Текст книги "Суженый Марии"

Глава третья
Предложение Зоила и предсказание ворожеи

Новгородцы уехали через неделю. В это же время покинул Киев и Андроник со своей блестящей свитой. Мария увидела отъезд греков только издали, мельком, находясь в кругу своей семьи возле церкви Святого Михаила, где собирался в дорогу большой торговый обоз новгородских купцов.

Вечером девушке было грустно и одиноко, рукоделие валилось из рук, не хотелось общаться ни с родителями, ни с подругами.

А на следующий день в дом Клинцов внезапно пожаловали гости – Зоил Оксивант и его неизменный спутник Хрисанф. Дмитрий, знавший греческого купца лишь понаслышке, был немного удивлен его приходу, но привычка к обществу торговых гостей склонила его принять Оксиванта с положенной долей радушия. Анна, Мария, Константин и его жена тоже были дома и вышли поприветствовать незнакомцев. Зоил с вкрадчивой улыбкой расточал похвалы всем членам семьи. Евдокии, не знавшей греческого языка, его любезности переводил тихий и незаметный Хрисанф.

Мария не стала рассказывать родителям, что уже однажды видела пожилого грека и даже имела с ним короткую, но не очень скромную беседу. Она опасалась, что Зоил сам заведет об этом разговор, но купец промолчал, за что девушка мысленно его поблагодарила.

После знакомства и небольшого угощения Дмитрий хотел остаться с греком наедине, посчитав, что тот собирается говорить о торговых делах. Но Зоил неожиданно попросил хозяина дома, чтобы при разговоре присутствовала его жена, поскольку речь пойдет о семейных вопросах. Такое вступление слегка насторожило Марию, но она не решилась вмешаться и вышла из комнаты вместе с Константином и Евдокией.

Гость начал разговор издалека:

– Знаю, господин мой Дмитрий, что ты давно уже стал важным киевским боярином. Но ведь богатство тебе принесли не родовые поместья, а торговые дела. Ты не такой, как те ленивые бояре, что на своих землях сидят, холопами помыкают и крестьян обирают. Ты свое состояние приумножил умом и смелостью, как все хорошие купцы.

– Так. Складно говоришь, Зоил Оксивант, – усмехнулся Дмитрий. – Что же дальше?

– А дальше хочу, чтобы мы с тобой вошли друг к другу в доверие, завели знакомство. Ты купец, и я купец, мы всегда найдем общий язык.

– Не иначе, как ты хочешь предложить мне быть твоим поверенным в Киеве, чтобы тебе самому сюда не ездить. Так? Ведь вы, ромеи, не очень-то любите путешествовать, особенно морским путем.

– Это ошибочное мнение, – возразил грек. – Так любят говорить о нас латинские купцы. Но мы, ромеи, издавна странствовали по всему свету, бывали даже в Индии и Эфиопии. А вот в торговле, надо сказать, предпочитаем больше ввозить, чем вывозить. Этому способствуют и наши пошлины.

Анна прервала рассуждения гостя, напомнив ему о цели разговора:

– По-моему, ты сказал, что речь пойдет о семейных делах?

– Да, конечно. – Зоил бросил на хозяев быстрый взгляд исподлобья. – Как бы вы посмотрели, господин и госпожа, если бы некий богатый и уважаемый ромейский купец посватал вашу дочь?

Анна переглянулась с мужем, и в ее бирюзовых глазах мелькнула тревога. Дмитрий чуть заметно улыбнулся жене и, обратившись к гостю, прямо заявил:

– Если этот купец такой же старый, как ты, мы ответим отказом.

– Ну что ты, господин… – Оксивант заерзал на месте, растерявшись от столь решительной отповеди. – Я, хоть и крепок и здоров, но в свои шестьдесят не гожусь на роль жениха. Да к тому же у меня есть жена. Нет, я не себя имел в виду.

– Тогда кого же? Своего сына?

– У меня нет сыновей, но есть племянник – замечательный юноша, весьма красивый и образованный. Он тоже купец, но из очень знатного рода. Моя сестра была замужем за патрицием. Теперь этот юноша сирота и мой единственный наследник.

Хозяева снова переглянулись, и Дмитрий недоверчиво спросил гостя:

– А с чего бы это твой племянник захотел себе в жены именно мою дочь? Что он знает о нашей семье?

