Текст книги "Корсары Таврики"

Нероне заметил, как скривился Бетто, выполняя команду молодого капитана.

Ветер усиливался, волны становились все выше, и по кораблю теперь можно было передвигаться, лишь хватаясь за мачты и цепляясь за борта. В зловещем тумане уже не было видно берега, и Нероне мысленно выругал себя за то, что не сошел с галеры днем раньше. Он заметил Гоффо, ползком пробиравшегося к укрытию, и, решив разыграть перед моряками трусоватого пассажира, последовал за коком.

– Ну, теперь капитану достанется от Яунисио за такое неосторожное своеволие, – пробормотал Гоффо, когда они с Нероне скрылись в камбузе. – Ведь чуть не погубил корабль!..

– Дай Бог, чтобы и в самом деле не погубил, иначе все тут пропадем, – хмуро заметил Нероне.

– Ничего, до берега недалеко, Ринальдо справится, – сказал кок, подбадривая сам себя.

Корабль сильно качнуло, и Нероне с Гоффо попадали на пол, хватаясь за ножки стола.

– Ничего, здесь все-таки лучше, чем на палубе, – прошептал кок, крестясь, и через какое-то время добавил: – Кажется, удалось причалить… только неизвестно куда.

Нероне и Гоффо несколько минут сидели молча, не решаясь выйти, потом в камбуз заглянул кто-то из матросов и крикнул:

– Эй, вы, трусы, выходите, мы у берега!

– И куда нас занесло, в какую бухту? – дрожащим голосом спросил Гоффо.

– До Чембало[15]15
  Чембало – ныне Балаклава.


[Закрыть] недотянули, пришлось бросить якорь возле Брозони, – ответил матрос.

Нероне и Гоффо нехотя вышли на палубу. Лил дождь, и в его туманной пелене терялись очертания берега.

– А что это за место такое – Брозони? – поинтересовался генуэзец.

– Так называется крепостенка на прибрежном холме, – пояснил Гоффо. – В этом месте мы, слава Богу, будем в ветровой тени, образуемой мысом, так что переждем шторм. Надеюсь, хозяину Брозони не придет в голову грабить нашу галеру, ведь у нас в команде бывалые бойцы, а не какие-нибудь трусоватые торгаши.

– А что, в крепости Брозони живет береговой пират?

– Да, вроде того. Уже лет десять, как обосновался тут один разбойник с кучкой головорезов. Место здесь небезопасное, часто меняются ветра и прибрежные течения, так что купеческие корабли и рыбацкие барки иной раз могут и на скалы налететь. А владелец крепостцы как увидит сверху, что есть добыча, так и забирает ее себе. Небось, никогда не поможет тем, кто терпит бедствие. Скорей сундук спасет, нежели человека.

– И кто же этот пират? Наверное, татарин?

– Нет! То-то и возмутительно, что он знатного генуэзского рода!

– Да неужели? – заинтересовался Нероне. – Я хорошо знаю многих генуэзских дворян. Не помнишь, из какой он фамилии?

– Кажется, Грилло, если мне не изменяет память.

– Грилло! – довольно воскликнул Нероне. – Так это же наверняка Джованни Грилло!

Нероне хорошо помнил историю знатной генуэзской семьи, в которой много лет назад разразился скандал с одним из младших отпрысков, оказавшимся паршивой овцой среди уважаемых и почтенных родичей. Джованни смолоду пристрастился к разгульной и развратной жизни, пьянству, карточной игре и, в конце концов, проворовавшись, пошел на убийство, а после, спасаясь от тюрьмы и виселицы, сбежал из Генуи в неизвестном направлении. Теперь Нероне был уверен, что в таврийской крепости, пользующейся дурной славой, живет именно Джованни из рода Грилло. По опыту Нероне знал, что в таких людях, как Джованни, жестокость и дурные наклонности часто сочетаются с сентиментальностью при воспоминаниях о детстве и родных. Нероне тут же припомнил все, что ему было известно о семействе Грилло, и решил пожаловать в гости к береговому пирату, пробудить в нем чувствительные воспоминания и, вызвав его доверие, пожить у него некоторое время, а потом сухопутной дорогой отправиться на восток, переезжая из города в город, чтобы к весне добраться до нужного места. Путешествовать морем в компании отчаянного капитана Ринальдо генуэзец больше не хотел. Немного подумав, он решил завербовать себе в попутчики Бетто, посулив ему денег за службу и подогревая язвительными замечаниями его нелюбовь к Ринальдо.

