Текст книги "Бывшие в падении"

= 10 =

40 – 01-02.2018

Утром, пока Кифер готовил завтрак, я сидела на кухне в одном белье и футболке. Он запретил мне надевать джинсы под предлогом того, что раз уж весь Петербург видел мои ноги в одних колготках, то ему положено и подавно. Я не стала возражать. К собственным ногам у меня претензий не было: длинные, стройные, с четко прорисованным рельефом. А что икры чуточку слишком мускулистые, так это нормально. Иначе откуда бы взяться прыжку?

Эмоций было невероятно много, но наиболее отчетливо я чувствовала страх за то, что все на этом и закончится. Взгляд блуждал по бугрящейся мышцами спине Поля. В то время как я пыталась прикрыться, он вообще не стеснялся. Теперь стоило мне закрыть глаза, как в темноте, за веками, рождалось зрелище его обнаженного тела. И меня тотчас затапливало сладостью. Я не могла дать этому закончиться. Он ведь хотел меня. И утром тоже. Из-за необходимости накормить вытащил из кровати чуть ли не силком. Так с чего бы всему закончиться? Не может быть, чтобы это утро стало нашим финалом.

Под стеклянной крышкой поднимался омлет, но я, рискуя обжечься, протиснулась между Полем и плитой и прижалась к нему всем телом. Заглянула в лицо и почувствовала острый, ни с чем не сравнимый восторг от того, что теперь имею право без стеснения разглядывать эти черточки. Я ни о чем другом даже думать не могла. Я должна была его удержать!

– Осторожнее, – предупредил Кифер тихо, прижимая ближе к своему телу. Пальцы на бедре как будто инстинктивно сжались. Недовольным он не выглядел. Скорее наоборот. Я тихонько счастливо вздохнула.

Потянулась к нему губами, как всего лишь позавчера на кухне. Но на этот раз с полным пониманием, что делаю. Кифер целовал меня в ответ, но одним глазом не переставал следить за омлетом. И хотя это было логично, я ощутила досаду. Отстранилась.

– Поль, – позвала я, силясь скрыть стеснение. – Ты ведь веришь, что у меня никого не было? – Меня очень волновал вопрос, что же пошло не так.

– Почему ты спрашиваешь? – удивился он.

– Потому что крови не было, – ужасно покраснела я.

– Так случается. Особенно если имеют место высокие физические нагрузки. Это хорошо: никакой боли.

Внутри меня что-то оборвалось. Это со сколькими женщинами надо было переспать, да хоть бы даже впервые, чтобы знать, что «так бывает, особенно если имеют место физические нагрузки»? Я не сомневалась в том, что не стану в постели Кифера ни первой, ни последней, но все равно мне стало больно. И именно это пугало. Я же, получается, ничуть не особенная. Одна была надежда: он оценит то, что у меня первый. Только у меня. Но и то не вышло. Перспектива что надо!

А может, и к лучшему. Потому что все вышло буднично. Раз без крови, то и ничего особенного. Это даже хорошо: никакой боли.

Хотелось ли мне боли? Да! Уж балерины боли не боятся. И было бы правильно ощущать, что что-то во мне изменилось и никогда не будет прежним. На какую-то каплю мне хотелось этой жертвы, хотелось что-то отдать человеку, которого я полюбила. А отдавать оказалось нечего.

Вздохнув, я снова прижалась к Полю губами, на этот раз к шее. Спустилась поцелуями ниже, млея от прикосновений его горячей кожи. Он прикрыл глаза. Щелкнула выключенная конфорка. Пара шагов – и вот я сижу на разделочном столе, а Кифер втискивается между моих бедер.

– Постой, – отодвинулась я от него и уперла в грудь ладонь. – Скажи, что мы вместе. Я по-другому не буду.

Он замер надо мной с нечитаемым выражением на лице. Эта пауза отдалась в груди чем-то болезненным.

– А с чего вдруг ты сомневаешься?

Слова были приятные, но меня не убедили. Червячок сомнений грыз не переставая. Никак не походил Поль Кифер на человека, легко соглашающегося на отношения. Безэмоциональный, продуманный, контролирующий каждое действие.

