Текст книги "Планета Навь"

2

– Повернись, избушечка, ко мне передком.

Хибарка Энки выглядела престранно – он ухитрился приподнять свой сборный дом на четырёх каменных столбах. В трёхлунной затуманенной тьме, где сверхчувствительным нервишкам аннунаков чудился свет Первой Звезды – а ведь ей только утром явиться – дом на ножках реял над водой.

На естественном, недоступном подводным водам холме, поместился «внутренний» дворик – плита керамики вроде видовой площадки, с которой видна, извините, только пустынь. Был дворик размером с малую Гостиную в главном доме.

Энки пролез первым, бормоча – сейчас я нам посвечу, вот сейчас да будет свет, оп!

– Зачем держать мотыгу? – Спросила Нин, разматывая шарф (работа Антеи) и размышляя, стягивать ли комбинезон и отказалась от этого намерения – в домике было холодно.

– А золото? – Отозвался Энки, хлопотливо оборачиваясь в крохотных сенцах – большой шкаф вроде сундука занимал почти всё пространство, поместилось также седло для вола, которое хозяин запихнул ногой под лавку. Свеча в руке Энки играла со всем этим, выбирая, что бы показать гостье… кованое нехорошее личико под сундучным замком… обкусанные удила… а то вдруг нашла в полутьме хозяйские глаза, устроив ему на нос полумаску.

– Золото копать!

Энки усадил Нин на лавку и помог стащить речные сапоги. Она не возражала.

Внутри дома большую часть заняла терраса – застекленная, но холодная. Под окнами – диваны с откидными седалищами. Там Энки чёрте что хранил – всё нужное.

Терраса вела в тёплый уголок с гигантским тазом, кувшином и печкой в стене. Печка жила-поживала. В этом Нин убедилась, приложив ладонь к белому боку.

– Где взял ты такую красоту? – Спросила Нин, указывая через плечо.

Таз был чудовищен – эмалированный, со сколом и цветочком.

– Тело мою тут. – Мрачно уклонился Энки. – Вот это.

Спаленка, крохотная и тёмная, заслужила остренького любопытного взглядца Нин – но она ничего не рассмотрела. В гостиной – на полшага больше, с молчащей стеной старинного Мегамира – Нин в неярком свете увидела хозяина, поставившего непогашенную свечу на подоконник и вытирающего рукавом угол стола, не занятый развёрнутой картой. По уголкам карты камешки-лягушки из реки.

Энки разулыбался – под мышкой торчал прихваченный в сенцах термос.

– Там что?

– Пустяки, тёплое питьё. Вот тебе собирался предложить.

Нин поразмыслила над ответом. Энки по-своему расценил молчание.

– Про меня никто не узнает, если я чего и выпью в конце рабочего дня. – С лёгкой обидой уверил он.

– Про тебя все знают, когда ты чего-то вдруг поешь.

Показала, оскалившись.

– Ух ты, – смутился и, стыдливо отвернувшись, попытался рассмотреть в оконном стекле, – видишь ли, когда я чищу зубы, у меня трясётся голова и мысли куда-то деваются. Как-то унизительно, знаешь.

– Да, обидно. Может тебе хватит? Оставь место для вечеринки.

– Боишься, что я оплошаю перед моим дорогим братом Энлилем?

– Перестань при каждом случае называть его дорогим братом. Ты это так произносишь, будто щёлкаешь его по ордену, который он никогда не надевает. Кроме того, он вообще-то и мой дорогой брат.

– Командор, выдержка из биометрического досье: золотая голова, глаза синие… – Начал он и рассмеялся, зачем-то подходя к книжной полке.

– Энлиль навёз кучу народу.

– Дело в том, – он запустил руку между книгами и, улыбаясь ей, скосил глаза с напряжением мысли, – что меня постоянно целовали. Энки ощущал повсюду тёплые и влажные прикосновения губ, и никого не успел рассмотреть.

Он выдернул из-под завалившихся книг сосудик, блеснувший и погасший в кулаке зацелованного. Так же точно блеснул и погас его взгляд, прибранный под медные, будто подрезанные ресницы.

– Даже официального представителя церкви. – Припомнила Нин. Её-то мысли были неизвестны, остались в тумане, блуждали там без присмотра.

– Никого в спецодежде не видал. Братец в пиджачке и даже, ты права, без геройских планок и нашивок за взятие мирных городов.

