Текст книги "Суженый Марии"

Девушка высказала все таким твердым голосом, что у Хрисанфа даже челюсть отвисла от удивления. Ни слова не говоря, он повернулся и пошел на носовую часть помоста, где лежали, обмахиваясь перьями, его дружки. Фока, смущенно отводя взгляд, сказал:

– Прости, госпожа, но мне запрещено с тобой говорить.

Поклонившись, охранник удалился. И тут Маша заметила, что дверь кормового помещения, из которого вышел Хрисанф, не заперта. Грек забыл это сделать, так как очень спешил прервать разговор Маши и Фоки. Оглядевшись по сторонам и никого поблизости не увидев, девушка быстро юркнула в полуоткрытую дверь. Понимая, что уже через несколько мгновений Хрисанф может вернуться, она лихорадочно обшарила взглядом все предметы, стены и пол каюты. На столе и на подвесной полке лежало несколько свитков, книг и отдельных листов пергамента. На полу под столом девушка заметила один исписанный листок, выпавший, очевидно, из какого-то письма. Маша быстро подобрала его и спрятала в рукав. Потом подошла к стене, отделявшей это помещение от ее каюты. Стена была занавешена старым ковром. Приподняв его, Маша обнаружила маленький глазок. Значит, все это время она находилась под наблюдением Хрисанфа.

Дальше оставаться в каюте было опасно. Девушка выбежала на палубу и прошла немного вперед, к носовой части корабля. Сделала она это очень вовремя, потому что ей навстречу уже спешил с озабоченным видом Хрисанф.

– Не знаю, чем тебе не угодили мои друзья, – сказал он, слегка запыхавшись, – но твое желание для меня закон. Так и быть, поужинаем сегодня в обществе этого тупицы Фоки.

Маша кивнула и отошла подальше от Хрисанфа, остановившись на том краю помоста, где в этот момент никого не было. Девушка огляделась по сторонам. Впереди, сзади и слева раскинулась бесконечная морская равнина, и лишь справа, в большом отдалении, виднелась полоса берега. От всех своих попутчиков Маша была сейчас скрыта либо помостом, либо парусом и кормовым помещением. Убедившись, что ее никто не видит, девушка вытащила из рукава найденный под столом у Хрисанфа обрывок письма. Корабль качнулся на высокой волне, и Маша схватилась одной рукой за веревочную снасть, а в другой продолжала крепко сжимать скомканный лист. После первых же строк она поняла, что это – окончание письма Никифора. Но не то, которое было привезено Хрисанфом в Киев, а настоящее. Здесь Никифор не расхваливал Зоила, а лишь сообщал о том, что мало знает этого купца и не может сказать о нем ни хорошего, ни плохого. Что же касается Гелиодора, то о нем Никифор даже не упоминал. Прочитав, Маша скомкала листок и выбросила в море.

Теперь она многое поняла. Недаром Фока говорил, что всеми бумагами и письмами Зоила Оксиванта занимается Хрисанф. Скорей всего, этот ученый мошенник овладел искусством подделывания почерка. Значит, отец не писал той записки, которую привез к ним в дом помощник Зоила. Вероятно также, что Блуд был нанят Хрисанфом. Возможно, грек даже опоил трусливого бродягу гашишем. А сделано это было для того, чтобы Андрей не смог сопровождать сестру в путешествии.

Маша прижала руку к груди, словно могла этим прикосновением унять бешеные удары сердца. Она все еще должна была притворяться, чтобы узнать правду.

Когда пришло время ужина, девушка сделала вид, что ей уже самой не терпится принять чудодейственное лекарство Асклепия. Она заметила, как по лицу Хрисанфа скользнула удовлетворенная усмешка.

Грек выполнил условие Маши, и за ужином не было Дулы и Пигонита, а сидел довольный столь неожиданной трапезой Фока. Улучив минуту, когда мужчины немного расслабились от выпитого вина, Маша зачерпнула полную ложку опасного снадобья и поднесла ее ко рту Фоки. Хрисанф тут же запротестовал, замахал руками.

– Нет-нет! Не смей давать ему такое дорогое лекарство! И тебе нельзя так много. Отложи половину.

