Текст книги "Последняя"

«Нахватался где-то нелепых идей», – подытожила Эрсиль.

В запретной науке кудесник смыслил немногим больше ее самой. Ему, как и ей, достались крупицы знаний.

Выскакивать из зарослей Эрсиль не торопилась: седой мужчина и без нее одолел бы кого угодно. В его руке блеснул длинный кинжал – довольно широкий у основания, но резко сужавшийся к острию. Заклинания не причиняли вооружившемуся человеку ни малейшего вреда. Он беспрепятственно подошел к ведьмарю, к сирени, и, соответственно, к Эрсиль.

Она постаралась окаменеть, но точно накаркал кто! Седой – так назвала Охотника Эрсиль – ни с того ни с сего застыл. Несколько долгих мгновений он обозревал куст, желая определить, что скрывается за листвой. Еле тлеющий фонарь не послужил ему подспорьем в этом скверном начинании. Седой отвернулся.

– За убийство двоих горожан из Гридля решением Верховного Суда Ко́нтэмстоу вы приговорены к казни, – бесстрастно сообщил он.

Ведьмарь уже прекратил атаковать и пребывал в оцепенении. Ни ускользнуть, ни защитить себя он не пробовал. А Седой четким, отработанным движением взял противника за плечо, вонзил тому меж ребер лезвие и отступил. Колдун захрипел, обмяк, рухнул на дорогу. Но самое ужасное, он распластался в луче света – так, чтобы Эрсиль встретила его стекленеющий рыбий взгляд.

К горлу поднималась тошнота. Эрсиль не могла шелохнуться, не могла отгородиться от желтоватого воскового лица, от зеркальных дождевых капель, стекавших по нему.

В довершение ко всему из таверны выкатилась толпа каких-то оголтелых молодцов. Протоптавшись по мертвецу, они прыснули в разные стороны и затерялись во мгле. Охотник и не думал гоняться за ними, вместо этого он крикнул хозяина заведения. Тот бочком-бочком вылез на крыльцо и затянул со слезами в голосе:

– Пощадите невинного Боба! Ни при чем я, ни при чем! Мне деваться некуда, вот и пустил их. Я вам благодарен, избавили нас… Молиться за вас обещаю!

– Угомонись, Ломоть. Нам нужно позаботиться о покойном.

Кому-кому, а Седому хладнокровия было не занимать. Он невозмутимо очистил клинок тряпицей и сунул его в ножны.

Приметив на поясе Охотника пистолет и перевязь со вторым, парным кинжалом, трактирщик утратил те крохи самообладания, что умудрился еще сберечь.

– Это как же? Похоронить?! – затрясся Боб. – А вдруг он того – очухается?! Да и прикапывать же его непросто… Кол там осиновый воткнуть, чесноком натереть… Он вроде бы… морокун?!

– Вы, милейший Ломоть, переволновались сегодня, – фыркнул Седой, запахивая плащ. – Неужели в бабкины сказки верите?

– Но я же… но он же… он тарабарщину бесовскую нес! – Толстяк покосился на мокнущий труп с опаской.

– А вам не померещилось? По мне, так он обыкновенный гнусный разбойник и поплатился за свои злодейства, только и всего. – Седой похлопал трактирщика по спине. – А уж если затрепыхается, поленом его по виску – и порядок.

– Как же, сударь?.. – булькнул посеревший хозяин.

– Да пошутил я, – отмахнулся Седой. – С дыркой в сердце не оживет.

– Да-да, сударь, но это ж колдун!

Эрсиль слушала их, чувствуя себя немногим лучше бездыханного чародея.

– А тут нет разницы: колдун, не колдун – без сердца не убежит. – Седому надоело церемониться с перепуганным хозяином. – Твои ребяческие страхи меня не интересуют, ясно?

– Ясно, сударь, ясно! Сделаю, как велите… – залебезил трактирщик. – Я обустрою вам спальню, пожалуйте за мной. Или вы в Тэрлин немедленно? До него и пешком всего ничего.

– Нет, я переночую здесь, – отрубил Седой. – А теперь иди за лопатой. Усопшего надо предать земле. И заодно, пока ты будешь трудиться, побеседуем не о колдунах, а о бандитах.

Трактирщик обреченно уковылял, а когда возвратился, накладные карманы его куртки выразительно топорщились. Мнительный Боб не надеялся на свою удачу и предусмотрительно запасся чесночком.

Схватив мага поперек туловища, Седой двинулся к лесу, трактирщик – за ним. А в грязи осталась лежать раздавленная коричневая шляпа с железными клепками на тулье.