– Он недавно видел вашу дочь Марию и, надо сказать, был пленен ее красотой. И она тоже его видела.

– Что?.. – Дмитрий нахмурил брови. – Твой племянник где-то встречался с Марией?

– О, это была случайная и мимолетная встреча. Мой племянник разговаривал на улице с приближенными Андроника Комнина, а твоя дочь шла мимо. Вот и все.

– Наверное, он был в числе тех царьградских щеголей, о которых говорил Андрей, – догадалась Анна.

– Ну что ж, если дело касается Марии, так пусть она сама все выслушает, – решил Дмитрий и обратился к сидящему в уголке Хрисанфу: – Сходи-ка ты, любезный, пригласи сюда мою дочь.

Когда Хрисанф вышел, Дмитрий внимательно вгляделся в бегающие глаза Зоила и спросил:

– А почему твой племянник не пришел вместе с тобой? Если он так хорош, как ты расписываешь, отчего бы ему не показаться нам на глаза?

– Он очень робок. – Зоил слегка закашлялся. – Да и к тому же вчера ему пришлось срочно уехать из Киева по делам императорской службы.

– Императорской службы? – Дмитрий удивленно поднял брови. – Но ведь твой племянник, кажется, состоит в свите Андроника Комнина.

– О нет, он следил за этим смутьяном по тайному поручению самого императора Мануила, – вдохновенно солгал Оксивант. – Но теперь, когда Андроник отправился не то в Грузию, не то в Киликийскую Армению, мой Гелиодор обязан был поспешить с докладом в Константинополь.

– Значит, твоего племянника зовут Гелиодор? – спросила Анна.

– Да… Точнее – Зоил-Гелиодор. У нас в роду принято добавлять к любому имени еще и Зоил.

– Не очень-то славное у вас родовое имя, – усмехнулся Дмитрий. – Кажется, так звали одного слишком злобного критика Гомера? – Он посмотрел на жену.

Анна кивнула, а Зоил, улыбаясь и пожимая плечами, заметил:

– Что поделаешь, такова наша семейная традиция. А у ромеев принято уважать законы семьи. Доброй памяти император Алексей много сделал для их укрепления. У нас ведь даже помолвка приравнивается к браку. Поэтому, если ваша дочь выйдет замуж за ромейского юношу, она может не сомневаться в святости и нерушимости своего брачного союза.

В этот момент Мария в сопровождении Хрисанфа вошла в комнату и, услышав последние слова Зоила, с удивлением посмотрела на родителей.

– Садись, дочка, – сказал Дмитрий. – Садись и слушай. Вот этот господин, которого зовут Зоил Оксивант, сватает тебя за своего племянника Гелиодора… точнее, Зоила-Гелиодора.

Девушка напряглась, переводя взгляд с отца на гостя. Она пока не понимала, о ком идет речь.

– Он говорит, – продолжал Дмитрий, – что ты уже видела Гелиодора несколько дней тому назад.

– Да, – поспешил вмешаться Зоил, – мой племянник был в числе тех юношей, что окружали Андроника. И он влюбился в вашу дочь с первого взгляда.

Мария покраснела и опустила глаза, но от родителей не укрылось, что на лице девушки засияла невольная радость. Маше трудно было скрыть, что сообщение гостя доставило ей удовольствие.

– А ты что скажешь, Мария? – строго спросил отец. – Тебе понравился Гелиодор?

– Я не знаю… – растерялась девушка. – Там… вокруг царевича стояло человек восемь, и я ведь не знала, который из них племянник господина Зоила.

– Самый красивый, самый образованный из всех! – воскликнул Оксивант, пожирая девушку глазами. – И он одернул тех наглецов, которые посмели заговорить с тобой. Бедный юноша совсем потерял голову из-за твоей красоты. Вчера, перед самым отъездом, преодолев свойственную ему робость, он рассказал мне о своих пылких чувствах к тебе. Теперь его счастье зависит от твоего ответа, прекрасная Мария.

