стал вступать в перепалку Нагорный.

– Откуда я знаю! Обещал позвонить.

– Так позвони ему сама!

Нагорный наклонился ниже, губы его заскользили по ее шее.

– Ты сегодня так хороша! Упоительна…

Марина замерла на секунду, прислушиваясь к себе, а потом стала отвечать на его поцелуи. С каждым разом все более страстно…

Поздним уже вечером Нагорный, как и предсказывала Марина, оказался в закрытом клубе-ресторане «Граф Калиостро». Это был трехэтажный особняк с колоннами в старинном стиле, стоявший на небольшом холме и окруженный тенистым садом. Вот только места вокруг были невеселые – обшарпанные хрущобы, трубопроводы, склады, чудовищные трубы теплотрассы в ободранной изоляции, киоски с дешевой дрянью. Марина, когда они были здесь с ней на деловых переговорах, заметила, что вечером богато освещенный клуб выглядит, как вулканический прыщ на нечистом лбу какого-то зачуханного подростка, забывшего уже, когда он мылся в последний раз. Но внутри клуб поражал роскошью и обилием позолоты.

В одном из кабинетов на втором этаже, отъединившись от шума ресторана и ищущих взглядов длинноногих молодых красавиц, которые всегда украшали интерьер клуба вместе с картинами и антиквариатом, сидели Нагорный и адвокат Елозин.

Нагорный с многозначительным лицом расстелил на столике салфетку, достал бумажник и торжественно выложил на стол монету с лобастым мужчиной. Ту самую, над которой колдовал в своем кабинете.

– Это и есть тот самый знаменитый Константиновский рубль? – полюбопытствовал Елозин.

– Тот самый.

– Самая дорогая монета в России?

– Самая дорогая – рубль Анны с цепью. Но Константиновский – самый известный…

– Чем же он так славен?

– Как вы помните, после неожиданной смерти императора Александра I императором должен был стать его брат Константин Павлович, польский наместник, проживавший в Варшаве. Но Константин категорически отказался от всех прав на российский престол, императором стал другой брат – Николай. Декабристы отказались присягать ему на верность, вывели войска на площадь…

– Где и были расстреляны из пушек картечью, – перебил его Елозин. – Это я помню, в школе проходил. А рубль-то откуда взялся?

– Случай. Начальник Монетного двора был не в курсе дворцовых интриг и приказал изготовить новые рубли с изображением Константина. Десяток монет успели не только отпечатать, но и срочно отправили в Варшаву. Когда с декабристами и императором разобрались, монеты просто сдали в архив и надолго о них забыли. Только через много лет Николай II найдет их и в качестве забавного нумизматического курьеза станет дарить своим немецким родственникам…

– Неужели известна судьба каждой?

– В том-то и дело, что нет… На сегодняшний момент точно известно нахождение шести монет. Одна в Эрмитаже, одна в Историческом музее, четыре у частных коллекционеров, в основном у американцев.

– И сколько же они стоят? – полюбопытствовал Елозин.

– На аукционах их стоимость доходила до четырехсот тысяч долларов, но цена все время растет. Сегодня она может быть где-то около миллиона долларов…

– Ну-ну… Прямо-таки миллион!

– Но дело же не в деньгах, Сергей Авдеевич! Попробуйте их найти на аукционах! Их могут выставить только в случае каких-то чрезвычайных обстоятельств! Потому что иметь в своей коллекции Константиновский рубль – предел мечтаний каждого коллекционера. Это идеальный подарок для него, поверьте мне. Идеальный!

Неожиданно за дверью послышался звук шагов. Нагорный прислушался, встал, подошел к тяжелой двери, чуть приоткрыл ее, оглядел коридор. И убедился, что там никого нет. Плотно закрыл дверь, вернулся в свое кресло.

– Значит, это один из тех рублей, местонахождение которых было неизвестно? – уточняет Елозин, с насмешливым любопытством поглядывая на всполошившегося Нагорного.

– Да.

– А как это проверить? Вы же понимаете, что ошибка исключается.

Нагорный озабоченно поджал губы.

