Текст книги "Корсары Таврики"

Александра Девиль
Корсары Таврики

К великому прискорбию всех сотрудников издательства, во время подготовки этого романа к печати пришло трагическое известие – Александры Девиль не стало…

Пусть ее книги, любимые многими читателями, послужат светлой памяти ее таланта.

© Кравченко А. П., 2012

© DepositPhotos.com / Shutterstock@paffy, обложка, 2013

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2013

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2013

Часть первая
Марина и Донато

Глава первая
1385 год

Примавера заливалась звонким колокольчиком, когда Роман, ее младший братишка, смешно подпрыгивая, пытался дотянуться до игрушечной лошадки, которую девочка нарочно поднимала высоко над головой. Примавере шел пятый год, а Роману не было еще и трех, и сестренке нравилось показывать ему свое старшинство. Впрочем, не только с младшим братом, но и с детьми, которые были старше ее, она во всех играх привыкла командовать. Да и у взрослых Примавера умела добиться своего любыми способами, а если что было не по ней, начинала громко кричать, топать ногами и пару раз даже пыталась убежать из дому.

Эта девочка родилась на удивление крепкой, здоровой и резвой, несмотря на те страшные потрясения, которые пришлось пережить ее матери во время беременности.

Наблюдая за игрой своих детей, Марина с материнской гордостью думала о том, что редко кому судьба дарит таких красивых и смышленых детей, как Примавера и Роман.

А недавно молодая женщина почувствовала, что ждет третьего ребенка. Она хорошо запомнила тот яркий солнечный день, когда, убедившись в своей беременности, сказала об этом мужу. Обрадованный Донато тут же подхватил жену на руки и с возгласами ликования побежал вдоль морского берега, а Марина хохотала совсем как девчонка, а не знатная дама, мать двоих детей и хозяйка поместья Подере ди Романо. Потом, придя в себя после бурного порыва радости, супруги обратили внимание, что находятся вблизи тех мест, где, как следовало из прочитанной Донато древней рукописи, много столетий назад потерпел крушение римский корабль и спаслись только двое – епископ Климент и его овдовевшая в тот же день дочь Аврелия[1]1
  См. роман «Королева Таврики».


[Закрыть], а вместе с ними было спасено христианское сокровище, которое они спрятали в таврийских горах. В Таврике Аврелия родила сына Маритимуса, и он стал, согласно семейной легенде, основателем римского рода Латино, к которому принадлежал и Донато. Пещера, где было спрятано сокровище, оказалась настоящим местом силы и, словно рука провидения, соединила судьбы столь разных людей, как римлянин Донато и славянка Марина, рожденная в Киеве, но с детства живущая в Кафе[2]2
  Кафа – ныне Феодосия.


[Закрыть].

Морская бухта, близ которой в глубокой древности начиналась история, словно предопределившая встречу Марины и Донато, навеяла супругам мысль назвать своего третьего ребенка, если это будет мальчик, Климентом, если девочка – Аврелией.

– Аврелия… – прошептала Марина, положив руку на живот.

Почему-то она была уверена, что родится девочка.

Молодая женщина сидела на скамейке под деревом в саду имения Подере ди Романо, располагавшегося к востоку от Сурожа[3]3
  Сурож (Сугдея – у греков, Солдайя – у итальянцев) – ныне Судак.


[Закрыть], в живописной долине среди лесистых гор и причудливых скал. Это имение Донато купил, когда нашел древнее сокровище, тайну которого доверил только Марине.

Дети резвились на садовой лужайке, окруженной деревьями, и солнечные блики, пробиваясь сквозь зеленую и местами пожелтевшую листву, скользили по их маленьким фигуркам и разрумянившимся личикам. Сентябрь был теплым, как тогда, шесть лет назад, когда Марина впервые увидела Донато в аптечной лавке Эрмирио…

Ясный солнечный день и нежный детский смех располагали молодую женщину к умиротворенному созерцанию, и лишь одно темное пятнышко подспудно всплывало в ее памяти, омрачая тихую радость. Она не сразу поняла причину этой небольшой, но досадной тревоги, а когда разобралась, то сказала сама себе: какие пустяки, не стоит даже думать о подобном!