– Но я хочу, чтобы сегодня мой сон был дольше! – со смехом воскликнула Маша и поднесла ложку к губам.

Хрисанф перегнулся через стол, чтобы ей помешать, но девушка, продолжая смеяться, отвернулась, отскочила в сторону и быстро стряхнула содержимое ложки себе за пазуху. В следующее мгновение она с победным видом повернулась к Хрисанфу, облизала пустую ложку и заявила:

– Теперь я увижу не только райский сад, но и моего жениха.

– Ты зря это сделала, – с досадой заметил грек. – Во всем должна быть мера.

Когда Маша начала притворяться, что у нее закружилась голова, Хрисанф увел Фоку и запер дверь снаружи.

Девушка легла, прикрыла глаза и стала ждать наступления ночи. Зная, что Хрисанф может подсматривать за ней, она старалась придать своему лицу глуповато-счастливое выражение.

Ночью за стеной, разделявшей каюты, послышались голоса, и Маша поняла, что к Хрисанфу пожаловали его любовники. Между слащавым воркованием и еще какой-то возней до ее слуха долетели слова Пигонита:

– А наш увалень Фока положил глаз на скифскую красотку. Разрешил бы ты парню с ней позабавиться, а? Ее от этого не убудет. А мы бы за ними понаблюдали. Ведь интересно же!

– Молчи, дурачок, – прошептал Хрисанф. – Мы должны привезти ее нетронутой. Иначе Зоил мне ломаного гроша не заплатит.

– А что он с ней будет делать? – хихикнул Дула. – Разве старик сможет управиться с такой норовистой лошадкой?

– Ничего, после нашего лекарства она скоро будет как шелковая, – ответил Хрисанф. – Старый Зоил покажется ей прекрасным Аполлоном.

– А если родные поедут за ней в Константинополь и все узнают, что с нами будет? – обеспокоенно спросил Пигонит. – Она ведь не из простого рода.

– Нам нечего бояться. За все ответит Зоил. А мы с вами к тому времени уже уедем из Константинополя в мое новое имение.

– А мы успеем? – засомневался Дула.

– Конечно! Обман откроется лишь после того, как ее отец вернется из Тавриды. А это будет в конце сентября. Потом ему еще понадобится время, чтобы доехать до Константинополя. Ну, хватит беспокоиться, лучше развлеките своего господина.

Маше стало противно, она закрыла уши руками и пролежала так некоторое время.

Теперь уже все было ясно. Ее заманили в это путешествие, чтобы отдать в руки похотливому старику Зоилу, которому Хрисанф столь верно служит. Утешала лишь мысль о том, что, по крайней мере, с отцом и братом ничего не случилось и нападение половцев было выдумкой Хрисанфа.

А Маша оказалась одна среди людей, от которых нечего было и ждать помощи. И все же она почувствовала некоторое облегчение, ибо теперь, узнав о грозящих опасностях, могла найти способ защититься.

Девушка стала мысленно повторять все молитвы, какие помнила, и постепенно уснула хоть и не сладким, зато не болезненным сном.

Глава седьмая
Спаситель

Проснулась Маша еще до рассвета. Несколько часов отдыха благотворно подействовали на ее душу и мысли, и теперь девушка могла спокойно, без отчаяния, думать о будущем. Не открывая глаз и ничем не обнаруживая свое пробуждение, она мысленно сказала сама себе: «Ты здесь одна, но ты не одинока. С тобой все, кто тебя любит, кто научил верить в Бога. Тебе трудно? Да. А разве легко было твоей матушке, которая воспитывалась в монастыре и ничего не знала о мирской жизни, а за стенами монастыря ее ждала тайная злоба мачехи? Она ведь начинала жить, даже не веря в свой разум и красоту. А тебя воспитали так, что ты умеешь себя ценить. Родители открыли тебе все, что знают сами. И даже сейчас, оказавшись в ловушке, ты не беспомощна, у тебя есть защита. Какая? А вспомни слова Евпраксии Всеволодовны, которые так любит повторять матушка: «Никто не защитит тебя в этой жизни лучше, чем твой собственный разум и знания». А еще был такой древний мудрец, который говорил: «Все мое ношу с собой».