Итак, наметив план действий, Нероне объявил Карло и Ринальдо, что болен, а потому вынужден сойти на берег. Поскольку все его денежные расчеты велись через Яунисио, никто не стал удерживать Нероне на корабле. Когда шторм утих и «Лоба» продолжила свое плавание, обнаружилось, что вместе с пассажиром исчез и один из матросов – а именно Бетто, который находился у капитана не на лучшем счету. Отсутствие на корабле и того и другого отнюдь не огорчило Ринальдо. Он с самого начала ощущал инстинктивную неприязнь к «мессеру Элизео», как представил генуэзца Яунисио. И теперь, избавившись и от неприятного пассажира, и от угрюмого, нерадивого матроса, капитан почувствовал только облегчение.

После шторма установилась почти спокойная погода, и корабль при попутном ветре продвигался на северо-запад, направляясь к гавани Монкастро, где должны были высадиться валашские купцы Мирча и Стефан.

Ринальдо, остановившись у борта, задумчиво смотрел в бескрайнюю морскую даль, и перед его мысленным взором вновь и вновь проплывали картины прошлого…

Он не мог представить себя вдали от моря, никогда бы не отказался от судьбы моряка – а между тем именно на море начались несчастья его жизни.

Ринальдо был сыном знатной флорентийки Клары ди Ландо и генуэзского купца-судовладельца Джино Сантони. Мессер Джино уступал родовитостью своей невесте, но донна Клара оценила его храбрость, честность, а главное – искреннюю любовь. Да и ее родители, которые были немолоды и слабы здоровьем, не возражали против брака дочери с человеком умным и состоятельным, способным ее защитить. И они не ошиблись: после их смерти Джино стал для Клары надежной и верной опорой. Несколько лет семья Сантони жила благополучно, а потом случилась беда.

Один из кораблей купца потерпел крушение, разбившись у скал, а другой, которым командовал сам Джино, был захвачен турецкими пиратами, и во время морского боя отец Ринальдо погиб, а мать, не сумевшая вынести такого горя, умерла через год, оставив двух детей – шестнадцатилетнюю Леонору и семилетнего Ринальдо. Положение их было бедственным, и родичи настойчиво советовали Леоноре выйти замуж за одного богатого старика, что она вскоре и сделала. Подрастая, Ринальдо понял, что сестра поступила так во многом ради него, чтобы младший брат не чувствовал унижений нищеты. Леонора почти заменила ему мать, и Ринальдо привык видеть в ней самого близкого и родного человека. Спустя пять лет сестра овдовела и после этого уже смогла найти мужа себе по сердцу. Им оказался Феличе ди Торелло, генуэзец родом из Галаты. Через год Леонора, не имевшая детей от первого брака, родила девочку, названную Вероникой. Феличе не смог прижиться в Генуе и найти себе там надежных друзей, а потому решил вернуться в Галату, где его покойный отец когда-то был подестой[16]16
  Глава администрации в средневековых итальянских городах-государствах.


[Закрыть]. Он купил там дом, обставил его надлежащим образом и теперь мог перевезти туда семью. Веронике к тому времени исполнилось четыре года, и она уже вполне могла перенести морское путешествие. Разумеется, Ринальдо тоже последовал за сестрой и зятем. Семнадцатилетний юноша души не чаял в племяннице, и бойкая маленькая щебетунья могла из него веревки вить – впрочем, как и из остальных домочадцев. Эта девочка с огромными синими глазами и прелестным личиком в обрамлении кудрявого облака каштановых волос была всеобщей любимицей, несущей в себе какой-то ангельский свет. Для Ринальдо она была почти как дочь.

