Текст книги "Осторожно! Злой препод!"

Лекция десятая,
в которой читатель простится, наконец, со злобным преподом, узнав его ближайшие перспективы и очередные тайны

Ещё младенцем, однажды где-то без спросу взял я с гербом и грифом бумагу;…и тёмной ночью, в степи безлюдной, дрожа от страха, большую яму я вырыл; и в этой яме свою бумагу, свернув два раза, на дне глубоком сокрыл, зарыл и место забыл.

Михаил Щербаков

Как известно, у нас, русских, неделя начинается с рабочих дней, заканчиваясь выходным – воскресеньем. В отличие, например, от англичан, которые ведут счет с воскресенья, завершая субботой, – по мне, весьма оптимистично, особенно если опустить мрачную середину.

Я не пойду на поводу ни у тех, ни у других. Мое гнусное повествование, как началось с работы, так ею и завершится. А потому что жизнь такая! Я ведь еще в предисловии обещала ужаснуть вас чистой, святой и непристойно голой правдой. А она, увы, заключается в том, что праздники пролетают незаметно, зато будни тянутся куда дольше, чем положено по календарю. Как в моем любимом анекдоте:

– Это просто невыносимо! Все работа, работа и ничего, кроме работы…

– И давно ты так живешь?

– Да вот с завтрашнего дня собираюсь приступать.

По счастью, в работе преподавателя масса моментов, способных порадовать самого взыскательного читателя, с удовлетворением сознающего, что его чаша сия благополучно миновала. Многое вам уже знакомо – заседания кафедры, интригующие справки из ФСБ или отсутствие аудиторий. Продолжить список до бесконечности мешает лишь гуманность.

Например, коллоквиум – нечто вроде репетиции экзамена для первокурсников, в результате которой хорошие ученики часть материала сдают заранее, а плохие хотя бы начинают понимать, чего от них хотят, и имеют шанс к сессии взяться за ум. Это мероприятие сильно уменьшает количество двоек в официальной ведомости (коллоквиум – мероприятие неофициальное, мы проводим его по собственной инициативе, чтобы студентам легче давался переход от школьной системы к вузовской). Так вот, не сомневаюсь: если б кто-нибудь из непосвященных знал, на какие ухищрения приходится идти ради возможности бесплатно в свое свободное время проделать тяжелейшую, выматывающую, однако необычайно полезную работу… рассказать вам, что ли? (Тут автор вспоминает и, не выдержав, начинает вслух хихикать.) Нет, пожалуй, остерегусь. Не уговаривайте и не уговаривайте (автор хихикает снова). Сейчас есть хоть небольшая надежда, что часть читателей все еще верит в мою нормальность (в конце концов, есть среди вас невнимательные или снисходительные), но, стоит поделиться подробностями, тут же обнаружу у дверей кафедры психиатрическую бригаду с набором смирительных рубашек.

В конце концов, в истинной женщине непременно должна быть загадка. Надеюсь, коллоквиум для загадки сгодится? Согласитесь, звучит интригующе. И не огорчайтесь – раз уж я в названии главы пообещала открыть вам очередные тайны, что-нибудь мне как честной девушке выдать придется. Пусть это будет метод проведения пересдач.

На первый взгляд, все просто: студенты, завалившие экзамен, приходят сдавать его снова. Раньше в подобном случае собиралась комиссия. Мне, например, не хочется брать на себя единоличную ответственность за судьбу человека. Да и вообще, наедине со мной у двоечников просыпаются самые гнусные инстинкты. Нет, вы не о том подумали! Они рыдают, бьются в эпилептических припадках и суют мне разнообразные купюры. А в присутствии свидетеля подобного никогда не происходит.

Однако с некоторых пор ассистентов на пересдачи, продолжающиеся почти весь семестр, выделять перестали. Как справедливо указало мне начальство, почему другие должны страдать из-за вашей плохой работы? Не умеете с первого раза поставить всем хорошие отметки – значит, решайте свои личные проблемы сами, не навязывая их кафедре.