Девушка смущенно молчала. Льстивая речь Зоила не вызвала у нее особого доверия, но образ блестящего красавца возле Софийских ворот, не очень ясный, но оттого еще более волнующий, встал перед ее мысленным взором. Анна, увидев смятение дочери, поспешила прийти ей на помощь, обратившись к Зоилу:

– Хорошо, сударь, мы обсудим твое предложение. Но для начала нам надо познакомиться с Гелиодором и узнать его поближе. Отдавать дочь за чужеземца – это слишком большой риск.

– А по-моему, сударыня, в Византии молодой девушке будет лучше и безопасней, чем в вашей беспокойной стране, – вкрадчиво заметил грек.

– Пусть Гелиодор приедет в Киев и сам попросит руки нашей дочери, – решительно заявил Дмитрий. – Иначе разговора не будет.

– Понимаю вас. – Зоил склонил голову. – Трудно отдать в чужие руки такое прекрасное дитя. Я завтра же отправляюсь вслед за Гелиодором. Надеюсь, что он быстро завершит дела в Константинополе. Ну а дорога от вашей столицы до нашей занимает месяц, если поспешить. Значит, через два с лишним месяца он будет здесь.

Дмитрий несколько мгновений подумал, а потом покачал головой и сказал:

– Нет. Присылай его сюда не раньше сентября. Через полтора месяца мы с Константином уезжаем в Сурож, а вернемся осенью. И мне не хотелось бы, чтоб твой племянник захаживал к Марии в мое отсутствие.

Зоил и Хрисанф обменялись быстрыми, почти неуловимыми взглядами. Анна заметила это, и что-то ей не понравилось в выражении лиц господина и слуги.

– Вы с сыном едете в Тавриду? – Зоил удивленно развел руками. – Зачем же тебе, богатому боярину, пускаться в такое опасное и утомительное путешествие? Разве нельзя послать своих помощников? Ведь ты достаточно богат.

– Не так богат, как ты, наверное, думаешь, – сказал Дмитрий, окинув грека насмешливым взглядом. – Теперь в Киеве трудно богатеть. В свое время многих купцов пощипали тиуны князей Ольговичей. И сейчас княжеские распри обжиться не дают. И потом, если купец сам не будет следить за своими делами, а все отдаст в руки помощников, то и разориться недолго.

Зоил помолчал, словно что-то обдумывая, а Дмитрий с усмешкой спросил:

– Наверное, ты рассчитывал на большое приданое, купец? А теперь разочарован, узнав, что я не очень богат?

– О нет! – поспешно возразил Оксивант. – Мой Гелиодор женится на твоей дочери, даже если у нее вовсе не будет приданого.

Маша почувствовала, как при этих словах у нее радостно и тревожно забилось сердце. А грек, бросив на девушку быстрый взгляд, продолжал:

– Я согласен, что хороший купец должен сам заниматься своими делами. Но зачем же обязательно пускаться в путешествие по таким опасным местам, как половецкая степь?

– Половцы уже понимают собственную выгоду и не мешают торговле, – ответил Дмитрий. – С тех пор как Мономах укротил самых свирепых ханов, путешествие в Тавриду перестало быть таким уж опасным. Ты ведь и сам не побоялся приехать этим путем?

– Говорят, что на иноземцев кочевники нападают реже, чем на русичей. Ведь у вас есть такие князья, которые сами нанимают половцев для нападения на других князей и бояр. Не боишься ли, что и на тебя могут напасть враги того князя, которому ты служишь?

При этих словах Анна невольно вздрогнула и перекрестилась, а Дмитрий, нахмурившись, сказал:

– Не каркай, Зоил, не нагоняй тревоги на мою жену и дочь. Я и так уже стал слишком осторожным и дальше Тавриды не езжу. А ведь хотелось бы поехать и в Константинополь.

Анна, взглянув на Дмитрия, укоризненно покачала головой, а Зоил с радостным видом предложил:

– Так поезжай туда вместе со мной! А еще лучше, если с нами поедет и Мария. Тогда прямо в Константинополе она познакомится и обвенчается с Гелиодором.

– Не слишком ли ты быстрый, Зоил? – Дмитрий искоса, слегка прищурившись, взглянул на грека. – Нет, в Константинополь ты пока поедешь без нас. Но, пользуясь случаем, я попрошу тебя об одной услуге. В Константинополе у меня живет старый друг. Его зовут Никифор Эвдимион. Я передам для него письмо и подарок.

– Охотно исполню твое поручение! – заверил Оксивант.