– Ну, экспертиза такой вещи – дело весьма деликатное. Сразу возникает миллион вопросов – откуда, почем, как попал, какая история за ним… Могут и донести. Нам это надо?

– Нет, нам это не надо. Нам нужна стопроцентная гарантия подлинности.

– Что ж, если вы считаете нужным, мы найдем специалистов с безупречной репутацией, которые проведут соответствующие экспертизы и дадут неопровержимое заключение…

– Вот так и поступим. Время у нас пока есть.

Утром следующего дня Илья Борисович проснулся не в спальне, а в гостиной на диване в состоянии похмелья, которое он уже давненько не испытывал. Дело было даже не в физических страданиях, а в мучительной уверенности, что вчера он наворотил каких-то непоправимых бед, что-то потерял и совершил непростительные глупости. После того, как Елозин убыл из клуба, Илья Борисович ненароком оказался в компании старого приятеля, окруженного молодыми девками из эскорт-агентства. И незаметно перестал себя контролировать. Не то чтобы он напился до полной потери памяти, но какие-то вещи помнил достаточно смутно. И это было хуже всего.

Неожиданно в голову ударила страшная мысль – Константиновский рубль! Он зачем-то демонстрировал его не только Елозину, но и приятелю!..

Накинув халат, трясущимися руками Нагорный достал из пиджака бумажник, вытряхнул его содержимое на стол – монеты не было. Потом он обшарил все карманы пиджака и брюк – с тем же успехом. Бросился в прихожую, рылся в карманах плаща…

В таком состоянии его застала появившаяся из спальни Марина.

– Что это на тебя нашло? – зевнув, спросила она. – Давненько я не видела тебя в таком состоянии.

Нагорный только застонал в ответ. Марина внимательно посмотрела на него:

– Что с тобой? Что-то случилось? Тебя вчера на подвиг потянуло?

– Случилось, – Нагорный обхватил голову руками. – У меня пропала очень ценная вещь. Очень дорогая.

– Ладно, не переживай. Сопрешь где-нибудь другую, не в первый раз.

Нагорный страдальчески уставился на нее.

– Ты даже не представляешь себе, о чем идет речь! И чем это может для меня кончиться!.. Это катастрофа.

– А откуда мне знать? Ты же с некоторых пор не посвящаешь меня в свои дела. Все делаешь тайком. Ты стал такой таинственный, что я даже боюсь, уж не шпион ли ты?

– Марина, мне не до шуток!

Марина присела на диван рядом с ним:

– Ты представляешь себе, где это могло случиться?

– Примерно…

– А может, эту вещь у тебя украли?

Нагорный ничего не ответил, мучительно перебирая в голове события и подробности вчерашнего вечера.

– А ты подумай получше, – сказала Марина. – Может быть, это какая-нибудь из девиц, которые там всегда вертятся? Она не могла обчистить нашего папика?

– Какого папика?

– Тебя, мой милый. Ты распускаешь перед ними хвост, но для них просто богатый папик, которого грех не обобрать.

Звонок телефона помешал Нагорному высказать все, что у него накопилось на душе.

– Слушаю, – раздраженно сказал он.

– Здравствуйте, господин Нагорный. Как наши дела? – поинтересовался звонивший.

Илья Борисович сразу узнал этот голос, и ему стало еще хуже.

– Надеюсь, наш подарок произвел впечатление на клиента? – мягко, но настойчиво поинтересовался звонивший.

– Да, конечно, – пробормотал Нагорный. – самое благоприятное.

– Вы уже передали его?

– Нет, он пока хранится у меня. До юбилея еще есть время, поэтому… К тому же они требуют провести дополнительные экспертизы.

– Ну, что ж… Сделайте то, что они просят. Только будьте осторожны. Эта вещь досталась нам весьма непросто. И вообще она уже в игре с очень большими ставками.

– Я все понимаю.

– Ну что ж, желаю удачи.

Закончив разговор, Илья Борисович откинулся на спинку дивана и шумно втянул в себя воздух.

– Боже мой, в каком дерьме я оказался! Если я не найду ее… Ты не представляешь, что со мной могут сделать!