Это прозвучало так, словно я обратилась с требованием купить мне на государственные деньги бриллиантовую диадему пороскошнее. или, того круче, предоставить к определенному часу молодого пылкого любовника. Нет уж, милочка, поскольку адекватность пересдач волнует исключительно тебя (все-таки я маньяк, никуда не денешься), то и выкручивайся, как умеешь.

Увы, уровень доходов не позволяет доценту оплачивать помощников из собственного кармана. Поверьте, общение с хвостистами – столь невеликое удовольствие, что маленькую сумму даже предлагать стыдно.

Ну, меня голыми руками не возьмешь! Я стала использовать бесплатный труд студентов – ох и правы средства массовой информации, обсуждая коррупцию в вузах. Хитрое ноу-хау состоит в следующем. Я приволакиваю парочку двоечников прямо на занятие чужой им группы. Пока я объясняю новый материал, подкидыши потихоньку готовятся, а на перемене отвечают. Поскольку хоть кто-то из остальных учащихся обязательно торчит в помещении, они невольно выступают в роли свидетелей. Вот такое у меня безотходное производство. Правда, приходится жертвовать единственными минутами отдыха, и не то что поесть, а даже, пардон, до туалета добежать некогда, зато обходится без эксцессов.

«Да что же это? – восклицает, наверное, вконец обескураженный читатель. – Книга о злом преподе на исходе, и хоть бы в одной главе описывалась нормальная, рутинная работа – везде совершенно абсурдные сложности. Почему у вас все не как у людей?»

Не огорчайтесь, я открою вам эту страшную тайну. Разгадала я ее не сама, а с помощью неоднократно упомянутого министра (вы правильно догадались: мой любимый автор афоризмов – не старомодный Ф. Ларошфуко, а гениальный Фурсенко А. А.). «Высшая математика убивает креативность», – проницательно заметил он. Ломоносов с его глупым математику только затем учить надо, что она ум в порядок приводит и ограниченный Суворов, откуда-то взявший, что математика – гимнастика ума, стыдливо перевернулись в гробах, а мне моментально стало ясно, в чем корень моих бед.

Какое несчастье, что много лет назад я опрометчиво позволила себе овладеть навыками интегрирования! Вот почему мне не удается рассадить двести человек в помещении, рассчитанном на семьдесят, и многое другое, что для креативного человека стало бы пустяком. Вот почему вечно переживаю из-за ерунды вроде качества занятий, вместо того чтобы, не утруждаясь, бодро расписываться в зачетках и бежать домой с мешком подарков. Нет, не стоят интегралы подобных жертв! Ни за что их не учите. И производные тоже. И пределы. На всякий случай советую также проигнорировать четыре действия арфиметики – вдруг и они на нас плохо влияют? Сколько, например, по-вашему, будет дважды два? Если четыре, то диагноз неутешителен – ваша кретивность на нуле.

Горе в том, что обратно из головы знания не выкинешь – у некоторых они впечатаны туда накрепко. Можно, конечно, сделать лоботомию на левом полушарии. Всего-то несколько надрезов в местах, отвечающих за логическое мышление, – и министр образования и науки (!) будет мною доволен. Чувствую, именно об этом будет его следующий указ.

Но пока средства на данную операцию еще не выделены бюджетом, приходится разрушать некреативный мозг математиков обходными путями. Рассказ о самом замечательном из них я приберегла напоследок. Потому что легче, для затравки пообщавшись с парой душевнобольных студентов и злобным марсианином, самолично отшкурить старую доску и перетащить сто стульев с этажа на этаж, чем один раз заполнить Индивидуальный План Преподавателя.

Раньше мы без него обходились. Работали себе и работали, считая, что главное – составить план занятий, а больше вроде как планировать нечего. Но не тут-то было! Последние два года наша деятельность подлежит строжайшему учету и контролю. Поверьте, советская бюрократия – просто бледная тень бюрократии нынешней.