И все же неприятное чувство осталось у нее после вчерашнего появления в доме странствующего монаха с угрюмым лицом и колючим взглядом.

Пользуясь невольным уважением слуг к духовному сану, он беспрепятственно взошел на порог и попросил растерявшуюся служанку Агафью показать комнату хозяев, потому что он-де желает их благословить. Славянка Агафья, хоть и была первой помощницей Марины, да к тому же довольно бойкой женщиной, внезапно смутилась и отступила перед странным пришельцем. Неизвестно, куда бы он направился дальше, если бы Марина в этот момент не вышла из своей комнаты, оказавшись с ним лицом к лицу. Он был одет в рясу монаха-доминиканца, и она, поприветствовав его, спросила на латинском наречии:

– Что вам нужно, падре?

– Я странствующий паломник и получил наказ благословлять все гостеприимные дома, какие встретятся мне на пути. Сейчас я хочу прочесть молитву за этот дом и его хозяев.

Монах говорил с благостной улыбкой, но его глаза при этом оставались колючими и смотрели так, что у Марины сразу появилось желание поскорее избавиться от незваного гостя. Вначале она хотела сказать ему, что исповедует христианство греческого обряда и не нуждается в благословении монаха-католика, но потом передумала. Донато не нравилось, когда кто-то подчеркивал, что у них с женой разная вера. В Кафе нередки были браки между латинянами и православными, но обычно жены после венчания принимали веру мужей. Однако в семье Донато и Марины этого не произошло, каждый остался при своей вере. Только Марине пришлось смириться с тем, что их с Донато дети будут католиками. Так полагалось по законам генуэзской республики, во владения которой входила Кафа.

Марина промолчала, а монах принялся шептать молитвы и креститься, при этом глаза его беспрестанно бегали по сторонам. Молодая женщина обратила внимание, что лицо у монаха жесткое и обветренное, словно он и вправду провел долгое время в дороге. Едва дождавшись, когда он закончит молитву, она велела Агафье выдать страннику десять аспров[4]4
  Аспр – серебряная монета Кафы.


[Закрыть] и накормить. Монах взял деньги и тут же спросил:

– А где хозяин этого дома? Я хотел бы благословить и его.

– Моего мужа сейчас нет в имении, он уехал в Кафу по делам службы, – сухо ответила Марина. – Угодно ли вам пройти в столовую и поесть?

– Нет, дочь моя, я пока не голоден. Но пусть служанка даст мне в дорогу хлеба и сыра.

Марина со вздохом облегчения рассталась с неприятным ей гостем, а он напоследок пробуравил ее цепким взглядом своих маленьких, но выразительных глаз.

Лишь после его ухода она подумала о том, что даже не спросила имени пришельца. Впрочем, это ее совершенно не интересовало. А еще ей вдруг вспомнилось, что Донато рассказывал о булле папы Урбана VI, в которой предписывалось «Магистру ордена доминиканцев назначить специального инквизитора для Руси и Валахии, дабы “искоренять заблуждения”». Марине пришло в голову, что, возможно, этот пришлый монах-доминиканец – один из тех, кого прислали в дальние земли, чтобы переманивать православных в латинскую веру. Она также вспомнила, что отец Панкратий и отец Меркурий, кафинские священники греческого обряда, говорили, что латинянам удалось склонить на свою сторону литовского князя Ягайло и он принял католичество, объединив Литву с Польшей[5]5
  Польско-Литовская (Кревская) Уния была заключена в 1385 году.


[Закрыть]. Ради этого юную польскую королеву Ядвигу заставили стать невестой Ягайло, хотя всем было известно, что она любит своего прежнего жениха – молодого красавца Вильгельма Австрийского.

Марину не слишком занимали тонкости религиозных интересов, и она вскоре перестала думать о странствующем монахе, но неприятный осадок на душе все-таки остался.

Отогнав это темное облачко, она снова улыбнулась и шутливо погрозила пальцем Примавере, продолжавшей дразнить братишку, который уже насупился, готовясь удариться в плач.