Эрсиль зажмурилась. Ее знобило так, словно она сидела по уши в ледяном озере.

«Чего раскисла, балда? Радуйся, ухлопали волшебника, не обнаружат тебя. А ну, без хныканья! Не время для щенячьего скулежа…» – на все корки ругала себя Эрсиль, чтобы немного очнуться. К счастью, ее одиночество было долгим. Худо-бедно она собралась с мыслями и даже сочинила нечто наподобие плана.

Наконец у обочины захрустели ветки. В озаренный полукруг шагнули коренастый запыхавшийся Ломоть и высокий бесшумный Седой. Они проследовали в дом, не удосужившись соскоблить чернозем с перепачканных сапог.

Через полчаса Эрсиль кое-как выползла из кустов. Она до того закоченела, что не сумела быстро разогнуться. Спрятавшись за углом, Эрсиль размяла поясницу, шею. Наклонилась, выпрямилась, неловко подпрыгнула.

– На́виэв дэйр, – шепнула она.

В солнечное сплетение толкнулось нечто теплое и родное. Оно разлилось по телу, согрело и укрепило.

Придерживая капюшон так, чтобы он затенял левую щеку, Эрсиль проникла в обеденный зал. Там было душно, неопрятно и сумрачно. Потрескивали угли в очаге, на полу валялись опрокинутые лавки, щербатые миски, кружки и чьи-то башмаки… Потолок в копоти, оленьи рога над камином – куда без них? – люстра тележным колесом, длинные столы и облупившаяся стойка – в целом ничего особенного.

Дабы не разгневать владельца «Клюки» нахальным вторжением, Эрсиль замерла у порога. Ей требовалось убедить хозяина в своей полнейшей безобидности. Ведь натирать почившего кудесника чесноком и уснащать его кольями – занятие серьезное, не для всех. А Ломоть, как поняла Эрсиль, человек впечатлительный, может огорчиться сильнее прежнего и наябедничать Седому.

На крутой лестнице, притаившейся в самой глубине таверны, вырос хозяин с масляной лампой в руке. Он грузно топал, почесывал рыжий затылок и что-то бухтел себе под нос.

– Здравствуй, уважаемый господин, – негромко приветствовала его Эрсиль.

Трактирщик вздрогнул, зацепился за нее взглядом, насупился.

– Дармовой кормежки нет! – не очень дружелюбно известил он.

– Мне бы приютиться до утра, не обяжете ли?

– Ты что, нищебродка, свихнулась?! До чего настырная! Разок запамятуешь крюк навесить, так лезут вшивари всякие!

Толстяк подлетел к Эрсиль и начал выпихивать ее на улицу. Она протянула ладонь с тремя серебрушками, приготовленными заранее.

– Хорошо уж! – Трактирщик вырвал деньги у Эрсиль, точно завзятый ворюга. – Живей, живей! Видала, сколько натекло с тебя? Лишнюю монету назад не получишь!

Эрсиль усмехнулась краешком губ. За хозяином она вскарабкалась на верхний этаж и очутилась в тесном проходе. Слева располагалось четыре клетушки. Эрсиль проводили к дальней. Дважды она запнулась о скомканные обмахрившиеся коврики, и сопение Ломтя приобретало угрожающий характер.

– Доволоклись, колченогая миссис!

– Горелку поярче бы зажег, и ноги бы выправились, – процедила Эрсиль.

Каждый норовит ее оскорбить – надоело! Она скиталица, и что с того? Заплатить-то – заплатила.

– Поговори у меня! – буркнул Ломоть, напирая на Эрсиль.

Она отпрянула и ушиблась о панели, обитые пыльным сукном. Трактирщик охнул и сипло предупредил:

– Помалкивай лучше обо всем тут, здоровее будешь. И не шуми, у нас сэр Охотник на постое.

Эрсиль кивнула и юркнула в каморку. Узкая койка, табурет, какие-то мешки в углу – вот и все, чего удостоилась Эрсиль… Вот и все.

Она стряхнула плащ и ботинки, сменила рубаху, посетовав, что нет запасных штанов, надела колючие шерстяные носки и сухие, но расхлябанные сапоги. Засунув за голенище нож, Эрсиль опустилась на бугристый тюфяк и обернулась к окошку. Дождь избороздил струями мутное стекло. Она опять выжидала…

Давно минула полночь, когда Эрсиль выскользнула в коридор. Ее встретила синеватая мгла и въедливый скрип половиц. Соседняя дверь оказалась приоткрыта, за ней – никого. За второй – тоже. Эрсиль подкралась к третьей. Не заперто. Как многообещающе!

