Текст книги "Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской"

«Я хочу быть актрисой!»

Был вечер 4 октября 1850 года. Парикмахер нижегородского театра Антип Григорьевич Стрепетов, завершив работу, сказал супруге Елизавете Ивановне, актрисе театра:

– Пойду-ка гляну, что во дворе, да калитку закрою. Да дровишек поднесу. Что-то холодает нынче.

– Я пока ужин соберу, – кивнула супруга.

Антип Григорьевич накинул телогрейку и вышел на крыльцо.

Темень, хоть глаз коли. Дождь моросил мелкий, надоедливый. Он бы и не заметил большого свёртка из тёплого тёмного одеяла, лежавшего на лавке чуть в стороне от входа. Да свёрток этот сам дал о себе знать негромким всхлипыванием.

Антип Григорьевич остановился, прислушался: «Батюшки! Это что ж такое?»

Сделал шаг к скамейке, поднял свёрток, который тут же отозвался громогласным криком. Плакал ребёнок – пока не понять, мальчик или девочка. Но заплакал громко, призывно.

Антип Григорьевич поспешно открыл дверь и внёс ребёнка в дом.

– Глянь, кого нам подкинули! Вот ведь управы на них нет. Рожают детей, а потом…

Он положил свёрток на диван и попросил жену посмотреть, не надо ли ребёнка в сухое переодеть.

– Ну а я к квартальному, – пояснил он, натягивая кепку.

До квартального пять минут ходу. В участке выслушали сообщение и направили к Стрепетовым полицейского.

Когда вошли в дом, увидели трогательную картину – супруга пыталась покормить ребёнка молоком из бутылочки. Обернулась на шум открываемой двери. В глазах были слёзы.

– Ты чтой-то это? – удивился Антип Григорьевич.

Она ответила только всхлипом.

– Мальчик, девочка? – спросил полицейский, доставая из сумки лист бумаги, чтобы, видимо, подготовить документы. – Сейчас оформим в приют. Это мы мигом.

– Девочка! – ответила Елизавета Ивановна и прибавила: – И что я, дура, тебя не остановила? Зачем же в приют? Нешто там лучше, чем дома?

– Какого дома? Где у нее дом?

– А можно, мы девочку себе оставим? Доченькой нашей будет.

– Оставите? Как это – оставите? То не мне решать.

– А вот так. У нас оставим! – поддержал супругу Антип Григорьевич. – Удочерим мы её.

– Но это уж не в моей власти. Пошли-ка, Антип Григорьевич, со мной в участок. Там и решим.

В ту пору подобные вопросы решались довольно просто. Написал Стрепетов прошение. Его забрали, чтобы назавтра дать ход, да только сразу и сказали, что ответ будет положительным, ведь семья-то с просьбой положительная обратилась. Слыли Стрепетовы добрыми, отзывчивыми, хлебосольными людьми. Да и детей любили. Своих не было, как ведь два года назад взяли себе лишившегося родителей малыша – Ванечку. Нашли его люди добрые в подвале возле умирающей матери. Только родила, да и преставилась. Что делать? Вспомнили о доброй бездетной семье, да и принесли этот Божий дар Стрепетовым. Теперь вот и сестрёнка Ванечке нашлась.

Поспешил Антип Григорьевич домой, с каким-то особым чувством поспешил. Ведь дома его не только жена ждала, его ждала и доченька. Что ж делать, коль жена детей на свет рожать своих не может? Беда-то и есть беда. А тут – тут Бог помог.

Весь вечер занимались доченькой, любовались, когда уснула, и выбирали имя. Выбрали по мысли единой. Полиной зваться будет.

А наутро поспешил Стрепетов в храм Божий договориться о крещении. Имя дали Пелагея, чтобы дома Полиной называть, а день рождения указали тот самый, когда подкинули девочку на крылечко дома Стрепетовых.

Родителей же девочки даже искать не стали. Во-первых, нелёгкое это дело. Да и ненужное. Насильно ребёнка не всучишь матери, которая уже решила от него избавиться и подбросила его.