И в этот момент Марина вдруг обнаружила, что не она одна наблюдает за игрой малышей: возле садовой ограды стояла женщина и пристально смотрела на Примаверу и Романа. Темный плащ с накинутым на голову капюшоном и посох в руке делал ее похожей на паломницу, и Марина с невольной досадой подумала: «Что за нашествие в наш дом? Вчера – монах, сегодня – эта странница». Но тут женщина откинула капюшон на плечи, и Марина, вглядевшись в ее лицо, воскликнула:

– Зоя!.. Неужели это ты?

Да, это была ее давняя кафинская подруга Зоя, дочь грека-судовладельца и сурожской славянки. Последний раз Марина видела Зою более четырех лет тому назад в Суроже, когда возвращалась с Донато из Мангупа в Кафу. Зоя же тогда не увидела свою подругу, потому что пребывала в подавленном состоянии и не замечала никого вокруг, а Марине в тот момент нельзя было обнаруживать себя, поскольку они с Донато хранили в тайне свою поездку. Впоследствии, вернувшись в Кафу, Марина узнала, чем была вызвана столь глубокая печаль обычно веселой девушки. Оказывается, Зоя давно любила кафинского красавца Константина и даже, презрев строгости воспитания, отдалась ему, но он все равно женился не на ней, а на Евлалии, дочери генерального синдика[6]6
  Синдик – чиновник по судебным делам.


[Закрыть] и богатой наследнице. Тогда Зоя решила отомстить ему и в день его венчания явилась к церкви в черном платье и бросила под ноги новобрачным черные бумажные цветы. Она омрачила им свадьбу, но тем самым и себя опозорила, и родители отправили ее к тетке в Сурож. А для Марины в этой истории было обидным то, что Зоя скрывала от нее свои отношения с Константином, хотя завидный кафинский жених нравился и самой Марине, в чем она не раз признавалась подруге, которая даже давала ей советы. Но после встречи с Донато Константин перестал интересовать Марину, а потому ревности к Зое, как и к Евлалии, она не испытывала.

Что сталось с Зоей после ее отъезда в Сурож, Марина толком не знала, хотя слышала, что девушку вроде бы выдали замуж за какого-то вдового купца.

И вот теперь Зоя стояла перед ней – усталая, подурневшая, в блеклой одежде. Ее голос, прежде звонкий, прозвучал глухо и уныло:

– Какие у тебя славные дети, Марина. И ты по-прежнему хороша.

Подруга не льстила: Марина и вправду была красива, как в юности, только красота ее, прежде похожая на полураскрытый бутон, теперь обрела женственную прелесть пышной розы. Глаза цвета морской волны были такими же лучистыми, как раньше, но во взгляде появилось мудрое спокойствие уверенной в себе женщины. Из-под красиво повязанного шелкового платка выбивалось несколько золотисто-русых локонов, придавая легкую игривость ее нежному лицу с тонким румянцем.

– А меня, наверное, трудно узнать, – вздохнула Зоя.

– Ну почему же? Я ведь тебя узнала! – В невольном порыве Марина вскочила и обняла подругу своих юных лет, ощутив запах пыли от ее одежды. – Как же мы давно не виделись! Где ты жила все это время, почему не приезжала в Кафу?

– Я жила у тетки, а потом в доме мужа… если это можно назвать жизнью, – поморщилась Зоя. – Но быстро обо всем не расскажешь… Можно мне остановиться передохнуть у тебя в имении? Я шла пешком от самого Сурожа…

– Конечно, зачем спрашивать?

В этот момент Роман заплакал, топая ногами, и Марина прикрикнула на дочь:

– Вера, перестань дразнить братика, успокой его!

Марина и ее мать Таисия часто называли девочку «Вера» – такое звучание для них, славянок, казалось более привычным, да и Примавере было проще произносить свое уменьшительное имя, чем полное. Подошла Агафья, и Марина, утихомирив Романа, поручила ей заняться детьми, а сама повела Зою в дом.

– Первым делом, подруга, отдохни, поешь, а после обо всем поговорим. Ведь столько разного случилось за пять лет!..