Из чехла, пришитого к изнанке матерчатого пояса, Эрсиль извлекла тонкий кинжал. Затем постаралась унять громкий стук сердца.

Тишина. На постели лежит он, ее враг, и ровно дышит. Недолго ему теперь… дышать.

Вокруг сгустилась чернота. Эрсиль подобралась ближе. Сегодня ей на удивление везло: он спал, вольготно раскинувшись, выставив одно колено. Слабость нахлынула на Эрсиль, словно безбрежное октябрьское море. Она покачнулась, неловко переступила. Седой пошевелился. Эрсиль скорее занесла стилет.

Короткий замах и… перехват. Седой вскочил и наискось ударил Эрсиль. Во рту появился железистый привкус крови, глухо звякнул выроненный клинок. Седой швырнул Эрсиль на пол, заломил ей руки за спину и туго скрутил ремнем. Все это заняло полминуты.

Эрсиль съежилась на грязных досках. Слез не было, только привычная боль в груди и ноющая злость. Ну почему он вернулся? Почему не потерпел до ноября?

Седой чиркнул спичкой, фитиль затеплился, и подрагивающий язычок пламени расцветил убогую комнату.

– Эрти, мать твою! Что с тобой нужно сотворить, чтобы ты не таскалась за мной? – прошипел Седой.

– Удавить не пробовал?

Эрсиль приподнялась и посмотрела в его серые глаза – прозрачные, с темным ободком по краю радужки. Седой сгреб ее за шиворот, остервенело прижал к стене.

– Зачем ты снова разыскала меня? – зарычал он.

Лицо его исказила ярость, пепельные волосы были взъерошены. Эрсиль не дала бы Седому и тридцати.

– Хотела пригласить тебя на званый вечер, разумеется, – криво улыбнулась она.

– Неужели? – прищурился Седой. – Как же ты меня достала, бестолочь!

Он присел возле нее на корточки и сделал то, за что Эрсиль возненавидела его еще больше. Он коснулся шрама, который рассекал ее левую щеку от виска до подбородка. Эрсиль взбрыкнула, угодив каблуком в бедро Седому. Тот даже бровью не повел.

– Бестолочь, – вдумчиво повторил он. – Что ж, отправишься со мной, Эрти. Пригляжу за тобой. Да и ты все стремишься ко мне в компанию.

– Званый вечер отменяется? – с наигранным безразличием осведомилась Эрсиль.

Седой хмыкнул и, откопав в объемистой торбе веревку, спутал Эрсиль лодыжки и тщательно перевязал ей руки. Он поместил их спереди, но обвил на совесть – запястья и выше. Эрсиль не сопротивлялась: для сопротивления ей понадобились бы силы.

«Ну и ладно, – отстраненно размышляла она. – Если буду рядом, воспользуюсь случаем, избавлюсь от этого выродка».

– Советую вздремнуть, – заметил Седой, укладывая Эрсиль на бок.

Толкнул ей под голову подушку, укутал одеялом, сам же устроился на кровати и погасил свечу.

– Все равно убью тебя, – беззвучно прошептала Эрсиль.

А на улице шел дождь и бесчинствовал ветер.

Глава 2. Нечисть с рогами и без

Седой разбудил Эрсиль спозаранку. Нагнувшись, он теребил ее за плечо, пока она не разлепила веки.

– А, это ты, демон… Наконец-то. Сколько заплатишь за мою душу? – проговорила Эрсиль, язык у нее заплетался.

– Ни гроша, – отчеканил Седой и освободил ей ноги.

Эрсиль тут же пнула наугад. Промахнулась – обидно.

– Почему так мало? – полюбопытствовала она, неуклюже прислоняясь к перегородке.

Седой продолжил сматывать бечеву, потом сунул ее в мешок.

– Для чего тебе моя смерть? – нахмурился он.

– Отвечать вопросом на вопрос невежливо. Тебя не учили в детстве, нет? – пожурила Эрсиль и зевнула.

– А тебя? – эхом откликнулся Седой.

Эрсиль умолкла: беседа получалась глупая. Наверное, с врагами всегда так – что ни слово, то полнейшая чепуха.

– Есть будешь? – Седой кивнул на табурет, где остывали ноздреватые овсяные коржики и плошка наваристой похлебки.

– И как, по-твоему? Ткнусь носом в тарелку и начну лакать? – проворчала Эрсиль, дергая затекшими руками.