Достатка особого у Стрепетовых не было. Тем не менее наняли няню из бывших крепостных. Великая сила в каждой русской женщине и талант великий, особенно песенный талант. Качала няня люльку и напевала русские песни, по большей части грустные. Сказки рассказывала – на сказках не одно поколение русских людей выросло. Пришло время учиться. Но в платную школу не отдать. Дорого. По счастью, был сосед у Стрепетовых, грамоту разумевший. Да не просто так. Духовную семинарию окончил, а потому и знания имел знатные. Он-то и занимался с Полиной за очень умеренную плату. А как грамоте Полина выучилась, то и учителей прибавилось, да каких учителей? Тех, что у разумного человека не только учителями, но и друзьями на всю жизнь остаются – книги вошли в её жизнь.

Провинциальное общество более скромно, нежели столичное. В провинции в ту пору, да и не только в ту, но и в более поздние времена чаще в гости ходили друг к другу. Вот и у Стрепетовых собирались артисты, можно сказать, культурное общество Нижнего Новгорода. Ну а артисты не могут жить без своей профессии, без главного своего дела во всей жизни. Казалось, в театре должно всё надоесть. Ан нет, и в гостях устраивали сценки разные, маленькие пьески. Полина полюбила эти вечера, во время которых тоже пыталась что-то представлять. Ну и коллеги матери посоветовали попробовать её на театральной сцене. Ведь исполнители детских ролей всегда нужны.

А тут как по заказу решили поставить французскую драму, где была роль мальчика, подходящая семилетней Полине Стрепетовой.

Первая же постановка прошла с успехом. Полине хлопали так же, как и взрослым актёрам, и точно так же вызывали на бис.

Дома вечером она заявила:

– Мама, папа, я хочу быть актрисой!

Родителям идея не пришлась по душе. Если отец Антип Григорьевич всё же не так сильно окунался в закулисную артистическую жизнь, но и то знал все её отрицательные моменты, то Елизавета Ивановна просто испугалась за дочь.

Попытались рассказать о трудной жизни актёров, о сложном материальном положении. Но разве могут дойти до ребёнка в семь лет такие слова. У Полины глаза загорелись. Её хотелось играть, снова и снова играть на сцене.

Поговорить поговорили, да без толку, и Антип Григорьевич осторожненько сделал знак супруге, мол, хватит, а уж потом объяснил:

– Будем сильно отговаривать – только обратной реакции добьёмся. Разожжём желание. Ничего, вот отыграет эту роль, а потом время пройдёт, и забудется.

Но изгнать Полину из театрального коллектива оказалось не так-то просто, скорее даже невозможно. После первого спектакля были второй, третий. Она входила в коллектив, её хвалили, ею восторгались. Она же была ещё слишком мала, чтобы воспринимать её как конкурентку. Ну а дети только уж у очень плохих людей вызывают недобрые чувства. Так что с изнанкой театрального товарищества Полина познакомилась гораздо позже. А пока всё радовало.

«Сегодня будешь играть Лизавету!»

Время шло, оно неумолимо, оно не молодило Елизавету Ивановну, а старило. Супруг работал всё с большим трудом – тоже годы давали о себе знать. Накатывалась старость вместе с сопутствующими ей болезнями.

Однажды Елизавета Ивановна пришла домой совсем в мрачном настроении.

– Что такое, мамочка? – спросила участливо Полина.

Не сразу удалось добиться ответа. А ответ оказался слишком простым и закономерным. Когда делили роли, играть молодых поручили молодым, а ей – ей предложили сыграть старую каргу.

Да и мало того ещё. На возражение актрисы режиссёр резко ответил, видно не обдумав достаточно хорошо свой ответ:

– Чего же вы хотите, Елизавета Ивановна? Не забывайте, сколько вам лет. Роль как раз по вашему возрасту…

Елизавета Ивановна?! Так официально и так больно. Ведь ещё не так уж и давно звали Лизанькой.

С тех пор мать перестала отговаривать Полину от сцены. Ведь выход-то какой? Выбора, то и нет, как выяснилось. Тут успехи, хоть и небольшие, но твёрдые, а где найти другую профессию?

Единственное, что беспокоило, справится ли? Вот подрастёт, и восторги по поводу игры ребёнка сразу исчезнут.

– Может, всё-таки всё у неё получится? – с надеждой говорил Антип Григорьевич.

– Хорошо бы, – отвечала Елизавета Ивановна. – Да вот только изящности ей не хватает. А этакая вот и некрасивая, и нерасторопная, она разве что для комических ролей сгодится…

Ну а куда же ещё её девать? Конечно, сосед-семинарист дал ей большие знания, такие знания, что и детей бы могла учить. Да ведь не обладала ни методикой преподавания, ни системой. Разве что в прислуги пристроить. Но как-то это не укладывалось в голове – всё же сама-то Елизавета Ивановна актриса. А это ведь ранг иной. Это ведь творчество. Во второй половине XIX века отношение к служителям Мельпомены стремительно менялось.