Ядовитые слова Шадрина, сказанные в первый день, намекали на обилие беспорядочных связей. И улыбка Кифера, адресованная Алене, говорила о том же. В общем, чувствовала я некую неправильность.

Вслух я, конечно, ничего не озвучила, отделавшись нейтральным:

– Есть причина.

– Есть причина? – покачал он головой в неверии. – Тренируешься в умении врать, малышка?

Я чуть было не рассмеялась. Знал бы он, как я водила за нос родных, скрывая прискорбное положение вещей. Знал бы он, сколько я утаила, рассказывая про отца… Тренироваться нужды не было. Он, видимо, предпочитал обманываться моей юностью точно так же, как я – его обещанием быть со мной.

– Рассказывай, – потребовал он, а когда я промолчала, потянул мою футболку вверх и повторил настойчивее: – Рассказывай!

– Нет, – игриво шепнула я ему в губы и поспешила перевести тему: – Если ты говоришь, что мы вместе, значит, я тебе нравлюсь. Я ведь тебе нравлюсь?

Я так боялась услышать «нет», что намеренно построила вопрос так, чтобы отрицательный ответ был сложно объясним. Не оставила Киферу выбора. Проще было согласиться. И если я и понимала, что рою себе яму, то все равно не могла иначе. Если до вчерашнего дня я просто тихо сходила с ума по своему хореографу, то теперь, когда он стал чуточку моим, я хотела его удержать любой ценой. Неважно как.

– Это легко проверяется.

Он кивнул вниз, на пояс домашних брюк. Я, скрывая смущение, придвинулась ближе. Пьянея от мысли, что это из-за меня. Пока мне было достаточно.

Второй раз в жизни я занималась любовью, сидя на разделочном столе.

А после, сжав мои волосы в кулаке, Кифер вдруг тихо сказал:

– Не стриги их.

Внутри меня что-то радостно оборвалось. Это было первое настолько личное, что я от него услышала. Он любил мои волосы.

***

Последующие дни были похожи один на другой. Стена, которую я воздвигала между нами с Кифером на репетициях, закономерно лопнула, точно мыльный пузырь. И Кифер стал пугающе счастлив. Сейчас поймете.

Дело в том, что, перестав осторожничать, теперь, на репетициях, Поль как будто сбрасывал вторую кожу и давал полюбоваться на собственный отвратительный характер во всей красе. Да-да, в повседневной жизни наглухо закрытый мужчина в зале превращался в настоящее чудовище. Он словно отпускал то внутри, что обычно держал за ледяными стенами отчуждения: в работе для него преград не существовало. Он рвал и метал, он кричал, он мог шлепнуть по рукам так, что они потом горели, он мог заставить меня работать до тех пор, пока я буквально не падала на пол, моля о пощаде. Если я не понимала чего-то или не могла осуществить, то Кифер становился еще более ужасным. Он раз за разом снимал меня на видео и показывал итог. И так, пока я не увижу, что именно не так и как это исправить. Порой я срывалась, кричала на него и даже плакала.

В такие моменты я почти его ненавидела. Но и любила больше обычного тоже. Нет, вовсе не из мазохизма. Просто каждый раз, доведя меня до слез, Поль потом извинялся. Не словами, конечно. Просто вечером, после репетиции, он был особенно нежен, терпелив и даже почти охотно отвечал на вопросы, что в общем и целом люто ненавидел. В такие моменты я подозревала, что он действительно ко мне неравнодушен.

Я знала о нем до обидного мало. В смысле, я была в курсе его любимых блюд, фильмов и музыкальных жанров, но Поль отказывался говорить о детстве. Даже город, в котором родился, не называл. Каждый раз отделывался скупым ответом: на юге Франции. Спасибо, родной, это я и в Гугле нашла!

В итоге я начала немножко пользоваться всей этой ситуацией. Возмущалась раньше, громче и жарче, чем чувствовала. Кифер об этом наверняка догадывался. Не раз намекал, что я слишком хитрая, но ни разу не заупрямился и не сменил модель поведения. По-моему, он всем этим забавлялся. Он вообще многое мне позволял. Слишком многое.