– Ну что ж, вечером я передам тебе посылку для Никифора. А пока не обессудь, но у меня слишком много дел. Да и ты, я думаю, озабочен сборами в дорогу.

– Но мы ведь договорились о помолвке? – уточнил грек.

– Это будем решать в начале осени с Гелиодором, – твердо заявил Дмитрий и встал, давая понять, что разговор окончен.

Прощаясь с хозяевами, Зоил не смог сдержаться и несколько раз исподтишка бросил на Марию прилипчивый, жадный взгляд. Этого не заметил никто, кроме Хрисанфа. Выйдя из дома в сад, грек не утерпел и оглянулся. Мария стояла на ступеньках наружной лестницы, и Зоил встретился с ней взглядом. Если бы девушка была более опытна, она бы прочла в его глазах похоть и вожделение. Но, не догадываясь об истинных чувствах старого грека, она видела в нем лишь заботливого дядюшку, желающего устроить счастье любимого племянника.

Отойдя на достаточное расстояние от дома Клинцов, Зоил с хитрой улыбкой обратился к своему спутнику:

– Ну, что скажешь? Есть у меня надежда заполучить эту нимфу?

– Скажу, что у нее довольно умные и проницательные родители, – спокойно ответил Хрисанф. – Ручаюсь, что ты не вызвал у них особого доверия. Но зато мы узнали много такого, что существенно поможет в нашем деле.

– Ты имеешь в виду интерес Марии к моему выдуманному племяннику? Да, девчонку надо как следует распалить. Тогда, пожалуй, она убедит своих родителей отдать ее в чужие края. Только мне не нравится, что для роли племянника придется нанимать какого-нибудь смазливого юнца.

– Может, обойдемся и без юнца, – заметил Хрисанф с сосредоточенным видом. – Я придумал особый способ увезти Марию в Константинополь.

От этих слов Зоил даже просиял и бодро воскликнул:

– Значит, теперь главное для меня – поскорее избавиться от Ипполиты!

– Не понимаю зачем, – пожал плечами Хрисанф. – Так ли уж важно, будет юная красотка твоей женой или любовницей? Когда мы заманим ее в Константинополь, ей все равно не уйти из твоих рук.

– Ты ошибаешься, Хрисанф! Одно дело – прелюбодеяние, а совсем другое – церковный брак. Когда все будет сделано по закону, ее отец и братья ни в чем не смогут меня обвинить, даже если перевернут вверх дном весь Константинополь.

– Церковный брак могут не признать, если будет доказан обман.

– Не признать можно только не осуществленный брак – когда супруги обвенчаны, но еще не занимались плотской любовью. А у нас за этим дело не станет, хе-хе…

Зоил мечтательно прищурил глаза и закинул руки за голову. Его спутник был настроен более скептически:

– А ты уверен, что сможешь овладеть этой девицей? Она, по-моему, с норовом, хоть и неопытна.

– Но я же говорил, что надеюсь на твое восточное зелье, – требовательным тоном заявил Оксивант.

– Ладно, постараюсь, – пробурчал Хрисанф, а после некоторых раздумий добавил: – А вот поездка Дмитрия в Тавриду и его письмо Никифору будут нам очень кстати.

Зоил, вдруг что-то вспомнив, спросил:

– А не тот ли это Никифор Эвдимион, которого собирались назначить топархом[2]2
  Топарх – наместник небольшой области.


[Закрыть] в Трапезунд? Мы ведь можем и не застать его в Константинополе.

– А это не важно, патрон, – улыбнулся Хрисанф. – Пусть Никифор поскорей уезжает, чтобы у нашей нимфы не осталось знакомых в Константинополе. Зато благодаря этому письму мы будем знать почерк Дмитрия Клинца.

Зоил с невольным уважением посмотрел на своего ловкого помощника, который, занимаясь когда-то в монастыре перепиской книг, научился искусно подделывать любой почерк. Теперь, начиная догадываться о намерениях Хрисанфа, Зоил с довольной улыбкой заметил:

– Какая удача, что моя красавица из образованной семьи. Будь она дочерью какого-нибудь безграмотного боярина-домоседа, нам пришлось бы трудней.