Да и сама Полина, едва мать заикнулась о работе прислугой, разволновалась необыкновенно, словно предложили ей что-то безобразное, отвратительное.

А тут подвернулись гастроли. Елизавета Ивановна согласилась играть пожилых женщин, на всё согласилась, лишь бы, во-первых, поправить материальное положение семьи, ну а во-вторых, хотя это можно бы и на первое место поставить, дать возможность дочери поближе познакомиться с профессией актрисы.

Антрепренёр, который организовывал гастроли, выслушал Елизавету Ивановну, которая просила взять дочь на детские роли, причём взять на первое время просто так, бесплатно. И оклад назначить, если будет из неё толк.

Отчего не взять? Взяли. Несколько месяцев четырнадцатилетняя Полина работала бесплатно, и работала настолько самоотверженно, что завоевала уважение руководства. В результате через четыре месяца дармовой работы ей всё же положили ежемесячный оклад 18 рублей, а это в ту пору не так уж и мало, особенно для подростка.

Кто придумал во время гастролей в Рыбинске после целой череды водевилей и мелодрам взяться за серьёзную драму писателя и драматурга Алексея Феофилактовича Писемского «Горькая судьбина»? Рискованный шаг, ведь драмы буквально провалилась и в обеих столицах, и в ряде других городов.

Елизавета Ивановна играла в пьесе второстепенную роль, а Полина постоянно бывала на репетициях, не раз прочитала пьесу и многие роли, а особенно главную, знала наизусть. Она старалась повторять после репетиций действия опытных актрис и при этом искать что-то своё. Что ж, если нет возможности учиться у выдающихся педагогов в Театральном училище, надо выходить из положения самостоятельно.

Она ни о чём не думала, ни на что не рассчитывала, просто играла, играла в перерывах после репетиции, вызывая на первых порах улыбки. Даже режиссёр заметил это и похвалил:

– Ну вот… Готовая Лизавета! – Назвал он имя главной героини пьесы.

Настал день премьеры.

С утра весь театральный коллектив был в волнении. Ведь все, конечно же, знали о прежних неудачах пьесы. И вдруг как удар грома. Прибежал посыльный и сообщил, что исполнительница главной роли – роли Лизаветы заболела, причём болезнь закрутила так, что нечего и думать о выходе на сцену. Все пришли в ужас. Срыв премьеры?! А билеты проданы!

Режиссёр воскликнул:

– А где Полина Стрепетова? Срочно пришлите ко мне!

Полина прибежала, ещё ничего не подозревая.

– Ну, Полинушка, на тебя смотрит весь коллектив театра. Выручай!

– Как выручать? Чем?

– Сегодня будешь играть Лизавету. Сможешь?

И ответ без колебаний:

– Смогу!

Первая серьёзная роль. На протяжении всего спектакля Полина была в напряжении и полном сосредоточении всех своих сил. Она помнила многое из игры актрисы, даже интонацию голоса. Но повторяла далеко не всё. Какая-то сила внутри неё заставляла делать не так, делать иначе – иначе говорить, иначе передвигаться по сцене, делать иные жесты.

И вот наконец завершён последний акт. Занавес закрывается. Полина стояла едва живая. Рядом, тоже едва живая, её мать Елизавета Ивановна, другие актрисы и актёры.

За полотном занавеса тишина. Мгновение, другое, третье. Говорят, время может растягиваться и сужаться. Тут оно растянулось. И… мощный гром аплодисментов взорвал зал, да так, что, казалось, закачались люстры, а может, они и действительно закачались.

Занавес открылся. Поздравления, цветы. И снова зашуршало полотно, отрезая артистов от публики, но шум не утихал.

– Лизавету! Лизавету! – требовали зрители, ещё не запомнившие имени юной исполнительницы, пока никому практически неизвестной.