Плавание из Генуи в Константинополь, исполненное тревожно-радостных надежд на будущее, начиналось вполне благополучно, но закончилось плачевно. На подходе к Дарданеллам корабль был атакован двумя галерами турецких пиратов, которые пошли на абордаж. Феличе погиб в бою, а раненого Ринальдо вместе с другими пленниками бросили в трюм одной из турецких галер. На другую галеру пираты погрузили женщин и детей. Последнее, что видел Ринальдо, еще находясь на палубе, было искаженное болью и ужасом лицо Леоноры, из рук которой вырывали дочь. Крик малышки Вероники еще долго звучал в ушах Ринальдо, когда он, раненый, метался в горячке и думал, что видит страшный сон. Чудом ему удалось выжить: рядом оказался молодой монах по имени Карло, обладавший навыками врачевания и имевший при себе лекарства. Когда Ринальдо очнулся, Карло и другие пленники рассказали ему, что пирата, который захватил генуэзский корабль, зовут Ихсан, и даже среди соплеменников он славится жестокостью. Вначале Ринальдо еще питал слабую надежду, что ему удастся найти сестру и племянницу, но потом узнал, что на галере, где были женщины и дети, разразилась чума и пираты, боясь заразиться, сожгли корабль вместе с пленниками.

А дальше был невольничий рынок. Ринальдо, изможденный после болезни, и Карло в монашеском одеянии не были куплены сразу, и это помогло им обдумать и осуществить побег.

После долгих мытарств они наконец оказались на генуэзском корабле, и Ринальдо дал себе зарок, что посвятит жизнь отмщению турецким пиратам, и в первую очередь – Ихсану. Услышав его клятву, капитан генуэзского корабля сказал: «Но для этого тебе самому надо стать пиратом! И не просто пиратом-одиночкой, а войти в компанию «честных таврийских корсаров», которые живут по определенным правилам и делятся своей добычей с властями Кафы, за что те считают их промысел почти купеческим». Капитана звали Яунисио. Так Ринальдо и оказался среди таврийских корсаров. Впрочем, ничего иного судьба ему и не сулила – ведь у юноши все равно не осталось близких людей, которые могли бы дать ему приют. Такое же решение принял и Карло – тем более что он тоже был сиротой и к тому же не чувствовал призвания к монашеству. На теологическое поприще юношу направил его единственный родственник – дядя, бывший аббатом в генуэзском монастыре. Возможно, Карло и дальше продолжал бы духовную карьеру под покровительством родича, но этому помешало несчастье. Дядя-аббат оказался среди тех сердобольных жителей Генуи, что протестовали против жестокости папы Урбана VI, подвергшего страшным пыткам кардиналов, которых считал своими противниками. Недовольный таким заступничеством генуэзцев, Урбан покинул город, по дороге велев слугам зашить в мешки пятерых кардиналов и выбросить в море. После его отъезда дядя-аббат заболел и вскоре скончался. Он был уверен, что его отравили сторонники Урбана, и перед смертью посоветовал племяннику уезжать из Генуи в Галату, а там и в Тавриду – подальше от зловещих распрей вокруг папского престола.

Оказавшись на корабле, живой и деятельный Карло без особых сожалений отказался от монашеской рясы и стал вести жизнь, полную опасностей и приключений, надеясь, что когда-нибудь удача ему улыбнется.

А у Ринальдо Сантони не было особых надежд на помощь слепой фортуны: для него в корсарской жизни существовала одна лишь цель – отомстить за близких, единственно любимых и навеки утраченных людей. Потому он, в отличие от других корсаров, не стремился к накоплению добычи и не берег себя, порой удивляя моряков своей отчаянной смелостью.

Так было до недавнего времени. Но прошедшей весной в Галате Ринальдо встретил девушку, пленившую его не только внешней красотой, но и приветливым обхождением, в котором, как ему казалось, сквозила доброта и чистота души. Гайа – так звали красавицу – была дочерью купца, не очень богатого, но и не бедного, и родители, конечно, хотели выдать ее замуж за человека состоятельного и знатного. Чтобы войти к ним в доверие, Ринальдо скрыл, чем занимается на самом деле, и представился купцом из Кафы, да еще и подчеркнул свое происхождение от благородных итальянских нобилей. Он был принят в доме довольно благосклонно, но ему намекнули, что отдадут за него дочь лишь в том случае, если он представит доказательства того, что способен обеспечить Гайе достойную жизнь.