Теперь Маша и в самом деле почувствовала себя достаточно умной и смелой, чтобы самой во всем разобраться. Положение у нее было трудным, но не безнадежным. Прежде всего, ей нечего было бояться насилия со стороны кого-либо из своих спутников, ибо они должны доставить ее Зоилу целой и невредимой. То есть до самого Константинополя она может как угодно брыкаться, дерзить, даже оскорблять всех и вся, – в любом случае никто не посмеет причинить ей малейшего вреда. Но что даст этот бунт на корабле, откуда она все равно не сможет сбежать? Вот если бы корабль зашел в какой-то порт… Но Маша знала, что путешествие от устья Днепра до Константинополя занимает при благоприятном ветре не более десяти дней, а потому вряд ли кораблю понадобится промежуточная остановка. Значит, возможность вырваться из рук похитителей появится лишь в Константинополе. Самое главное – это привлечь к себе внимание окружающих, чтобы старому греку не удалось заполучить ее тихо и мирно, словно рабыню. Вероятно, Хрисанф приложит все усилия, чтобы Маша не смогла кричать и сопротивляться. Что он для этого сделает? Опоит ее каким-нибудь зельем или приставит к спине нож? Кто знает, у этого порочного умника много способов в запасе. Интересно, почему он так старается для хозяина? Преданность? Непохоже, чтобы такой насмешник мог быть кому-то предан. Скорее, алчность и корысть. Он говорил мальчишкам о каком-то имении, которое пожалует ему Зоил за услугу. Еще Маша вспомнила слова Дулы, сказанные при встрече с Хрисанфом: «Значит, везешь и невесту, и приданое?» О каком приданом шла речь? Наверное, о тех пятидесяти гривнах, которые грек выманил у ее семьи якобы для выкупа у половцев. Скорей всего, Хрисанф сделал это без ведома Зоила и деньги предназначал для себя и своих дружков. Но если Хрисанф так жаден, не попытаться ли его подкупить? Отец всегда учил, что лучше пожертвовать малой частью состояния, чтобы сохранить большую. Правда, у Маши ничего при себе не имеется, но ведь можно пообещать Хрисанфу выкуп, на который, конечно же, не поскупится ее семья. Грек прекрасно знает, как любят Машу ее родители, которые на все пойдут, чтобы выручить дочь и наказать ее обидчиков.

Решив, что лишь тайный сговор с Хрисанфом поможет ей избежать похотливых лап Зоила, Маша с сильно бьющимся сердцем стала ждать пробуждения своих тюремщиков.

Когда Хрисанф открыл дверь каюты, девушка все еще лежала на тюфяке, закинув руки за голову, но глаза ее были открыты.

– Ты уже проснулась? – удивился грек, внимательно ее разглядывая.

– Проснулась. Но сегодня после твоего лекарства мне было очень плохо, даже тошнило.

– Я ведь говорил, что следует брать маленькую порцию. Сейчас принесу тебе мятной воды.

– Постой, не надо. Иди сюда, Хрисанф, присядь.

Он с удивлением взглянул на девушку, которая вдруг порывистым движением откинула одеяло и села, обхватив колени руками. Она была полностью одета, как будто давно проснулась.

– Непохоже, чтоб ты чувствовала себя больной, – пробормотал он, окинув ее подозрительным взглядом.

– У меня душа болит, Хрисанф. Я чувствую, что попала в ловушку. Не качай головой, я уже поняла, что ты обманом увез меня из родного дома, чтобы отдать своему хозяину. А моих четверых спутников ты усыпил и, наверное, продал в рабство половцам. Боже, как я могла поверить!.. Мне ведь с самого начала не понравился этот лживый, противный Зоил. А племянника Гелиодора вы с ним выдумали. Хрисанф, если ты сделал это ради денег, то ведь мой отец заплатит тебе гораздо больше, чем Зоил. А если ты не согласишься меня выручить, то потом очень сильно пожалеешь. И отец, и братья жестоко накажут твоего хозяина и тебя за мое бесчестие.