А потом были поздравления коллег, и вскоре посыпались рецензии. В одной из них была первая серьёзная похвала:

«Это была уже не игра. Это была полная иллюзия, художественное воплощение трагического женского образа. Когда артистка в первом действии, потупившись, теребит кончики передника и затем поднимает свои удивительные глаза и говорит мужу: “Никаких я против вас слов не имею!”, когда она в третьем акте выбегает простоволосая, в посконном сарафане и кричит: “Нету, нету, не бывать по-вашему!” – в зрительном зале становится удивительно тихо. Все собравшиеся в своем переживании словно сливались воедино, в одну душу, и эта душа отдавалась во власть артистки».

Успех Полины Стрепетовой в роли Лизаветы проложил ей дорогу к новым и новым победам на сцене. Юная актриса, даже ещё и не актриса, а девочка на подхвате в начале гастролей – в конце их уже могла выбирать сама себе те роли, которые ей были по душе, а режиссер и антрепренёр только радовались, что в труппе появилась восходящая звезда, что важно для успеха всего театра, ну и, конечно, не менее важны материальные выгоды от продажи билетов. Не всегда бывали в театрах полными залы. А тут что не спектакль, то аншлаг.

Елизавета Ивановна не могла нарадоваться успеху дочери. Никто не называл Полину приёмной дочерью. Да и вряд ли она в ту пору что-то могла знать о своём происхождении. Зачем ребёнку голову забивать? Тем более это никому и ничего полезного не даст, только оставит в душе не очень добрый след. Да, к сожалению, бывают люди, которым до всего есть дело, особенно чтобы кому-то испортить настроение своей в подобных случаях вредной правдой. Но как же! Они ведь это делают якобы ради справедливости, а на самом деле оборачивается всё горькими переживаниями.

Полина, как помним, с детства любила книги. Продолжала проглатывать их и теперь. Только жанр произведений несколько поменялся – большей частью читала драматургию. И вот однажды попалась её пьеса писателя, драматурга и критика Петра Дмитриевича Боборыкина (1836–1921), кстати, уроженца Нижнего Новгорода. Пьеса называлась «Ребёнок».

И снова Полина Стрепетова демонстрировала свой подход к исполнению роли, свой стиль игры. Успех невероятный. Сделали постановку в Ярославле – успех, в Симбирске – успех.

Актриса с норовом

В Симбирске на представлении побывал писатель Владимир Александрович Соллогуб и снова восхитился игрой Полины Стрепетовой.

Встретив вскоре после этого режиссёра и антрепренёра Петра Михайловича Медведева (1837–1906), в ту пору занимавшегося подбором молодых талантов, Соллогуб посоветовал срочно поехать в Симбирск, где выступает молодая талантливая актриса Полина Стрепетова. Писатель с уверенностью заявил, что её имя прогремит на всю Россию.

Медведев отправился в Симбирск, пришёл в театр, но попал на спектакль, в котором Стрепетова как раз и не участвовала. Он тут же узнал, где живёт актриса, и решил нанести ей визит дома.

Пришёл гостем незваным. Дом как дом. Ничего особенного. Всё скромно. Постучал – дверь не заперта. Вошёл. Тишина, в прихожей никого. Заглянул в гостиную, подал голос, мол, встречайте, хозяева.

Из боковой комнаты показалась какая-то весьма неказистая барышня, точнее, может, и не такой уж неказистой она была на самом деле, да просто кое-как одетая в простенькое домашнее платье, а на ногах какое-то стоптанное подобие не то башмаков, не тот туфель.

– Извините за вторжение, – начал Медведев. – Мне бы повидать актрису Полину Стрепетову.

– Она перед вами, – отозвалась барышня и с некоторым любопытством посмотрела на пришельца.

«Боже! – подумал Медведев. – И что в ней нашёл Соллогуб». Так потом он и рассказал о своём первом впечатлении приятелю, отправившему его сюда.

Лишь уважая мнение Соллогуба и полагая, что тот не зря рекомендовал эту самую Стрепетову, Медведев представился и решил всё же предложить работу, хотя, признаться, уже и не без прежнего энтузиазма.

– Я хочу вас пригласить в свою труппу! – начал он.

Стрепетова посмотрела на него уже более внимательно и, даже не поинтересовавшись, что это за труппа, заявила:

– Моё условие – семьдесят пять рублей в месяц!

Это было неслыханно. Таких денег не платили даже ведущим актёрам труппы.

– Что? – возмутился Медведев. – Да вы, вы…

– Не устраивает? Я вас не задерживаю!

Медведев с трудом заставил себя учтиво откланяться и вышел прочь, снова сдержавшись, чтобы не хлопнуть что есть мочи дверью.