Каждому преподавателю был выдан солидный журнал с множеством граф. Прежде всего, я с потрясением узнала, что рабочий день состоит из трех половин. Возможно, нематематику трудно меня понять, но сообщение, что Солнце вращается вокруг Земли, я бы перенесла гораздо легче. Орбиты планет вполне могут по каким-то причинам поменяться, однако половин в целом всегда ровно две. Тем не менее нам следовало подробно отчитаться обо всех половинах, включая мистическую третью (которую, с моей некреативностью, боюсь, не найти без доброй дозы марихуаны).

Потерев моментально заболевшие виски, я принялась читать правила заполнения таинственной бумаги. Оказывается, на проставление одного зачета нам полагается одиннадцать минут и пятнадцать секунд. Ну, ежели речь исключительно о росчерке в зачетке, десять минут тут явно лишние. Если же имеется в виду время, которое ты индивидуально общаешься с конкретным студентом, помогая сделать необходимые задания, так одиннадцать с четвертью минут за семестр уйдут лишь на ожидание, пока он, родимый, примостится рядом с тобой на стуле.

С экзаменом начальство неожиданно расщедрилось – выделило аж двадцать две минуты тридцать секунд. Я живо представила, как, глядя на часы, бодро выкрикиваю: «Ваше время истекло, кончайте разговор!» – прерывая человека на полуслове. В реальности, признаюсь, вместо этого обычно произносишь: «Хорошенько подумайте и ни в коем случае не спешите с ответом».

Так что, махнув рукой на вступительную часть, я перешла собственно к началу журнала.

«Внимание! Все необходимые позиции не поместятся в соответствующие строки индивидуального плана», – извещала заботливо вложенная кем-то бумажка.

Тут я уже впала в прострацию надолго. Не поместятся. и как прикажете реагировать? Пропустить что-нибудь? Или, возможно, объединять строки?

Вздохнув, я вновь вперилась в текст.

Далее следовало огромное количество различных вариантов. Радостно обнаружив «Лектор, у которого есть экзамен» (кто это, коли не я?), я прочла, что число студентов в потоке следует умножить на одну четверть. Результат, увы, вышел дробным – двадцать пять и три четвертинки. Я уже жаловалась на эмоциональное заражение. С трудом изгнав из воображения кошмарную картину трех четвертинок студента (непонятно, какую именно часть следовало отрезать, но любую было жалко), я перешла к более легкой процедуре умножения количества групп на два. Это меня взбодрило, и я без особых проблем перемножила число групп и часы, отведенные на лекции в семестр, покладисто поделив результат на двадцать. Однако дальше предлагалось страшное – все полученное сложить!

Я закрыла глаза, с трудом успокаивая бьющееся сердце.

«Тоже мне! – возмутится здравомыслящий читатель. – Взяла калькулятор да сделала, что велят. Еще математик называется!»

В том-то и проблема. Много десятилетий я твердила студентам, что нельзя складывать величины несовпадающих размерностей. «Три токаря тачали детали четыре дня. Сколько их всего?» «Семь», – не раздумывая, ответит нормальный человек. А математик очнется в дурдоме, где ему предстоит до конца жизни повторять кошмарный бред: «Сколько их всего? Три токаря плюс четыре дня!»

Стиснув зубы, я подчинилась жестокому требованию. В нем даже сверкнуло нечто разумное. Недавно я слышала по радио передачу, где обсуждались проблемы высшего образования. И там сообщили, что основная помеха его гармоничному развитию – ну, разумеется, преподаватели. Да, сказал эксперт, доцент стал жить победнее (что, как я поняла, большой плюс), однако свой статус он все равно менять не хочет. Слово доцент продолжает вызывать уважение, и сами они себя уважают, чем крайне затрудняют переход к новым, прогрессивным стандартам.

Так вот, сложение часов со студентами – весьма эффективное упражнение по понижению самооценки. Не исключено, что, если я стану выполнять его регулярно, моя вредоносность постепенно уменьшится, а то и вовсе сойдет на нет.

Не буду утомлять вас деталями, хотя каждая графа достойна подробнейшего изучения. Скажу лишь, что записей требовалось сделать огромное количество, причем иногда встречались угрожающие комментарии вроде: «Первый семестр плюс второй семестр. Писать только цифры, а не семестр. Знак плюс обязателен, но не суммировать!»