– Какое бесчестие, красавица? – Хрисанф ободряюще коснулся рукой ее плеча. – Никто не собирается тебя насиловать или отдавать в рабство. Зоил женится на тебе по христианскому закону. Он вдовец, у него нет прямых наследников, и он весьма богат. Тебе будет очень хорошо в его доме, поверь. Многие девушки хотели бы оказаться на твоем месте.

– О чем ты говоришь, Хрисанф?! – возмутилась Мария. – Какая разница, буду я обвенчана с Зоилом или нет? Он все равно останется противным, жирным, старым, похотливым боровом!

– Ты права, красавица. Зоил именно такой. А еще он очень больной, его почти не слушаются ноги. Но именно поэтому тебе не следует бояться замужества. Зоил долго не протянет, и скоро ты останешься молодой и богатой вдовой.

– Не нужны мне никакие богатства, если за них придется заплатить хотя бы одной ночью в постели твоего противного хозяина.

– Но ведь бесплатно ничего в этой жизни не дается, – вкрадчиво улыбнулся Хрисанф. – Может, ты по молодости лет еще не научилась ценить богатство. Но ты девушка образованная и, безусловно, любишь красоту и изящество. Вот и подумай о том, что брак со стариком Зоилом – повторяю, очень кратковременный брак – позволит тебе жить не в дикой Скифии, среди варваров, а в самом прекрасном городе мира, среди утонченных, образованных людей, к которым ты по праву можешь себя причислять…

– Замолчи, грек! – возмутилась Маша. – Как ты смеешь называть нашу страну дикой и варварской?

– Прости, я неловко выразился. Конечно, Русь – давно уже не варварская страна, она впитала культуру ромейской империи. Но ведь у вас так опасно жить, так неспокойно, бесконечные войны между князьями, безвластье, кочевники…

– Русь – моя родина, и я хочу туда вернуться, – упрямо повторила Маша. – Не уговаривай меня, Хрисанф, лучше согласись на мое предложение. Клянусь, ты не будешь внакладе.

– Да, я верю, что твои родные ничего за тебя не пожалеют, – вздохнул Хрисанф. – Но я не могу предать Зоила. Не потому, что он мне дорог, а потому, что у него есть против меня оружие… Ну, ладно, я с тобой заболтался. Впрочем, это даже лучше, что ты обо всем догадалась. Значит, в оставшиеся дни будешь привыкать к мысли, что тебя ждет приятная участь богатой вдовы.

Маша поняла, что не только не облегчила, но даже усугубила свое положение. Теперь Хрисанф перестанет считать ее глупенькой простушкой, а будет следить за каждым ее шагом и, конечно, позаботится о том, чтобы она непременно принимала его дьявольское снадобье. Скорей всего, он будет подсыпать ей гашиш незаметно, и уберечься от этого можно будет, лишь полностью отказавшись от еды.

Медленно прохаживаясь по палубе и раздумывая, Маша снова пришла к выводу, что в ее положении ей остается только притворство.

Мимо со смехом промчались «ученики» Хрисанфа и едва не сбили девушку с ног. Они играли в лошадь и наездника. Дула обмотался куском дорогой византийской ткани, а Пигонит держал за концы отреза и погонял дружка, размахивая шелковой веревкой. Лица у обоих были размалеваны красками, волосы обсыпаны золотистой пудрой.

Внезапно Маша догадалась, что эта ткань – подарок Никифора, доставшийся, по словам Хрисанфа, половцам. Да и раскрашенные лица мальчишек наводили на мысль об обмане. Разве трудно было вовремя догадаться, что Хрисанф явился к ним в дом не с настоящими царапинами и ссадинами? Настоящие бы, скорей всего, зажили за время его пути от острова до Киева. Но в доме Клинцов все были слишком озабочены судьбой своих близких, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Боже, как порой легко удается негодяям дурачить людей, которые сами не способны к подлости и коварству!