Полина Стрепетова

Восхождение Полины Стрепетовой продолжалось успешно и стремительно. Когда ей исполнилось 18 лет, она уже была известной актрисой. Её даже заметил и оценил известный в ту пору драматический актёр и антрепренёр Александр Андреевич Рассказов (1832–1902). Его театральная судьба тоже была нелёгкой и неровной. После окончания Московского театрального училища он начал выступления в балетной группе Малого театра, но неожиданно бросил всё и уехал в Сибирь. Утвердившись на сцене, вновь вернулся в Малый театр, где проработал до 1866 года, когда по состоянию здоровья вынужден был оставить напряжённую актёрскую деятельность и заняться составлением антреприз. Когда составлял Самарскую антрепризу, его внимание привлекла Полина Стрепетова. Он предложил ей контракт, и она согласилась. Вот тут-то ей пришлось поначалу не очень легко. Не только исполнительский уровень тех актёров, которых подобрал Рассказов, но и их образовательный уровень оказались очень и очень высокими. Её коллегами стали такие известные актёры, как Александр Павлович Ленский (1847–1908), впоследствии театральный режиссёр и театральный педагог, Модест Иванович Писарев (1844–1905), выходец из высококультурной и образованной семьи, дальний родственник знаменитого писателя Дмитрия Ивановича Писарева, актёр-чтец и писатель Василий Николаевич Андреев-Бурлак (1843–1888) и многие другие. Почувствовав, сколь высоко подготовлен коллектив, Полина Стрепетова засела за книги, стала брать уроки иностранных языков, музыки, актёрского мастерства.

На спектакли с участием Стрепетовой было не достать билетов. Популярность росла, и критика осыпала её похвалами: «Если вы ещё не видели госпожу Стрепетову, – идите и смотрите. Я не знаю, бывала ли когда-нибудь наша сцена счастливее, чем стала теперь, с приездом этой в полном смысле артистки-художницы…»

Она смело бралась за сложные роли в пьесах знаменитых драматургов. В Казани ей посчастливилось сыграть в комедии маститого драматурга Александра Николаевича Островского (1823–1886) «На бойком месте». Ей приглянулась роль Аннушки, как и всегда, одна из самых непростых ролей. Но самым удивительным для зрителей стало то, что Полина Стрепетова спела песню «Убаюкай, родная, меня…».

Эту песню на слова английской поэтессы Фелиции Гименс в переводе русского поэта и переводчика Михаила Илларионовича Михайлова (1829–1865) взяли в спектакль во время его подготовки, поскольку она прекрасным образом подходила к теме.

И вот Полина Стрепетова хорошо поставленным, задушевным голосом начала выводить:

 
Убаюкай, родная, больную меня,
Как баюкала, в люльке качая!
Мне изнывшее сердце, родная,
Убаюкай, крестом осеня!
 

Зал замер, у многих появились слёзы на глазах. Ведь упоминание глубокого детства, матери всегда необыкновенно трогает.

 
Головой утомлённой склонилась бы я:
Засыпает цветок ночью темной;
Отдыхает и странник бездомный…
Убаюкай, родная, меня!
 

Стрепетова преображалась не сцене. Зрители порой забывались, теряли ощущение времени и пространства, переносясь в события, что развивались перед глазами.

А слова лились и лились, словно ручейки, стремящиеся к морю.

 
Непогодой запугана птичка твоя…
Тяжела ты мне, жизнь молодая!
И зачем я любила, родная?..
Ах, баюкай! Баюкай меня!
 

И грянул шумный морской прибой в виде аплодисментов, едва только Полина закончила пение.

Спустя много лет один из зрителей признался, что не может забыть игру Полины, особенно исполнение ею песни:

«…Все смолкли, словно затаили дыхание, словно ждали ещё чего-то, и вдруг весь театр потрясся от грома рукоплесканий и восторженных криков: “Браво! Браво! Бис! Бис!” – И артистка снова запела, и запела, кажется, ещё лучше, ещё мучительно больнее, с дрожью и слезами в голосе… Плакала вместе с ней чуть ли не вся публика».

Необыкновенный успех сделал незаметными те черты лица, которые многие считали некрасивыми.

Сначала Стрельский, затем Писарев

Но вот пришло время – время любви, где-то задержавшейся в пути к ней и пока ещё не настигшей Полину Стрепетову. И любовь пришла к актрисе в двадцать один год от роду.