– Покормлю.

Седой взял миску и придвинулся к смутившейся Эрсиль.

– Крысиной отравы туда подсыпал? – фыркнула она. Но, рассудив, что сытой жить и мстить веселее, открыла рот.

Вскоре Седой заухмылялся.

– Завтрак в приюте умалишенных, – желчно сообщил он. – Ложечку за маму, за папу, за доброго дядю, которому ты мечтаешь всадить сталь под ребро…

В ячменной похлебке как на заказ попался не то хрящик, не то косточка, чуть не сломавшая Эрсиль зуб. И вот это что-то неопределенное полетело точнехонько в лоб Седому. Он был чересчур близко и недооценил коварство Эрсиль, а посему уклониться не успел.

– Значит, наелась, – глубокомысленно изрек он и отставил тарелку.

Эрсиль не мигая глядела на Седого. За румяную коврижку и глоток сладкого чая она посулила бы половину своих денег, но пресмыкаться на потеху врагу претило.

Седой с аппетитом жевал лепешку и застегивал крючки на широком тисненом поясе, снабженном ремнями, петлями и утолщениями-зазорами. Прикрепив ножны, Седой покосился на Эрсиль. Та притворялась, что не голодна. Напрасно. Он все понял.

– Нечего было плеваться, – принимаясь за второй хлебец, буркнул Седой, но не вытерпел немого упрека и поперхнулся.

Откашлявшись в кулак, он сжалился над Эрсиль и протянул ей большой кусок.

– Еще кружку воды, – потребовала она, неловко придерживая угощение растопыренными пальцами.

Седой напоил Эрсиль и удалился, а вернулся уже с ее вещами.

– Из дома выйдешь сразу. Хочешь – убегай, хочешь – жди меня на крыльце. – Седой рывком поднял Эрсиль, обернул ее плащом, нахлобучил капюшон почти до подбородка. – И не вздумай ляпнуть что-нибудь трактирщику. Себе же навредишь.

– А то он не сообразит, что дело нечисто! – огрызнулась Эрсиль. – У меня в прорезях для рук нет, собственно, рук!

– Тайком проскользнешь. Уяснила?

– Уяснила? – гнусаво передразнила Эрсиль и пошатнулась, когда Седой с размаху повесил на нее сумку и абы как скрученный тюк.

Отнятый вчера кинжал валялся на кровати. Седой пренебрежительно бросил его в котомку и погнал Эрсиль вниз по лестнице.

Владелец «Клюки», надо полагать, где-то прятался – обеденный зал пустовал. Седой толкнул Эрсиль за порог, а сам направился к стойке и громко хлопнул по ней трижды.

На улице Эрсиль окунулась в густой туман. Смысла убегать она не видела, напротив, боялась, что от нее убежит Седой.

– Ну-ну, господин «я-благороден-но-ты-мне-поперек-горла», – прильнув к щели между косяком и дверью, бормотала она. – От меня ты не отцепишься, нет… Разве что пырнешь все-таки своим прадедовским тесаком.

В действительности Эрсиль храбрилась: «отцепиться» от нее, связанной и обессилевшей, было проще простого.

Седой переговорил с отчаянно трусившим хозяином. Звякнули монеты, перекочевав в карман Ломтя, отчего Ломоть явно испытал облегчение.

– И помни, мне все известно, – припечатал напоследок Седой и стремительно покинул злополучную таверну. Не замедляясь, он ухватил Эрсиль за локоть и поволок ее в сторону Тэрлина.

Брезжило раннее зябкое утро, дождь прекратился, но липкая, пахнущая хвоей дымка затопила окрестности. Теневые очертания елей проступали сквозь белое марево, дорога растворялась под ногами. Казалось, нетрудно и воспарить над ее поверхностью.

Седой размеренно шагал вперед, не обращая внимания на Эрсиль и звуки, ею производимые. А звуков этих было великое множество: Эрсиль запиналась и охала, хлюпала, стонала и честила Седого за то, что сдавил ей предплечье как тисками.

– У меня набухнут здоровенные синяки, – брюзжала она.

– Ты запихал в мешок мои ботинки, они теперь шваркают меня по лопатке, черт бы их побрал – и тебя заодно… – бубнила она.

– А ты ботинки прямо к чистой одежде сунул?! Да они мне все там перепачкают! – негодовала она.

«Клюка» давно затерялась вдали, солнце так и не сумело иссушить мглистые облака, а Эрсиль с муравьиным усердием продолжала донимать Седого.