Отношения мы открыто не афишировали, попервоначалу предпочитая приезжать по отдельности, не уезжать в одной машине и кроме как на репетициях не общаться. Это же только наше дело! Но все, конечно, знали. Как минимум потому, что такими несдержанными в проявлении эмоций бывают только люди, между которыми что-то есть. Кифер больше ни на кого так не орал. А уж я вообще ни на кого, кроме него, никогда не орала. Как тут не догадаться?

Я этими отношениями не гордилась, потому что балерина и ее хореограф – это ужасное клише. Никому ведь не интересно, что на самом деле я влюбилась так, что упустила все шансы выйти из этой ситуации с минимальными потерями. Думала, что буду переживать из-за слухов. Ха. Я слишком много работала и уставала, чтобы думать о чем-то таком.

Но мне все нравилось. Кажется, впервые с тех пор, как мою маму сбила машина, я была счастлива. Меня даже почти не раздражал контроль над рационом, которым Поль не на шутку озадачился. Я спокойно ела, потому что мне и самой рядом с Кифером было спокойно и радостно. Да и с такими физическими нагрузками все сгорало напрочь.

На самом деле, мы по большей части старались избегать этого вопроса, раз все нормально. А Поль был в этом уверен. Я не оставляла ему шанса думать иначе. Он же не знал, что я тщательно следила за расписанием театрального врача, чтобы примерно представлять, когда он – человек, привыкший к строгому порядку, – вызовет меня для очередного замера. И уж тем более Поль не мог догадаться, как я запиралась в кабинке театрального туалета и выпивала по целой бутылке воды, чтобы весы показали нужные цифры. Меня мутило, в животе все булькало. Потом было так плохо, что иной раз самопроизвольно рвало, но это неважно. Главное – не упустить партию и… и Кифера. Потому что я чувствовала, что без партии нас не будет.

Едва ли он два года назад был таким ублюдком, чтобы вместе с солисткой сменить и подружку, но… как бы я поверила, что у них с Лебковской ничего нет? Я – анорексичка, девушка с критически низкой самооценкой. Я бы сошла с ума от мыслей, что там и как между ними. Это был бы автоматический конец при любом раскладе.

Конечно, я понимала, что однажды скрывать потерю веса не выйдет. Но, во-первых, килограммы уходили очень медленно, ведь Поль стоял на страже моего рациона. А во-вторых, доктор был всего лишь человеком, который уже однажды встал на мою сторону, позволив мне взвешиваться без Кифера в кабинете. С ним договориться было всяко проще, чем с Полем. Подделать цифры. Ведь ничего критичного не происходило. Я точно знала, где остановиться. Мне просто нужно было стать еще легче и лучше. Разве так не будет правильнее для всех?

Все было нормально даже у моей мамы и Рамиля. Мне удалось договориться о внеочередных отпускных выплатах, и этих денег хватило, чтобы не только оплатить ремонт автомобиля, но и «вознаградить» учителя за отзыв заявления. О том, чтобы взять в долг у Поля, я даже не задумывалась. Он бы начал задавать вопросы, а ему не стоило знать о том, сколько у меня проблем на самом деле. У каждого человека свой предел терпения. В моей ситуации выяснять, где таковой у Поля Кифера, было глупостью.

Еще раз: я просто не могла его потерять. Я была готова на любую глупость, чтобы этого не случилось как можно дольше. О том, что наши отношения могут продлиться вечно, я даже в шутку не задумывалась. Он мечтал о Европе. А я… а у меня были подрезаны крылья уже очень и очень давно.

44 – 07.2020

Кто-то драматично заявит: «Ой, мне было плохо, как никогда в жизни!» И все поймут, что это мощное такое преувеличение, но спустят на тормозах. Я так никогда не скажу. Потому что в моем случае это неуважение к себе и своей борьбе. Я на собственном примере прочувствовала, что значит «в шаге от полной катастрофы». И хотя я после клубного веселья выглядела так, что краше в гроб кладут, совершенно точно знала, что выкарабкаюсь, и не собиралась никого пугать сверх меры.

