Текст книги "Чужая маска"

– Все это отлично, но ведь те, кто позвонил Людмиле, должны были понимать, что она может перепроверить их слова. Представь себе, через полчаса после звонка она сама звонит Параскевичу и спрашивает: «Милый, я забыла, где должен лежать пистолет?» И все, обман раскрыт.

– Не-а. Параскевич за несколько дней до смерти переехал в новый дом на окраине Москвы, и там не было телефона. Так что Исиченко при всем желании не могла бы ему позвонить.

– Но она могла прийти к нему.

– Не могла. Я же сказала, он только что переехал. Причем нового адреса он ей не давал, поскольку вообще старался скрыться от нее.

– Ладно, твоя взяла. Рисуй следующий пейзаж.

– Следующий пейзаж у нас разворачивается на фоне безумной любви Исиченко к Леониду Параскевичу. Поняв, что он не собирается оставлять жену, она вполне самостоятельно приходит к выводу о том, что мерзавцу не место среди живых. Никто ее не подбивает и не обманывает, она приобретает оружие и подстерегает неверного на лестничной площадке возле лифта. Весь вопрос только в том, больна она или здорова. Ведь выдаваемый ею бред может оказаться симуляцией. Но тогда нужно признать, что возникает пейзаж номер три, совершенно кошмарный, на разгадывании которого мы с вами, Константин Михайлович, все мозги до дыр протрем.

– Ой, напугала, – замахал руками Ольшанский. – Мне, например, терять нечего, у меня и так в голове одни дыры остались.

– Видите ли, бред у Людмилы Исиченко появился не сегодня и не вчера. Идея овладела ею достаточно давно, во всяком случае, год назад она приходила домой к Параскевичу и рассказывала его жене о том, что Леонид предназначен ей свыше. Если допустить, что Людмила совершенно здорова, то придется признать, как это ни прискорбно, что мы имеем дело с тщательно срежиссированной мистификацией, которая началась чуть ли не полтора года назад. Кому это нужно? Какова цель? Кто получает от этого выгоду? У меня ум за разум заходит. Ведь жизнь Параскевича кажется абсолютно открытой, в ней нет ни тайн, ни темных пятен, ни подозрительных знакомых – ну совсем ничего. Безумно талантливый застенчивый мямля, который не умеет сказать «нет» и послать подальше, задавленный деспотичной матушкой и исподтишка ненавидящий ее, позволяющий себе робкие сексуальные излишества, но в основном только для того, чтобы покопаться в душе очередной женщины и набраться новых знаний, которые он не без успеха потом использует в очередном романе. Кому нужно полтора года вести облаву на такого человека? Кому он мог помешать?

– Эка ты, Каменская, горазда вопросы-то задавать, – покачал головой следователь. – Вот иди домой, выспись и подумай как следует над ответами. А чего? Вопросы ты ставишь абсолютно правильные и грамотные, вот и попробуй на них ответить.

– Ну, Константин Михайлович… – Настя даже задохнулась от возмущения, потом от души рассмеялась. – Тогда разрешите Мише Доценко встретиться с женой Параскевича.

– Это еще зачем?

– Пусть он поговорит с ней на тему ревности. Понимаете, если Светлана изменяла мужу, то она скорее признается в этом мужчине, чем женщине.

– Да ну?

– Вот вам и «да ну», – передразнила она. – Мишаня – красавец, каких поискать, я его все время на таких мероприятиях использую. Замужние женщины очень часто признаются ему в супружеских изменах, потому что за этим кроется вполне очевидный подтекст: я не очень-то привязана к своему мужу, так что тебе, черноглазый котик, вполне может обломиться. Если Миша сумеет понравиться женщине, она ни за что не станет притворяться целомудренной, если таковой на самом деле не является, сто раз проверено.

– Слушай, Настасья, ты мне так голову заморочила, что даже гастрит испугался и отступил. Делай как знаешь.

* * *

Когда дверь за женщиной из милиции закрылась, Людмила Исиченко схватила веник и совок и принялась исступленно подметать в комнате и прихожей, потом схватила тряпку и тщательно вымыла полы, двигаясь от окна в комнате к входной двери.