– Освободи меня, а? – канючила она, порядком умаявшись. – Я тогда быстрее пойду. Пожалуйста. Чего тебе стоит?

– Спокойствия стоит, – наконец отозвался Седой. – И моего и твоего. Если ты нападешь на меня, как я отвечу, по-твоему? Тебе мало шрама?

– А то нет! – воскликнула Эрсиль. – Вашими стараниями мечтаю обзавестись еще парочкой таких украшений!

Седой испортил ей лицо при первой же встрече. В пригороде У́кселлоу Эрсиль подкралась к нему со спины и прыгнула, не очень-то зная, куда втыкать стилет. Несложно догадаться, чем все завершилось. Седой с разворота полоснул, Эрсиль пригнулась, но это ее не спасло. Вспышка, боль, кровь… Его ошеломленный и даже испуганный взгляд. Темнота. С тех пор пролетело два с половиной года.

– Твоя вина. – Седой безучастно посмотрел на Эрсиль. – Зачем тебе моя смерть?

– Я не спорю, вина моя, – покаянно согласилась Эрсиль. – Во всем, что случается с людьми, виноваты они сами.

– Понятно, каши с тобой не сваришь, – обронил Седой.

– Боюсь, что так. Готовить не люблю, увы.

Седой столь внезапно ринулся в лес, утаскивая за собой Эрсиль, что она чуть не вывихнула лодыжку, угодив в размытую колею. «Ну все, доигралась, порешит. Вон и клинок вынимает», – заключила Эрсиль. Убить Седого или погибнуть самой – для нее почти не было разницы.

Опасения Эрсиль не подтвердились. Вместо того чтобы швырнуть ее на обочину и пригвоздить к земле, как букашку, Седой засел в кустах черемухи. Поднес палец к губам и устрашающе зыркнул на Эрсиль. Она намеревалась завопить – из вредности, но Седой благоразумно зажал ей рот ладонью. Обрадовавшись редкостной удаче, Эрсиль хорошенько его куснула и заработала добрую оплеуху.

Над ними тем временем сомкнулась тишина – непроницаемая, вязкая. Словно на тысячу миль вокруг нет никого живого. Однако всего через минуту Эрсиль заслышала слабое перестукивание и отпраздновала это событие, повторно укусив Седого. Он не дрогнул, стерпев ее выходку. А потом Эрсиль не до выходок стало: из молочной пелены вынырнуло создание, при виде которого волосы на затылке шевелились.

Тело существа могло бы принадлежать невообразимо крупному мужчине, но голова… Вряд ли у какого-либо оленя имелась такая огромная черная морда с налитыми багрянцем раскосыми глазами. А рога! Широкие, заостренные по кромке. Нарочно их затачивали, что ли?

Сам нелюдь передвигался бесшумно. Едва уловимое шуршание и потрескивание издавала матерчатая накидка, унизанная берестяными амулетами, птичьими косточками, перьями, каменными бусинами. Помимо нее на гиганте были кожаные штаны и высокие сапоги. Мохнатую грудь ничто не прикрывало.

Втягивая ноздрями сырой воздух, монстр отклонялся то вправо, то влево. В руке его покачивалось увесистое копье, и Эрсиль вдруг подумалось, что он за компанию с Седым ограбил лавку старинного оружия… А если без шуток, Эрсиль искренне посочувствовала укушенному врагу: отпрянь он, вскрикни, и жуткий человекоолень обнаружил бы их.

– Надо сойти с дороги, – прошептал Седой.

Эрсиль не шелохнулась: перед ее мысленным взором все еще плыл рогатый воин.

– Да поднимешься ты или нет?! – ожесточенно зашипел Седой.

Поскольку это не подействовало, он вздернул Эрсиль за шиворот.

– Ну же! Заснула?!

– Кто он? – вымолвила Эрсиль.

– Позже, – оборвал Седой и поволок ее в чащу.

Пока пробирались сквозь бурелом, утекло немало времени. Туман понемногу рассеивался, и Эрсиль посчитала, что близится полдень – в сумрачных дебрях точнее не определишь. Под ногами пружинил напитанный влагой мох, колючие сероватые ветки когтили одежду, путь преграждали накренившиеся стволы, разрисованные кольцами голубоватых и рыжих лишайников.

Эрсиль утомилась и понуро ковыляла. Приметив это, Седой помедлил.

– Я бы распрощался с тобой сейчас, но бросать нежных барышень на потребу чудищам не в моих правилах. Впрочем, ради тебя правила не грех и поменять, – усмехнулся он.