Именно в Казани был дан печальный старт любовным драмам всей её жизни. Появился на её пути провинциальный актёр Михаил Кузьмич Третьяков-Стрельский. Стрельский – псевдоним, с котором он не расставался и на сцене. Сначала появился в жизни сценической, а потом…

Ловеласа ведь сразу, с первого взгляда распознать трудно. Актёру не сложно сыграть роль человека высоких достоинств, высокой культуры и нравственности. Откуда могла знать юная Стрепетова, сердца которой ещё не коснулась стрела Амура, что Третьяков-Стрельский женат, а свобода образовалась потому, что жена надолго уехала за границу.

Сцены любви в спектаклях порой так хотелось перенести в жизнь! И Стрельский был тут как тут. Внимание, комплименты, цветы, восторженные взгляды и выражения.

В драматические спектакли Стрельский не попадал, заявляя, что сам не хочет, хотя на самом деле – что не было известно Полине Стрепетовой – его просто не брали, потому что все попытки сыграть что-то серьёзное он давным-давно провалил. А потому поначалу встречались с ним в водевилях и опереттах, где Стрепетова исполняла роли с тем же успехом, что и в драматических пьесах. Ну а подготовка любого спектакля – это кропотливая работа на репетициях. С репетиций возвращались вместе, и Полина чувствовала, как сердце её загорается ещё незнакомым, но таким желанным огнём. Узнала ли она о том, что он женат? И когда узнала? Судя по всему, это случилось, когда уже было поздно – полюбила, да как! Со всей силой нерастраченных чувств. Разумеется, он, как водится у «героев-любовников», поругивал жену, разумеется, говорил, как несчастен от того, что связал по младости лет свою жизнь с этакой… Читатели, особенно читательницы, сами домыслят, что в таких случаях можно услышать от влюблённых на час. Закатывание глаз и горячий шёпот о любви распознаётся не сразу, а уж у артиста и подавно – там всё профессионально.

Конечно, известие, что возлюбленный женат, было ударом. Да ведь уже поспешила. Уже ждала ребёнка. Пришлось поверить, что и он любит, любит по-настоящему. Увы, пока продолжались все связанные с родами перипетии, пока она не могла быть интересной как любовница, что всегда под рукой, Стрельский пристрелялся к другим барышням. Переживала, укоряла. Как будто бы и обещал, поскольку рвать сразу не в его интересах – Полина Стрепетова быстро шла в гору, а шествие в гору в творчестве сопровождается и материальными благами. А он-то едва сводил концы с концами.

Но он не учёл, что сожительница его далеко не проста. Если она сумела из никуда, почти без образования выйти в первейшие актрисы, пока, правда, провинции, значит, обладала силой воли, решительностью и умением постоять за себя.

Родилась дочка. Назвали Машей. Стрельский полагал, что теперь-то его любовница никуда не денется. Но она решительно порвала с ним. Правда, вскоре узнала, что снова ждёт ребёнка. Оставаться с двумя детьми? Что ж, и к этому она была готова, и этого не испугалась. И снова родила дочку, правда, та ушла из жизни в младенчестве.

Она недолго оставалась в одиночестве. В антрепризе ведь были гораздо более достойные актёры. Рядом оказался и Модест Иванович Писарев, человек с виду скромный, как бы не решавшийся признаться в свих чувствах. Вот так – от развязного и нахального Стрельского к более спокойному и сдержанному Писареву.

Они часто бывали партнёрами в спектаклях, и Стрепетова ощущала его тепло, его тягу к ней. А под ногами уже были сцены столичных театров и восторги столичных зрителей – конечно, в первую очередь адресовались они ей, стремительно обретающей популярность королеве сцены.

Однажды Писарев сделал предложение. Причём сразу заявил, что удочерит Машеньку, что хочет создать хорошую, добрую, тёплую семью. Какая женщина не мечтает об этом! Конечно, эксцентричная натура Стрепетовой требовала грома и молний, но… ведь не делом единым любимым жив человек, а и семьёй тоже, особенно женщина. Правда, на этапе официального оформления отношений получился сбой. Тянулось дело, тянулось, да так и затянулось на неопределённый срок.