Особую пикантность всей этой канители придает то, что наша зарплата абсолютно не зависит от нагрузки. То есть десять у тебя учебных часов в неделю, двадцать или тридцать, ты получишь одинаковую сумму. Только не спрашивайте, почему это так. Очевидно, чтобы, глядя на расписание, сразу представлять свое место в кафедральной иерархии – чем больше пашешь за ту же ставку, тем оно, соответственно, ниже.

Ладно, к тому, что у меня часов обычно максимум, я привыкла. Поскольку я поступаю так, как считаю правильным, а не по указке марсиан, было бы странным оказаться у них на хорошем счету. Спасибо, что пока не удосужились съесть. украдкой трижды сплевываю и для подстраховки столько же раз стучу по дереву.

С чем никак не могу смириться, это с тем, что замены тоже не оплачиваются. То есть, если заболеешь, кто-то из коллег должен даром за тебя работать. А, поверьте опытному педагогу, иметь дело с чужими группами – удовольствие ниже среднего. Разве что закрыть глаза, заткнуть уши и просто перетерпеть полтора часа. На самом деле именно так и следует поступать, только не все способны.

Вон, например, недавно ровно без пяти два мне сообщили по мобильному, что в тот же день в четыре часа у меня замена. Я, разумеется, на лекции отключаю звук, но в перемену отслеживаю пропущенные вызовы. Увидела номер кафедры и простодушно перезвонила, а мне предлагают неожиданный подарок. А куда денешься? Не ехать же кому-то другому из дома, раз я нахожусь в институте.

Не без раздражения уточняю:

– Какая тема?

– Не знаю, – безмятежно отвечает секретарша. – Преподаватель вчера попал в больницу, а никто, кроме него, не знает, что они там проходили. Ну какая вам разница? С вашим опытом вы легко сориентируетесь.

– Хотя бы какой предмет? – жалобно пищу я в трубку, понимая, что серьезно вляпалась. – Математический анализ, геометрия, алгебра или теория вероятностей?

– Сейчас, – шуршит бумажками Мария Петровна – очаровательная женщина, которая всегда рада помочь ближнему. – Нашла в расписании! Алгебра.

Я вздрагиваю.

– А у меня с собой только задачник по математическому анализу. Выдумать самой примеры некогда – перемена заканчивается, пора на лекцию. Мария Петровна, что же делать?

– Господи, да в чем проблема? – удивляется секретарша. – Все понимают, что в таких условиях нормального занятия не проведешь. Главное, чтобы оно состоялось, остальное ерунда.

Легко сказать! Открою страшную тайну: за долгие годы я ни разу не пришла в институт не подготовившись. Даже если давала какую-то тему много раз, все равно повторяю заново. Не рискну сравнивать себя с гениальным пианистом Рихтером, однако часто вспоминаю его фразу: если я не тренируюсь один день, чувствую я сам, если два – замечает жена, через неделю – публика. В педагогике ситуация схожая.

– Я не справлюсь без задачника, – произношу я с такой твердостью, что бедной Марии Петровне становится ясно – меня не переубедишь.

– Погодите минуточку! – говорит она. – Вот, на кафедре в шкафу завалялось несколько книжек. Сейчас, есть и по алгебре, нашла. Вы после своей лекции как раз успеете добежать до нужного корпуса, а я поднесу одну из них к аудитории. Хорошо?

Доброжелательность обычно меня обезоруживает. Когда хамят, упираюсь всеми четырьмя лапами, а лаской из меня, боюсь, легко навить любое количество веревок.

– Хорошо, – мрачно соглашаюсь я, полная самых дурных предчувствий.

Одно из них состоит в том, что я останусь голодной, – я не ем после семи, а домой теперь возвращусь явно позже. Учитывая, что я и пообедать не успела, это не радует.

По окончании занятия я опрометью несусь в главное здание, надеясь хотя бы за пять минут до начала замены узнать у студентов тему и, просмотрев загадочный том, выбрать подходящие номера.