Ринальдо уезжал из Константинополя с твердым намерением добиться благополучия, стать уважаемым человеком, чтобы иметь право претендовать на любовь Гайи. Но перед отъездом он не выдержал и рассказал ей всю правду о себе. Он просто не мог допустить, чтобы между ним и любимой девушкой был обман. И Гайа его поняла и уверяла, что любит Ринальдо таким, каков он есть. Ринальдо не имел большого опыта в общении с женщинами, но, глядя в глаза Гайе, обнимая ее, не сомневался, что именно такая девушка может составить счастье его жизни. Никто из матросов и не догадывался, что этот юноша, такой же грубоватый с виду, как все другие корсары, глубоко в душе таит чистую и возвышенную мечту.

После встречи с Гайей Ринальдо уже не был столь бескорыстен в дележе добычи. И, когда в конце августа «Лоба» под его командованием захватила мусульманский корабль с востока, груженный пряностями и индийскими самоцветами, он даже припрятал несколько особо ценных камней, которые и вез теперь в Константинополь, рассчитывая с выгодой продать, чтобы купить дом в Галате и начать свое дело. Ради Гайи он готов был бросить ту морскую вольницу, к которой уже привык за три года.

Именно мысль о будущей невесте остановила его в этот раз от опасной погони за турецким парусником. Ведь его жизнь теперь обретала новый смысл и новую цель.

Опершись о поручень, Ринальдо мечтательно посмотрел вдаль, словно за туманным горизонтом видел влекущий мираж своей сокровенной мечты…

Глава шестая

За полгода своего вдовства Зоя успела вполне оправиться от потрясений прошедшей осени и даже начала подумывать о новом замужестве – тем более что наметился и претендент – корабельный мастер Орест Форнери, наполовину генуэзец, наполовину грек. Ее отец был хорошо знаком с Орестом и отзывался о нем как о человеке благочестивом и надежном. Нельзя сказать, чтобы Зоя испытывала к будущему жениху особые чувства, но ей хотелось поскорее устроить свою судьбу.

Нероне за это время ни разу не дал о себе знать, и Зоя уже почти успокоилась на его счет, надеясь, что он покинул таврийские пределы и, может быть, исчезнет из ее жизни навсегда.

От Марины Зоя не имела никаких известий и сама почему-то не решалась ни поехать в Подере ди Романо, ни написать туда письмо. Но в конце апреля, возвращаясь из церкви, Зоя почти столкнулась с Таисией – матерью Марины и, любезно раскланявшись, принялась расспрашивать ее о дочери. Таисия сообщила, что Марина уже на сносях и должна родить со дня на день, а Донато, как на грех, пришлось уехать по делам в Тану[17]17
  Тана – средневековый город в устье Дона, входил во владения Генуэзской республики.


[Закрыть]. Разговор получился недолгим, поскольку Таисия очень спешила: она собиралась прямо сегодня отправиться в поместье, чтобы присутствовать при родах.

Зоя посмотрела вслед этой статной и все еще красивой, несмотря на возраст, женщине. По рождению Таисия была киевской боярыней и умела держаться с достоинством. Рано овдовев в условиях славянского лихолетья, она вышла замуж за пожилого армянского купца из Кафы Андроника Таги, который приезжал в Киев по торговым делам. У Таисии в то время уже была шестилетняя дочь Марина, а через год у Андроника и Таисии родился сын Георгий. Когда Георгию исполнилось десять лет, Андроник умер, и Таисия постаралась, чтобы ее сын стал единственным наследником купеческого дома Таги. После смерти Андроника она вышла замуж за известного кафинского врача Лазаря, и сплетники поговаривали, что Лазарь ей нужен был лишь как опора, чтобы оградить ее и Георгия от притязаний на наследство Андрониковых родичей. Как бы там ни было, но Таисия умела постоять за себя и своих детей и при этом соблюсти все внешние приличия.