Впрочем, Писарев – это уже далеко не заштатный Стрельский с подстреленной репутацией и затёртым безвестностью сценическим псевдонимом. И круг общения иной. Среди друзей Модеста – знаменитые писатели, драматурги, художники, композиторы.

В доме Писарева, теперь уже и её доме, Стрепетова впервые встретила Писемского, в пьесах которого впоследствии исполняла главные роли. Она была вся в работе и почти вся в семье. Ведь вскоре после замужества родила сына, которого назвали Виссарионом. Виссарион – жизнь дающий!

Она ненадолго покидала сцену и при первых, и при вторых родах. Спешила играть, спешила жить, совсем не думая о здоровье.

А между тем Модеста Писарева пригласили в антрепризу актёра, режиссёра и антрепренёра Петра Михайловича Медведева на очень выгодных условиях.

Ну что ж. Для актёра выгодный контракт означает и интересную работу, и важные роли. Но разлука… Она даже не подумала, что бывает по-разному – либо разлука усиливает любовь, либо, что бывает чаще, пускает её под откос.

Они жили, играли на сцене, а время текло неумолимо. Прошёл год – одни письма без единой встречи. Затем – второй. И тоже только письма.

Беспроволочный телеграф работал в театре, наверное, с не меньшей скоростью, нежели на заре своей телеграф проволочный. Тук-тук-тук… настучали сплетницы. Мол, завел твой супружник другую. Любовь у него! Жарче пламени!

М.И. Писарев. Гравюра с картины И.Е. Репина

Не поверила. Да ведь как не поверить. Два года не виделись, а письма, что становились все более сухими и краткими, и вовсе прекратились.

Удар! Второй удар на любовной почве. Если не сказать – третий. Ведь от Стрельского получила два удара – первый, когда узнала, что женат, а второй, когда стало ясно, что не законная жена помеха счастью, а множество других, временных и незаконных.

Сразила болезнь. Но актриса не может не работать, как и любой другой человек. А тут на руках двое детей.

Только сила воли помогала оставаться на сцене, превозмогая слабость, усталость, боль. Писареву написала спокойно и сдержанно, что может быть свободным и претензий к нему нет. Гордой была актриса!

А он тут как тут. Получил письмо. Одумался, примчался и чуть ли не на колени перед Полиной. Она не хотела прощать. Он умолял, говорил о любви и просил немедленно согласиться на венчание.

Вот такой получился толчок. Полина Стрепетова стала наконец не сожительницей, а законной супругой.

И всё-таки она так и не смогла простить. Как будто бы жили ладно. Внешне семья казалась счастливой, но какие страсти бурлили внутри этой, как впоследствии стали говорить, ячейки.

Она ушла от теперь уже законного супруга. Он долго не мог поверить в это, прилагал все силы, чтобы вернуть Полину. Но при этом уж как-то очень равнодушен был к детям. Ну ладно – первая дочь не его. А сын? А ведь Стрепетова не только не возражала против встреч с детьми, но даже напоминала, что сын очень тоскует.

Была у Полины Стрепетовой добрая подруга Софья Ивановна Смирнова-Сазонова (1852–1921). Почти ровесница, всего на два года моложе. К тому времени, когда начались жизненные перипетии у Полины, выпустившая уже пять больших и оригинальных романов, высоко оценённых и Фёдором Михайловичем Достоевским, и Михаилом Евграфовичем Салтыковым-Щедриным, и Николаем Семёновичем Лесковым.

Авторитетная подруга. И она пыталась воздействовать на ситуацию. Но Писарев вёл себя странно, и Софья Ивановна проницательно заметила, что, если человек не очень расположен к ребёнку от женщины, то и нет у него большой любви. Скорее оскорблённое самолюбие.

Софья Ивановна вспоминала: «В Москве Стрепетова вступила в переписку с мужем, который ответил ей только на первое письмо, а потом не отвечал. Предлагала ему видеться с сыном, но он не пожелал, сказавшись уехавшим из города, и просидел под домашним арестом. А сын рвался к нему, увидев знакомые дома на Тверской, думал, что его везут к отцу, а когда мать привезла его в меблированные комнаты, расплакался и не хотел идти. Мать спросила, не хочет ли он, чтобы она написала отцу и позвала его к ним.

Он обрадовался – “напиши!” и перо ей принёс. Потом спрашивает: “Отчего отец не идет?” – “Оттого что он нас знать не хочет”. После ответа как воды в рот набрал и об отце ни слова!»