Но вот последствия… От разжалования обратно в кордебалет меня едва ли спасло бы даже острое желание Кифера держать свою обидчицу под боком ради издевательств. Мерхеев выказал мне огромное доверие, приняв в труппу, но никогда не скрывал, что ловить мне теперь уже нечего. Прав Бехчин: Россия – не то место, где прощаются ошибки по слабости. Только трагические случайности. На деле Ренат мало рисковал: заменить кордебалетный винтик несложно. А вот с солисткой придется повозиться! Был ли у меня этот шанс в принципе? Не знаю, но невезение колоссальное.

Кто поверит, что меня в самом деле опоили? Что этот обморок никак не связан с трагедией «Эсмеральды»? Тут и слухи обязательно поползут. Но знаете, что самое смешное? Если меня поставят на весы, то увидят потерянный килограмм. Худеть или полнеть для людей – норма жизни. Но не для таких, как я. Любое изменение в цифрах моих весов всегда будет теперь тревожным звоночком. Я это знаю. И знаю, что возвращаться к трюку с водой для сохранения партии нездорово. Я не стану этого делать.

Если вы откроете статистику, то увидите, что есть и те, кто доходит до отметки двадцать пять килограммов или даже семнадцать. Они живы. Немало кто из них даже выкарабкивается. Я такой не была. Я доходила до тридцати семи. На премьере «Эсмеральды» я весила тридцать восемь, но осознав, что буквально вся моя жизнь рухнула, я эгоистично полностью отказалась от еды. Я бы никогда не стала весить ни семнадцать, ни даже двадцать пять. Я бы умерла раньше. Потому что я и не хотела жить.

Голод есть голод, чтобы его полностью игнорировать, нужна сила воли. В балеринах такая есть. И именно это стало главной проблемой специалистов, со мной работавших. Обычно анорексики все же срываются и едят. Но когда вокруг меня над тарелками сидели другие люди, когда я чувствовала все эти запахи, я просто смотрела… и все. Я чувствовала, как желудок извивался внутри меня от голода, будто силясь подняться к горлу, вырваться и схватить еду вместо подконтрольных мозгу рук, но ничего не делала. Я сидела за столом и умирала с полным осознанием того, что происходит.

Один килограмм тогда, один килограмм сейчас. Но разница в настрое колоссальная. Сейчас я руки опускать не собиралась! Хотя та темная, уродливая, непобежденная часть меня иной раз высовывала уродливый нос из дальней коробки, в которую я ее загоняла все это время. Высовывала чаще и чаще, потому что рядом снова был Поль Кифер.

– Я в порядке, – повторила я Нестерову. – Я просто не учла риски.

– Ты говоришь о риске того, что мужчина захочет опоить понравившуюся ему девушку? – уточнил доктор.

Привыкший к комфорту востребованный специалист смотрелся удивительно нелепо на хлипеньком больничном стуле. Пока что я была в палате одна, и это позволило нам провести сеанс на коленке.

Когда я очнулась в больнице под чутким надзором медиков и увидела жуткие перекошенные гримасы Эви, Глеба и Бехчина, то пришла к выводу, что этих сердобольных надо срочно выставлять вон. На успокоение окружающих сил во мне не нашлось. Зато доктор Нестеров, бывший у меня на быстром наборе, пришелся очень кстати. Не потому, что был позарез необходим, просто я знала, что Ренат Мерхеев обратится к нему в первую очередь. И лучше было позаботиться об этом разговоре.

– Дияра, это даже неплохо, что ты не посчитала Глеба подонком с первой же встречи.

– Нет, доктор, это плохо. Я впервые оказалась, считай, в постели с мужчиной потому, что он меня опоил. И сейчас тоже: стоило мне допустить один поцелуй, как Глеб решил, что мне всего-то и нужно, что чуть-чуть мартини, чтобы раскрепоститься и согласиться на все! Мужчины вообще умеют начинать отношения по-другому?

– Ситуации принципиально разные, Дияра. Хотя в обоих случаях алкогольное опьянение идет как попытка воспользоваться твоим состоянием, с Полем Кифером ты по доброй воле взяла бокал и выпила его. Едва ли ты была такой наивной, что не допускала мысли, что распитие вина наедине с мужчиной в его квартире – дело безобидное. И все же он тебя ни к чему не принуждал, хотя холодный расчет явно имел место. – Я опустила глаза, не в силах вынести этих стыдных мыслей. – А Глеб, как ты правильно сказала, просто решил подтолкнуть тебя в нужном направлении. Ты дала ему понять, что не уверена. Он решил склонить чашу весов в свою сторону самым простым способом. Скорее всего, не будь ты на таблетках, у него бы все получилось.