– Ну, хватит. Может его преподобие в шапочке. Потому не видно электродов.

И она показала два пальчика над головой, просунув их сквозь белые пряди.

– А что он тут будет делать? Крестить пока некого. Разве что твоих волов.

– Энлиль был недоволен. – Сказала Нин, после невежливого раздумья взяв у брата сосудик, который он тщательно рассмотрел, наклоняя к взметнувшейся вершинке свечи, прежде чем наполнить тёплым питьём.

– Тем, что ты смастерила волов? Может, ему больше нравился исходный материал. С одним рогом посреди лба?

– По его мнению, нельзя вмешиваться в дела Творца.

– Ну, он простит. Сутолока, знаешь, поцелуи. Обожающая командора мачеха… Сынок, ты так исхудал.

– Тётя Эри пожаловалась, что ты к ней не зашёл

– Не похоже на маму, не находишь? – Усомнился Энки.

Он вышел, и по стуку Нин поняла, что он сбагрил куда-то свои приспособления для омовения. Она выглянула, грея руки вокруг сосуда, в котором признала колбу для сбора полевого материала.

Энки с сияющим видом распрямился.

– На ручки слить?

Нин отказалась.

– Признайся, ты кинулась к ней, чтобы извиниться за меня, и была шокирована равнодушием, проявленным матерью героя.

Посадка совершилась вчера. Старый шатун сел идеально, и нарисованные со знанием юмора космолётчиков знаки скрылись под его стаканообразным, сравнительно небольшим телом.

Пока пропускная камера делала своё дело, Энки успел состроить рожу в мутноватые стенки камеры.

– Они там, как рыбы в банке. – Сказала Нин, толкнув его под локоть. – Интересно, мама не прилетела?

– Тётя Антея деда сторожит. Если ему сделают революцию, она будет его утешать и гладить по животу, который она же сумеет застегнуть в новый френч. От мамы этого не дождёшься.

Затем со зловещим шипением разъехались дверцы.

Энки успел перекивнуться с братом через плечи Иштар, кинувшейся с поцелуями к какой-то подружке из встречающих, с которой она, дескать, два дня не разговаривала. Наверное, это здравый взгляд на Эпоху Судьбы. Подружку, девицу военного вида, он не рассмотрел, хотя, кажется, видел эту миловидную раньше. Всё-таки они отработали всю первую смену.

– Дед, небось, перебирает коллекцию анекдотов про самого себя. – Сказала Нин.

– Ну. – Рассеянно согласился Энки, размышляя над тем, как можно не знать кого-то из трёхсот аннунаков, с которыми делил приличный местный кислород и домики с понятными всем иероглифами на двух квадратах приречья в течение сезона. – И на калькуляторе высчитывает, на сколько потянут лучшие.

– Почему мы называем его дедом? Ну, в какой это семье папу называют дедом?

– Государственные соображения, Нин. Он сам нам повелел так его называть. Надеется на внуков, крокодилушка наш, душечка. И пусть крокодилы меня извинят

– Надеюсь, они извинят. Интересно, кто обрадует его первым?

Энки сожрал своими золотыми глазами её рот и руку – пальчики сунулись к лицу якобы поправить лён, а на самом деле спрятать лицо от его глаз.

– Тебе, и правда, интересно?

Нин сказала себе: «Ну вот. Ну, вот. Нин дочитала до этого места… интересное место, извините… и, зевнув, закрыла… захлопнула…»

– Я вообще не уверена, что я его дочь. – Нин сунула сомнительную колбу в мерцающий угол Мегамира. – Иногда мне кажется… Что ещё?

Энки вытащил колбу.

– Мегамир в рабочем состоянии, Нин. Того и гляди, превратит твой глинтвейн в какой-нибудь волшебный напиток.

– Он просто вручил меня маме. – Молвила Нин. – И тёте Эри. Впрочем, так носиться с хроникой семьи – дурной тон.

– Почему? Разве семья Ану – не оплот Нибиру? Ты куда?

– Спать.

– Завтра выходной, отоспимся. Ну, вот – зевает. А я-то подумал, это предлог… В смысле, вежливо избавиться от общества одного блестящего собеседника.

Нин остановилась у выхода и провела пальцем по книжной полке.

– Ты это читал?

– Литература Юга в упадке. С тех пор, как отменили цензуру. Тебе холодно?