Марина смотрела на него по-прежнему непримиримо:

– Неужели убьют?

– О господи, какая ты стала!

– Не стала. Меня такой сделал ты!

– Ну, конечно! Что ты на меня так смотришь? Хочешь предложить мне выпрыгнуть из окна? Или повеситься?

– Не хочу. Потому что знаю, что это бесполезно. Ты слишком любишь себя и молоденьких шлюшек!

– Ну да, а ты у нас просто монашенка! Правда, сильно пьющая.

– Повеситься! – расхохоталась Марина. – Да тебе и мысль такая не может прийти. Это не для тебя.

– Все, хватит на сегодня! – заорал Нагорный. – Закончили!

– Ну, хватит так хватит, – легко согласилась Марина и ушла на кухню.

Нагорный схватил телефон:

– Граненый, это я. У меня пропала одна вещь… Надо найти. Любой ценой.

Глава 6. «Последние защитники отечества»

Шло время, а отвратное послевкусие от истории с погибшей женщиной все не проходило. Будто его унизили или безнаказанно оскорбили. И сколько Ледников не успокаивал себя, горечь и злость постоянно возвращались.

И тут весьма вовремя неожиданно заявился Сережа Прядко, старинный приятель, с которым они вместе начинали служить родине – Ледников следователем прокуратуры, а Сережа опером в милиции. И если Ледников в какой-то момент по не слишком очевидным даже для себя причинам сошел с дистанции, то жилистый и азартный Прядко продолжал забег, и уже было ясно, что служебные перспективы у него весьма радужные. Ледников всегда знал: Сережа Прядко свое возьмет. И не имел ничего против. Если бы таких оперов было побольше, с законом в стране дела обстояли бы по-другому.

Правда, глядя на широкоскулое лицо своего приятеля, Ледников всегда вспоминал прочитанное где-то сообщение, что британские ученые в ходе специального исследования пришли к выводу, что обманщиков и аферистов можно определять по лицу: мужчины с широкими физиономиями более склонны к поступкам, так сказать, неэтичным. Многомудрые британцы установили, что граждане с более широкими лицами по отношению к общим пропорциям тела в ходе деловых переговоров чаще прибегали к обману, нежели испытуемые с узкими лицами. И во время карточной игры они также чаще лгали и обманывали, чтобы выиграть. В общем, профессора доказали, что определенные физические характеристики могут указывать на склонность человека к обману и мошенничеству. Они объяснили это тем, что у мужчин с более широкими лицами повышен уровень агрессии, поэтому они более склонны к демонстрации своей доминирующей роли, а также к асоциальному поведению, в частности к обману и аферам.

Признаться, Ледникова выводы профессоров не слишком убедили. Его жизненный и профессиональный опыт как раз подсказывал, что среди аферистов и лгунов достаточно часто встречаются и персонажи с узкими, вытянутыми физиономиями. Но, глядя на Сережу Прядко, он всякий раз думал, что западные профессора, может быть, в чем-то и правы – Сережа был мастер разводок и известный темнила. Но, как он утверждал, сугубо для пользы дела. А если представить себе контингент, с которым он работал, то упрекать его в склонности «замутить» и откровенно надуть было несправедливо. За себя в этом плане Ледников не опасался, он слишком хорошо знал Прядко, а тот знал об этом. Но, с другой стороны, привычка – вторая натура. И потому, когда Сережа с Ледниковым хитрил и темнил, он или как бы невзначай ставил его на место либо просто принимал вид, что ничего не замечает, но поправку на ветер, конечно, делал.

У Прядко была с собой бутылка действительно хорошего виски, так что, как писал Пушкин, «шампанское явилось, разговор оживился…»

– Кстати, про твои дела с шатуновскими? – поинтересовался Прядко после второй рюмки.

– С кем? – удивился Ледников.

– С людьми Шатунова. Есть такой депутат Госдумы, а по совместительству владелец нескольких крупных компаний. Ты же с ним попробовал бодаться?

– А ты откуда про него знаешь? – подозрительно спросил Ледников.