– И что выходит? В следующий раз, когда меня пригласят на свидание, а я не буду уверена, нужно будет ответить жестким отказом, сменить номер телефона, адрес, а еще лучше – город проживания? Чтобы никто точно не подумал, что мое «нет» – это завуалированное «да»? – спросила я с нервным смешком.

– Сейчас ты хочешь услышать лишь то, что ни в чем не виновата. Поэтому эту тему мы оставим.

– Нет уж, давайте! – потребовала я.

Нестеров смерил меня недовольным взглядом. Он явно считал, что сейчас я его не услышу, но был уже в курсе, что за упрямица досталась ему в пациентки. Вздохнув, он ответил:

– Ты рассматривала этого юношу как объект для использования и не скрывала этого. Немудрено, что ему такая роль пришлась не по вкусу и он попытался переломить ситуацию. Ты не несешь ответственности за его действия, но ты сделала ему больно и пожинаешь плоды.

Честность этого ответа прошила меня болезненными иглами.

– С разбором этого случая мы на сегодня все-таки закончим. Мне настолько не нравится, куда вы ведете, что впору менять психотерапевта.

Нестеров хмыкнул и покачал головой. Кажется, он подумал, что я шучу. Зря.

Кинув взгляд исподлобья на доктора, я набралась смелости и произнесла:

– Есть еще проблема: я похудела на килограмм.

Брови мужчины дернулись вверх.

– Допустим, – кивнул он. – Это все симптомы?

– Мне пришлось прибегнуть к помощи транквилизатора, чтобы наладить аппетит и не поддаваться на провокации Кифера.

Нестеров отлепился от спинки стула и задумчиво сцепил руки в замок, прижав указательные пальцы к губам.

– Ты не узнала, почему он приехал?

– Думаю, что я этого и не узнаю. Попытка поговорить закончилась демонстрацией сексуального превосходства. А расспросить я могу разве что Рената Мерхеева. И то не думаю, что он ответит. У нас сугубо деловые отношения, в которых едва ли перед балериной станут отчитываться по поводу действий хореографа.

– Вот даже как, – впечатлился чем-то доктор Нестеров. – Может, скажешь, зачем Полю Киферу тебя запугивать?

– Чтобы не навязывалась.

– А ты разве из числа навязчивых людей? Не замечал ничего подобного.

– Вы о моем звонке в семь тридцать утра с требованием отменить все встречи и срочно ехать ко мне в стационар? – слабо пошутила я. Нестеров изобразил улыбку, и я тотчас пожалела о своей попытке неформального общения. Наверное, к лучшему, что эту грань мы никогда не пересекали. Я даже не была уверена, что чисто по-человечески нравлюсь своему доктору. И… не уверена, что он нравится мне. – Я сама пришла к нему для разговора. Я хотела попросить оставить меня в покое в этой труппе. А он явно не жаждал откровенничать. И более чем однозначно намекнул на мое непрофессиональное к нему отношение.

А еще Нестеров не знал, как я раньше доставала Поля Кифера расспросами. Я навязчивой, может, и не была, но только не с ним. Еще одна причина краснеть до ушей. Какое счастье, что сейчас мое лицо похоже на восковую маску и просто не способно проявлять краски.

От воспоминаний о произошедшем в кабинете Поля стало неуютно. Его прикосновения, даже такие, меня зажигали, и он об этом знал. Не тот опыт, который хотелось бы повторить!

– Во всей этой ситуации мне не нравится то, что, сознательно или нет, Кифер провоцирует твой срыв, – нахмурился доктор. – Его поведение как будто бы даже нелогично, если отмести этот вариант. Он держит твое внимание на репетициях, но отталкивает наедине.

– У меня была такая мысль тоже. Но… я подозреваю, что он в принципе не осознает серьезности ситуации. Вы правильно сказали: таким, как я, не новые отношения нужны, а медицинская помощь. Я не уверена, что Кифер в полной мере это понимает.