– Думаю о камине в главном доме. Наверное, Иштар с фрейлиной уже разожгли. Сплетничали и щекотали друг дружку прутиками вот тут.

– Да, камин неплох, огонек в тумане. Похоже на самую настоящую надежду. Любишь огонь?

– Первая Звезда выглядит так, будто искусственное освещение сбоку подали.

– Она тут у нас единственная. – Напомнил Энки.

Глаза у него загорелись теперь вполне явственно – зря, что ль, про огонь разговариваем. Он ласково держал сосуд, брошенный Нин, и даже прижал его к щеке. Нин это не понравилось.

– Всё забываю. А дома-то сейчас сезон Второй Звезды. …Книга об оружии?

– Это так, сказки на ночь.

– Та Штука… Энки, пожалуйста, оставь это в покое.

– Какая штука? Что оставить в покое? Ну. Ну. Не беспокойся, серьёзно. Она надёжно зарыта. Мой дорогой брат Энлиль и я… Я держу этот бокал, Нин, потому что на нём следы твоих уст. Твоя генетическая информация, такая славная… хорошенькая.

– Понятно.

Она подошла и выхватила сосуд.

– Эта история как-то связана с Легендой о Происхождении?

Энки всем телом показал, что у него забрали самое дорогое, и не ответил. Нин заметила, что в Мегамире торчат письма.

– Так, счета за освещение. – Пояснил Энки, поймав её взгляд. – Кастелян присылает.

– А военных зачем так много? Даже тот знаменитый толстяк мелькнул. Из любви к логике – мелькнуть ему было довольно трудно.

Энки протянул руку и поцокал ногтем по, оказывается, драгоценному бокальчику.

– Его толщина тоже нацдостояние, вроде чьих-то голубых глаз.

– Ну, всё, Энки, спасибо за тёплое питьё, из чего бы оно ни состояло.

Нин ловко сунула колбу на полку. Энки подошёл и, коснувшись плеча Нин, вытащил из-за книг настоящую гражданскую бутылку классических женственных очертаний.

– А это, когда сад посадим, разопьём.

Мегамир потихоньку разгорался, его неподвижное зерцало пошло рябью. При свете особенности мимики стали очевиднее. Складочка у рта Нин и её глубоко посаженные глаза сделали её лицо другим.

– Ты похожа на мальчика, которого похитили феи. – Сказал Энки.

Она вернулась к столу, ибо выход был надёжно заблокирован Энки, бутылкой и садом. Карты всегда нравились ей и казались совершенно непонятными. Энки тут же оказался рядом («сад» был копошливо спрятан за обруганные книги) и показал ей на карте закрашенное треугольником место.

– Тут. Даже с Нибиру это местечко так и просилось в оранжерею.

Она почувствовала, как он улыбается за её затылком.

– Ах, ты. Девушка-зима. Ты зимняя моя сказочка.

– Надеюсь, я вымыла уши.

Рука Энки высунулась из-за её плеча.

– А вот здесь мощное месторождение золота.

– Кто-нибудь об этом знает?

– Вот теперь ты знаешь.

– Не надейся надолго сохранить это в секрете.

– В самом деле. – Он пробормотал. – Изумлён, что Энлиль не привёз какого-нибудь подарочка.

– Ты про дедову личную службу?

– Ах, Нин, да ты поражаешь меня… Я полагал, ты так наивна, что зло этого мира тебе незнакомо.

– Личная служба – зло?

– А для чего они, помилуй? Я тут ямы копаю, верчу мельницы, можно сказать, своими белыми барскими ручками… ты копаешься по локоть своими неземными руками во внутренностях, ДНК эти крутишь, прямо-таки крестиком вышиваешь, а они тут со своими маренговыми костюмами и шнурами в ушах, которые напрямую соединяются с прикроватным столиком деда.

Она повела головой – лён ожил.

– Что?

Она промолчала.

– Ты уверен, что это прикроватный столик именно деда?

– О, нет, Нин. Дед видит на три метра под любой теорией заговора. Он их сам создает, ежли хочешь знать.

– Не хочу…

– Что?

– Не хочу я знать ничего. – С внезапной скукой сказала Нин. Глаза у неё сделались тоскливые.

Энки приобнял воздух за её плечом, и она не отстранилась

– А ты, оказывается, думала, что шпионы – хорошие, да?

Она заулыбалась.