– Чтобы ты никогда сюда не возвращалась, – бормотала она, – и пусть твой дух отвратит тебя от моего дома.

Закончив уборку, она сняла желтый костюм и надела точно такой же, но фиолетовый, который шел ей еще меньше. В фиолетовом она казалась совсем старухой. Леонид велел ей принимать чужих людей только в желтом, а с ним самим общаться только в фиолетовом. Людмила не смела ослушаться, она боготворила Параскевича и считала его своим повелителем. Вчера он обещал появиться между восемью и девятью вечера, но она начинала готовиться к его появлению заранее: переодевалась, ставила на стол семь свечей, которые следовало зажечь в первые же минуты после его прихода.

Она достала из коробки семь новеньких свечек, а из ящика старинного серванта – семь подсвечников, расставила их на столе в том порядке, которого требовал Леонид, и начала ждать. Уселась в кресло и погрузилась в тупое оцепенение. Ровно в восемь вечера раздался телефонный звонок.

– Я иду к тебе, – прошелестел далекий и неземной голос. – Готовься и жди меня, я иду к тебе…

Людмила вскочила с кресла и судорожно заметалась по квартире. Нужно выключить лампы и люстры, Леонид не переносит яркого света. Зато в момент его появления непременно должна звучать месса си минор Баха. В большой комнате стоит музыкальный центр с четырьмя колонками, колонки следует поставить особым образом, чтобы звук концентрировался в том месте, на которое указывал Леонид. Она быстро повернула акустические колонки так, как нужно, включила музыку на полную мощность, погасила свет и стала напряженно ждать.

Леонид возник, как всегда, неожиданно. Ни разу не удалось ей уловить момент, когда он возникал в ее комнате. Вот только что его не было, и вдруг – стоит по другую сторону стола. Людмила кинулась зажигать свечи, когда седьмая свеча загорелась, она повернула ручку и уменьшила громкость мессы.

– Сегодня ко мне еще раз приходили из милиции, – быстро сказала она, боясь, что Леонид может исчезнуть, а она не успеет посоветоваться с ним насчет самого главного.

Так уже бывало раньше, иногда он беседовал с ней минут по десять-пятнадцать, а иногда уходил почти сразу после появления.

– Зачем? Что они хотели?

Голос его был тихим и каким-то неземным, и Людмиле приходилось сильно напрягаться, чтобы слышать его. Леонид не разрешал выключать музыку, он только позволял делать ее совсем тихой, но церковная музыка все равно должна была звучать. И подойти поближе к нему Людмила не могла, хотя Леонид и предлагал ей это. Она боялась. Они всегда стояли по разные стороны стола, разделенные семью горящими свечами, и Людмила любовалась самым прекрасным на свете лицом. Она готова была все отдать за право смотреть на него двадцать четыре часа в сутки.

– Они спрашивали, не говорил ли ты мне, кто тебя убил.

– И что ты им ответила?

– Ничего. Я ничего им не сказала.

– Ты согрешила, – сурово и тихо произнес Леонид. – Не для того я ушел из жизни, чтобы идти по вечности рядом с лживой грешницей. Ты должна была признаться во всем.

– Но как я могла, – залепетала Людмила, не сводя глаз с обожаемого лица.

– Ты должна была признаться. И если ты не сделала этого сегодня, то сделаешь это завтра. На тебе лежит великая вина за болезнь Светланы и за то, что ты пыталась ее убить. Я пожалел тебя тогда и никому не сказал, из-за чего у нее случилось нервное расстройство, а ведь я мог бы всем рассказать, что ты пыталась ее убить, что ты проникла в мой дом, принеся с собой огромный мясницкий нож. Но я пожалел тебя и предал Светлану, которая ни в чем не виновата. Врачи думали, что у нее были галлюцинации, что ей привиделась женщина с ножом, а я промолчал и не сказал, что это было в действительности. Она перенесла очень тяжелое лечение, она так страдала, бедная невинная жертва, и виноваты в этом мы. Ты и я. Эта вина лежала на нас тяжким бременем, и поэтому мы не могли быть вместе в земной жизни. Один из нас должен был уйти отсюда в лучший мир. И снова я пожертвовал собой, я оставил больную и беспомощную Светлану одну и ушел в мир мертвых. А ты? Что сделала ты, чтобы искупить свой грех?

– Я помогла тебе, – пробормотала Людмила. – Я сделала все, как ты велел. Разве этого недостаточно, чтобы заслужить право быть всегда рядом с тобой?

– Ты должна очиститься от скверны греха. – Голос призрака стал еще тише, и Людмила вся обратилась в слух. – Ты должна признаться во всем и покаяться. Иначе не будет покоя ни мне, ни тебе. Твоя расплата будет суровой, но ты должна быть к этому готова.

– Расплата? О чем ты говоришь?

– Ты признаешься в том, что помогла мне уйти, ты все расскажешь, тебя отправят в больницу и начнут лечить так больно и мучительно, что смерть покажется тебе избавлением. Но умереть тебе не дадут. Это и будет та кара, которая настигнет тебя за твой грех, за то, что ты сотворила со Светланой.

– Но я не хочу! – чуть не закричала Людмила. – Я не хочу! Я хочу быть с тобой!

– Тогда иди ко мне, – прошелестел голос Леонида. – Иди ко мне, любимая. Признайся во всем, покайся и иди ко мне. Тогда нас уже ничто не разлучит. Пусть музыка звучит громче, я ухожу…

Людмила покорно, как загипнотизированная, повернула ручку, и месса снова зазвучала на полную мощность. Она стала одну за другой гасить свечи, не сводя глаз с любимого лица, которое, казалось, постепенно растворялось в темноте. Как всегда после появления призрака, на нее нашел ступор. Она неподвижно стояла посреди комнаты возле стола, и ей казалось, что она спит. Людмила знала, что сама не сможет стряхнуть тяжелое оцепенение, оно пройдет, как только закончится музыка. Мысли текли вяло, руки и ноги были словно свинцом налиты.

Хорошо, она сделает все так, как он хочет. Он – ее повелитель, она – его покорная раба и подчинится его воле.

Глава 5

Нугзар Бокучава, генеральный директор издательства «Вирд», ждал прихода Светланы Параскевич с легким раздражением и большим любопытством. Он уже знал о том, что «Павлин» купил у нее за двадцать пять тысяч долларов последний бестселлер знаменитого романиста, и был обижен на вдову писателя. Почему она предложила рукопись этому жирному Пашке? Ведь Нугзар всегда платил Параскевичу гонорары выше, чем остальные четверо издателей. Они давали ему за каждую двенадцатилистовую рукопись по восемьсот-девятьсот долларов, а он, Нугзар, – по девятьсот пятьдесят и даже два раза по тысяче. Так почему она не пришла к нему?

Он то и дело нетерпеливо поглядывал в окно и наконец увидел, как подъехали старенькие «Жигули», на которых раньше ездил Леонид. Нугзар тут же нажал кнопку селектора.

– Рита, быстро кофе, коньяк, конфеты. И не забудь подарок к Новому году. Она идет.

Вскочив с кресла, Бокучава подошел к зеркалу, пригладил волосы, поправил галстук. Жирный Пашка в деталях пересказал ему эпопею с визитом Светланы, и Нугзар извлек для себя полезный урок. Он не станет вести себя так глупо.

Когда открылась дверь, он стремительно встал и сделал несколько шагов навстречу женщине.

– Светлана! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

Поцеловав ей руку, он усадил вдову не на стул напротив своего стола, а подвел к мягким креслам в углу кабинета.

– Мы все скорбим вместе с тобой, дорогая, – начал он проникновенно. – Хотя я понимаю, что горечь твоей утраты несоизмеримо больше. У тебя какие-то трудности? Только скажи, я все сделаю, чтобы тебе помочь.

Лицо Светланы было серьезным и грустным, но глаз у Нугзара Бокучавы был наметанным. Уж больно хорошо она выглядит для неутешной вдовы. Наверное, уже нашла себе хахаля. А может, он у нее давно был, и теперь, после гибели Леонида, у нее руки развязаны. А вдруг это ее любовник Леньку… того?.. Да нет, одернул сам себя издатель, она же не сумасшедшая, чтобы своими руками убирать источник постоянного дохода. На что она жить-то будет без Лениных романов? На доходы от переизданий? Но это быстро кончится. Двадцать семь любовных романов, даже если каждый переиздать по два раза, – это не больше сорока тысяч долларов, ведь гонорар за переиздание намного меньше, чем за первую публикацию. Ну сколько она протянет на эти сорок тысяч? Должна же сама понимать, не маленькая.

– Спасибо, Нугзар, – сказала она. – Ты же знаешь, у меня только одна проблема, но в ее решении мне никто не поможет. Лени больше нет, и мне нужно научиться жить без него.

Хорошенькая Рита вкатила в кабинет столик с кофейником, чашками, конфетами, бутылкой хорошего коньяка и крохотными рюмочками. На нижней полке столика лежал большой, нарядно оформленный пакет. Бокучава слегка кивнул Рите.

– Светлана Игоревна, в нашем издательстве очень любили и ценили вашего мужа. Пожалуйста, примите наш новогодний подарок, это от всех нас, от всего коллектива, – сказала девушка, протягивая Светлане пакет.

– Спасибо, милая, – величественно кивнула Параскевич. – Я тронута. Я понимаю, что это подарок не мне, а Лене. Но я его приму в память о нем.

Рита вышла, плотно притворив за собой дверь. Нугзар подошел к сейфу и вынул из него небольшую коробочку.

– А это – лично от меня.

Он открыл футляр и протянул его Светлане. На темном бархате переливалась толстая золотая цепь от Картье.

– Ну что ты! – Светлана отрицательно покачала головой. – За что? Я этого не заслужила. Не нужно, Нугзар, убери это.

– Нужно.

Он ласково, но настойчиво вложил футляр в ее руку.

– Ты была рядом с Леонидом все эти годы, ты была его верной помощницей и опорой. Без тебя он бы не стал тем, кем стал. Мы все это понимаем, и я – в первую очередь.

– Почему ты?

– Потому что Леонид много раз говорил мне об этом. Говорил, как помогает твоя поддержка, твои советы, само твое существование. Он очень тебя любил, Света, и кто бы что ни говорил – никому не верь. Я знаю, что говорю. Он любил тебя, и эта любовь помогала ему писать свои великолепные книги.

Нугзар приготовил речь заранее, еще тогда, когда сам ездил по ювелирным магазинам выбирать цепь для Светланы. Когда она вчера позвонила и предупредила, что приедет сегодня, он сразу понял, что это неспроста. Ей что-то нужно. Но коль так, то и он, Бокучава, не должен упускать своего. Ему нужны права на переиздание всех романов Параскевича.

– Что ж… – Она помолчала, потом вздохнула. – Спасибо, Нугзар. Ты всегда был джентльменом. К сожалению, мне нечего подарить тебе к Новому году, разве что…

Она взяла стоящую на полу рядом с ней большую сумку и вынула папку. Обыкновенную папку, точь-в-точь такую, в каких обычно приносил свои рукописи Леонид.

– Это новый роман Лени. Он закончил его незадолго до убийства.

Бокучава похолодел. Ну и сука! Он-то к ней – как к человеку, на цепь потратился, хвост распустил, кофейку, коньячку, не надо ли помочь, а она… Надуть его хочет? Совсем за идиота принимает, думает, что Пашка ничего ему не сказал? Ну дрянь, ну мерзавка! Ничего, он ей покажет.

Взяв у нее из рук папку, Нугзар дрожащими от негодования пальцами развязал ленточки и взглянул на титульный лист. «Ненависть бывает розовой». Странно. А Пашка говорил, что та рукопись, которую ему продала Светлана, называется «Актриса для убийцы». Или что-то в этом роде… Но это, конечно, ерунда, титульный лист можно переделать и любое название напечатать. Главное – текст.

– Разве это не та рукопись, которую ты продала «Павлину»? – осторожно спросил он, не выпуская папки из рук.

– Нет, – коротко ответила Светлана, ничуть не удивившись, видно, ждала такого вопроса.

– Ты не будешь возражать, если я проверю?

– Конечно, Нугзар, проверяй. Но прямо сейчас, при мне, потому что рукопись я тебе не оставлю.

Он сел за стол и набрал номер телефона издательства «Павлин».

– Паша? Это я. У тебя новый роман Параскевича под рукой? Перешли мне по факсу начало первой, третьей и пятой глав. Нет, не конкретные страницы, а те, на которых начинаются эти главы. Потом объясню. Потом, Паша, потом, сделай, пожалуйста, что я прошу. Да, прямо сейчас.

С тех пор как многие авторы стали работать на компьютерах, Нугзар Бокучава научился распознавать множество маленьких хитростей, которые были невозможны в те времена, когда рукописи печатались в нескольких экземплярах на машинке под копирку. Отпечатанные на машинке экземпляры были совершенно идентичны, а распечатанные на принтере варианты могли очень сильно различаться. Все зависело от того, как расставить на компьютере страницы, какой сделать межстрочный интервал, сколько знаков в одной строке. И тогда в одном варианте какой-то эпизод мог, например, находиться на странице 45, а в другом на странице 37 или 59. Так что без толку просить у Паши конкретные номера страниц и сравнивать их с этими же страницами в той рукописи, которую принесла сейчас Светлана. На них может оказаться совсем разный текст, но это вовсе не означает, что речь идет о разных романах. Если эта особа намеревается провести его как мальчишку, то ничего у нее не выйдет. Не на такого нарвалась.

Светлана между тем не проявляла ни малейших признаков нервозности, спокойно налила себе кофе, плеснула туда коньяку и закурила.

– Я тебя не обманываю, Нугзар, – сказала она, – но ты в своем праве, так что я не обижаюсь. Проверяй. Все-таки речь пойдет о больших деньгах.

Он промолчал, боясь сказать лишнее или ненужное, такое, о чем сам потом пожалеет. Зажужжал факс, и на стол плавно выплыла длинная бумажная лента с текстом. Бокучава неторопливо, с трудом сдерживая нетерпение, открыл папку и вытащил три листа – начало первой, третьей и пятой глав. Тексты были абсолютно разными, разными были и имена персонажей. Бегло проглядев все страницы, Нугзар понял, что они действительно «не про то».

– Ну как? – подала голос Светлана. – Убедился?

– Не верю своим глазам, – развел руками издатель. – Когда же Леонид успел это написать? Два романа – это же не два дня работы.

– Леня работал очень быстро, вы все прекрасно это знаете. Его норма была – полтора авторских листа в день. Главное – замысел, интрига, характеры. Он мог неделями не работать, бродил по квартире, думал, выстраивал сюжет, придумывал персонажи. А когда все было придумано, садился и гнал текст. Он написал значительно больше, чем вы думаете.

– Почему же он все это не публиковал?

– Потому что не хотел получать за это те жалкие крохи, которые вы ему платили. Он работал на вас, потому что вы на коленях умоляли помочь издательству встать на ноги, залатать финансовые дыры. И он не отказывал, потому что считал вас своими друзьями. С тобой, Нугзар, он учился в школе, с Анной – в университете. Пашу привел ты, и Леня посчитал, что твой друг – это и его друг и он обязан выполнить твою слезную просьбу и помочь ему. И с остальными было то же самое. Но в глубине души он надеялся, что найдется наконец честный издатель, который предложит ему человеческий гонорар. И вот для него он создавал резерв, чтобы сразу же продать ему несколько рукописей.

– И большой резерв? – осторожно спросил Нугзар, изо всех сил пытаясь не выдать охватившего его волнения.

– Большой, – усмехнулась Светлана. – На мой век хватит.

«А на мой?» – чуть было не сорвалось с языка у Нугзара, но он вовремя удержался.

Вот, значит, в чем дело. У нее есть рукописи новых романов Параскевича. Посмертные издания! Бог мой, какие деньги на этом можно сделать! Нужна хорошая, грамотная реклама, нужно подогреть интерес читателей, организовать несколько статей в самых читаемых газетах и обязательно передачу на телевидении, обыграть обстоятельства таинственной гибели, намекнуть на что-нибудь эдакое… И все, дело сделано. В России не будет ни одной женщины, которая не купит его книги. Это же миллионные тиражи! А уж прибыль… Даже подумать страшно.

Но ему придется, судя по всему, дорого заплатить за эти рукописи. Светлана – не Леонид, она стесняться не станет, потребует процент с реализации тиража. Можно, конечно, попытаться ее надуть, она не сможет выяснить в типографии, сколько книг отпечатано на самом деле. В выходных данных будет указано 100 тысяч экземпляров, и поди проверь, сколько их было. В типографии тоже не дураки сидят, они ей правды не скажут. Но вдруг? Вдруг дознается? Она ни за что не отдаст все рукописи сразу, будет продавать ему по одной, и если обнаружит обман, то дальнейшие отношения прервутся в один момент. Больше он ни одной рукописи не получит. Значит, с ней надо вести себя честно, но это означает, что платить ей придется очень большие деньги. А жалко. Ну прямо до смерти жалко.

Но выход есть, подумал Бокучава. Есть выход. Нужно только очень постараться. Окрутить Светлану, сделать своей любовницей, потом, может быть, женой, ради таких денег можно и развестись с Любой, все равно она ему уже надоела. Тогда все доходы – в общий котел, и никаких расходов. Да, это выход. Когда родничок иссякнет и с посмертных изданий Параскевича он снимет столько урожаев, сколько сможет, тогда можно будет и Светлану бросить, предварительно перекачав заработанные на ее покойном муженьке денежки в такие банки и на такие счета, где ей эти деньги ни за что не достать.

А может быть, и не придется ее бросать…

Он с новым интересом взглянул на сидящую в кресле женщину. Она никогда не казалась ему красивой. Если говорить честно, Светлана Параскевич была, на его вкус, просто страшненькой. Невысокая, ножки и ручки тоненькие, как у цыпленка, маленькие глазки, мелкие черты лица. Ему никогда не нравились такие женщины. Но он не мог не признать, что в ней было что-то невероятно привлекательное. Про таких женщин говорят, что в них есть изюминка, но, когда господь создавал Светлану, он, видно, отсыпал ей этих изюминок щедрой рукой.

Нет, что ни говори, а идея вовсе не плоха.

Нугзар нажал кнопку на селекторе, бросил коротко: «Пусть Олег зайдет, срочно», потом подошел к Светлане, сел в соседнее кресло, разлил в рюмки коньяк и улыбнулся.

– Я не спрашиваю, сколько ты хочешь за эту рукопись. Я заплачу столько, сколько ты скажешь, и торговаться не собираюсь. Одну минуту.

В кабинет вошел рослый бородатый парень с папкой в руках.

– Вызывали, Нугзар Симеонович?

– Подготовь быстро договор на издание книги Параскевича «Ненависть бывает розовой», объем двенадцать печатных листов, эксклюзив на два года, гонорар… Светлана Игоревна, называйте сумму.

– Тридцать пять тысяч долларов, – спокойно ответила Светлана не моргнув глазом.

– Тридцать пять тысяч, – повторил следом за ней Бокучава. – Выплата в момент представления рукописи. Рукопись представлена, она у меня на столе. Через двадцать минут жду тебя с договором и деньгами.

– Сделаю, Нугзар Симеонович.

Бородатый Олег вышел, унося на лице печать такого изумления, будто только что на его глазах ощенилась кошка. Нугзар точно знал, что в данный момент в кассе нет такой суммы, ее нужно было заказывать заранее, но это его не беспокоило. Раз он сказал – Олег сделает. Соберет наличные у всех сотрудников, вытрясет из сейфов все заначки и бог его знает что еще сделает, но через двадцать минут деньги – тридцать пять тысяч долларов – будут на столе. Тем и хорош Олег, что, дав ему поручение, можно было не беспокоиться о выполнении.

Когда за ним закрылась дверь, Бокучава поднял рюмку.

– Давай выпьем. Светлая память Леониду, пусть земля ему будет пухом.

Они выпили не чокаясь. Нугзар поставил рюмку на стол и потянулся к кофейнику.

– Паше ты продала рукопись за двадцать пять, – заметил он как бы между прочим.

– Он просил эксклюзив на шесть месяцев. Два года стоят дороже. Ту рукопись, которую я продала Паше, я через полгода продам еще кому-нибудь, а к твоей два года не смогу прикоснуться. По-моему, это справедливо.

– Разумеется, – поспешил согласиться Бокучава. – Я не знал про шесть месяцев.

Бог мой, какой же Пашка дурак! Он что, не понимает, что делает? Такую вещь купить всего на полгода! Совсем мозгов нет…

– Я могу задать тебе еще несколько вопросов?

– Задавай, – разрешила Светлана.

– Почему ты пришла в первую очередь к Паше, а не ко мне? Он тебе более симпатичен? Или тут что-то другое?

Она обворожительно улыбнулась и вдруг стала почти красивой.

– Паша был пробным шаром. Он из всех вас самый жадный, и я не могла отказать себе в удовольствии посмотреть на его рожу, когда назвала сумму. А кроме того, он из вас всех самый глупый и недальновидный, и я с самого начала была уверена, что он не допрет попросить эксклюзив больше чем на шесть месяцев. У него же договоры типовые, лежит на столе пачка бланков, только фамилии, названия, сроки и суммы вставляй. Они, видно, у всех авторов права только на полгода покупают, поэтому и в договор впечатали шесть месяцев, а переправить он забыл. Или ему это вообще в голову не пришло. Очень мне хотелось ободрать его на двадцать пять штук. А через полгода рукопись свободна. Если захочешь, будет твоя.

Черт возьми, да она просто красавица. Королева! Принцесса Греза! Нравится она ему или нет, но она будет для него самой красивой женщиной Москвы на ближайшее время. А если отдаст все новые рукописи – то и первой красавицей России. А уж если выпросить у нее права на переиздание всех романов, в том числе и предыдущих, то Светлана Параскевич станет для Нугзара просто-таки Мисс Мира. И пусть кто-нибудь только попробует удивиться, что Бокучава, давний ценитель пышных форм и любитель рубенсовских женщин, вдруг резко изменил своим вкусам.

– Светлана, знаешь, о чем я сейчас подумал? Если бы ты отдала мне все рукописи из Лениного резерва, я мог бы запустить серию. Художник разработает макет обложки, по которой посмертные романы великого Параскевича можно будет отличить с первого взгляда. Я уже и название для этой серии придумал: «Любовь и смерть». Полное собрание любовных романов писателя, увы, ушедшего от нас. Как тебе?

– Заманчиво. Ты соображаешь быстрее Паши, это верно. Мне нужно подумать над твоим предложением.

– Конечно, Света, конечно, – согласился Нугзар. – Подумай. Но довольно о делах. Давай теперь поговорим о тебе.

– Обо мне? – удивилась она. – А что обо мне говорить?

Нугзар внутренне собрался, как перед прыжком. Вот он, самый ответственный момент. Сейчас или никогда. Самое главное – не промахнуться.

– Я никогда не говорил тебе некоторых вещей, потому что ты была женой моего школьного товарища. Я понимаю, что после гибели Леонида прошло слишком мало времени, но я все-таки скажу. Светлана, я всегда относился к тебе не совсем так, как ты могла думать. И если ты этого не замечала, то, значит, мне удавалось это достаточно успешно скрывать. Поэтому я хочу, чтобы ты знала: что бы ни случилось, какие бы трудности в твоей жизни ни возникли, у тебя есть человек, которому ты дорога и который сделает для тебя все, даже то, что сделать невозможно. Я всегда буду твоей опорой, и на мою поддержку, помощь и любовь ты можешь рассчитывать безо всяких условий. Надеюсь, мои слова не обидели и не оскорбили тебя.

Она задумчиво посмотрела на него, отпила немного кофе и аккуратно поставила чашку на блюдце.

– Я ценю твой порыв, Нугзар, но сейчас рано говорить об этом. Давай останемся в рамках деловых отношений.

– Но я могу надеяться, что со временем мы вернемся к этому разговору?

– Надеяться можешь. – Она слегка улыбнулась. – Но я, со своей стороны, никаких обещаний не даю.

«Не даешь ты обещаний, – хмыкнул про себя Бокучава. – А цепь взяла. И другие подарки возьмешь. А потом уже никуда не денешься, жилочка ты моя золотоносная».

* * *

Отъехав от здания, где располагалось издательство «Вирд», на несколько кварталов, Светлана Параскевич остановила машину возле телефона-автомата.

– Это я, – весело сказала она, услышав голос снявшего трубку мужчины. – Я еду от Нугзара.

– Как все прошло?

– Отлично! Тридцать пять тысяч и эксклюзив на два года.

– Значит, заглотнул наживку? Ты умница.

– Еще как заглотнул! Он хочет забрать все романы и сделать серию. Но ему ужасно не хочется делиться, и он начал звать меня в койку.

– Кто? Бокучава? Тебя? В койку?

– Ага.

– Вот сволочь!

– Да ладно тебе, ты что, ревнуешь? Никуда я от тебя не денусь.

– Все равно неприятно. Ты не сказала ему, сколько у тебя в резерве рукописей?

– Ну я же не маленькая! Хотя он ужасно хотел узнать. Весь извелся от любопытства. Ты ел что-нибудь?

– Я тебя жду. Не буду без тебя обедать.

– Не глупи, милый, мне нужно еще заехать на работу, так что я приеду не раньше пяти. Поешь, пожалуйста.

– Не буду. Мне без тебя все не в радость. Светка, если бы ты знала, как я тебя люблю!

– И я тебя люблю. С каждым днем все сильнее.

– Сильнее, чем покойного мужа?

– Ну перестань дурачиться.

– Нет, скажи.

– Конечно, сильнее. Все, милый, я поехала.

– Приезжай скорее, я скучаю по тебе.

– И я скучаю.

Она повесила трубку, счастливо улыбнулась и пошла к машине.

* * *

До Нового года Насте Каменской предстояло жить одной, муж честно предупредил, что, пока не будут подготовлены и утверждены все отчеты по темам, разрабатывающимся в его лаборатории, он в Москве не появится. С покупкой продуктов она тянула сколько было возможно, доедала старые консервы, доваривала остатки гречки и размягчала засохший хлеб в духовке, но в конце концов ей пришлось взять себя в руки и отправиться в магазин. Нагрузив полную сумку продуктами, не требующими длительной готовки, она решила дойти до ближайшего кинотеатра, около которого с недавних пор раскинулся небольшой рынок, и побаловать себя фруктами, поскольку их-то уж точно готовить не надо.

Проходя между рядами, она высмотрела очень симпатичные бананы и совершенно роскошный золотистый виноград.

– Попробовать можно? – спросила она смуглого черноволосого продавца.

Тот моментально расплылся в золотозубой улыбке.

– Пробуй, красавица, виноград – объедение! Попробуешь – три кило возьмешь, не пожалеешь.

Настя отщипнула ягодку от большой тяжелой грозди, потерла ее пальцами и сунула в рот. Виноград действительно оказался отменным, но три килограмма она, конечно, не потянет. Цена была явно не по ее зарплате.

– Давай побольше, хозяин, – раздался у нее за спиной мужской голос. – Витамины нам нужны.

Она сердито обернулась и наткнулась взглядом на смеющееся лицо и знакомые зеленоватые глаза.

– Влад! Ты как здесь оказался?

– За тобой иду. Ты, хозяин, взвешивай пока, не теряй времени, – обратился он к продавцу.

– Ну ты нахал, Стасов, – улыбнулась Настя. – Прямо у меня из-под носа фрукт уводишь. А вдруг мне не хватит?

– Так это тебе. Считай, подарок.

– Ты с ума сошел! – возмутилась она. – Дорого же.

– Да ладно, перед Новым годом можно, не капризничай. Тем более что я тебя искал с корыстной целью. Давай сумку, ведь переломишься сейчас.

Настя с облегчением протянула ему набитую продуктами сумку, положив сверху пакет с виноградом. Они вышли с рынка и подошли к машине Стасова.

– Я тебя как раз на этом месте увидел, – объяснил он, заводя машину. – Куртка у тебя больно яркая.

– Ага, а рожица бесцветная. Стасов, тебя бабы никогда не били за твои изысканные комплименты?