– Неплохой вывод, – неожиданно одобрил Нестеров. – Пока у меня нет причин за тебя всерьез волноваться или выносить на обсуждение вопрос с твоим руководством. Но если вдруг ситуация ухудшится, ты обязательно дашь мне знать. Лучше всего заведи пищевой дневник, где будешь записывать, сколько ты съела и как это связано с поведением хореографа. Прием препарата возобновишь, как только врачи дадут добро. Если при этом зависимость между твоей невозможностью съедать норму килокалорий и отношением хореографа будет однозначной и в ухудшающейся динамике, подумаем о более радикальных решениях.

– Вы уверены, что мне стоит принимать препарат при такой несовместимости с алкоголем? – насторожилась я.

– Давай условимся, что ты не станешь пытаться завести новые отношения, пока ты на транквилизаторах? – внезапно пошутил доктор Нестеров. – Только если сама того пожелаешь.

Я хмыкнула, но промолчала. Сегодня думалось, что отношений не захочется до глубокой старости.

– Мне пора, а тебе нужно отдохнуть. Я попрошу твоих врачей взять у тебя расширенный анализ крови, по которому будет видно недостаточность питания, если таковая имеется. Для Мерхеева. Или мне лучше этого не делать?

Я напряглась. Казалось бы, нечего бояться, но я все равно испугалась. И разозлилась, потому что таким образом Нестеров меня проверял. Все ли я ему сказала? Впрочем, врать смысла не было в первую очередь себе. Я просто кивнула и отвернулась.

В одном Нестеров был безусловно прав: мне требовался отдых.

Кифер

От приоткрытой двери палаты хорошо было видно бледное лицо в обрамлении темных, разметанных по подушке волос. В сгибе локтя виднелась игла капельницы, но непохоже, чтобы Дияра спала спокойно.

Кифер ее такой не видел. Отправив ее из театра на скорой в далеком две тысячи восемнадцатом, он не навещал ее в больнице. Ни единого раза. Он внушал себе, что ему не важно, выживет ли Дияра Огнева. Но он, конечно же, знал, как она. Потому что за ее состоянием пристально следило все руководство театра, пеняя Киферу. Погибни Дияра, театр бы разобрали по кирпичику, а против тех, кто не сумел бы увернуться от его обломков, возбудили бы уголовные дела. Есть множество людей, считающих, что балет сродни цирку, где артисты – что дрессированные животные. Есть множество матерей, чьи дети пострадали в результате строгости балетных школ. Они ненавидели этот вид искусства. И точно много бы выиграли на ситуации Дияры.

На желании дирекции не выпускать из рук глубоко больную, но такую талантливую девочку.

Ивольский был прав. Нынешняя политика театров такова: объявить нескольких прим-балерин, набрать толковых первых солисток и распределять по ним партии в зависимости от умений. К числу таковых относились все артисты балета, которым Кифер давал главные партии. Кроме одной.

Глядя на Дияру в обычной жизни, ни за что не догадаешься, насколько она особенная. Худенькая, скромная, не слишком эмоциональная неуверенная в себе девочка, но с красивым лицом. Таких на улицах России очень и очень много. Едва ли ей бы удалось кого-то сразить своей брызжущей индивидуальностью. А затем она ступала на сцену.

Поначалу Кифер думал, что ошибся, отдав ей партию. Он сам показывал в балете неплохие результаты за счет силы, мощи, резкости. И по этой же причине не представлял себя в роли постановщика тонких, сдержанных спектаклей для любителей прийти в театр в пенсне и до старости рассуждать над «прочтением» сценария артистами. В том и был успех Кифера как хореографа: его творения были понятны массам.

И тут Дияра. Чем больше он на нее смотрел в обычной жизни, тем отчетливее понимал, что для нее пронафталиненные «Жизели», «Лебединые Озера» и «Баядерки». А затем она начала раскрываться.

Огнева. Кифер готов был посмеяться над несоответствием внешности и содержания, пока не догадался, что пламя свечи – тоже огонек. Маленький, дрожащий, но способный при правильном использовании принять совершенно любую форму, заполнить любой объем. При условии, что ему в достатке топлива и кислорода. Как и этот огонек, она была способна воплотить что угодно. Нужно было только найти к ней подход. Поль его нашел.