– Думала? Тебе нравятся шпионы, да? Плохие хорошие парни? Бац! И его расстреляли на рассвете с твоим поцелуем на губах, и потому он улыбался от счастья этими губами, пока его разворачивали к стенке, а все вокруг думали, мол, сошёл с ума от страха, парень, повезло, а хорошенький какой. А он перед расстрелом даже зубы не чистил, поцелуй берёг.

– Энки…

– И он им ничего не сказал.

– Что сказал?

– Таких даже не пытают – слишком красивые, чтоб не попортить. И потом же ясно – он ничего не скажет. – Увлечённо рассказывал Энки.

– Заткнись, пожалуйста, умоляю тебя. – Трясясь от нервного и необъяснимого смеха, и в самом деле умоляла Нин.

Она его оттолкнула, вспоминая перетасованные суетой лица. Специалисты по шахтам, выписанные Энки… дюжий лысоватый десятник… некто в очках, со странными пепельными волосами.

– Парень какой-то из флотских. Ты намерен строить флот?

– Потому и сад посажу.

– Причём тут сад?

– А яблоки? – Он оскалился и тут же стыдливо вытянул губы трубочкой. – Цинга-то? Главная проблема пиратов. Ну, ещё лошадей нельзя на борт брать. Помнишь, у твоих лошадей буйствовала цинга? Или кто это был вообще? С крыльями…

– Я помню.

Энки заметил:

– Лучше не переспрашивать. Ты, Нин, жестока, хотя ты и врач.

– Я не врач. Я всего лишь инженер. Генный инженер.

– Там будет трое инженеров. – Сообщил Энки. – Так, интеллигенция… по шестерёнкам.

Внезапно оба увидели – Фата заглянула в окно.

– Кстати, тема Инженеры и Безбрачие не будет подниматься. – Добавил он. – Дорогой брат… в смысле, я имею в виду, Полномочия и Права…

Звук за дверью, прямо у самой двери в дом оборвал его речи. Звук был потрясающий. Кто-то вставлял ключ в замок. Они посмотрели друг на друга. Нин не вскрикнула, конечно, не зажала нежные губы рукой…

Энки сделал шаг вправо и, не глядя, вытащил из Мегамира винтовку «спи-не горюй». Другого оружия у него не имелось. Большой красивый револьвер, который ему навязывал командор, он отверг с такой прибауткой, что Энлиль сразу отвязался.

Шагнул из комнатки и в сенцах приник к двери. Долго ждал так, потом попытался повернуть ключ. И открыл дверь упругим движением, будто пробовал раненое крыло.

Поворот лестницы был погружён в ночь, и оттуда на Энки смотрели ясные спокойные глаза. Что-то задвигалось, мелькнул удаляющийся свет, имеющий очертания прямоходящей фигуры.

Энки посмотрел вслед и следом за ним, выпустив на волю ручной домашний свет, вышла Нин. Он полуобернулся и встретил её взгляд. Эти две пары непохожих глаз заставили его рассмеяться.

Она спросила поднятием бровей – что? Энки не ответил. Что-то заинтересовало его на крыльце, он нагнулся и, подняв, показал ей. Потом прикрыл дверь, заставив её посторониться, и оба рассмотрели замок. К замку прилип зелёный листок.

Энки ещё раз повертел перед собой коротенький обломок ветки.

– Так что ты говорил насчёт полномочий и прав? – Наконец, спросила она. В горле у неё пересохло.

Они вернулись в дом.

– Это начало чего-то великого. – Сказал Энки.

В комнате вовсю работал Мегамир. Им передавали новости. Вид бездны и Родины: флаг дрожит наискось, хроника прибытия деда на покорённый спутник…

– Давай разогреем наши сердца перед встречей с Полномочиями и Истинным Командором.

И она ответила искренне:

– О, Энки… Я знаю, здесь всё твоё.

Энки всё ещё сжимал в руке сучок. Нин забрала улику.

– Оно может держать мотыгу.

– Да, не ОНО. Говорю тебе…

Нин улыбнулась.

– И верно, эта попытка взлома напоминает о другом типе ума, Энки.

– Девочка?

– Боюсь, она значительно опытнее, чем ты думаешь. – Сказала Нин.

Энки искоса посмотрел на неё.

– И она очень красива.

– Тебе удалось её рассмотреть?