– Ошибаешься. Тогда бы мы действовали другим способом – и, может быть, более простым. И вот еще что, патрон. Узнай через своего знакомого тиуна, есть ли у Дмитрия враги в Киеве. Но только не из числа знатных людей, а из каких-нибудь бедняков, бродяг. Чем ничтожней и незаметней – тем лучше.

Зоил, не понимая намерений Хрисанфа, тем не менее серьезно воспринял его просьбу и тут же свернул к дому тиуна.

Пока греки обдумывали, как прочнее сплести сети своих интриг, ни о чем не подозревающая Мария бродила по саду и вполголоса напевала веселую песенку. Душа ее наполнилась ожиданием счастья. Еще ничего не было обещано судьбой, лишь блеснул слабый лучик неведомого сияния, – а она уже мыслями устремилась к нему, словно мотылек, готовый обжечь себе крылья. Маша старательно пыталась вспомнить лица царьградских молодцев и угадать, который из них – влюбленный юноша с красивым именем Гелиодор.

Собрав букетик маленьких весенних цветов, девушка тихо вошла в сени, стараясь скрыть невольно набегающую на лицо улыбку. И вдруг ее неприятно удивили слова отца, обращенные к матери:

– Наверное, надо было сразу отказать греку. Ведь в его словах – половина вранья. Трудно поверить и в робость этого племянника, и в его тайную службу у императора.

Родители не заметили появления Маши, так как она стояла за выступом стены возле входной двери, и продолжали разговор.

– Не хотела бы я принуждать Марусю, – вздохнула Анна. – Вдруг и в самом деле ей понравится этот Гелиодор? Не знаю, каков племянник, но к его дядюшке у меня душа не лежит. Да и страшно отдавать дочь на чужбину. Как вспомню судьбу Евпраксии Всеволодовны…

– Ладно, Аннушка, не тревожься. До осени еще далеко, все можно передумать. Даст Бог, за это время Маруся встретит и полюбит какого-нибудь хорошего парня из русичей.

И тут Мария, решив, что подслушивать дальше нехорошо, вышла к родителям и с легкой укоризной спросила:

– Вы не меня ли обсуждаете? Так, может, и мне следует знать, какие у вас опасения?

Анна промолчала, а Дмитрий строго и одновременно ласково обратился к дочери:

– Опасение у нас насчет тебя одно: боимся, что ты можешь ошибиться и стать несчастной.

– Вы боитесь, что я могу полюбить этого молодого грека… Гелиодора? – прямо спросила Мария.

– Мы боимся, потому что совсем не знаем этого юношу, – ответила мать. – А его дядюшка нам не очень понравился. Хотелось бы, чтоб ты выбрала жениха из хорошей, честной семьи, пусть даже простой.

– Такого, как Рагуйло, да? – усмехнулась Мария. – Но я же вам уже говорила, что среди ваших знакомых нет моего суженого, нет! Я же в этом не виновата.

– Ты слишком занеслась, Мария, – сурово сказал отец. – Не любишь ты простую жизнь и простые дела. Мать у тебя вот хоть и боярского рода, а не избегает за всем хозяйством следить, да и сама нередко утверждает локти на веретено. Ты же у нас не хочешь ценить того, что рядом, а рвешься неведомо куда. Забыла поговорку, что с большой высоты больно и падать? – Дмитрий повернулся к жене. – Наверное, зря мы ей с детства твердили, что она красавица.

– Может, и зря, – вздохнула Анна. – Но я хотела, чтобы девочка знала о своей красоте и была в себе уверена. Сама-то я в молодости много настрадалась оттого, что не могла себя оценить. Может быть, Маша и стала слишком своевольной. Но зато никому не удастся сделать из нее сумасшедшую уродину, как из меня чуть было не сделала моя мачеха Завида.

В уголках губ Анны появилась горькая складка, и Дмитрий вдруг шагнул к жене, порывистым движением обнял ее и тихо сказал:

– Ну, полно тебе, лада моя. Не вспоминай о плохом. Ты росла без матери, а потому хотела, чтобы наши дети не имели недостатка в материнской ласке. Но боюсь, что Марию мы все-таки слишком избаловали и захвалили.