– Зубоскалишь, – пропыхтела Эрсиль, оскальзываясь на услужливо подвернувшейся кочке. – Не по твою ли душу зверушка наведывалась?

– По мою, по мою. Вы на па́ру за мной гоняетесь.

Эрсиль осеклась: и это следовало за ней по пятам давешней ночью? Свести знакомство с виверном и то было бы предпочтительнее.

– Как-то ты сбледнула, подруга. Нужно тебе на привал.

Манеры Седого не пришлись Эрсиль по нраву – что это за панибратство такое? – но на воспитательные беседы не хватало сил.

Вскоре отыскалась полянка, возникшая благодаря вывороченному с корнями дереву. Почти вся она заросла брусникой, а по краям – заячьей капустой, посередине трепетали пурпурными листиками чахлые бересклеты.

– Ты – жди меня, – велел Седой. – Я кое-что проверю, затем – в О́лкер и назад…

– Все же поменял свои правила, да? – спросила Эрсиль. – Распутай меня тогда, а то чудище загрызет.

– Никого чудище не тронет. Распутаешься сама, у тебя припрятан резак, – объявил Седой и был таков.

– Гад, – просипела Эрсиль, не без основания полагая, что врагу прискучило с ней возиться, и он, не мудрствуя, улизнул. Авось оно и к лучшему!

Присев возле рухнувшей ели, Эрсиль постаралась выудить из-за голенища охотничий нож: он уже изрядно натер ей щиколотку. Выяснилось, что избавиться от обуви проще, чем ковыряться в ней обмотанными пальцами. Эрсиль попыталась зажать черен коленями, но ей мешало все: перекрученный плащ, сумки, болтавшиеся по бокам…

– Да пропади оно пропадом! – вспылила Эрсиль.

Стряхнув с себя тюк, она вдела ступню обратно в сапог и устроилась поудобнее. Ночью Эрсиль подремала всего ничего, Седой теперь сбежал, и что ей терять? Вот только страшилище неподалеку прогуливается. А пускай сделает милость и съест ее, не разбудив!..

Страшилище на Эрсиль не польстилось. Она очнулась вечером, и все части ее тела были целы – не отъедены, не пожеваны. Зато польстился заяц – на лужайку. Облезлый, длинноухий, он прыгал туда-сюда и уплетал сочную кислицу, приняв Эрсиль за бугор, не способный причинить вреда его драгоценному здоровьицу. Эрсиль развеяла это заблуждение, с кряхтением выпрямившись. Заяц подскочил и мгновенно растаял в зеленоватых тенях.

Быстро смеркалось. Прогалина светлела крошечным пятнышком, что сохранилось посреди тревожного мглистого царства. Где-то в стороне шумно взлетела сойка, заухала сова. Эрсиль поерзала, с трудом двигая закоченевшими руками. Подползла к ножу, вдавила его в землю и начала пилить веревки.

Не сказать, что Эрсиль хорошо отдохнула. Ее куртка отсырела, горло саднило, а желудок, судя по ощущениям, ссохся и прилип к ребрам. Воспользоваться магией Эрсиль не могла. Произнести заклинание – пожалуйста. И что толку, когда направить его нельзя?

Вспоров один из многочисленных узлов, Эрсиль подняла глаза и наткнулась на пристальный взгляд Седого. Он наблюдал за ней, прислонившись к сосне.

– Ты еще здесь? – полюбопытствовал он.

– А сам не видишь? – скривилась Эрсиль, оцарапав ладонь о зазубрину.

Седой шагнул вперед и скинул нагруженную торбу.

– Запасся провиантом, – известил он.

– И что, орден хочешь?

– На тебя тоже купил.

– Спасибо, благодетель, – съязвила Эрсиль. – До крышки гроба буду тебе обязана! Особенно если развяжешь меня.

– Как же ты в прошлый раз выкрутилась с подобной сноровкой? – Седой вынул кинжал и склонился над Эрсиль.

– Егерь освободил, – процедила она. – Тьфу! Постригся бы, что ли! Всюду твои волосы!

– Так нечего ртом мух ловить…

Пока Эрсиль разминала окостеневшие запястья и ругалась вполголоса, Седой насобирал хвороста и свалил его кучей подле нее. Поджечь решил, догадалась Эрсиль. Взяв из котомки гребешок, она побрела прочь.

– Куда снарядилась? – поинтересовался Седой, бережно снимая дерн, чтобы подготовить ямку для костра.