Энки отступил, чтобы вернуть оружие в Мегамир и тем самым прервать трансляцию хроники. Нин пошла за ним. Энки продолжал улыбаться, ударился о полку с книгами, свалил недопитую колбу на пол, поскользнулся…

…грохнулся спиной.

– Жив?

Он поморщился…

– Лопатки.

– Крыльев у тебя нету, Энки. – Сказала Нин и присела рядышком на корточки, склонилась.

От движения её губ шевельнулись её же пряди на его лице.

Они уставились глаза в глаза. Он видел один гигантский голубой – небо Эриду. Она видела две жёлтые эльфийские радужки.

И Энки отвернулся. Следующим кадром был профиль Энки.

Кадр был короче, чем появление Гостя на берегу. Нин оттолкнулась ладошками и вскочила.

Энки тут же застонал.

– О, Нин… нет… я… тьфу ты.

Он догнал её на террасе.

– Я не то… погоди.

– Ах, вот как?

– Я …не готов.

– Представь, как это звучит со стороны, Энки. Посмотри на мои ушки и представь, что я сейчас услышала.

– Не придирайся ко мне, Нин. Я в глобальном смысле.

– Ты не почистил зубы? Ах да, у тебя голова трясётся.

– Я…

– Ты чистишь две минуты? Я подожду.

– Я…

– Три?! Ничего. Щётка там?

– Я… я…

– Всё понятно.

– Дорогая… Нет, всё не так.

Он раскинул руки крыльями, как те несчастные недодуманные существа..

– Я думал…

– Ну? Ну? Ну? Ну?

– Не дразнись, не надо. Я думал о цветах…

– Да?

– Которые я соберу для тебя. Дикие и слабые цветы Эриду, понимаешь? О береге океана. Словом, я думал о долгом сближении… о пути для нас…

– – Как я поняла, корневое слово здесь – долгий.

– В смысле, сделанный, как следует. Когда что-то делается, как следует, как подобает. По порядку.

– Сначала цветы, потом берег, потом чистка зубов. Так?

– Господь всемилостивый, зачем ты так, Нин?

Выскочила, и послышался её голос:

– Ты лжец, Энки.

Он сел на пол, положил локти на колени и пошевелил пальцами, будто пробовал их после нанесённого удара. Вспомнил всё сказанное им и простонал что-то, затем взлохматил волосы и отчётливо произнёс:

– Уфф…

II МЕТАЛЛ

1

– Помолвка?

Под сводами молодого, но обречённого на величие свода Новой Гостиной, Эри рассмеялась. Этот её короткий смешок – бездна женственности и тайной силы первой женщины неба – всегда приятно действовал на собеседников, даже на политических оппонентов её мужа, до тех пор, понятно, пока существовал этот биологический вид.

– О нет. Вы меня не совсем правильно поняли. Я имела в виду космическое явление. Когда я увидела эти кольца, вращающиеся в провале синевы, мне на ум пришла естественная ассоциация. Я впечатлена. Так и сказала пасынку.

– Антея мистрис Ану не приедет?

Эри внушительно возразила:

– Её укачивает. – Она огляделась. – Ну, пойдёмте же. Нас ждут. А вы всё это напечатаете?

Юноша-перестарок в благонадёжной «двойке», окутанный обаянием Эри, попытался вспомнить о своём возрасте и надерзить:

– Как скажете.

Кто-то сбоку спросил:

– Мистрис Эри, как выглядит мистрис Антея?

Эри смерила спросившую взглядом – прехорошенькая мышка в мундире. Слишком молода и не знает, чего хочет – конфет или славы.

– Белокурая.

Эри потрогала рыжий завиток под восхищённый смех девицы – заметьте, искренний. А вот уста следует подкрасить.

– Как долго вы намерены…

Она перебила.

– С месяцок. Должна же я сохранить разницу между собой и сыном. Говорят, он здесь постареет.

Из Мегамира первого поколения донеслось:

– Благодарный народ Нибиру думает о своих сыновьях и дочерях…

– Абу-Решит, я думала, их уже не выпускают… – Изумлённо молвила Эри, подходя к мерцающему пруду Мегамира.

Она протянула руку и коснулась ладонью поверхности – пошла рябь.

– Ой, мама… Ма-ма… Осторожно же. Он старенький и не вынесет твоих флюидов. Мама, они стояли на запасных путях на случай покорения космоса.

– Энки, мама знает, что делает.

– Мистрис Ану, я могу вам сказать, в чём дело. – Послышался голос военной девицы.