Думая об этом, Маша еще какое-то время стояла на палубном помосте и следила взглядом за бесконечным движением волн, словно мысленно спрашивала совета у морской стихии. Оглянувшись, она увидела, что Хрисанф поднимается по лестнице на палубу. Маша подошла к нему и начала говорить, всем своим видом показывая, что решение далось ей ценой нелегких раздумий:

– Да, Хрисанф, я поняла, что ты прав. Зачем терять там, где можно приобрести? Если уж все равно я так далеко оторвалась от родного дома и столько претерпела неудобств, так пусть уж это будет не зря. Потерплю еще самую малость, зато потом буду богатой и уважаемой византийской матроной. И батюшку своего не стану разорять на выкуп.

– Вот, я же говорил, что ты умная девушка, – одобрительно кивнул Хрисанф. – Уверяю тебя, что о своем выборе ты не пожалеешь. На Руси ты никогда не сможешь так наслаждаться жизнью и свободой, как у нас. Византийские женщины ведь только с виду этакие скромницы, живущие в гинекеях. А на самом деле трудно найти существо более властное, чем византийская матрона. Даже невестки василевсов иногда публично похваляются своим несогласием с его политикой. Частенько знатные дамы сколачивают свои маленькие дворики внутри императорского двора. А что хорошего ты увидишь на Руси? Ведь русы слишком воинственны и аскетичны, любовь и красота для них не имеют особого значения. Потому и женщины у вас содержатся в строгости и суровости. Даже боярыни и княгини с утра до вечера занимаются лишь хозяйством да молитвами и носят бесформенную одежду, которая так скрывает женское тело, словно оно и в самом деле – сосуд греха. А в Византии молодая и красивая женщина – это драгоценный цветок, которым любуются, который помещают в достойную вазу.

– Не надо так уж расхваливать жизнь византийских женщин, – недоверчиво усмехнулась Маша. – И у вас не все молодые красавицы ходят в золоте и шелках. Многие моют пол в грязных трактирах или продают свои ласки за медные гроши.

– Да, вижу, твои родители подготовили тебя для жизни в этом грешном мире. – Хрисанф, прищурившись, искоса посмотрел на Машу. – А ведь большинство русов считает, что девиц надо держать в полном неведении, тогда они вырастут безгрешными.

– Мою матушку тоже так воспитывали. Но потом, к счастью, ей встретилась наставница, которая объяснила, что знания – это не грех, а защита от греха.

– Нет, клянусь, этот старый толстый осел недостоин такой умной жены! – Хрисанф даже хлопнул себя по бокам от восторга. – Ей-богу, я не удивлюсь, если месяца через два ты окажешься в императорском дворце. Тогда уж не забудь меня, не обойди своей милостью.

– Ну, если хочешь, чтобы я тебя не забыла, когда высоко взлечу, так изволь мне хорошо служить, – смеясь, заявила Маша. – Выполняй все мои прихоти. Дружков своих не сажай со мной за один стол. И лекарство мне больше не давай, у меня от него тошнота и помутнение мыслей. А ведь для того, чтобы понравиться вашим знатным людям, я должна быть здорова и в ясном уме, разве не так?

Хрисанф неопределенно пожал плечами. А Маша, чтобы не задерживать его внимание на «лекарстве», тут же заговорила о другом, перейдя на доверительный шепот:

– Но самое главное – ты должен помочь мне поскорее стать вдовой. Тогда и благодарность моя будет вдвое больше.

– Быстро же ты вошла во вкус… – пробормотал Хрисанф с оттенком недоверия в голосе.

– Я думаю, что тебе самому твой хозяин надоел до смерти. Нам с тобой надо стать союзниками в этом вопросе. А любой союз лучше всего скрепляется кровью.

– Вот это да!.. – Хрисанф даже присвистнул. – Кого я везу своему несчастному хозяину? Простодушное дитя русов или ромейскую интриганку с замашками императрицы?

– Так ты согласен стать моим союзником? – Маша улыбнулась, словно была заранее уверена в ответе.

– Согласен. Но руки у меня будут развязаны лишь после того, как ты обвенчаешься с Зоилом.

– Разумеется, я с ним обвенчаюсь. Иначе ведь не смогу попасть в круг византийских матрон. Итак, по рукам?

Маша слегка ударила ладонью по растопыренным пальцам Хрисанфа и, круто повернувшись, пошла к облюбованному ею месту на передней части палубы. Грек чуть растерянно посмотрел ей вслед и даже почесал затылок, впервые усомнившись в своем знании незамысловатой, как ему казалось, славянской души.