Зоя не возражала и пошла к дому вслед за Мариной, опираясь на посох, как странница. Было видно, что длинная дорога до крайности ее утомила.

Дом, когда-то купленный Донато у местного купца, был за эти годы значительно улучшен, дополнен пристройками для слуг и гостей. Обширный сад имения украшали цветники, изящные беседки, фонтан и каменный каскад, по которому стекал ручей. Зоя только успевала смотреть по сторонам, а войдя в дом, была удивлена роскошью внутренней обстановки, непривычной для дочери кафинского купца средней руки. С восхищением и завистью взирая на резную мебель красного дерева, дорогие ковры, ларцы, инкрустированные перламутром, серебряные подсвечники, венецианские вазы и зеркала, она воскликнула:

– А я думала, что такая красота бывает только в латинских странах! Наверное, твой муж богат?

– Донато получил неплохое наследство от родичей, – уклончиво ответила Марина. – А еще имение приносит доход, а также служба у консула.

– А кем он служит? Тоже синдиком, как отец Евлалии? – При воспоминании о сопернице хмурая складка пролегла у Зои между бровями.

– Нет, Донато никогда бы не стал чиновником-крючкотвором, это не его натура. Он был военным советником еще при консуле Джаноне дель Боско и до сих пор таковым остался. Нынешний консул Бенедетто Гримальди сейчас озабочен строительством городских укреплений и вызвал Донато в Кафу. – Поймав завистливый взгляд подруги, Марина слегка улыбнулась: – Поверь, счастье не в богатстве и не в чинах. Можно в роскоши страдать, а можно и в бедной хижине жить счастливо и в согласии с самим собой.

– Ну, это так обычно говорят, чтобы утешить неудачников, – пробормотала Зоя. – Вот у тебя-то, кажется, все есть: любимый муж, дети, да еще и богатство в придачу.

– Поешь, отдохни, и настроение твое сразу поднимется, – посоветовала ей Марина.

Вошла повариха – гречанка Текла, поставила на стол перед гостьей миску с кашей, блюдо с пирогами и кувшин молока.

Одновременно с ней в комнату вбежали запыхавшиеся Примавера и Роман. Марина увела их в детскую комнату и принялась в очередной раз мирить. Впрочем, ссоры малышей были несерьезны; на самом деле брат и сестра обожали друг друга и любили вместе играть, несмотря на разницу в возрасте. Прическа девочки растрепалась, и Марина принялась расчесывать и заплетать ее густые пышные волосы такого же темно-каштанового оттенка, как у Донато. А вот глаза дочери были цвета морской волны, как у Марины. В правильных чертах лица девочки уже сейчас угадывалась будущая красота, в которой римская четкость преобладала над славянской мягкостью. А Роман во всем был похож на отца, а не на мать, и черные глаза свои унаследовал от Донато.

Поправляя детям одежду, Марина убедилась, что медальоны под их рубашечками на месте. Это Донато решил, что его дети должны носить на шее одинаковые золотые медальоны, с внутренней стороны которых будут выгравированы их имена. В нем жила какая-то почти мистическая вера в силу вещей, изготовленных из древнего золота таврийской пещеры.

После обеда Марина и Зоя уединились в дальней комнате для сокровенного разговора. Вначале Зоя рассказывала о своей опрометчивой любви к Константину и даже покаялась, что скрывала отношения с ним от подруги, которая в то время и сама была влюблена в кафинского красавчика.

– Я понимаю тебя, Зоя: ты хотела быть умнее и удачливее меня, – слегка улыбнулась Марина. – Все мы в юности бываем самонадеянны и тщеславны. Но сейчас это уже не имеет никакого значения. Моя влюбленность в Константина растаяла, когда пришла любовь к Донато.

– Я тоже больше не люблю Константина! – с жаром воскликнула Зоя. – Нет, я его ненавижу! Способен ли он кого-нибудь любить, кроме себя? Ведь на Евлалии женился из корысти!

– Но, по слухам, расчет его оказался не слишком правильным, и они с Евлалией живут совсем не счастливо и не очень богато. К тому же у них нет детей.