– Ты неправильно думаешь, отец, – возразила Мария. – Я не стала ни заносчивой, ни слишком гордой. Просто мне хочется так же сильно полюбить, как вы с матушкой когда-то полюбили друг друга. И я не пытаюсь высоко взлететь. Мой суженый вполне может оказаться человеком простого звания, как ты был в молодости. Но он должен быть таким же умным, сильным и смелым. А если не встречу такого – лучше останусь одна. Или уйду в монастырь, как Ульяница.

Высказав все это, девушка резко повернулась и вышла из дома в сад. Родители вначале растерянно посмотрели ей вслед, а потом взглянули друг на друга и улыбнулись.

– Нет, все-таки я не жалею, что баловала Машу, – сказала Анна. – Ведь совсем не плохая девушка из нее получилась.

Марии не терпелось поделиться всеми чаяниями и надеждами с кем-то из подруг-ровесниц. Сбыслава, недавно вышедшая замуж, теперь далеко не всегда была свободна для общения с подружками, и Маша направилась к Янке. Отец Янки Фома был городником – мастером по строительству городских укреплений, и дом его стоял на границе Ярославова града и Перевесища. Вызвав подружку, Маша предложила ей прогуляться по красивым местам возле Аскольдовой могилы и церкви Николая Мирликийского. Было еще рано, время только подбиралось к полудню, и подружкам нечего было опасаться в такой ясный и светлый день погулять по прибрежным рощам без сопровождения. Они вышли через Лядские ворота к Перевесищу, и по дороге Маша рассказала Янке о неожиданном предложении старого грека и о своих сомнениях относительно незнакомого, но, вероятно, однажды виденного царьградского красавца Гелиодора. Пухленькая розовощекая Янка удивленно таращила свои большие серые глаза и восклицала:

– Вот так история!.. Значит, этот… Галидор тебя только увидел – и сразу влюбился? Да, счастливая ты, Маруся!

– А меня сомнения берут, – вздохнула Мария. – И батюшка с матушкой сомневаются. Они бы хотели, чтоб я вышла за русича. Ведь кто его знает, каково будет там, на чужбине?

– А чего сомневаться? У нас-то сейчас сплошные бедствия, а в Царьграде – пышность, красота. Говорят, что даже простая тамошняя боярыня живет лучше нашей великой княгини.

Янка убеждала искренне и горячо, но Маша поняла, что у подруги есть в этом деле и свой интерес, связанный с Рагуйлом. Впрочем, эта ее слабость казалась вполне извинительной, и Маша с улыбкой сказала:

– Для меня главное – не царьградская пышность, а сам жених. Если я полюблю Гелиодора, то согласна буду жить с ним где угодно, в богатстве и в бедности. Но не знаю, каково это – любить. Пока что я любила только во сне…

– Во сне? А кто тебе снился? – заинтересовалась Янка.

Внезапно разговор девушек был прерван появлением третьего лица. Преграждая им путь, из-за придорожного куста выскочил оборванец в грязных лохмотьях. Его глаза хищно сверкали из-под лохматых бровей, в давно не мытых волосах и бороде застряли сухие травинки.

– Куда спешите, ягодки? – спросил он, расставив руки.

В первое мгновение девушки испугались и попятились назад. Но потом узнали в оборванце Блуда – известного в этих местах нищего бродягу, просившего милостыню по дороге от Кловского до Выдубицкого монастыря. Блуд имел славу надоедливого и вороватого, но при этом довольно безобидного попрошайки. Впрочем, у Марии все же были причины его опасаться, поскольку грязный бродяга давно уже проникся ненавистью к Дмитрию Клинцу и всей его семье. Случилось это после того, как однажды Блуд забрел к Клинцам во двор и стал клянчить один резан[3]3
  Резан, ногата, гривна – деньги Киевской Руси (в 1 гривне – 20 ногат и 50 резанов).