Фолиант оказался заслуженным – шестидесятых годов. И тут меня подстерегал удар с такой стороны, с которой я его никак не ожидала.

Если честно, я постоянно упрощаю программу и сейчас, например, не рискую обучать тому, что студенты неплохо понимали десять лет назад. Как ни крути, но хотя бы часть из них должна воспринимать преподносимый материал, иначе какой в занятиях смысл? Однако, видя постепенное ослабление, я даже не подозревала, насколько деградировала вузовская математика за последние полвека. Это был культурный шок.

Я выбрала самые простые из задач. хотя зачем говорить о ней во множественном числе? Мы справились за пару лишь с одной – и то не до конца, а я наверняка осталась в памяти студентов жестокой безумицей, пытающейся свести с ума и их. Единственный плюс всей этой истории – группа, полагаю, с безмерной радостью встретила потом своего постоянного преподавателя.

Могу ли я обречь на подобные муки коллегу? Большинство из нас приволакивается на работу даже с температурой – лишь бы ноги держали.

За примером и тут далеко ходить не надо. Не так давно я собиралась в гости к своей подруге и коллеге Кате (она преподает в медицинском институте). В пятницу я с трудом отвела три пары, борясь с желанием лечь на пол и закрыть глаза. Дома обнаружилось, что у меня температура тридцать девять. Снизив ее активным лечением, я поняла, что в понедельник и вторник на занятия еще приползти смогу (чувство долга, будь оно проклято), а вот в среду к Кате – сил не хватит, хоть мы с нею и договаривались.

В воскресенье звоню подруге, чтобы повиниться, а та отвечает:

– А я как раз собиралась звонить тебе. У меня сейчас температура под сорок, а вчера так плохо было – я даже в институт поехала на такси, иначе бы сознание потеряла. Так что встреча переносится.

– Может, чем на такси, лучше взять больничный? – попыталась вразумить ее я (хотя чья бы корова мычала! Однако я моложе, и мой букет болезней несколько менее цветущ). – Ты должна себя беречь. На тебе дети, внуки.

– Должна, – вздохнула собеседница. – Но как представлю, что кого-то заставят меня замещать – легче отработать самой.

Вот это и называется – профессиональная деформация.

Как бы там ни было, с индивидуальным планом мы развлекаемся уже два года, причем правила постоянно меняются. Со временем я вроде попривыкла. Как окажусь на кафедре, так вытаскиваю журнал и заполняю графу-другую – сразу много мне как существу нервному не осилить.

На самом деле, конечно, не совсем так. Обычно я думаю: «Надо, надо заняться индивидуальным планом», – но заставить себя удается примерно один раз из четырех. Иногда даже беру его в руки, однако не решаюсь открыть – очень уж противно.

В общем, я наивно полагала, что теперь он вряд ли чем-нибудь способен меня удивить. Но я недооценивала наше министерство!

В конце семестра, зайдя на кафедру специально с целью внести окончательные коррективы в любимый документ (а то еще из отпуска вызовут, обнаружив неполадки, это мы уже проходили), я нашла в нем таинственную записку. Послание доброжелателя гласило: «Сложив все полученные цифры, вы должны получить одну тысячу пятьсот пятьдесят – не больше и не меньше!»

Несколько опешив, я обратилась к секретарше:

– Вы не подскажете, что это значит?

– Очень просто, – объяснила Мария Петровна. – Вы ведь весь год заполняли план, правильно? Вам осталось совсем немного. Видите цифры в графах? Сложите их все. Только надо обязательно получить одну тысячу пятьсот пятьдесят, а то результат будет недействителен.

Я медленно опустилась на стул.

– Почему-то многие так реагируют, – сочувственно кивнула собеседница. – Хотя, казалось бы, стало гораздо проще. Раньше у всех получались разные цифры, а теперь одинаково – одна тысяча пятьсот пятьдесят.

– Но как, – возопила я, – как я могу получить такое число, если у меня выходит совсем другое! Это же арифметика, понимаете, арифметика!