Все примолкли. Энки сделал испуганную и дурацкую гримасу. Даже Нин едва слышно усмехнулась. Энлиль, не меняя выражения красивого благородного лица, всё же не сумел скрыть некоторого сочувствия к смелой девушке и естественного интереса к тому, как будут развиваться события. Энки и это приметил и мигом поделил своё внимание между совершившей разворот стройного тела на каблуках Эри и Энлилем.

– Добрый мальчик. – Еле слышно шепнул он Нин, как бы случайно оказавшись рядом. Нин не повернулась.

– Да? – Сказала голова Эри на длинной шее.

Девицу эти военные приготовления ничуть не смутили.

– Мэм, наладить системную поддержку синергии до настоящего момента было невозможно из-за естественной преграды из тёмной энергии между спутниками Семёрки.

– Эриду её зовут. – Огрызнулся Энки.

Молчание нарушила сама Эри.

– Что ж. Мне всё теперь понятно, э…

– Подпоручик звуковой батареи леди Зет. В настоящее время всё налаживается. Ребятки на орбитке из штанишек вон выскакивают, мэм.

– Очень хорошо.

Эри отвернулась и направилась к столу, бесповоротно потеряв интерес к леди Зет и к прочему.

– Антураж какой славненький, а, мама? – Приставал Энки, удравший с места события и яростно ерошивший рыжую щетину на затылке.

Дом должен был стать копией их семейной резиденции в столичном предместье. Там выросли дети – братья и сестра, любимая племянница Иштар. Здесь предполагалось основать центр управления колонией, но куда уж. Энки предпочитает решать дела, переходя вброд речку. Нин заперлась в лабораториях. Энлиль практически живёт на лету в старом катере – его военно-метеорологическая служба жалуется, что он норовит спать на автопилоте, вместо того, чтобы по инструкции приземлиться. Купол дома уволакивал взгляд до головокружения. Эри вгляделась и задумалась на секунду. Имелась даже копия фрески «Легенда о Происхождении». Впрочем, изначально древняя фреска была так истёрта временем, что многие даже оспаривали её неподдельность. Да и рассмотреть на ней было невозможно почти ничего.

Балкончики на стенах пустовали. Эри усмехнулась про себя – служба охраны работает тактично.

– Нин, снимай плащ. Посмотрим на твой зловещий голубой халатик в подозрительных пятнах.

Нин, смущённо тискавшая воротник, оттолкнула взглядом Энки и ответила Иштар:

– Смотри.

Она распахнула плащ движением стриптизёрши, заслужившим одобрительный смех окружающих и большой палец Иштар.

Эри издалека кивнула.

– Приличный сарафанчик.

– Тело – во, сарафанчик – в хлеборезку. Правда, дядя Энлиль?

– Иштар, я в этом не разбираюсь. И почему ты меня назвала дядей?

– Энки, ты почему так на него посмотрел?

Энки, декоративно присевший на стол с журналами, сложил ручки на груди и локтями показал на Энлиля:

– Как-то нецеломудренно с твоей стороны, Энлиль, разговаривать про свою разборчивость вот так, прилюдно?

Энлиль, не качая головой, легонько вздохнул. Подойдя к столу, он вполголоса заметил:

– Я чувствую, ты уже акклиматизировался.

Энки глянул на него исподлобья через вставший дыбом чуб.

– Иштар назвала тебя дядей, ибо она шутит.

– Извини, сестра.

– О, всегда пожалуйста, золотоволосый командор.

Дом тем временем, собрав гостей и хозяев, предложил себя трём лунам, повинным в препятствовании вечной энергии Син. На холмистой равнине во тьме, облитый светом, собранный из белого камня, привезённого из Отечества, простодушный и грозный, он, возможно, своею нарождающейся душой осознавал, что похож на замок, в свою очередь похожий на разросшуюся крестьянскую избу.

Эри что-то чувствовала в сладком и чистом воздухе Гостиной – дети были возбуждены, даже милый её сердцу умница-пасынок, несомненно, оживлён сверх обычного. Мужественное и правильное его лицо с необыкновенно нежной, легко краснеющей кожей как будто освободилось из-под тесной бархатной маски. Бедолага, он самый ответственный и чистый из её детей. За него ей никогда не страшно.