– Значит, жизнь отомстила ему за меня, – горько усмехнулась Зоя. – Но и я наказана за грехи, к которым меня привела моя доверчивость и глупость.

Марина с грустью посмотрела на подругу. Лицо Зои, когда-то миловидное, теперь казалось увядшим, глаза потускнели, а черные волосы, утратив пышность, слипшимися прядями падали на плечи.

– Но что с тобой случилось за это время? Ты словно пережила какое-то несчастье.

– Так оно и есть, – прерывисто вздохнула Зоя. – Более того: я убежала из дому, потому что моя жизнь стала невыносимой. Пока я жила у тетки, мне тоже приходилось несладко от вечных упреков, но это еще можно было перетерпеть. А потом, когда меня выдали замуж за этого человека, за это чудовище…

– Да, я что-то слышала о твоем замужестве. Будто бы тебя выдали за какого-то вдовца. Наверное, он старик?

– Он не молод и не стар. Но лучше бы он был глубоким стариком, это бы еще куда ни шло! Но он оказался злым, жестоким, грубым и жадным. Он с первого же дня начал попрекать меня тем, что не берегла свою честь до замужества, говорил, будто я ему обязана по гроб жизни за то, что прикрыл мой стыд, хотя ведь заранее знал мою историю и не постыдился же взять за мной приданое. И потом дня не проходило, чтобы он не придирался ко мне, не бранил, а часто и поднимал на меня руку. Пожаловаться родителям я не могла, потому что он никого не принимал в своем доме и меня никуда не пускал. Через какое-то время он вроде бы утихомирился, но потом начались новые упреки: почему я не беременею? Он кричал, что в бесплодии я сама виновата, что, дескать, на истоптанной тропе трава не растет. Хотя ведь у него и от первой жены не было детей – видно, сам бесплоден. Думаю, что и жену свою первую он довел до могилы. А еще он обзывал меня бездельницей и так скупо выдавал мне деньги на хозяйство, что их едва хватало на еду, а одежда моя за это время совсем прохудилась и истрепалась. Притом же до меня доходили слухи, что он не жалеет денег на подарки гулящим девкам, которые его ублажают. В общем, терпение мое иссякло, и на днях, после очередной безобразной ссоры я решила: все, с меня хватит, я убегу от него! Конечно, мне и раньше приходила мысль о разводе, но он грозился, что не потерпит такого позора и живой меня из дома не выпустит, а если все же убегу, то найдет меня из-под земли.

– Но ты же могла попросить защиты у своих родителей?

– Нет, они боятся перечить ему и боятся огласки. Ведь у меня есть еще две младшие сестры, и, если бы я убежала от мужа в родительский дом, это бросило бы тень на их доброе имя. Нет, у родителей я не могу просить пристанища… разве что на несколько дней. Но родительский дом – это первое место, где муж будет меня искать… – Зоя замолчала, опустив голову.

– А как ты оказалась здесь, в Подере ди Романо? Просто случайно зашла по дороге?

– Нет, я слышала, что хозяин этого имения женат на Марине Северской из Кафы. – Зоя бросила на подругу быстрый, осторожный взгляд. – Знаешь, Марина… я хочу тебя попросить, чтобы ты разрешила мне пожить немного в вашем имении… если, конечно, твой муж не будет против. Здесь меня уж точно никто не вздумает искать.

– Пожалуйста, живи сколько нужно. Я все объясню Донато, и, думаю, он не только не будет возражать, но и поможет тебе обратиться к консулу, чтобы призвал к ответу твоего обнаглевшего мужа.

– Нет, этого не надо!.. – испуганно воскликнула Зоя. – Я не хочу, чтобы в Кафе из-за меня разразился скандал, поползли слухи…

– Но ведь надо как-то все решить. Ты же не можешь вечно скрываться, рано или поздно твой муж узнает, где ты.