Мне вспомнилась фраза из анекдота: нет ли у вас другого глобуса? Проблема в том, что арифметика объективна, другой не может существовать даже на Марсе.

– Ладно, – улыбнулась Мария Петровна. – У меня есть совет специально для таких, как вы. Если у вас перебор часов, уменьшите их до нужного количества в любой из строк. А если нехватка.

И она от руки щедро вписала новую графу. Название было более чем подозрительно: Индивидуальная работа по заданию зав. кафедрой.

– Ровно сколько надо, столько туда и поставьте.

– Интим не предлагать… – неслышно прошептала я, глядя на смутившую меня фразу.

Хотя нельзя быть такой испорченной! Необязательно ведь интим, правда? Может, я сажала цветочки у начальника на даче? Или мыла окна на кафедре. Или, например, ночью тайком снимала дворники с машин опрометчивых водителей. Что наиболее вероятно, поскольку работа явно такого свойства, что на бумаге ее лучше не конкретизировать.

– Не грустите, – с сочувствием прервала мои размышления секретарша. – Хотите, я вас порадую?

– Хочу! – взбодрилась я.

– Осенью бюджетников ждет повышение зарплаты, – тоном опытной гадалки заявила собеседница.

Известие меня живо заинтересовало.

– На много?

– Вас, доцентов, на триста семьдесят девять рублей, – заглянув в листочек, отчиталась Мария Петровна.

Я, не удержавшись, громко заржала.

– Вот, – доброжелательно продолжила секретарша, – все так реагируют. Я же знала, что вас развеселю.

Признаюсь, особо умиляла девятка в конце. Триста восемьдесят мы, очевидно, уже не заслужили.

Сразу вспоминается замечательное разъяснение, вычитанное мною в любимом журнале «Наука и жизнь».

Работа – это сила, умноженная на путь (A = F × S). Путь – скорость, умноженная на время (S = v × t, A = F × v × t). Кроме того, как известно, знание = сила и время = деньги. Подставляя это в формулу для работы и выражая деньги, получаем: ДЕНЬГИ = РАБОТА/(ЗНАНИЕ × СКОРОСТЬ). То есть при одном и том же объеме работ, чем больше у тебя знаний и чем быстрее ты справляешься, тем меньше получаешь.

Согласитесь, в этом есть рациональное зерно?

– Какая дивная формула, – раздался из-за спины голос Веры Георгиевны. – И главное, вечная.

Я автоматически выпрямилась, одернула юбку и попыталась хоть немного отряхнуть рукав от мела. Присутствие Веры Георгиевны всегда действует на меня мобилизующе.

Обернувшись, я увидела у нее в руках огромный букет. Он состоял в основном из орхидей, но были там и другие цветы. А самое удивительное – в центре примостилась птичка дивной красоты и пушистости. Правда, искусственная, но выглядела словно живая.

– Студенты подарили? – не без тени зависти спросила я.

– Бывшие студенты, – с легкой улыбкой поведала собеседница. – Удивительно, правда? Они ведь совершенно не обязаны нас помнить. Если мы делаем свою работу хорошо, то потому, что считаем это правильным, а не ради благодарности. Но как все-таки приятно, когда к тебе приходят через несколько лет и говорят добрые слова!

Я кивнула. Когда я работала первый год, со мною произошла печальная история. Ее даже историей на назовешь – так, необходимый жизненный опыт. С частью студентов я контактировала довольно близко – встречала в общежитии вместе с ними праздники, пела там собственные песни под гитару. В конце концов, разница в возрасте между нами была несущественной. хотя, признаюсь, первая же попытка найти общий язык вне математики сразу выявила различие поколений.

– Александра Игоревна, как вы относитесь к воскресенью? – застенчиво спросил меня на перемене староста.

Остальные учащиеся, стоя рядом, напряженно ждали ответа.

Я, чувствуя судьбоносность момента, с осторожностью уточнила:

– Вы подразумеваете день недели или религиозное верование?

– Э? – опешил собеседник. – Я подразумеваю рок-группу.