И девочка Нин – слабый цветочек первых весенних дней – сегодня вечером освещена огоньком. Но это не верхушечка церковной свечи… Эри приосмотрелась. Это другое пламя…

Уж не затеяли они тут любовные дела? Ну, дай, Абу-Решит. Дай, Абу-Решит.

Она заметила, что негодник Энки смотрит прямо на неё.

Вот он – так присел на несчастный столик, что все против воли вне зависимости от степени воспитанности, обращают внимание на его стан и скрещенные ноги. Голова в шлеме несвежих жёстких волос наклонена к плечу – до ужаса напоминая тех потешных птичек, которых вывела Нин в качестве своей первой курсовой. Она сказала:

– Мы строимся, как во времена крепостного права, на холме – чтобы ночью благодарный народ не пришёл навестить. Энки, сойди со стола.

– Дом, очевидно, строил пошедший в гору фермер, который хочет дать сыновьям высшее образование. – Подбросил Энки, немедленно исполняя материнское приказание.

– Абу-Решит, а это что?

– Вылитый папа. – Размыслив, сообщил итог Энки.

Эри рассматривала что-то на подоконнике.

– А дочери у него есть? Мама, это Нин выращивает цветики к празднику весны.

– Он их замуж выдаст. – Сказала Иштар. – Даже крошку Нин.

– А приличного цветочного горшка не нашлось? – Спросила Эри, приласкав кончиками пальцев восковые росточки.

– Чем плоха банка из-под кофе? – Несколько агрессивно ответила крошка Нин.

Энки, успевший добраться до камина – по пути он успел дважды оглянуться на военную девицу и кому-то изобразить руками «весь ваш» и «вот так встреча» – громко сказал, перекрыв небольшие разговоры:

– Аннунаки, вот он – огонь нового дома.

Камин – окно в душу, и в самом деле, был хорош. Живая грива огня, словно проросшего сквозь камень неведомого зверя, колыхалась, обдавая горячим дыханием почти всю Гостиную. Только в дальних уголках сохранялась прохлада.

Зеркало во всю стену напротив изредка отражало всплески пламени и казалось, что гости охвачены им.

Обстановка была лаконичной. Никакого обывательского декора. В трёх метрах над головами вращался радужный Кишар в тонком колечке. В стену вросла половина Аншара в пяти мощных кольцах.

Энки, похерив инструкции, распорядился флагману на орбите вернуться на Привал и обязательно отыскать старый макет Девятки.

Энлиль с удовольствием задрал подбородок. Такой знак внимания со стороны брата слегка умилил его. Он поискал Энки взглядом и увидел его в двух шагах, почтительно внимающим матери.

– Рассудок у тебя ни к чёрту, память ерундовая, а сердце на последнем месте – вообще не сердце. – Говорила в этот момент она.

Иштар оглядывалась. Возле неё опробовала с озабоченным взглядом новые каблуки фрейлина из службы оповещения, она же по совместительству лучшая специалистка по нарезке салата.

– Тёти Антеи нету. Деда нету.

– Её в шатуне укачивает. А дед готовится к официальному визиту. Документы готовят. Представляешь, как службе безопасности придётся поколбаситься. А ты соскучилась?

– Антея и её собаки – вот что нам нужно, чтобы вспомнить о мирной жизни.

– Эри тут представляет лучшую половину династии.

Иштар вздохнула.

– Я хочу посмотреть на женщину, которая следит за собой.

– А собачки очень пушистые. – Согласилась фрейлина и пошатнулась на каблуках. – Ух.

– Да наша Нин может им крылья приделать. Правда, сестрица?

Нин отвлеклась от журнала, который зачем-то листала.

– Камень в мой звездолёт? – Сказала Эри, возвращаясь с бокалом.

– Что вы. В еду будут волосы попадать.

Нин отложила журнал с загнутой страницей.

– Ты бы подсуетилась, сестра. Что ты так резко положила этот журнал? Он ещё тёплый после Энки?

– Кто-то звал Энки?

Иштар его отпихнула.

– Ты бы на журналы не садился. Вот Нин обожглась. – (Дурацкий смех).

Нин передразнила и пошла от них, пытаясь просочиться между гостями.

Перед нею возник неподвижно стоявший монах. Гости обтекали его, хотя он был в обычном костюме, сидевшем только чуть мешковато – одолжил у кого-то из ребят Энлиля. Голубая рубашка без галстука удивительно подходила к его смуглому худому лицу, осенённому приветливой, но флегматичной улыбкой. Зубы у него были дурны – острые и жёлтые. Жилистый и невысокий, он производил впечатление значительной личности.