– Да не от тебя, – укоризненно покачал головой Прядко. – Кстати, мог бы старому другу позвонить, посоветоваться кое о чем… А то затеял игру в героя-одиночку. Что за дела, Валь? Я на тебя удивляюсь.

– Это мое личное дело.

– Отставить личные дела, – голосом старшины отрезал Прядко. – А если эти придурки завалили бы тебя в какой-нибудь подворотне?

– Пусть попробуют.

– Они и пробовать не будут.

Постно-отеческие наставления Прядко уже бесили:

– А чего ты от меня ждал? Чтобы я, как бобик, сразу отдал им съемку и забыл, что на моих глазах убили человека?

– Нет. Просто делом должны заниматься те, кому положено. Полиция, суд…

– Видел бы ты этого следователя!

– А я его видел. Причем неоднократно. Он делал то, что ему приказали. Что, ты этого не понимаешь? Ты оказался в ситуации, когда все твои карты легко бьются. Там таких людей подключили… Что я тебе объясняю? Ты же сам в конце-концов все понял.

– Да, в конце-концов я все понял, – не стал спорить Ледников. – только, знаешь…

– Знаю. Знаю, что у тебя на душе. Но давай не будем думать, что мы с тобой последние защитники Отечества.

– Иногда мне кажется, что так оно и есть.

– Мне тоже, – подмигнул Прядко.

– Наверное, это гордыня.

– Кто знает.

Помолчали, а потом Прядко сказал:

– Кстати, ты ко мне за помощью почему не обратился?

– Да не хотел тебя по пустякам беспокоить. Хотелось самому разобраться, куда я вляпался. По старой памяти.

– Понятно. А я вот не гордый. Пришел. И очень на тебя рассчитываю. И думаю, ты мне не откажешь.

– Смотря в чем, – насторожился Ледников. Ясное дело, сейчас будет уговаривать помочь в расследовании какого-нибудь гиблого дела.

– Я просто тебя знаю, Валь, – напирал Прядко. – Достаточно хорошо.

– Может, ты знаешь обо мне даже больше меня самого?

– Может. Так очень часто бывает в жизни, – усмехнулся Прядко. – со стороны, как говорится, виднее.

Прядко согнал с лица улыбку, и глаза его словно заледенели.

– Валя, есть человек… Он воевал, несколько раз ранен, в Грозном в танке горел. Он наш боевой товарищ, понимаешь? И у него страшное горе. У этого человека ничего не осталось в жизни…

По тому, как говорил Прядко, было ясно, что пришел он не просто так. Он не часто бывал в таком злом и напряженном состоянии, для профессионала в общем-то не самом обычном.

– А что случилось-то?

– У него пропала единственная дочь, студентка… И никто не хочет ничего делать. А он, дядя Коля, друг моего отца. Я его с детства знаю. И Дашку, дочь его, тоже знаю. Правда, не видел давно.

– А ты сам что? Ничего не можешь сделать?

– Там следственный комитет работал и ничего не нашел. Пропала, и никаких концов не нашли.

В Москве каждый год пропадают около трех тысяч человек, автоматически вспомнил Ледников статистику, которую когда-то серьезно изучал. Примерно 300 из них вообще не находят – ни живыми, ни мертвыми. Бесследно исчезают лишь жертвы тщательно спланированных преступлений. Остальных обычно находят в течение года – живыми или мертвыми, чаще случайно, чем в ходе целенаправленных поисков.

В лихие 90-е в столице даже создали Бюро регистрации несчастных случаев, тогда появилось много неопознанных трупов – шли бесконечные бандитские разборки, передел влияния, криминальные войны… Со временем контингент пропавших и исчезнувших изменился – стали преобладать одинокие старики, бомжи, алкоголики, наркоманы, молодые женщины и дети. Настала, так сказать, мирная жизнь… Как-то в троице-Лыкове обнаружили целое захоронение – 37 трупов. Орудовала банда, которая убивала одиноких стариков, чтобы овладеть их квартирами… В последнее время поисками пропавших стали заниматься частные агентства, движения волонтеров и добровольцев. Эти ребята способны на многое – недавно заклеили весь город листовками с фотографиями пропавшей студентки университета, организованными группами прочесали все лесополосы и парки рядом с университетом… Вот только никаких следов девушки не нашли. Не нашла ее и полиция, как будто девушка просто растворилась. Привлекали даже экстрасенсов, но, как рассказали сами волонтеры, еще ни один маг на их памяти реально найти человека не помог. О судьбе девушки так ничего и не известно. Только то, что уголовное дело все же возбудили.