После разговора с матерью Марины Зоя в некоторой задумчивости прошла вперед. В ее душе добрые чувства к подруге боролись с досадными уколами зависти: ведь Марина, несмотря ни на что, была по-прежнему счастлива и любима, готовилась в третий раз стать матерью, в то время как Зое не оставалось ничего другого, как выйти замуж за совершенно безразличного ей человека. Почему-то она вдруг вспомнила Константина и вздохнула, понимая, что даже от этой былой любви в ее сердце не осталось ничего, кроме болезненной досады. Зоя несколько раз мельком встречала Константина в Кафе и не могла не заметить, что он за эти годы как-то потускнел, утратил стройность, и на его лице проявились признаки пристрастия к пьянству. Наверное, его дела шли не очень хорошо и он не был доволен жизнью. Еще совсем недавно Зоя испытывала по этому поводу мстительную радость, теперь же почему-то иногда даже жалела своего бывшего любовника.

Вздохнув, она огляделась по сторонам, заметив красоту весеннего дня. Апрельское солнце разогрело землю, воздух был напоен ароматом цветущих деревьев и трав. Зеленые холмы Кафы уступами сбегали к синему простору моря, купола церквей сверкали на фоне безоблачной голубизны неба. Постепенно грустная задумчивость Зои уступила место умиротворенному и почти радостному настроению.

И вдруг, когда она проходила мимо армянского фонтана, ее кто-то тихо окликнул по имени. Зоя вздрогнула и оглянулась. На ступеньке под деревом сидела с кувшином в руке Евлалия – жена Константина. Зоя давно уже не испытывала к своей сопернице прежней ненависти, а сейчас, увидев сильно подурневшую и постаревшую Евлалию, даже пожалела ее. Евлалия и раньше не была особенной красавицей, но богатые наряды и здоровый цвет лица оживляли ее внешность, делали по-своему привлекательной. Уж во всяком случае в прежние годы Евлалия никогда не выглядела жалкой. Ее отец, грек по происхождению, занимал должность генерального синдика – одного из высших судейских чиновников, группа которых, согласно Уставу, состояла из двух генуэзских граждан и двух жителей Кафы. Правда, при консуле Джаноне дель Боско он эту должность потерял и денежные дела его пошатнулись. Но потом он каким-то образом сумел войти в доверие к консулу Джакомо Спиноле и вновь стал чиновником консульской канцелярии, хотя и не таким влиятельным, как прежде. Впрочем, вряд ли печальный внешний вид Евлалии объяснялся положением дел ее отца. Скорее всего, жизнь с Константином оказалась для бывшей богатой невесты совсем не сладкой.

– Что тебе нужно? – Зоя посмотрела на Евлалию сверху вниз.

– Садись, поговорим, – сказала та вполне миролюбивым тоном.

Зоя опустилась с ней рядом на ступеньку, затененную от солнца выступом стены.

– О чем нам говорить?

– А ты все еще сердишься на меня? – удивилась Евлалия. – До сих пор? А ведь это я должна на тебя сердиться, за то что ты своими проклятиями напророчила мне несчастье.

– Как будто бы у меня было счастье! – криво усмехнулась Зоя.

– Не думай, что тебе бы лучше жилось, если бы ты вышла за Константина. Он и тебя любил бы не больше, чем меня.

Зоя немного помолчала, искоса взглянув на соперницу, потом вздохнула:

– Наверное, он вообще не способен никого любить, кроме себя. Да еще и слабаком оказался. Когда дела у него пошли плохо, он сразу запил, опустился. Разве не так?

– Так да не так, – покачала головой Евлалия. – Я тоже вначале думала, что он никого не любит и ничему не рад, а потом догадалась, что есть в его сердце зазноба. Да только это не ты и не я.

– Кто же? – спросила Зоя, невольно подавшись вперед.

– Твоя подружка Марина, – горько усмехнулась Евлалия. – Наверное, если бы он с нею жил, то не ходил бы хмурый, а радовался бы всему на свете.

– Да с чего ты взяла, что ему нравится Марина? – удивилась Зоя. – Если так, то почему он в свое время к ней не посватался?

– Не знаю. Может, не сразу понял, что любит. Может, боялся, что ему откажут, а он ведь гордый. Но, скорей всего, это родня на него повлияла. Им ведь хотелось породниться с генеральным синдиком.

– Но, кажется, Константин тоже нравился Марине… – пробормотала Зоя, не глядя на собеседницу.