В тот момент, когда Нин, торопящаяся отойти подальше от Иштар, приблизившейся к отметке «хорошо отдыхаю», натолкнулась на него, он стащил с головы синюю ермолку. Был ли то знак приветствия принцессе, или просто достопочтенному святому отцу сделалось жарко от камина – Нин не поняла.

Блеснули вколоченные в загорелую дочерна бритую голову золотые загнутые рога. Нин неловко поклонилась ему, и он, ещё шире улыбнувшись, тоже склонил голову.

Нин не знала, что и сказать, но за её спиной раздался громкий голос Эри:

– Ваше преподобие! Наконец-то я могу получить ваше благословение и совет.

Нин, облегчённо вздохнув, отступила к западной стене Гостиной, к зеркалу, куда почти не долетали жаркие вздохи камина.

Она услышала, уходя, как Эри говорит:

– Они совсем молодые ещё. По силам ли им? Смогут ли они отказаться от всего? Я говорю не от имени Отечества, я обыкновенная мама.

Продолжение Нин пропустила. Монах что-то ответил Эри совсем негромко, и высокая собеседница пониже склонила голову. Кивнула и сказала:

– Ну, Нин, пожалуй, в девках засиделась.

– Ничего, ничего. – Прошелестел монах. – Замыслы Абу-Решита всегда во благо.

– Но вот беспечность Энки… не жестокосерден ли он?

У восточного окна компания постарше обменивалась редкими репликами, в основном по поводу изменений климата. Какой-то флотский мрачно рассмеялся.

– Да… поговорим о погоде, господа.

С севера надвигалась Иштар со свитой.

– Вон тот военный толстяк…

– Прелесть. – Согласилась фрейлина. – Страшный. Кто?

– Спросим у Зетки.

Эри, поблагодарив монаха, теперь направилась прямо к зеркалу, где двойник огня выплясывал всё неистовей.

– Гости съезжались… да.

Нин смотрела в ночное окно, зайдя за штору и поглаживая ростки в банке. Равнина под лунами пугала своей опасной красотой. Нин думала о многом.

– Неловкая встреча?

Она не обернулась, но к своей досаде вздрогнула.

– Ушёл.

– Нин, я умоляю, умоляю, умоляю… хорошо. Хорошо. Меня нет. Я ушёл, в самом деле. Но ты помни… ушёл.

Массивный военный с маленькими цепкими глазами прервал разговор на востоке.

Несуразным бы показалось его сложение – дородный торс был буквально вбит в мундир, если бы от всего его облика не веяло упорядоченной силой. Выправка – он всем корпусом развернулся к новому собеседнику, как боевой океанический корабль – поразила Энки своей непринуждённостью. Он и не знал, что солдафоны могут выглядеть так импозантно.

– Приветствую официального куратора территорий. – Оглушительно молвил толстяк. – Здравствуйте, принц.

– Ох ты, да ведь это Чжу Ба Цзе… я хотел сказать, Хатор-кровник. Вы меня простите, но я, – размахался Энки, – вами восхищаюсь.

– Спасибо.

– Благодаря вам мы прожили тринадцать лет без войны.

– Спасибо, спасибо.

Энки поднял бокал к губам, сунулся губами мимо и, вращая глазами, проартикулировал беззвучно:

– Если что – я к вам.

– Польщён… – Серьёзно отвечал толстяк, не показав зубов, которые у него были просто превосходные – большие и белые, свои.

Губы в бороде у него были устроены преинтересно – уголки приподняты и в таком положении закреплены кем-то сведущим в науке смеха. Бородища курилась рыжеватым золотом. В бороде находился подбородок вроде сунутого туда утюга.

Энки жестом подозвал делающих вид, что болтают, ребят из инженерной службы и щедрым жестом представил их толстяку.

С ними увязалась, даже покинувшая ради этого почётное место в свите Иштар, военная девица.

Девица закатила глаза, потом краем глаза поглядела. Было на что поглядеть – знаменитый профиль Хатора-кровника! Такое только на монетах увидишь. Что-то притягивающее было в этой вызывающе чистой линии, напрямую соединяющей высокий широкий лоб с крупным носом. Черта, по которой узнают кровника, прямого наследника первых царей.