[Закрыть] на пропитание, а Дмитрий ему заявил: «Не резан дам, а две ногаты, если вскопаешь мне сад вокруг дома. Работник наш заболел, а ты парень еще молодой и вполне здоровый. Негоже попрошайничать, когда можешь работать». Услышав такое предложение, Блуд с кривой усмешкой ответил: «Нет, боярин, я у тебя денежку прошу, а не работу. Работа нам, божьим людям, совсем ни к чему». – «Какой же ты божий человек? – возразил Дмитрий. – Божьи люди – это немощные старики, калеки, юродивые. У них Божье право на милостыню. А ты хочешь даром, не потрудившись, свой хлеб получать. Такие, как ты, противны Богу». «Так не дашь Блудушке резан, жалко тебе?» – переспросил бродяга, отступая к воротам. «Нет, мне не жалко, – был ответ. – Старикам и калекам я гораздо больше даю. Но бездельников баловать не стану. Сейчас мостники и городники получают за свой труд ногату в день. А тебе я вдвое больше предлагаю за простую работу. Заработай честно, а не проси и не воруй». Блуд выскочил из ворот и побежал, оглашая улицу криками: «Клинец не хочет нищему на хлебушек подать! Ой, холопы Клинцовы меня убить хотят!» Соседи, конечно, только посмеялись над нахальным бездельником. А Блуд с тех пор затаил злобу на Дмитрия и его домочадцев. Однажды он, напившись, похвалялся поджечь дом Клинца. Это услышали работники Дмитрия и, поколотив Блуда, повели к вирнику, который присудил бросить опасного попрошайку в поруб. Этого не случилось только потому, что Дмитрий ради церковного праздника смилостивился над бродягой и предложил вместо заточения отправить его работать на землях пригородных монастырей. С тех пор Блуду не разрешено было появляться внутри киевских стен, и он, слоняясь вокруг рвов и городских ворот, с сожалением вспоминал подольские торжища, на которых ему так легко было попрошайничать и приворовывать. Впрочем, работать в монастырях Блуд все равно не стал. Ухитряясь каким-то образом уходить от стражи и управителей, он бродил по южным предместьям Киева и по-прежнему просил милостыню, хотя природа не обидела его здоровьем. Лишь врожденная трусость мешала ему сделаться разбойником и грабить людей на дорогах. Столкнувшись с Блудом так близко, девушки разом зажали носы, и Янка громко закричала:

– А ну-ка, уйди подальше, бездельник вонючий!

Бродяга, воровато оглянувшись по сторонам, хотел уже отступить, но тут его взгляд задержался на лице Марии. – А-а, попалась птичка! – воскликнул Блуд, и его рот растянулся в довольной улыбке, обнажив наполовину выбитые зубы. – Значит, вы, Клинцы, хотите, чтобы Блудушка работал, как черный раб? Так я не против поработать на такой лошадке, как ты!

Зная ненависть Блуда ко всем Клинцам, девушки не на шутку испугались. Людей вокруг не было, и они кинулись бежать к ближайшему месту, где можно было найти защиту, – Кловскому монастырю. Преследователь, увидев, куда они направляются, побоялся, очевидно, расправы со стороны служителей монастыря, которым он уже до смерти надоел. Во всяком случае, гнаться за девушками дальше Блуд не стал, а, потоптавшись на месте, повернул в обратную сторону, к Выдубицкой дороге.

Избавившись от опасного бродяги, девушки замедлили шаг, отдышались, а потом стали нервно смеяться. Наконец, успокоившись, Мария сказала:

– Пора уже этого оборванца посадить на цепь. Таких, как он, чем больше жалеешь, тем они становятся наглей.

– Да я уверена, что он бы не осмелился тебя и пальцем тронуть, а просто решил попугать, покуражиться, – заметила Янка.

– Ну, ладно, бес его возьми, – махнула рукой Маша. – Только помешал нашей прогулке, нечисть болотная.

Янка огляделась вокруг и растерянно пробормотала:

– Э-э, да мы, кажется, зашли в урочище Клов. Уже и дорога на Предславино осталась позади. Давай поворачивать обратно.

– Зачем? Здесь такие красивые места! – воскликнула Маша. – Давай немного погуляем. Блуд нам уже не опасен, он за Кловский монастырь не зайдет.

– Блуд не опасен, так другие найдутся, – проворчала Янка, нехотя следуя за подругой.

Девушки вышли на небольшую поляну, окруженную со всех сторон высокими деревьями. Весенний лес благоухал цветущими травами, шелестел листвой, пел и стрекотал голосами своих многочисленных обитателей. Мария увидела большую яркую бабочку и погналась за ней, желая лучше рассмотреть причудливый рисунок крыльев. Но бабочка перелетела в конец поляны, туда, где темные кроны деревьев бросали тень на изумрудный ковер травы. Маша кинулась следом. И внезапно из зарослей прямо к ней вышла сгорбленная старушонка. Маша вздрогнула, а стоявшая поодаль Янка испуганно закричала:

– Беги, Маруся! Это же старая колдунья! Она приносит несчастье!