– Нос припудрить, – фыркнула Эрсиль.

– Ну-ну, – ухмыльнулся Седой. – Не заплутай.

Юго-восточные чащобы графства Эльсул вместила в себя обширная низина, что простиралась от самого Шетэ́льнского озера. Даже в засушливое лето тут без числа было стариц11
  Старица – старое русло реки, полностью или частично отделившееся. Часто заросшее и пересыхающее.


[Закрыть] и болотин, поэтому в первом же овраге нашелся бочаг. Эрсиль умылась, причесалась, заплела косу и притулилась на камне – подумать. Легкий ветерок холодил кожу. Сентябрь близился к концу, и у Эрсиль оставалось меньше двух месяцев.

Она вспомнила день своего пятнадцатилетия. Она получила подарки…

«Это, – бабушка протянула стилет, – вгонишь ему в глотку. Этим, – бабушка извлекла нож, – выпотрошишь его». Эрсиль проплакала всю ночь. Разве каленая сталь порадует молоденькую девушку? Почему не новое платье, почему не книга о приключениях, не карманное зеркальце из лавки мистера До́эрта? Чем Эрсиль провинилась? Но бабушку не волновали ее слезы. «Исполни то, что должно быть исполнено, – говорила она и добавляла: – Не посрами меня, как посрамила твоя мать».

Эрсиль опробовала на ногте заточку лезвия – совсем тупое, с выщербинами… Спрятав резак за спину, Эрсиль возвратилась на поляну, где потрескивал огонь.

– Выброси этот похабный кусок ржавчины. – Так встретил ее Седой, не прекращая копаться в заплечном мешке. На траве около него лежали миски и коробочка с солью.

– У меня ничего нет, – солгала Эрсиль.

– Врешь. Тебя выдает твое же лицо. И ты правда надеешься, что я забуду о твоем дрянном ножишке? Ты когда-то пыталась меня им продырявить. Тащи его сюда.

– Чтоб тебя виверн съел, – засопела Эрсиль и, лишившись оружия, спросила: – Кто это был на проселке?

– Твой единомышленник. Сходи к роднику, – скомандовал Седой и, качнув головой на север, всучил Эрсиль котелок.

– Уже умчалась, – кивнула она, царственно опускаясь на бревно.

– Тогда ничего не узнаешь.

Эрсиль подождала-подождала… И что ей делать? Седой нацелился чистить картошку, не спорить же с ним?

Залезла Эрсиль в самые дебри. Прокляла Седого аж десятью способами: ишь, не угодила ему лужа в распадке! Но порадовалась, отыскав ручей – глубокий, почти речка, с мягкими рыжеватыми струями. Зачерпнув воды, Эрсиль закрепила посудину между оголенными корнями ольхи и расстегнула замаранный плащ, разулась… Вечер был промозглый, в горле першило, но Эрсиль не желала, чтобы Седой записал ее в грязнули.

Клацая зубами, она ступила в поток. Напитанный дождем, он оказался ей по пояс. Илистое дно щекотало пальцы. Эрсиль задержала дыхание и окунулась. Притерпевшись, она даже поплавала, слушая тихий плеск и разглядывая темный засыпающий лес. Эрсиль не боялась. Ручей смывал ее боль, смывал ее страх, унося их течением. И так далеко унес, что Эрсиль нырнула лишь в последнюю минуту.

– Тебя только за смертью посылать.

Седой захватил с берега котелок и исчез.

– Вот бы и не посылал, – злобно прошипела Эрсиль, словно присутствие врага обожгло ее изнутри.

Продолжать купание настроения не было. Кроме того, Эрсиль замерзла. Торопливо одевшись, она поспешила к прогалине.

– И зачем ты пошел за мной, а? – выскакивая из зарослей, выпалила Эрсиль.

– Проверить, не сожрал ли кто, – отозвался Седой и ссыпал картофелины в кипяток.

– Например, пугалище с дороги?

– Нет. Тебя он, скорее всего, не тронет. Ему нужен я.

– А по-моему, исчадию без разницы, кого лопать, – поежилась Эрсиль. – И куда ваши констебли смотрят?

– Это у́эль. Они умеют затуманивать взоры, и обычные люди их не замечают. Уэли разумны, как ты и я. Хотя все же как я. Ты ведь шальная, – объявил Седой и сунул в руки Эрсиль матерчатый сверток. – На. Запасные вещи. А то лягуха лягухой…

Размотав кулек, Эрсиль ядовито улыбнулась.