Маша была довольна собой. Да, ей предстояло еще настоящее сражение за свою свободу, но это будет уже в Константинополе. А пока, в оставшиеся шесть или семь дней пути, она могла успокоиться и набраться сил. Единственная ее задача на время плавания заключалась в том, чтобы сохранить доверие Хрисанфа, дабы он сам был заинтересован не навредить будущей влиятельной даме.

Маша не знала, поверил ли ей Хрисанф до конца или только отчасти, но, во всяком случае, своим дьявольским зельем он ее больше не потчевал, а это было для нее самым главным. Перед концом плавания Хрисанф велел охранникам принести в Машину каюту бочку, которую затем наполнили теплой водой. Девушке было предоставлено душистое мыло, мягкая ткань для вытирания и красивое платье греческого покроя. Маша прекрасно понимала, что Хрисанф готовит ее для встречи с «женихом», и мысль об этом значительно подпортила ей удовольствие от купания и новой одежды.

А утром корабль вошел в залив Золотого Рога. Стоя на палубе, Маша еще издали увидела огромный купол Святой Софии. Потом разглядела и другие церкви и дворцы, сияющие золотом, серебром и разноцветными мраморами. Девушка напряглась, представляя, как сейчас, едва сойдя на берег, бросится бежать к одному из этих храмов или дворцов, чтобы просить там защиты.

Но корабль не причалил к главной пристани, а проследовал дальше вдоль залива. Берег был совсем близко, Маша ясно видела мраморную набережную, суетившихся там людей, даже слышала их голоса, – но не могла ни броситься к ним, ни позвать на помощь.

Справа, на северной стороне Золотого Рога, виднелись башни генуэзской колонии Галата. Слева нависали над домами и улицами двухъярусные аркады водопровода – знаменитого акведука Валента. Корабль проследовал дальше, оставив позади и Галату, и акведук, и спускавшуюся одним концом к заливу стену Константина.

Наконец Маша не выдержала и обратилась к Хрисанфу:

– Куда мы плывем? Ведь главная пристань – там, где видна Святая София, разве не так?

– А зачем нам главная? – улыбнулся Хрисанф. – Твой жених будет встречать нас за Влахернскими воротами.

– Что?.. – растерялась Маша. – Так вы хотите меня высадить на околице Константинополя?

– Такова воля Зоила, а я обязан ему подчиняться.

Маша все поняла. Старый грек боялся, что в городе девушке легче будет привлечь к себе внимание и найти защиту. А за пределами городских стен, где, возможно, находится имение Зоила, чужестранка будет совершенно беспомощна.

Она до боли впилась ногтями себе в ладони, стараясь не выдать своей тревоги, близкой к отчаянию. Слева проплыли стены береговых укреплений, и корабль вошел в маленькую незаметную гавань севернее ромейской столицы. На берегу их уже ждали. Было непонятно, каким образом Зоил узнал день и час прибытия своей предполагаемой невесты – сумел ли Хрисанф его каким-то образом оповестить или, может, пожилой сластолюбец в своем нетерпеливом ожидании приходил к условленному месту уже несколько дней подряд. Маша издали узнала Зоила в числе трех всадников. Остальные встречающие, человек шесть или семь, были пешими. Почти у всех на поясе висело какое-нибудь оружие.

Звук упавшего в воду якоря заставил Машу вздрогнуть. Решающая минута неумолимо приближалась. Хрисанф велел одному из охранников пронести девушку по наклонному трапу, но она отказалась от помощи и сама перебежала по шаткой доске в лодку, где ее подхватили под руки матросы. Через минуту лодка причалила к берегу, и Маша оказалась перед лицом своего коварного обожателя, который почему-то продолжал сидеть на коне, хотя это и выглядело весьма неучтиво. Встретив враждебно-настороженный взгляд Маши, Зоил вместо приветствия вдруг набросился на Хрисанфа:

– Ты ведь обещал мне, что девушка не будет дичиться! А она смотрит на меня не как гурия, а как фурия!