– А кому он не нравился, такой красавец? – вздохнула Евлалия. – А я ведь не сразу поняла, кто у него на уме, поначалу к тебе ревновала. Тем более что Марина в то время исчезла из Кафы, а после сошлась со своим латинянином. Разве я думала, что это из-за нее Константин ко мне холоден? Не любит меня, а при этом упрекает, что у нас нет детей… Потом уж я обо всем догадалась. Пару раз замечала, что он подстерегает Марину на улице, пытается заговорить. А иногда, если выпьет, называет меня ее именем. Еще хорошо, что она не часто приезжает в Кафу, да и муж у нее не такой, у которого можно жену отбить. А то бы трудно мне пришлось… – Евлалия вдруг порывисто повернулась к Зое и даже схватила ее за руку: – Вот скажи, чем эта твоя подружка лучше других женщин, лучше нас с тобой? Ведь ничего в ней особенного! Ну, смазлива, но разве она одна? Почему ее любят, почему ей такое счастье, а нам нет?

– Не знаю, – вздохнула Зоя. – Сама не могу понять. Ведь Марина, между нами говоря, не так уж и умна. И происхождение у нее сомнительное. Хоть ее мать и утверждает, что она княжеского рода, но, по слухам, отец Марины был простым воином.

– И воспитания она хорошего не получила! – с готовностью подхватила Евлалия. – И это неудивительно: какое могло быть воспитание в доме торговца Андроника Таги? У него и родные дети были непутевыми, а уж падчерица без роду и племени…

Обсуждая с бывшей соперницей подругу, Зоя в глубине души понимала, что Марина не заслуживает такого злословия, ибо образованностью и благородством манер значительно превосходит Евлалию, да и многих других жительниц Кафы. Но удержать от язвительно-завистливых высказываний жену Константина, да и себя самое Зоя уже не могла.

Собеседницы, говорившие по-гречески, вдруг услышали за спиной насмешливое замечание на итальянском языке:

– Две женщины часто сходятся во мнении, обсуждая третью.

Зоя и Евлалия разом оглянулись. Из-за дерева на них смотрел мужчина в черном плаще с капюшоном; верхнюю часть его лица прикрывала маска в виде птичьего клюва. Это было одеяние «чумных» врачей, работавших в Карантине[18]18
  Место в средневековой Кафе и других портовых городах, где суда сорок дней отстаивались перед прибытием в порт и разгрузкой.


[Закрыть] и следивших, чтобы в город не проникла зараза. Увидев эту зловещую фигуру, Евлалия вскрикнула и, расплескав воду из кувшина, убежала прочь.

Зоя же застыла на месте, узнав голос и смех Нероне. Генуэзец тотчас сбросил маску, откинул на плечи капюшон и, осклабившись, спросил:

– Что, испугалась? Я этот наряд одолжил у одного врача, чтобы надеть во время майского маскарада. Не ожидала встретить меня снова, да еще в таком виде?

– Ну, от такого, как ты, всего можно ожидать, – сказала Зоя, тяжело переводя дыхание. – Однако тебя ведь долго не было в городе, и я думала, что ты уже уехал из Таврики.

– Уеду, когда соберу дань. А я, знаешь ли, за это время достаточно освоил греческий язык, чтобы понять, о чем ты тут говорила с этой пугливой курицей. – Нероне кивнул вслед убежавшей Евлалии. – Похоже, вы обе не любите Марину. Но это хорошо. Тем легче тебе будет выполнить мое задание.

– Какое задание? – нервно вскинулась Зоя.

В этот момент к фонтану подошли две женщины с кувшинами в руках, и Нероне сделал знак Зое следовать за ним в уединенное место между церковью и крепостной стеной.

– Ты, наверное, давно не была у своей подруги? – спросил он, пристально глядя в лицо собеседнице. – Так вот, милашка, теперь настало время тебе ее навестить. Поезжай к Марине, погости у нее немного.

– Но Марине сейчас не до гостей, – пробормотала Зоя, стараясь не встречаться взглядом с колючими глазами Нероне. – Ее мать мне сегодня сказала, что Марина на сносях, должна родить со дня на день.

– Вот как? – обрадовался Нероне. – Но это хорошо! Начнутся роды, суета, беготня… А твой приезд будет кстати. Поможешь присмотреть за детьми.