Старуха посмотрела прямо Маше в глаза и скрипучим голосом произнесла:

– Не верь таким слухам, красавица. Старая Чанди никому не приносит несчастья. Она только прорицает судьбу – и то лишь тогда, когда сама этого захочет.

Выговор старухи был нечетким, как у многих иноземцев, но слова она произносила правильно. Ее горящие глаза, крючковатый нос и смуглая до черноты кожа могли бы испугать любого; но Маша вдруг, сама не зная почему, прониклась доверием к странной, зловещей с виду старушонке.

– Чанди? – переспросила она с удивлением. – Так ты та самая знаменитая ворожея?

– Беги, Маруся! – кричала Янка с другого конца поляны.

– Нет, я хочу ее послушать. – Маша оглянулась на подругу. – А ты иди, если боишься. Я тебя потом догоню.

Янка, потоптавшись на месте, стала боязливо отступать назад, пока не скрылась за деревьями. А Маша, преодолев невольную робость, шагнула навстречу Чанди и посмотрела прямо на нее, стараясь не отвести взгляда от горящих, пронзительных глаз старухи.

– Ты смелая девушка, – пожевав губами, усмехнулась колдунья. – Хочешь знать свою судьбу?

– А скажешь? – с сомнением спросила Мария. – Нашим друзьям ты почему-то не стала говорить. Василько, а потом и новгородцы хотели узнать о пропавших сыновьях, а ты…

– Я не гадаю на похищенных детей! – резко перебила старуха.

– Но почему? – удивилась девушка.

– Когда-то у меня у самой украли дочь, – ответила Чанди, и уголки ее запавшего рта горько опустились.

– И что же? Ты не смогла ее найти?

– Нашла. Но уже мертвую.

– Вот страшно-то как… – прошептала Мария. – А откуда ты родом, Чанди? Люди говорили, что ты, наверное, из Индии.

– Да, мой народ происходит из далекой жаркой страны, где не знают, что такое снег. А меня очень давно вывезли оттуда, оторвали от своего племени, и я скиталась по всему миру. А умирать мне суждено здесь, в этой холодной северной стране, где я для всех чужая. – Старуха вдруг вперила в Машу столь пристальный и острый взгляд, что девушка невольно поежилась. – Но я первый раз встречаю такое создание, как ты, которое спрашивает меня не о себе, а обо мне. Ты ведь пришла узнать свою судьбу, а не мою?

– Нет, Чанди, я тебя не искала, а забрела сюда случайно. Но, если ты мне погадаешь, буду благодарна. Правда, денег при себе у меня мало – всего лишь несколько резанов на сласти. Но, если надо, потом еще принесу.

– Странная ты девушка, – старуха усмехнулась скрипучим смехом. – Другие, сколь бы мало ни дали, всегда говорят: «Для тебя, старой ведьмы, и этого много». А теперь назови мне свое имя, красавица.

– Мария.

– Мария… Я знаю, что так зовут христианскую богиню. Те франки, что с крестами на плащах, выкрикивают это имя во время битвы. Какая же твоя судьба, Мария?..

Старуха вдруг задрожала, слегка отступила назад и, вытянув руки, почти касаясь ими лица девушки, стала шептать, перемежая свою речь непонятными восклицаниями. Глаза ее при этом засверкали еще более зловещими искрами, так что Марии стало казаться, что она видит перед собой не живого человека, а некое лесное существо из языческих преданий. Девушка мысленно обратилась к Богу за поддержкой и вразумлением.

– Слушай меня, Мария, – вещала между тем Чанди. – Будет у тебя три соблазна. Один – пустой, напрасный, принесет тебе только тяжкие хлопоты, а сердца твоего не затронет. Второй – не пустой, но счастья он тебе не даст, а только лишь короткую сладость, вслед за которой придут печаль и стыд. А третий соблазн – счастливый. После него вся твоя жизнь преобразится, как в твоем сказочном сне.

Услышав о сказочном сне, Мария поверила, что в словах старухи, видимо, есть какая-то правда, и спросила: