Книга: Убить Бобрыкина - Александра Николаенко

Спасибо от души, как говорится. Неделю читать 200 страниц — это новый мировой рекорд, я уверена.

И дело вовсе не в том, будто Убить Бобрыкина - великое и могучее произведение, такое великолепное, что оторвало мне башку в прямом смысле. Совсем наоборот. Обычно, когда я натыкаюсь на неинтересную книгу, то просто сажусь и прочитываю её взахлёб. И всё, никаких проблем. Ясен пень, можно было бы и бросить, однако ж я из тех поехавших, кто считает необходимым оценивать книгу от начала и до конца. Но в этот раз что-то явно пошло не так. Не помогала даже аудио-начитка.

Проблема исключительно в моём личном восприятии. Текст невероятно душный, завёрнутый в бесконечные слои самоповторов, бестолковый по содержанию и вызывает некоторое отвращение своими странненькими метафорами. И рифмы. Боже мой, эти рифмы! Не нужно быть любителем поэзии, рифмы в прозе попросту сбивают твой темп чтения. Ты спотыкаешься, падаешь, не можешь найти вновь опору, ползёшь по словам со скоростью улитки. Не вижу здесь ничего "гениального". Всё вышеописанное меня дико раздражало.

Каков сюжет? Ну, давайте и о нём немного поговорим (если мы его здесь найдём).

Саня Шишин, будучи школьником, застаёт убийство дворником школьной училки, которую тот успешно сжигает в куче листьев. Вероятно, с этого момента и так доселе не особо устойчивая психика Сашеньки (он у нас аутист) рушится окончательно.

Негативное влияние на кукуху в период взросления главного героя оказывает его мать, повёрнутая на мистико-религиозной теме. Склоняюсь к тому, что мать — шизофреничка. Можете, конечно, со мной не согласиться. Но эти её причитания, истерические вопли и термоядерный коктейль из суеверий и крайней религиозности, чуть не свели с ума меня. Не могу представить, каково взрослеть и жить в таких условиях. И ведь живут, такое вовсе не редкость. Впрочем, мать не так плоха (как персонаж) и даже исключительно реалистична.

У Санька однажды появляется подружка-одноклассница Танюша. С виду норм деваха, пусть даже мамашка без конца тюкает нас заевшей мыслью о том, что Таня — стерва и шалава. Шишин по уши влюбляется в Танюшу, но последнюю заполучает "Бобрыкин ненавистный", с которым они, нарожав детей, живут этажом выше от ГГ. Ну ладно, бывает, что такого? — подумаете вы. Не всё так просто. Таня, будучи уже взрослой тёткой, подсовывает Шишину в почтовый ящик письма. Бесконечные любовные письма, одно на другое похожие, подбивая Шишина на убийство его матери и её мужа и последующий побег в Австралию. Великолепный план. Надёжный, как швейцарские часы.

Помимо этих троих, поехавших, заклёвывающих друг другу мозги, есть в повести последний, четвёртый персонаж. Бобрыкин, конечно же. Цепляющийся к однокласснику-аутисту в детстве, вырос во взрослого мужика, но ни моральных принципов, ни поведения своего не изменил. Наверняка догадался о письмах жены, вот и ревнует. В любом случае, будучи молодым или взрослым, докапываться до человека, особенно до умственно отсталого, — это дело безобразное и чудовищное. Потому я считаю Бобрыкина большей мразью, чем остальные, которые просто психопаты. Он-то по-идее ментально здоровый.

Убьёт ли Шишин Бобрыкина? Без сомнения, это главный вопрос, преследующий нас на протяжении всего чтения. Главный герой — порождение выпестовавшей его ненависти, деградации и мерзости. Среднестатистический россиянин из глубинки, к великому сожалению. Он копил-копил злость, и вот она в нём взорвалась-таки чернющим фонтаном отчаяния.

Как просто жить в мире, где нет места надежде, где ты превращён в автоматического био-робота. Нет чувств, тебя ничего не волнует, ты можешь исправно выполнять свой минимальный функционал и тянуть лямку. От того ли Шишин направил эту разрушительную силу на единственное светлое и доброе в своей жизни — свою любовь к Тане?

Шишин убил Бобрыкину. Но истинная ли это концовка? Александра Николаенко подбрасывает нам огромное количество разнообразных намёков. И Бобрыкина он убивал. И свою мать. Которая, в принципе, однажды убилась сама. А ещё есть вариант такой: все вокруг на самом деле были адекватные и милейшие люди, а вот Шишин был шизофреником-маньяком, выдумавший и письма, и весь тот негатив, которому был подвержен. Чему верить? Дело ваше.

Вердикт: я люблю упоротые книжки, но эта хватила через край. Книга не то, что сложная или запутанная, она вычурная. Здесь сюжет вторичен, на первом плане форма и мистико-шизофреничный вайб с набившим оскомину амбре российской чернухи. Не зашло.

Прослушала в исполнении Креминского Дмитрия. Читка очень понравилась. Эмоционально, резво, чётко. Особых ошибок не заметила. Голос, дикция и тембр в принципе понравились. Чтец очень точно почувствовал ритм романа, то, что он скорее как поток мыслей, а не ленивый и густой роман про летние дни в деревне. Что этот роман такой же скоростной как скорость мысли. Слушала на скорости 2.

Саша Шишин - маленький в своих воспоминаниях, выросший в текущей действительности, что застыла вне времени, будто лимб очутился где-то на поверхности, запер в себя Сашу, его мать, Таню и ненавистного Бобрыкина, которого убить бы, словно смерть его сможет развеять, расколоть застывшее в смоле время. Шишин взращен нелюбовью матери и любовью искаженного ее верованиями Бога - того, кто прячется за занавеской, и страшно отодвинуть ее, ибо Бога одновременно может там и не быть, и тогда окажется, что все происходящее - жизнь, серая, тусклая, унылая, как переходное состояние к иной, светлой и легкой жизни.

Мать бормочет псалмы, соблюдает посты - маленькому Саше не интересны ее приметы, ему хочется сервелата, но Страстная неделя сменяется новыми запретами, деньги - какие деньги, ирод, на мою пенсию живем, вот помру совсем без них останешься. И комья подгоревшей каши скапливаются в тарелке. Таня - дрянь такая, морочит голову нелюбимому сыну, жизнь ему ломает, шипит мать, не ведая, что нельзя сломать уже искалеченное. Трагедия ненужного ребенка, трагедия матери - какой вот только, что толкнуло ее на рождение сына, не иначе как божий запрет, а теперь вот же он, добровольный крест на растущем горбу, знак святости и мученичества, ведь он, проклятый, не слушается, теряет варежку, рвет одежду, шапку не носит.

И Танечка, что пахнет лакрицами, сидя в песочнице, забирает добровольно отданные маленьким Сашей ведерко, палку и сердце. Не ведала мать, что подтолкнув с ней общаться - сходи, сходи, Саша - сама отворила дверь в угольно-черную тьму, и что тьма эта, рожденная из света, растопила, затопила и украла Сашу.

Вся книга - причудливая вязь слов, красивая, но петлей на шее. Начинаешь читать и теряешь последний воздух из легких, ведь не даст дышать, пока с силой не поведешь головой, отрываясь от текста. И заболит голова, стянет в груди лентами тугими, и жалко так, тоскливо, по загубленным жизням во славу того светлого и легкого, что будет ждать их за порогом смерти.

У Саши с Таней была любовь, но это в школе, ну как любовь, так дружба, но Саше невдомек, он же дурачок живет вчера, сегодня, никогда, ну прямо как, давайте вместе, в Ш? Шум и Ярость ! Да нет же, Школе дураков! Но иногда под плинтусом хоронят Сашу, есть же мама!(И не забудь читатель узнать кто иллюстратор был судьбою дан Санаеву!)

И письма пишутся от Т до адресата С, или от С до Т, а может никуда от буквы С никто и не уходит, решать тебе читатель. Ну чисто письмовник!

Быть может пару слов еще добавить, но к чему? Прочтите сами. Право всего каких то сто страниц по два, одна всего лишь ночь, ну может день. Читать, скорей читать. Приятно это. И хоть хотел сказать хтонично, ну это да, экзистенциально, и это да, метафизично, а как же, ведь времечко давно тю-тю, того и навсегда в романе. Я хотел сказать вторична проза, как прошлогодний снег и тухлая селедка, мол Саша С был раньше Саши Ш, ну да и что, бывает и такое, да и к то муже это все другое. Что это? Ну это, это, это! У Саши С там про лето, постмодерн, любовь, труба, а Саша Ш про быт, тут спойлер был, да всплыл, а может, веревку, мыло, нож и кровь, наоборот разбитое яйцо от Пасхи и до Рождества, прощанье с детством.

Еще конечно можно попрекнуть в занятости текст, мол мамы много причитаний и ходят все по кругу, а все же хорошо и Костя ты не прав, хотя про НОС все так, но Букер лучше, вероятно.

Ну все пора закончить сей концерт, на позитивной ноте и советом. Читать скорей беги Борыкина читатель, и отзыв ты скорее оставляй.

А я пошел.

Занавес

Все.

Все.

И гаснет свет, сушите весла.

Формально повествование в книге ведётся от третьего лица, но воспоминания и вымышленная реальность в голове Саши Шишина выписаны такой густой и яркой краской, что у читателя практически нет шанса вырваться за пределы внутреннего мира героя, взглянуть на происходящее «со стороны». Лишь по косвенным уликам можно судить о том, что всё-таки произошло на самом деле, какие взаимоотношения были у Саши с мамой (и другими родственниками), с обожаемой Таней — центром его вселенной — и, наконец, с мужем Тани, тем самым Бобрыкиным (настоящей «звездой» этого шоу). 

Перед нами не просто очередная история о «сумасшедшем», она ещё и написана в самой «сумасшедшей» манере, какую только можно вообразить, говоря о современной литературе на русском языке. Толика чёрного юмора, обильно приправленная скрытыми цитатами и аллюзиями (от Генриха Гейне до Дэниела Киза, от Пушкина до Блока и т.д), особый стиль и ритмизованная проза Александры Николаенко в прямом смысле захватывают ваше сознание - и вот уже не Шишин, но вы сами вдыхаете знакомый запах земляничного мыла, наблюдаете за причудливым отражением цветных стёклышек в зеркалах, прислушиваетесь к убаюкивающему ритму кухонных часов...

Тут надо заметить, что все эти мелочи — душистое мыло, труба-калейдоскоп, из бочки квас «ледяной, густой, тяжёлый, с пенной шапкой, в огромной кружке, ручка прям такая, что не обхватить», жёлтые, красные и зелёные леденцы, сифон, блины с икрой и ненавистная запеканка со сгущёнкой, «двенадцать палочек», в которые играли всем двором, шутка про стрижку «под Котовского» и прочие многочисленные приметы советского детства — скорее всего, оставят равнодушными читателей помоложе (готова поспорить, не всем даже будет понятно, зачем Бобрыкин «разбивал» доску). Но те, чьё детство пришлось на ту же пору, что и у Саши Шишина, обо всём об этом будут читать с чувством лёгкой ностальгии — не по самой эпохе, но по беззаботным годам детства и юности. Все детали, казалось, уже давно стёрлись из памяти, оттого-то так приятен этот «момент узнавания» — и за это отдельная благодарность автору.

Возвращаясь к ритмизованной прозе, хочется особо отметить диалоги. Александре Николаенко мастерски удалось вписать в общий ритм повествования совершенно чистую, без примесей, разговорную речь, сделав её при этом визитной карточкой персонажей. Чего стоят, например, обращённые к главному герою реплики матери: «Уедут завтра. Уезжают, понял? Понял? Что киваешь? Что ты всё киваешь? Что киваешь? Киваешь? Ну, кивай, кивай...» Повторы и интонации звучат так естественно, будто перед нами не художественное произведение, а диктофонная запись.

Если характеры мамы, Тани (настоящей) и Бобрыкина раскрываются в основном через устную речь, то сам Саша свой удивительный внутренний мир может выразить только в письмах. Впрочем, соприкоснуться в реальности с таким миром не пожелаешь никому. Далеко не случайно само слово «убийство» вынесено в заглавие романа, и чем ближе к финалу, тем сильнее ощущение надвигающейся катастрофы, а забавные на первый взгляд эпизоды из жизни великовозрастного мальчика фактически превращаются в жуткую историю про маньяка.

«И страшно было на душе у Шишина без Тани, как будто он не мог без Тани на душе». Книга подразумевает неспешное чтение, а для полного понимания авторского замысла, скорее всего, потребуется перечитать отдельные главы.