– Да, я понимаю, что жить в бегах – это не выход. Но лучшим и единственным выходом для меня была бы смерть моего супруга. – Зоя помолчала, искоса поглядывая по сторонам, потом пробормотала словно про себя: – О, если бы у меня были деньги, я, кажется, наняла бы убийцу, чтоб избавиться от этого чудовища…

– У тебя опасные мысли. – Марина покачала головой. – Смотри, не высказывай их никому, кроме меня. Ведь если твой муж и вправду умрет насильственной смертью, на тебя сразу упадут подозрения.

– В том-то и дело. Если бы я этого не боялась, то уже давно бы его отравила. Но теперь, когда меня нет в Сугдее, а он вдруг умрет – я ведь буду вне подозрений. Разве не так?

– Ты все больше меня удивляешь, – развела руками Марина. – Раньше никогда бы не подумала, что ты можешь замыслить убийство.

– Я и сама этого не знала за собой, – вздохнула Зоя и вдруг, резко повернувшись к Марине, вперила в нее острый взгляд внезапно загоревшихся глаз. – А разве тебе ни разу в жизни не хотелось кого-нибудь убить? Разве не было таких людей, которые мешали тебе, стояли на твоем пути и ты хотела от них избавиться?

– Нет, пока Бог миловал. Не я, а меня хотели убить, я же только защищала свою жизнь. – Марина встала, не желая продолжать неприятный разговор. – Отдохни, Зоя, помолись, успокой свою душу. Может, уже завтра мы что-нибудь придумаем.

– Придумать здесь ничего нельзя. Выход только один, но мне он пока недоступен. – Зоя встала вслед за подругой. – Прости, что озаботила тебя. Но я постараюсь, живя в имении, быть тебе полезной. Могу, например, присматривать за твоими малышами. Я люблю детей, а своих у меня нет.

– Хорошо, твоя помощь будет кстати. Примавера и Роман такие неугомонные, сладу с ними нет. А весной, дай Бог, и третий малыш появится. Пойдем, отведу тебя в комнату для гостей, ты в ней будешь жить. Агафья принесет тебе одежду и все необходимое.

Пристройка, в которой располагались три комнаты для гостей, была с тыльной стороны дома и выходила окнами в сад. Когда Марина привела подругу в предназначенную ей комнату, Зоя даже всплакнула, растрогавшись:

– Спасибо тебе, Марина, за твою доброту. Я боялась, что ты обижаешься на меня за прошлое. Так уж получилось, что я твои признания о чувствах к Константину выслушивала, а сама тебе ни в чем не признавалась. Ты уж прости, это я по молодости, по глупости так себя вела.

– Да я и думать о том забыла, – улыбнулась Марина. – И к Константину у меня не было серьезных чувств, одна лишь полудетская влюбленность. Я это поняла, как только встретила Донато.

– Ну, слава Богу, что нет между нами никаких обид, – прошептала Зоя, устало опустившись на лежанку в углу. – Спасибо тебе за все.

– Отдыхай, а завтра с утра подумаем о твоем будущем.

Когда Марина вышла из пристройки, ей показалось, что между деревьями в глубине сада мелькнула темная фигура в плаще с капюшоном. «Еще один монах?» – с досадой подумала молодая женщина, но, присмотревшись, поняла, что ее взор могли обмануть подвижные тени от деревьев, которые в свете закатных лучей были особенно темными и резкими.

На мгновение она опять ощутила смутную тревогу, которая, впрочем, быстро сменилась грустными размышлениями о судьбе Зои. Марина даже мысленно укорила себя за то, что копается в своих собственных беспричинных тревогах, в то время как ее давнишняя подружка так несчастна и нуждается в помощи.

Обойдя вокруг дома, она подозвала к себе верного слугу Энрико и велела ему на всякий случай осмотреть сад и ближайшую рощу – не затаились ли там какие-нибудь подозрительные люди. Также сообщила, что в доме остановилась гостья, о которой никому постороннему не следует знать. Энрико отвечал за охрану имения, и под его началом находилось несколько бывших генуэзских солдат, выполнявших в Подере ди Романо роль сторожей и телохранителей.

Поговорив с Энрико, Марина уже собиралась идти в дом, но тут вернулся Гермий, управитель имения, который ездил осматривать пастбища и виноградники. Обычно Гермий докладывал обо всех делах Донато, но в отсутствие мужа Марина сама расспросила управителя, все ли спокойно в деревнях и на окрестных дорогах. Степенный Гермий, в отличие от быстрого Энрико, говорил неторопливо, обстоятельно и порой казался Марине немного нудным, но для роли управителя очень подходил. Готолан[7]7
  Готоланы – потомки крымских готов (готы – народ германской группы) и аланов (аланы – одно из сарматских племен), исповедовавшие, как правило, христианство греческого обряда.


[Закрыть] по происхождению, Гермий был грамотным человеком и, рано оставшись сиротой, жил при монастыре, где научился письму, счету и ведению хозяйства. Лихолетье татарских набегов и распрей лишило его пристанища и крыши над головой, заставило скитаться, но в конце концов деловая смекалка помогла ему устроиться в жизни, и он вел сначала мелкие торговые дела, потом служил в имении сугдейского купца, а после перешел к Донато, быстро оценившего способности и аккуратность нового управителя. Римлянин знал, что любое поручение, данное Гермию, будет исполнено точно и в срок. Ради этих его качеств Донато порой закрывал глаза на излишнюю жесткость Гермия в обращении с работниками.

Убедившись, что все слуги на месте и за порядок в имении нечего опасаться, Марина могла со спокойной душой отправиться на ночлег.

Вечерний сумрак постепенно окутывал землю, и в доме служанка-татарка уже зажигала светильники. Войдя в комнату к детям, Марина вместе с Агафьей принялась укладывать Примаверу и Романа в постели, но малыши, разгулявшись вечером, капризничали и долго не засыпали.

– Ничего, завтра у них уже появится новая няня, она поможет справиться с этими сорванцами, – сообщила Марина.

– Новая? Это та нищенка, которую ты оставила на ночлег? Знаешь, госпожа, она мне показалась странной…

– Агафья, запомни: она не нищенка, а моя давняя подруга, девушка из уважаемой кафинской семьи. Просто сейчас она попала в затруднительное положение и должна скрываться от лихих людей. Я дала ей пристанище в своем доме, а она обещала отплатить мне верной службой.

– Хорошо, если так, – вздохнула Агафья. – Пусть поможет, лишь бы не мешала.

Пользуясь особым расположением хозяйки, Агафья иногда позволяла себе высказываться с грубоватой прямотой.

Дети наконец уснули, и, поцеловав их на ночь, Марина оставила с ними Агафью, а сама отправилась ночевать в соседнюю комнату. Это была их с Донато супружеская спальня, которая сейчас, в отсутствие мужа, показалась Марине темной и одинокой. Молодая женщина мысленно упрекнула себя за ночные страхи, словно вернувшиеся из детства, и, поставив на прикроватный столик свечу, подошла к окну. Небо еще не совсем потемнело, даже просматривались вдали очертания гор. Имение Подере ди Романо располагалось в получасе ходьбы от моря, и днем из окна дома открывался красивый вид на прибрежную долину.

Марина вспомнила тот уже далекий вечер, когда они с Донато, убедившись, что древнее сокровище действительно существует, возвращались в Кафу и заночевали в этом доме, тогда еще пустом и недостроенном. Здесь была их первая ночь любви, любви в то время грешной и запретной, – ведь они не могли стать супругами, потому что в Италии у Донато оставалась жена, с которой его обвенчали обманом и от которой он сбежал наутро после венчания.

Приоткрыв окно, Марина подставила лицо прохладному вечернему ветерку. Воспоминания наплывали на нее то легкими облачками, то мрачными тучами. Здесь, в этом доме, в этом поместье, когда оно уже стало собственностью Донато, она жила как хозяйка и как невенчанная жена любимого мужчины, не думая о кривотолках, которые могли запятнать ее доброе имя. Здесь Марина почувствовала, что ждет их с Донато первенца. Но именно в тот день, когда она собиралась сообщить любимому эту весть, в дом явилась нежданная гостья. Эта женщина приехала издалека, из самой Генуи, чтобы вернуть себе мужа и отомстить сопернице. Чечилия Одерико и ее брат Уберто попытались хитростью, а потом и силой увезти Марину с собой, чтобы продать в унизительное рабство. Им не удалось это сделать лишь благодаря тому, что вовремя вернулся Донато, но все же Чечилия, даже падая в пропасть, успела нанести сопернице почти смертельный удар. Вряд ли Марине удалось бы выжить, если бы не помог знахарь и горный чародей Симоне. Но и Донато расплатился за помощь Симоне, рискуя жизнью.