Я навсегда запомнила, как эти студенты поздравили меня с днем рождения. Прихожу на занятия – там пусто. Я опешила. Вдруг открывается дверь, и ко мне торжественно шествует ученик с розой. Вручает ее мне, дверь снова открывается – за ней стоит следующий. И так двадцать три раза – как раз по числу моих лет.

Закончив курс математического анализа, они позвали меня проводить белые ночи. Мы гуляли по центру – Медный всадник, Адмиралтейская игла, разведенные мосты – и беседовали о смысле жизни и других удивительных, непрактических, важнейших в мире вещах. А под утро меня вдруг пронзило: скорее всего, я никого из группы больше никогда не увижу. Впрочем, даже если увижу, мы станем чужими. Студенты уходят, а мы остаемся. Это правильно. Нельзя всю жизнь пробыть семнадцатилетним. Блажен, кто смолоду был молод,// блажен, кто вовремя созрел. Они, созрев, меняются, а их место займут другие, и я должна помнить об этом каждую минуту, расставаясь с прошлым без сожалений.

Не скрою, урок был болезненным, однако подействовал раз и навсегда, словно хорошая прививка. Зато с тех пор добрые слова, сказанные о ком-то из нас спустя годы, приносят мне особую, ни с чем не сравнимую радость. Я понимаю, насколько они ценны.

– Деньги – далеко не главное в жизни, – продолжила Вера Георгиевна. – Поверьте, девочка, моему опыту.

Я вздохнула.

– Боюсь, без них мне не удастся путешествовать, ходить в театр и покупать книги. – И, поразмыслив, честно добавила: – А также есть, пить, одеваться и ездить в общественном транспорте на работу.

– Глупо спорить с тем, что деньги нужны, а в каких-то ситуациях, увы, судьбоносны, – согласилась собеседница. – Но судьба обычно устраивает так, что, если вам что-то по-настоящему необходимо, вы так или иначе это получите. Разве нет?

– Да, – удивилась я. – Стоило подорожать билетам в «Мариинку», как появилась возможность заказывать третий ярус через наш профком. Еще я вечно вылавливаю через Интернет дешевые авиабилеты и отели со скидкой. А когда трудно стало находить жизнерадостные новые книги, я научилась писать их сама.

– Вот видите, – обрадовалась Вера Георгиевна. – Да, у нас с вами никогда не будет стеклопакетов в окнах и модной дорогой одежды, а прежде, чем пойти в буфет, придется долго пересчитывать деньги в кошельке и, возможно, предпочесть полезное здоровью голодание. Однако по-настоящему необходимое у нас есть и, надеюсь, будет всегда.

Я хмыкнула.

– Хотите сказать, мы дауншифтеры?

– Идущие вниз по лестнице? – изумленно перевела собеседница. – О чем вы?

– Довольно модный сейчас термин, – объяснила я. – Я недавно специально посмотрела значение в Интернете. В целом имеется в виду отсутствие стремления к большому заработку и карьерному росту, да и вообще отказ от общепринятых жизненных целей в пользу собственных. А в конце написано самое замечательное: в наиболее тяжелых случаях дауншифтер может стать учителем в сельской школе или, на худой конец, преподавателем в престижном вузе. Где вскоре и спивается.

Признаюсь, прочтя это, я весь вечер хихикала.

– Спивается? – заинтересованно повторила Вера Георгиевна. – Это отменная мысль. Особенно учитывая, что сегодня последний день семестра.

Я радостно вскинулась.

– У метро есть неплохой магазинчик. Я за пять минут сгоняю туда-обратно. Ждите!

– Если вы не против, – скромно продолжила коллега, – я бы предпочла шампанское, но, разумеется, брют. Хотя сухое красное вино тоже совсем неплохо – конечно, при условии, что оно розлито там же, где произведено. О закуске можно не беспокоиться – мне вместе с цветами как раз преподнесли вот эти конфеты.

И она продемонстрировала роскошную прозрачную коробку, в которой сияли крупные золотые шары безмерно привлекательного вида.

– Я скоро вернусь. – бросила я уже на бегу, подхватывая сумку. – Этот день непременно надо отметить!