– Полагаю, вы господин Кифер.

По левую руку от него нарисовался невыразительный мужчина с лысиной, в которую Кифер практически уперся взглядом. Он ожидал обнаружить лицо собеседника примерно на одной высоте со своим, но там, увы, красовался только блестящий пятачок, обрамленный остатками удивительно густой некогда шевелюры. Как будто меховую оторочку от пуховика к голове приклеили.

– Что меня выдало? Отсутствие на рубашке нашивки в виде французского флага? – сострил он.

К удивлению Поля, мужчина вдруг округлил глаза за линзами очков и покачал головой.

– Боже праведный. – Пояснений не последовало.

– Что? – насторожился Кифер. Он терпеть не мог такие вот туманные заявления, которые были призваны что-то срочно ему сообщить, но не были распознаны.

– Дияра не упоминала, насколько похожее у вас чувство юмора.

Поль от такого заявления дернулся и плотнее сжал губы.

– Я доктор Нестеров. Психотерапевт Дияры. Приятно было повидать вас, господин Кифер. И до свидания.

– Вы правда думаете, что сейчас уйдете, разыграв весь этот дешевый спектакль?

– Я договорился по поводу анализа для Дияры, который может быть интересен господину Мерхееву. Хотел поставить мою пациентку в известность, но она спит, а значит, я ограничусь сообщением. Тем не менее, раз уж вы здесь, решил поздороваться, не сбегать же тайком, как преступнику. Не понимаю, о каком спектакле речь. Но очевидно, что вы в них разбираетесь лучше.

Под дурачка Нестеров играл очень даже неплохо.

– Мерхеев отказывается подтверждать или опровергать информацию о том, что Огневу опоили. Хочет сперва во всем убедиться.

– Очень рад такому здравому решению.

Кифер резко повернулся к Нестерову.

– Вы что, издеваетесь?! – прорычал Поль.

– О чем вы?

– Думаете, я сюда приехал для того, чтобы играть в игры с докторами? Мне нужно утвердить состав солистов! Понять, нужна ли ей замена.

– Ох, конечно. И как я не подумал, что вы приехали именно за этим, – не скрывая иронии, ответил Нестеров. В общем-то, Киферу было совершенно плевать, что о нем подумает психотерапевт Дияры, но раздраженно покосился на мужчину. – Господин Кифер, – впервые серьезно покачал головой Нестеров. – Я не могу удовлетворить вашу просьбу и выдать информацию о состоянии Дияры. Это идет вразрез с врачебной этикой.

– Мерхееву, значит, отчитываетесь? Вы хоть понимаете, что как только эти сведения попадут к нему, то перекочуют ко мне?

– У меня официальное разрешение от Дияры на то, чтобы выдавать информацию Ренату Мерхееву и только. Все остальное – его личная ответственность, к которой я не имею никакого отношения. – Он помолчал. – И, господин Кифер, объясните, как можно не иметь замены на место балерины, ухода которой вы так яро жаждете?

Поль прикрыл глаза. Он раньше не общался с психотерапевтами и не подозревал, что они похожи на бульдогов. Лысый, невзрачный, низенький мужичок, зато его хватке Кифер начинал завидовать.

– Мне не нравится, что вы морочите Дияре голову, господин Кифер. Вы с ней порвали. Вы ей никто. Спустя два года она не может быть виновата в том, что и как вы чувствуете. У вас нет права ее за это наказывать. Если вы не прекратите, я буду настаивать, чтобы она сменила труппу или даже род деятельности.

– Это она вам сказала? – процедил сквозь зубы Поль.

– Да вы что! К двадцати она накопила столько бед, скольким сорокалетние позавидуют. Ей бы с самой собой разобраться. Не вижу смысла волновать ее еще и чужими проблемами. И очень надеюсь, что вы, обдумав этот разговор, со мной согласитесь.

С этими словами Нестеров ушел. Несмотря на возраст и обилие внешних недостатков, мужчина двигался легко, собранно и уверенно. Кажется, это называется «волк в овечьей шкуре».