А после всех испытаний, после возвращения Донато из далекого опасного пути, после того, как они наконец обвенчались, поместье Подере ди Романо стало их счастливой гаванью, которая с каждым годом хорошела. Здесь родились Примавера и Роман, здесь Марина собиралась родить и третьего ребенка. А ведь раньше, в пору легкомысленной юности, она думала, что никогда не променяет шумную пеструю Кафу на какое-нибудь тихое загородное поместье.

Теперь же Марина ездила в Кафу лишь затем, чтобы навестить свою мать и младшего брата, да еще на городские торги и праздники, а Донато бывал в городе несколько чаще, выполняя обязанности советника консула.

Подумав о Кафе, Марина тут же вспомнила последний городской праздник, после которого произошла их первая с Донато серьезная ссора. Молодая женщина и раньше по некоторым признакам предполагала, что ее муж ревнив, но три месяца назад убедилась в этом слишком чувствительно.

Случилось так, что во время праздничного гуляния Донато отвлекся на разговор со знакомым купцом из Генуи, а Марину в этот момент пригласил танцевать Константин и во время танца принялся нашептывать ей на ухо какие-то любезности, от которых она со смехом отмахивалась, не слушая. И вдруг смех ее резко оборвался, потому что она увидела перед собой горящие гневом глаза Донато. Он схватил Марину за руку и, оттолкнув от нее Константина, глухим от сдерживаемой ярости голосом произнес:

– Не смей так вольно вести себя с моей женой! Это никому не позволено, а тем более – тебе!

Константин явно опешил от такого напора, но, стараясь сохранить свое лицо и не показать себя трусом, задиристо спросил:

– Почему же мне тем более?

– Потому что слава у тебя плохая, и я не хочу, чтобы тень этой славы упала на мою жену!

И, отодвинув плечом растерявшегося Константина, Донато ушел, уводя за собой Марину. Константин не решился связываться с римлянином, который был известен в городе как хороший боец, побывавший в прошлом и корсаром, и кондотьером.

Дома, едва оставшись с Мариной наедине, Донато набросился на нее с упреками:

– Что, не смогла удержаться и не полюбезничать с предметом своих девичьих грез? Может, он и свидание тебе назначил? А может, вы уже и встречались тайно, пока я отлучался из Кафы по делам?

Марина в первое мгновение не поняла всей серьезности его чувств и стала отшучиваться, даже подзадоривать Донато, а он вдруг в порыве ревности отвесил ей пощечину. Она ахнула, схватилась за лицо, потом подскочила к мужу, заколотила кулачками по его груди и сквозь слезы обиды закричала:

– Да как ты посмел меня ударить?! Как ты посмел заподозрить меня в неверности?! И это после всего, что между нами было, после всех испытаний, через которые мы прошли!.. ненавижу тебя!..

Она оттолкнула его, убежала в другую комнату, а там заперлась и плакала, не желая его видеть. Но Донато скоро опомнился, раскаялся и стал умолять Марину о прощении. Он клялся, что никогда больше не обидит ее, не поднимет на нее руку, что все случилось лишь по причине его безумной любви и ревности. Марина дулась какое-то время, но потом все-таки простила. А через несколько дней после примирения Донато, не желая даже ненадолго расставаться с Мариной, взял ее с собой в Сугдею, куда направлялся по делам службы. Во время поездки они часто бродили по окрестностям города и побывали в том месте побережья, где, как можно было предположить из древней рукописи, нашли свое спасение Климент и Аврелия. Именно там и тогда Марина почувствовала новую беременность. Тогда же супруги решили дать будущему ребенку имена тех легендарных римлян, которые привезли в Таврику свои духовные и земные сокровища…