– Валя, мне кажется, что тут дело темное и запутанное. Даша не просто села в такси к маньяку или наткнулась в парке на насильника… Поэтому я не советовал дяде Коле идти к частным сыщикам и этим самым волонтерам… Толку не будет. А сыщики еще и обдерут, как липку, а он и так человек небогатый, как ты сам понимаешь.

– Понятно. А что ты хочешь от меня?

– Даже не знаю точно. Любой помощи. Поинтересуйся хотя бы просто? Может, какие-то версии возникнут. Чтобы было, хотя бы за что зацепиться. Ты же на этот счет мастак. Валь, я тебя очень прошу…

На следующий день поехали к отцу пропавшей девушки, и Ледников увидел человека, который не хотел жить. Горе сломало его, раздавило, он словно ослеп и не понимал, где, в каком мире теперь находится. И жутко было видеть висящие на стенах фотографии, где бравый и счастливый майор Николай Трубич обнимает жену и дочку, принимает награду в Кремле…

– Мужики, сделайте что-нибудь! – тоскливо повторял он. – Нельзя же так! Дочь пропала, жена слегла, и никому никакого дела! У следователя глаза бегают, рассказывает мне, сколько у него дел. Сережа, вы для меня – последняя надежда. А иначе… Выйду на Красную площадь и застрелюсь. И пусть они все знают, что с людьми так нельзя. Для чего же я жил?

– Дядя Коля, мы сделаем все, что можно, – опустил голову Прядко.

Ледников молча смотрел на Трубича. За время, что он ушел из прокуратуры, он уже отвык от встреч с потерпевшими и потому чувствовал себя виноватым перед этим человеком, к которому судьба оказалась столь немилосердна.

На улице Прядко, покрутив головой, предложил:

– Пошли что ли посидим где… Вон кафе какое-то.

Ледников согласно кивнул. Давно он не видел Серегу Прядко, хваткого и неугомонного сыскаря, в таком состоянии. От коньяка Ледников отказался, Прядко тоже не горел желанием пить, ему предстояло очередное совещание, от которых он и так на стенку лез. Обошлись кофе.

– Ну и? – спросил Ледников, хотя и понимал прекрасно, чего от него ждет Прядко. Ждет, когда Ледников даст понять, что согласен влезть в это дело. – У тебя еще какая-то информация есть? Что-то же ты выяснял? Тогда выкладывай.

Выяснилось следующее. Даша Трубич училась в частном Международном институте экономики, права и управления. И у Прядко были некоторые основания думать, что исчезновение девушки могло быть связано с институтом. Какие? А вот какие… Год назад две студентки этого замечательного института погибли на улице – их сбила неустановленная машина. А еще за полгода до этого повесилась молодая женщина, и, как оказалось, она тоже училась в этом учебном заведении. И все это были молодые девушки, которым бы жить и рожать детей. Люди из следственного комитета в институте побывали, но ничего не обнаружили. Там, в этом институте, публика непростая, у многих студентов родители с большими связями и влиянием. Если Прядко сам попробует туда сунуться, сразу пойдут круги по воде, наверняка насторожатся, потом найдутся люди, которые начнут возмущаться – почему мешают учебному процессу и бросают тень на репутацию заведения…

Ледников внимательно выслушал Сережу. Картина была ясна.

– Ну, и что скажешь? – испытующе посмотрел на него Прядко.

– Надо устроить в институт своего человека, допустим, преподавателем, и пусть он посмотрит, что там и как.

– И где я найду такого человека? – хмыкнул Прядко. – ты думаешь у меня в отделе преподаватели международного права сидят?

– Не думаю. Но дело не в человеке. Надо искать ходы, как туда попасть… Ладно-ладно, не смотри на меня так. Я еще ничего не решил.