– Но я не хочу ехать к Марине! – пробовала протестовать Зоя.

– Не хочешь? А хочешь, чтобы все узнали, как ты заплатила за убийство своего мужа?

В насмешливом голосе Нероне появились угрожающие нотки. Зоя поняла, что слишком рано успокоилась, питая надежду, что зловещий генуэзец больше не появится в ее жизни. От сознания своего бессилия перед ним у нее мороз пошел по коже и во рту пересохло.

– Хорошо, я поеду, – сказала она сдавленным голосом. – Хотя не думаю, что в поместье будут рады моему приезду.

– Но ведь не выгонят же тебя, верно? – ухмыльнулся Нероне. – Ты все-таки считаешься ее подругой.

– А что я там должна делать?

– Я же сказал: поможешь присмотреть за детьми. У них ведь там мальчишка и девчонка, верно? Поведешь их на прогулку, пока все домашние будут заняты хлопотами вокруг роженицы.

– Что ты задумал?

– А уж это тебя не касается, милашка. Ступай домой и готовься к отъезду в поместье. И не вздумай меня обмануть: я буду следить за тобой издали и, когда понадобится, сам тебя найду.

С этими словами Нероне исчез так же внезапно, как и появился. Зоя немного постояла на месте, потом удрученно побрела к своему кварталу.

Через два дня она отправилась из Кафы в Подере ди Романо. Выехав на рассвете, Зоя оказалась в поместье, когда было уже далеко за полдень.

С первых шагов в усадьбе гостья поняла, что здесь все охвачены беспокойством. Поймав за локоть татарку Файзу, суетливо бегущую через двор, Зоя спросила ее, в чем дело, и служанка испуганно ответила:

– Хозяйка рожает!

Некому было доложить о прибытии Зои, и та сама вошла в дом. Ей тут же встретилась Таисия, удивленно взглянувшая на нежданную гостью:

– Зоя? Ты решила навестить подругу?

– Да… то есть я ехала в Сурож и по пути захотела увидеться с Мариной. Но понимаю, что попала к вам в неподходящее время.

Таисия ничего не ответила, а из комнаты Марины в этот момент послышались стоны, потом оттуда выглянула Агафья и прошептала:

– Я думала, что будет легче… Ведь все-таки третьи роды…

Таисия побледнела, прижала руку к груди и хотела кинуться в комнату дочери, но тут из детской выбежала Примавера и, прижавшись к ногам Таисии, воскликнула:

– Бабушка, пусти меня к маме! Или погуляй со мной!

– К маме сейчас нельзя, – сказала Таисия и, присев перед внучкой, погладила ее растрепавшиеся волосы. – И мне с тобой некогда гулять, мой ангелочек, я должна помочь твоей мамочке.

– Но что же мне делать? – капризно спросила девочка. – С Романом я тоже не могу играть, он спит!

– Братик твой спит, потому что ему нездоровится, и не надо его тревожить, – с ласковой строгостью сказала Таисия. – Ты уже большая девочка и должна это понимать.

– Значит, сегодня со мной никто не будет гулять? – надула губки Примавера.

– Давай я с тобой пойду на прогулку! – внезапно вызвалась Зоя. – Ты ведь помнишь меня?

Девочка взглянула на гостью и живо откликнулась:

– Конечно, помню! Ты Зоя, ты к нам уже приезжала.

– Да. И мы с тобой гуляли по саду, помнишь? – улыбнулась Зоя.

– Помню!

– Вот и славно, Верочка, на сегодняшний вечер у тебя есть компания. – Таисия выпрямилась и, вздохнув, обратилась к Зое: – Не обессудь, что не могу тебе уделить внимание как гостье. Наверное, ты устала, проголодалась с дороги? Я распоряжусь, чтобы Текла принесла тебе еды.

– Ничего не надо! – замахала руками Зоя. – Я недавно сделала передышку в дороге и поела. Так что могу прямо сейчас занять Примаверу. Конечно, мне хотелось бы увидеть Марину, но я понимаю, что теперь неподходящая минута…

– Да, лучше не надо пока к ней заходить, Марина никого не хочет видеть, кроме нас с Агафьей.