– Успокойся, патрон, да хранит тебя Бог от всякой напасти, – с поклоном обратился к хозяину ловкий помощник. – Нет нужды одурманивать разум этой нимфы. Она все знает и совсем не против стать твоей женой.

Зоил вначале недоверчиво посмотрел на Машу, но она постаралась придать своему лицу приветливое и ласковое выражение. Тогда грек расплылся в такой довольной улыбке, что любой мим мог бы сейчас рисовать с него комическую маску. Слегка запыхтев, «жених» проворковал:

– Не знаю, каких богов благодарить за такое чудо… Я счастлив, счастлив… И ты не пожалеешь, моя нимфа. Я окружу тебя такой любовью, такой роскошью… Прости, что встречаю тебя, сидя на лошади, у меня немного болели ноги… Но теперь все прошло, и я сейчас встану… позволь хотя бы коснуться твоей руки.

Зоил с помощью слуг начал было слезать с лошади, но тут Маша жестом его остановила и воскликнула:

– Не надо, господин, не вставай! Лучше я сама сяду на лошадь.

– А ты любишь ездить верхом? – спросил грек, довольный, что не пришлось утруждать свои больные ноги. – Впрочем, что я спрашиваю? Вы, дочери степей, все прекрасные наездницы. Я это предвидел и приготовил для тебя отличную кобылицу, породистую и уже очень хорошо объезженную. Она не подведет тебя во время пути.

Маша с помощью Фоки взобралась на хваленую лошадь и тут же спросила:

– А долгий будет путь?

– Нет, до моего имения отсюда не более пятнадцати миль[6]6
  Греческая миля – примерно 720 метров.


[Закрыть] на север. Прости, что не подготовил для тебя повозку, но я ведь точно не знал, когда ты прибудешь. И потом, в такое неспокойное время лучше путешествовать незаметно, верхом и пешком, а не в громоздких телегах.

– А что, уже началось? – с тревогой спросил Хрисанф.

– Да, увы, – вполголоса пробормотал Зоил, стараясь, чтобы Мария не слышала. – Немецких рыцарей на днях удалось переправить через Босфор, хвала Господу и нашему василевсу. Но эти воины креста успели тут порядком поразбойничать. Опустошили загородный императорский дворец, сожгли несколько предместий. Хорошо, что мое имение не оказалось на пути у этих грабителей. Теперь, говорят, французы уже на подходе.

– А ты ведь мне не верил, – с некоторым злорадством заметил Хрисанф. – Говорил, что крестоносцы пойдут в обход Константинополя. А что будет, когда примчатся французы, вдохновляемые бесноватым чудищем Бернаром Клервоским?

– Ну, ладно, не нагоняй страху, – сказал Зоил, быстро взглянув на бледное лицо девушки. – С французами наш император тоже договорится. Не будем терять времени на разговоры.

– А что, крестоносцы где-то у стен города? – догадалась Маша.

– О, тебе нечего бояться, моя прекрасная госпожа! – воскликнул грек, пожирая ее взглядом. – Даже если они уже где-то рядом, мы объедем их лагерь стороной. А в моем имении ты будешь в полной безопасности. Там тебя ждет теплая ванна, вкусный обед и мягкая постель.

Девушка невольно содрогнулась от отвращения, когда грек упомянул о постели. Она понимала, что по прибытии в имение окончательно утратит возможность вырваться на свободу.

– Да, надо поспешить! – сказал Хрисанф, с озабоченным видом оглядываясь по сторонам.

По знаку Зоила один из сопровождавших его всадников спешился и предоставил свою лошадь Хрисанфу. Другой остался в седле. Маше показалось, что этот верховой – не просто слуга; в его лице было что-то опасное. Он напомнил девушке одного из тех свирепых восточных кочевников, которых киевские князья иногда брали в полон и вели по улицам столицы. Кривая сабля, аркан, притороченный к седлу, повязка на голове придавали ему также сходство с сарацинским воином. Наверное, Зоил держал его при себе для охраны. Маша сразу же мысленно прозвала зловещего стража «сарацином».

Тронулись в путь. Маша ехала между Зоилом и Хрисанфом, за ними шли пешие охранники и слуги. Замыкал сию небольшую процессию «сарацин».