– О да, в мужской рубахе и штанах я вмиг похорошею!

– А ты и так в мужских штанах, – парировал Седой, сдабривая булькающее варево тимьяном и лавром. – Но если брезгуешь, околевай в сыром.

– Почему это уэль меня не тронет? – прищурилась Эрсиль.

– Уэль – простой наемник, человечиной не угощается. И, в отличие от тебя, не кровожаден.

Эрсиль прищелкнула языком: все-то тебе известно!

– Зато убьет – недорого возьмет.

– А ты дорого возьмешь? – обернулся Седой.

– Очень дорого, – серьезно ответила Эрсиль.

Они сидели у костра друг напротив друга и сосредоточенно поглощали суп. Рядом, подсыхая на колышках, пари́ли башмаки Эрсиль. С неба свисали черные клубящиеся тучи, грозя в любое мгновение окатить ливнем и без того размокшую землю.

Эрсиль поджала ноги в толстых шерстяных чулках, оправила юбку и вонзила зубы в третий по счету ломоть свежего ароматного хлеба. Насытившись, Эрсиль прислонилась к замшелому стволу и прикрыла глаза. Она слушала, как стучит ложкой ее враг.

– Тебя было видно в кустах, – проронил Седой.

– Что? – не поняла Эрсиль.

– Там, у «Клюки», в сирени, – отодвигая миску, пояснил он.

– А почему сразу не сказал?! – вспыхнула Эрсиль. Она-то, наивная, возомнила, что славно запряталась!

Седой промолчал. Эрсиль поднялась и надергала кислицы – самое то, чтобы подлечиться, пока болезнь не расцвела пышным цветом.

Эрсиль устроилась на поваленном дереве, пережевывая тонкие стебельки и листочки, напоминавшие клевер.

– Простыла? – спросил Седой, отрываясь от немыслимо важного занятия – шебаршения палкой в горячей золе.

– Нет, мало покушала.

Седой наклонил голову влево, изучая Эрсиль, затем меланхолично сообщил:

– В тебе умер актерский талант… Умер и теперь воняет.

– Тоже мне, ценитель театра. Во мне талант воняет, а от тебя попахивает кое-чем похуже!

Седой невозмутимо отогнул воротник, понюхал.

– Твоя правда… иду мыться.

И он действительно зашагал к ручью.

«Нечестно! Все мои колкости насмарку! – досадовала Эрсиль – Что это за непоколебимое спокойствие?»

Через пять минут она подобралась к котомкам Седого: было бы верхом беспечности не воспользоваться его отлучкой. Эрсиль намеревалась выкрасть стилет, но ничего острого в принципе не нашла: всё тряпки, коробочки и бумажонки, «Тихослов Харольда» какой-то… Протрясла мешок с провизией и разочаровалась. Помимо того, что в нем отсутствовал ее кинжал, так еще из продовольствия – только фасоль в жестянках, картошка и хлеб.

– Вкусностей не ожидается, – пробормотала Эрсиль.

Ей, строго говоря, не привыкать. За три года в Онсельвальте она едала всякое. Чаще всего Эрсиль некогда было привередничать – она мчалась за врагом, который с умом непостижимой скоростью перемещался по стране и за ее пределами. Порой он оказывался буквально у черта на куличках, и Эрсиль прекращала изнурительную погоню. В понравившемся городке она снимала домик или комнату на подворье, шила у портних ладненькие платья, жакеты по фигуре, баловала себя недешевыми сладостями. Последние шесть месяцев Эрсиль обитала в Заречье. По средам она наезжала в Иоль, чтобы посетить изумительную книжную лавку и уютную кондитерскую. Эрсиль коротала дни за чтением, без особого успеха осваивала рукоделие (смастерила три корявенькие салфеточки) и решила обосноваться на берегах Морбэя вплоть до восемнадцатого ноября, но тут пожаловал Седой и все испортил…

Печальный итог. Эрсиль поморщилась. Аккуратно увязав сумки и разгладив шнуровку, она старательно придавала лицу выражение безучастное и невинное. Получалось будто бы неплохо, но Седой заухмылялся, едва очутившись на поляне:

– В вещах порылась уже?

Эрсиль надменно задрала подбородок – ха, якобы он знает все ее хитрости! А Седой стоял и отжимал волосы, отсвечивающие янтарем в редких всполохах огня. Стоял и внимательно смотрел на Эрсиль, ни капли не смущаясь, когда она поворачивалась к нему.

– Я заварю тебе чай с гвоздикой и брусничным листом… От воспалений.