Таисия поцеловала внучку, с рассеянной улыбкой кивнула Зое и скрылась в комнате роженицы, откуда опять послышался стон Марины.

Зоя наклонилась к Примавере и бодрым голосом спросила:

– Ну что, неугомонная птица, куда полетим?

– Пошли гулять! – требовательно сказала девочка и, схватив гостью за рукав, потянула к двери.

Едва они вышли в сад, как Примавера вприпрыжку побежала к фонтану, потом между деревьями, потом свернула к воротам, так что Зое с трудом удалось ее догнать.

– Слишком ты быстрая! – Зоя крепко взяла маленькую ручку Примаверы в свою руку. – Я ведь тебя не догоню, мне юбки мешают, под ногами путаются.

– А ты почему такие длинные носишь? – спросила девочка и указала на свое платьице, которое было ей чуть ниже колен. – Вот мне юбка не мешает!

– Ты еще маленькая, потому и юбки носишь короткие. А вырастешь – тоже будешь длинные надевать.

– Не буду! – упрямо тряхнула кудряшками Примавера. – Не хочу, чтобы юбки путались под ногами! Лучше надену штаны, как у мальчиков!

– Ишь ты какая шустрая! – засмеялась Зоя. – Это ты сейчас так говоришь. А посмотрим, что скажешь лет через девять-десять, когда станешь взрослой девушкой.

Но мысли Примаверы уже перенеслись на другой предмет, и она стала тянуть Зою к воротам:

– Пойдем на морскую гору, я хочу там увидеть маленьких зеленых дракончиков! Мне Георгий их показывал.

Вначале Зоя не поняла, о чем просит девочка, а потом разобралась, что «морская гора» – это прибрежный утес, а «дракончики» – ящерицы, которые в изобилии водятся среди заросших травою скал. Малышка летом гонялась за ними вдвоем с Георгием – ее пятнадцатилетним дядей, братом Марины.

Возле ворот в эту минуту не было сторожа, и никто не заметил, как Зоя и Примавера покинули пределы двора. Словно сама судьба вела женщину и девочку по тропинке к морю. Сердце у Зои колотилось, но не от быстрой ходьбы, а от тревожного предчувствия. Она помнила приказ Нероне гулять с детьми Марины, и ей даже было немного жутковато оттого, что начала выполнять этот приказ сразу же по прибытии в поместье.

Но пока ничего страшного не произошло. Девочка побегала по горному склону, хватая за хвосты прытких ящерок и заливаясь звонким смехом-колокольчиком, а Зоя подождала какое-то время, наблюдая за малышкой, потом поймала ее за ручку и строго объявила:

– Пора домой, уже вечереет.

Солнце склонилось за гору, приглушив краски дня, резче и темнее стали тени между скалами и деревьями. Подспудная тревога, снедавшая Зою, поневоле усилилась, и женщина, не слушая возражений девочки, решительно повела ее обратно, к поместью.

Но не успели они сделать и нескольких шагов, как из-за придорожного камня прямо перед ними выскочил на тропинку человек в темном плаще и, открыв свое бородатое лицо, тихонько засмеялся. Зоя предчувствовала, что это должно случиться, и все-таки при виде Нероне невольно вскрикнула. А Примавера ничуть не растерялась и, топнув ножкой на незнакомца, сердитым голосом спросила:

– Зачем тетю пугаешь?

– Какая смелая малышка! – хмыкнул Нероне, наклонившись к девочке. – Сразу видно, что любимица у родителей.

Наверное, что-то в лице незнакомца все же насторожило Примаверу, и она крепче схватилась за Зоину руку. А в следующую секунду Нероне оторвал девочку от Зои и притянул к себе. Примавера начала было кричать и брыкаться, но Нероне тут же зажал ей рот и, схватив ее под мышку, позвал своего сообщника. Тут же бывший моряк Бетто выскочил из-за камней и помог генуэзцу справиться с маленькой пленницей, накинув на нее мешок.

– А где второй щенок? – повернулся Нероне к оторопевшей Зое. – У них ведь еще мальчишка есть?

– Он… мальчик сейчас болен, его не выпускают из дому, – пролепетала Зоя.