Вопреки уверениям Зоила, Маша вовсе не была в восторге от предоставленной ей лошади. Кобылка показалась всаднице довольно старой и тихоходной. На такой нельзя было оторваться от отряда и умчаться прочь, – тем более что сзади ехал зоркий «сарацин». Да и Зоил с Хрисанфом, судя по всему, были не самыми плохими наездниками. Впрочем, пешая часть отряда тоже не дала бы беглянке уйти, поскольку первая же стрела, пущенная из лука, могла остановить неуклюжую клячу, на которой восседала удрученная Маша.

Девушка видела, что впереди, за холмом, дорога разветвляется. Свернув к имению Зоила, отряд еще больше отдалится от окрестностей Константинополя. Местность вокруг была безлюдной. Но даже если бы на пути попались отдельные дома или даже целые селения, – оторваться от бдительной свиты и воззвать о помощи было невозможно.

Всадники объехали холм; за ним открылся второй, более низкий и пологий. Между холмами хорошо просматривался участок равнины с желто-зеленой осенней травой, серебристыми островками оливковых рощиц и темными свечами кипарисов. А вдали, среди всех этих разнообразных оттенков зелени Маша вдруг заметила палатки. Издали она скорее угадала, чем увидела, пламенеющий крест на светлом полотнище. Девушка остановилась, словно желая лучше рассмотреть, и обернулась к своим спутникам с вопросом:

– Смотрите, что это? Не лагерь ли крестоносцев?

– Так и есть, уже явились, алчные псы, – процедил сквозь зубы Хрисанф, в душе огорчаясь не столько за судьбу ромейской столицы, сколько за собственное благополучие, к которому он был теперь так близок, но мог потерять его из-за вмешательства внешних сил.

– Вперед, вперед, – стал торопить Зоил. – Бояться пока нечего, мы далеко, они нас не видят. К тому же, говорят, эти франки вчера так напились, празднуя свое прибытие, что сегодня, наверное, спят как убитые.

– А, так ты знал, что они уже здесь? – недовольно проворчал Хрисанф.

– Пока их еще очень мало, только первые отряды, – поспешил успокоить Зоил, обращаясь не к Хрисанфу, а к Марии. – Прошу тебя, моя госпожа, нам все-таки лучше поспешить, чтобы варвары нас не заметили.

Маша приподнялась на стременах и, окинув взглядом долину, поняла, что с такого расстояния ей нечего и рассчитывать домчаться до палаток крестоносцев. И вдруг совсем недалеко, у подножия пологого холма, девушка заметила еще одну палатку. К палатке приближался человек в кольчуге и латинском плаще. Он шел спиной к верхней дороге и не мог видеть Машу и ее спутников. Еще несколько мгновений – и рыцарь скроется в палатке. Маша не была уверена, что крестоносцы знают греческий, а сама она плохо знала латынь, на которой изъяснялись знатные франки. Но в последней надежде на спасение девушка припомнила все подходящие к этому случаю слова и закричала что есть мочи:

– Мессир рыцарь! Прошу помощи! Меня хотят похитить!

Ударив лошадь по бокам, Маша направила ее на вершину холма, чтобы крестоносец мог получше разглядеть и беглянку, и похитителей. Рыцарь оглянулся и увидел всадницу с развевающимися волосами, а за ней – троих конных и восьмерых пеших преследователей. Тотчас он выхватил из колчана стрелу и одновременно позвал:

– Юсташ, Юсташ!

Из-за деревьев возле палатки выбежал его оруженосец и тоже схватился за лук. Оглянувшись, Маша краем глаза увидела, что «сарацин» уже настигает ее, разматывая свой аркан. Девушка почти явственно ощутила, как тугая веревка затягивается вокруг ее стана… Но стрела рыцаря оказалась быстрей, и «сарацин» с гортанным криком упал на землю. А другие преследователи были рядом, Маша успела заметить испуганные, вытаращенные глаза Зоила и бледные, плотно сжатые губы Хрисанфа. Оторвавшись на несколько шагов, девушка оглянулась и увидела, что следующей стрелой рыцарь поразил Зоила, а его оруженосец – Хрисанфа.